Текст книги "Вольные хлеба"

7. Холодильник

И тут из Ростовского отделения Союза пришла телеграмма – мне выделяют однокомнатную квартиру! Я была на седьмом небе от счастья, и все радовались за меня.

Я дала маме телеграмму!

Мама писала мне на главный телеграф после того, как одно письмо пропало в общежитии. Я ходила туда почти каждый день, ждала известий – как с обменом. И вот в очередном письме:

«Ты знаешь, пришёл Юра, и говорит – я подумал, мне не осилить вашу квартиру. Конечно, хорошо бы, чтобы у сына была своя комната, он уже большой мальчик, но тут нужен капитальный ремонт, чтобы всё привести в порядок.

Я была просто убита, плачу, говорю – Юра, как же так, я всю зиму ждала, что же мне теперь делать? Он всполошился – ну я ещё посмотрю!

Походил по комнатам, и говорит – ладно, меняемся. Мы сегодня документы подали.

А тут твоя телеграмма! Я опять плакала, от радости. Я была права – эта тяжёлая зима у нас последняя.

Подай открытку на холодильник ЗИЛ, по нашей жаре без холодильника никак. И денег лишних не трать, квартиру ведь обживать надо, и обставить, и ремонт!»

На самом деле мне её дали только через четыре года, но тогда я была счастлива.

В Москве можно было стать на очередь в фирменном магазине, сдать открытку, и через несколько месяцев у вас будет холодильник.

«Пойди, не откладывай!» – писала мама в каждом письме.

И вот я хожу по этому магазину, сравниваю разные модели. Хорошо бы самый большой, но дорого. Хотя, пока подойдёт очередь, можно и собрать.

И тут возле меня возник мужчина. Симпатичный, гладко выбрит, пиджак из кожи, туфли блестят.

– Холодильник выбираете?

– Да, квартиру мне дают в Ростове, а у нас очень жарко, никак нельзя без него, – доверительно сообщила я ему.

– Что вы смотрите на это старьё! Сейчас такие модели выпускают! Хотите, поедем в другой магазин, там классные холодильники. Понравится – вы мне пятьдесят рублей и покупаем. Не понравится, я вас обратно привезу.

– Да я сегодня ничего покупать не собиралась, только открытку заполнить. И деньги у меня в сберкассе.

– Какие проблемы? Купим на свои, а потом заедем в сберкассу.

– Но, знаете, мне в Москве не нужен холодильник! Он мне в Ростове понадобится.

– И отправим в Ростов, какие проблемы! Отвезём на вокзал, упакуем, и поедет ваш красавец.

Наверно, он знал, к кому подходить, я легко поддаюсь на уговоры.

У выхода из магазина стоял «жигулёнок» с человеком за рулём.

– Садитесь, барышня! Мы сейчас, мы мигом!

Холодильник был прекрасен. Я не могла насмотреться, открывала дверцы, гладила его белоснежные бока.

– Берём?

– А можно? Просто заплатить деньги и взять?

У меня, привыкшей к дефициту, это просто не укладывается в голове.

– И гарантия будет, и паспорт?

– Ну конечно!

Я придирчиво смотрю, как выписывают гарантийный талон, пробую ладошкой дно в морозильной камере – работает!

Его грузят в багажник. Я счастлива, такой красавец этот «Минск»! У нас дома только маленький «Саратов» двадцати лет от роду.

– Ну, где твоя сберкасса?

Я сняла все деньги, ведь нужно будет заплатить за упаковку, за отправку, за носильщика!

– Теперь на вокзал? – спросила я, удобно усаживаясь на переднем сидении.

Мужики молчали. Мы петляли по каким-то улочкам, и вдруг остановились на пустыре.

– Выкладывай деньги!

– Вы же обещали отправить его в Ростов!

– Я что, непонятно сказал, мать твою!

– Да что я с ним теперь делать буду?

– Нет, девочка русского языка не понимает!

Дальше пошёл мат. Он был, как автоматная очередь, множество слов в секунду, если это можно считать словами. В середине этой очереди я вытащила кошелёк и отдала им всё содержимое. Я была как в трансе или под гипнозом.

Сейчас они в лучшем случае выбросят меня из машины и уедут с холодильником, и я ничего не смогу сделать. Рано я обрадовалась такому чуду нашей промышленности!

Но они развернулись и поехали дальше. Я молчала, никаких мыслей, одно отчаянье. Машина въехала на вокзальную площадь. Неужели они, как порядочные люди, выполнят своё обещание и отправят холодильник в мой родной Ростов?

Не тут-то было. Машина остановилась посреди площади.

– Выходи!

Я послушно вышла. Они вдвоём выгрузили холодильник, поставили его рядом со мной и мгновенно уехали.

В первую секунду я почувствовала огромное облегчение. Я живая, здоровая, и холодильник – вот он, высоконький, белоснежный, я и мечтать не могла о таком!

Потом огляделась.

Площадь была огромна и пуста. Мобильников, по-моему, тогда не было ни у кого, в нашей стране, во всяком случае. Если бы я могла позвонить Боре, он бы сразу приехал!

Но как добежать до автомата? Мой красавец один посреди площади долго не задержится. И денег у меня – ни на носильщика, ни на упаковку, ни на отправку. Только я могу попадать в такие истории.

И тут Господь совершил очередное чудо, потому что иначе спасти меня не представлялось никакой возможности.

На площадь въехал грузовик, развернулся и остановился возле нас с холодильником. И я, не веря своим глазам, увидела, как двое парней сгружают точно такой же!

– Что вы здесь делаете? Кто-то пошёл за носильщиком?

– Никто не пошёл. Мне мужики за пятьдесят рублей пообещали купить холодильник по знакомству и отправить в Ростов. Деньги забрали, а меня здесь выбросили вместе с холодильником. Хорошо хоть, с ним!

– Зачем же вы деньги отдали раньше времени?

– Как не отдать, привезли на какой-то пустырь, и матом…

– Вот сволочи! Мы такой же купили в магазине. Хоть бы отправили, не жалко! Ну, не бросать же вас! Покараульте, мы пойдём за тачечником.

Вернулись, погрузили оба холодильника. Так они и ехали дальше вместе, на упаковку, на погрузку, на отправку. Платили ребята тоже сразу за два холодильника. Я просила у них адрес – пришлю деньги! Завтра же! Они только руками махали:

– Это мы за тех парней. Должен же кто-то…

Мама долго спорила с почтальоном:

– Это какая-то ошибка, я не жду никакого холодильника!

– Какая ошибка! Адрес ваш? Ваш. Фамилия ваша? Ваша. И у отправителя такая же!

Боря сказал:

– Тебя надо изолировать от общества, потому что ты создаёшь питательную среду для мошенников.

8. Последний семестр

И катится, катится к концу мой последний семестр. Полная неизвестность впереди, как у меня сложится жизнь?

Шота приходит каждый вечер, стоит мне войти в комнату.

– Тебя покормить?

– Нет, спасибо, я обедал. Я просто посижу тут, Лермонтова почитаю.

– Что ты вообще хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты меня любила. Ты поедешь со мной в Грузию?

– Нет, не поеду. Мне нужно жить в Москве или, по крайней мере, приезжать сюда как можно чаще.

– Ну и будем жить в Москве. Продам квартиру и машину, куплю кооператив. Работать можно в посольстве.

– Знаешь, я не строю никаких планов. И ты своих планов со мной не связывай. Я же не раз говорила тебе, что люблю другого человека.

– Где он, этот другой? Что-то я его не вижу.

Эдик приехал из Ростова на какие-то курсы. Пришёл без звонка, как в Ростове, от чая отказался. Мне пришлось сказать ему, что меня нельзя трогать руками.

– Ты в своём репертуаре. Ещё десять лет, и тебя никто и не захочет трогать руками. Так и не узнаешь никогда, со своим характером, что такое настоящий мужчина!

– Ты мог бы причинить мне боль, ты этого хотел? Но я слишком хорошо помню, что такое настоящий, любимый мужчина, я помню это каждой своей клеточкой, это было совсем недавно.

На самом деле это было давно, очень, но я всё равно помнила каждой своей клеточкой. И каждой клеточкой чувствовала своё одиночество. Круг, странный круг…

И тут приехала Лили. Её аспирантура подходила к концу, и вдруг она приехала, и вся светилась от счастья.

– Знаешь, позвонил Стефан, и предложил мне стать его женой. Мы с ним работали вместе, он мне всегда нравился, и мне казалось, что я ему тоже нравилась. Но он никогда не проявлял этого! А оказывается, он ещё до моего отъезда для себя всё решил. Мы целый час проговорили по телефону. Он говорит – дорого, наговоримся, когда вернёшься! А я говорю – мне не жалко денег! Почему ты не сделал мне предложение раньше? А он – не хотел тебе мешать, ты не поехала бы в Москву. А ведь и вправду бы не поехала! Знаешь, у его родителей дом, двухэтажный, я была там. Нам отдают весь верхний этаж! Я там всё перестрою!

Я слушала, и радовалась за неё, и завидовала по-хорошему – будет ли у меня когда-нибудь свой дом, любимый муж? Пана директора в моей жизни больше не было, как я считала, но никого другого не было тоже.

А ещё Лили перед отъездом попросила у меня взаймы пятьсот рублей. Это была серьёзная сумма по тем временам.

– Я пришлю тебе вызов, ты приедешь ко мне, и я тебе верну. Понимаешь, я хочу купить кое-что из бытовой техники.

Какой был скандал, уже дома, в Ростове:

– Как ты могла такие деньги – в чужую страну! Ты должна была сказать, что деньги нужны тебе самой, на жизнь они нужны!

– Мам, я же ей не подарила эти деньги. Она пришлёт вызов, поеду в Болгарию…

– Ты уверена, что она пришлёт вызов?

9. Машинка

И летела, летела к концу моя жизнь в Москве. Я должна была, пока пески вольных хлебов не поглотили меня, купить пишущую машинку.

Мою самую заветную мечту, новую мою любовь, звали Оптима. Она красовалась в витрине магазина «Пишущие машинки». У неё была большая каретка, и вся она, серая с белым, с блестящими никелированными рычажками была невероятно, несказанно прекрасна.

Я бегала смотреть на неё перед лекциями. Магазин был ещё закрыт, и я стояла перед витриной, пока хватало времени добежать несколько кварталов до института.

Приходила и после занятий, когда магазин был открыт, и мне неизменно отвечали, что машинки, конечно, поступают в продажу, но сейчас их нет.

Не судьба, – вздыхала я.

Деньги на неё собирались на сберкнижке. Я когда-то прочла у Диккенса, что человек должен тратить хотя бы на пять пенсов меньше, чем зарабатывает. Я пока могла тратить и не на пять пенсов меньше.

Наверно, были какие-то отзывы о моих выступлениях в Бюро пропаганды, мне давали довольно много выступлений в самых разных аудиториях.

Дело было только за магазином, пока я не потратила их на холодильник и не заняла Лили.

Теперь денег на сберкнижке на пишущую машинку точно не хватало. Но ещё было время заработать. Я продолжала бегать к магазину.

И вдруг! У меня всё хорошее происходит со словом «вдруг», я давно это заметила.

До открытия магазина оставалось несколько минут, но перед дверью стояла кучка людей. Всегда было пусто…

– Неужели привезли?

– Привезли, привезли, занимайте очередь!

До самого открытия я пилила себя, что не собрала деньги, не положила в конверт, и не ношу его с собой каждый день на всякий случай.

Машинка стоила триста рублей. Сто двадцать у меня лежало на книжке в сберкассе на Центральном телеграфе, остальные как раз сегодня я должна была получить в Бюро пропаганды. Только бы хватило машинок!

Я была пятая в очереди. Не могли же привезти меньше пяти машинок! Почему-то мне не приходило в голову, что их могут продавать с чёрного хода.

Очередь рассосалась мгновенно. Продавец один за другим выписывал чеки, и люди отходили в кассу и на контроль. Последний чек выписали мне.

– Больше машинок нет, расходитесь!

Очередь недовольно загудела.

– Вот мы сейчас проверим ваши закрома!

Продавец вдруг поднял на меня глаза:

– Исполнилась ваша мечта! Мы вас почти каждый день в витрине видели.

– Ещё не исполнилась, у меня с собой неттаких денег. Вы можете отложить её до перерыва?

– Я имею право только на два часа.

– Почему на два? На час, не больше! – волновался дядечка, который был первым в очереди, и уже держал в руках оплаченный чек.

– Вы же получили!

– Мне одной мало! Я специально из Пензы ехал!

– Два часа, до двенадцати. Бегите за деньгами!

Первым делом я поймала такси, доехала на нём до телефонной будки и стала звонить Софе. Она работала в проектном институте в комнате с двадцатью женщинами.

Что, у двадцати женщин не найдётся триста рублей до конца дня?!

Телефон был занят. В комнате с двадцатью женщинами телефон был занят всегда. Я заглянула в окно к водителю. Он был молодой, симпатичный, в тельняшке под рубахой.

– Успеем в сберкассу и Бюро пропаганды? У нас осталось час сорок восемь.

– Постараемся.

– А потом в общежитие на Яблочкова. Ну, там время уже не имеет значения.

– Литинститутское общежитие? Тогда понятно, что вы так из-за машинки переживаете. Студентка?

– Не совсем. На Высших курсах учусь. Я поэтесса, вообще. Старая машинка со стихами ещё справлялась, но я сейчас прозу пишу, а она ломается через каждые несколько страниц.

Со сберкассой мне повезло, управилась в несколько минут.

– Без четверти одиннадцать, у нас ещё вагон времени!

– Не такой вагон, много машин по Горького. Попробуем в объезд.

Я влетела в коридор Бюро пропаганды, добежала до кассы – мне хватало денег, сейчас распишусь в ведомости, и машинка моя!

Касса была закрыта. Я побежала в комнату редакторов.

– Неужели ты не знаешь, что деньги выдают с двух часов?

– Нет, я как-то всегда попадала к вам после занятий. Мне отложили машинку. Нельзя – в виде исключения? «Оптима», новенькая…

– Кассира нет, ничем не можем помочь.

Я поплелась на улицу. Можно было отпускать такси и снова ходить и ходить в этот заветный магазин.

– Всё пропало, касса закрыта до двух часов.

– Спокойно! Время ещё есть. Думайте, где мы можем занять деньги. Сейчас я посчитаю, сколько у меня выручки. Так, сто двадцать у вас, сто у меня, нужно ещё восемьдесят.

– И на счётчике уже шесть рублей…

– Думайте, думайте!

– Поехали в Литинститут, может, у ребят смогу занять. Всё-таки в сторону магазина.

До переменки оставалось двадцать минут, и двадцать минут до двенадцати.

Гардеробщица спросила:

– Светлана, что случилось? У вас такое расстроенное лицо.

– У меня машинка отложена в магазине на Чеховской. И такси у ворот. Не хватает восемьдесят рублей, до двух часов, пока откроется Бюро пропаганды.

Гардеробщица окликнула какого-то пижона:

– Аслан, займи восемьдесят рублей до конца занятий!

– Восемьдесят – нет. Есть сто.

Какое счастье! Мчимся в магазин, лавируя в потоке машин на Садовом кольце. Два квартала едем восемнадцать минут. Врываюсь в магазин, пробиваюсь к прилавку и протягиваю деньги в кулаке.

Мужчина у прилавка, у которого оказалось все четыре машинки, ждёт мою, пятую. Он очень разочарован.

Но оказывается, надо заплатить ещё шестнадцать рублей – запасные части. И пять рублей за то, чтобы мою красавицу притащили со склада. У меня оставалось только четыре.

Потом мы ехали через весь город в общежитие, и я сходила с ума от страха, что не найду там денег взаймы, чтобы расплатиться с таксистом.

– Да не переживайте, поедем в ваше Бюро и подождём до двух часов.

– Но это же для вас такая потеря времени!

– Не каждый день я покупаю машинку для поэтессы!

Деньги я заняла у дежурной. У неё были деньги! Таксист ещё помог мне втащить машинку на третий этаж, и я сто раз сказала ему спасибо.

Господи, сколько хороших людей помогало мне в жизни!

В Бюро пропаганды я поехала на троллейбусе. Потом в институт, потом снова в общежитие – отдавать долги. А вечером, наконец, распаковала машинку, замирая от счастья, и тихонько тронула клавиши.

10. В женском общежитии

Выступления от Бюро пропаганды приносили не только деньги, хотя это было очень важно, особенно после Курсов, когда они стали единственным источником моего существования.

Это был выход на люди, испытание на прочность, проверка – нужна ли ты людям такая, как ты есть. Со своими невесёлыми стихами, со своей непростой жизнью и любовью, которые, конечно же, как в зеркале, отражались в стихах.

Какие-то встречи запоминались на всю жизнь, и тоже отражались в стихах.

Я пришла в это женское общежитие вечером. В красном уголке одиноко стоял выключенный телевизор, и было пусто. Не спешили уставшие после работы женщины на встречу с какой-то поэтессой. Но воспитательница, наверно, упрямо ходила по комнатам.

И вот пришла одна девушка в халате и тапочках, за ней другая. Их было немного, десять-двенадцать человек.

Но я уже научилась подстраиваться под любую аудиторию, большой зал – это одна встреча, немного людей – совсем другая.

Слушали девочки хорошо, очень хорошо. Мы просидели допоздна, может, для кого-то из них это была первая встреча со стихами. Потом они задавали мне свои девчоночьи вопросы – а любовь есть? А что такое счастье?

И я отвечала, как могла:

– Вы слышали, какие у меня стихи? Не знаю я, что такое счастье – миг, молния, или радуга? А вот что любовь есть, это я точно знаю, можете не сомневаться!

 

«В женском общежитии…»

В женском общежитии
Молча, словно вызов,
У окна на тумбочке
Замер телевизор,
 
 
И сидят, притихшие,
Лишь глазищи настежь —
Спрашивают девочки:
Что такое счастье?
 
 
С виду, вроде, взрослые,
А такие дети!
Спрашивают девочки —
Есть любовь на свете?
 
 
Светлые, красивые,
Как берёзки в роще,
Вы спросите, девочки,
Что-нибудь попроще!
 
 
Я вам счастья, девочки,
От души желаю,
Ведь за счастьем по свету
Сто дорог прошла я!
 
 
Улыбнусь невесело,
И махну рукою —
Я не знаю, девочки,
Что оно такое…
 
 
В женском общежитии
Окна в занавесках,
Мне одно доподлинно,
Девочки, известно,
 
 
На одно уверенно
Я могу ответить —
Про любовь…
Ох, девочки,
Есть она на свете!
 

И когда Валя пела эту песню, было ясно, она не очень знает, что такое счастье, оно не баловало и её, а вот что любовь есть – в этом она абсолютно уверена.

11. Мона Лиза

Вечерами я чаще всего сидела за своим столом. Шла проза. Я написала – рассказ? Очерк? – Не знаю.

Про очередь в Пушкинский музей на Мону Лизу. Понесла в Литературную газету, осмелела к концу Курсов.

Заведовал отделом Анатолий Захарович Рубинов. О нём я тоже всегда вспоминаю с благодарностью. Он сказал, что у меня золотое перо! Господи, как я была счастлива! Мне даже прислали вёрстку…

Я часто представляла – вот я родилась, и возле моей колыбели собрались три феи. Они были прекрасны, могущественны, и щедро одарили меня – сколько счастья мне выпало в жизни!

Но была ещё четвёртая, которую не позвали. Что она могла, злая, против трёх добрых?

Кое-что могла, оказывается. Я всегда вспоминаю о ней, когда срывается что-то важное.

Так было и в тот раз – материал сняли с полосы, потому что накануне в «Комсомольской правде» появилась коротенькая заметка про ту очередь.

12. Имею право

Пан директор не звонил больше, и я ему не звонила, хотя очень хотелось. Но этой весной появилось-таки опять слово – ладно!

Оно появилось перед его днём рождения. Имею я право поздравить его, в конце концов! Собиралась с духом почти до вечера.

– Он в госпитале, предынфарктное состояние. В том же, что тогда, в Сокольниках. Вы поедите к нему?

– Конечно, завтра поеду, спасибо!

Выбирала ему подарок, и думала – будто я живу на какой-то спирали, и ничего не кончается, не уходит в никуда, повторяется на новом витке.

 
В той, прошлой моей жизни…
 

Когда он сказал, что всё кончено, он так решил, я уехала – первый этап работы закончился как раз в это время.

Я поверила, что всё кончено. Ему ничего не стоило вообще прикрыть эту работу, чтобы не видеть меня больше никогда. Но моё начальство не догадывалось об этом. Когда подвернулась так называемая курсовка в санаторий, мне не хотели давать отпуск. А вдруг я понадоблюсь его институту?

– Позвоните туда, сообщите свои координаты, чтобы они могли вас вызвать, если что.

Если что… На самом деле в глубине души я была рада, что нужно, что можно позвонить!

Ехала через Москву, там у меня длился бесконечный роман со столичными журналами – печатали, не печатали, обещали напечатать…

Позвонила в институт прямо с вокзала. Мобильников не было, их ещё долго не было. Я стояла в очереди к автомату. Вот сейчас я услышу его голос… Но ведь кончено всё!

Мне сказали, что он в госпитале. Состояние тяжёлое, даже вставать не разрешают. Как это могло случиться, такой спортивный парень! Я сразу спросила, как его найти. И мысли не возникло – не ехать!

У дежурной на проходной всяческие сомнения – кто я такая? А сколько ему лет? А как его имя-отчество? А чин?

– К нему нельзя, не приёмный день. Вот позвоню, сам выйдет.

Я так обрадовалась тогда – он ходит, слава Богу! Что могло случиться, когда я так его люблю!

Он появляется через несколько минут, похудевший, в нелепом больничном пальто и вязаной шапочке. И глаза – распахнутые и счастливые…

– Господи, откуда ты взялась!

– Ну как же, узнала, что ты здесь, и прилетела спецрейсом.

И он поверил, что я прилетела из-за него!

– Как ты? Как ты там жила?

– Лучше ты скажи, что случилось? Ты попал в больницу с приступом в командировке, потом сюда перевезли. Ты переутомился?

– Это ты виновата. Я слишком гайки перетянул, и сработало.

Будто я просила его затягивать гайки! Будто на мне он ещё туже все гайки не перетянул…

И вот я снова еду в тот госпиталь, де жа вю просто! Везу ему Буратино в полосатой рубашке, он похож на пана Директора до смешного. И большущий огурец.

Вот и он! Дежурная неумолима:

– Идите на улицу, поздно уже.

Мы выходим на улицу, он по одну сторону забора, я по другую.

– Почему ты в тапочках?

– Туфли забрали, не разрешают вставать.

– Тогда иди и ложись, я приду через несколько дней.

– Какие ты говоришь глупости, когда я тебя так давно не видел! А ты что дрожишь? Почему так легко одета? Это пальто, почему оно без пояса, и болтается на тебе, как ночная рубашка? И шарф, это же бант какой-то! У тебя вся шея открыта, и вообще.

– Господи, почему я должна всё это выслушивать! Вот, я принесла тебе огурец. И Буратино. Правда, он похож на тебя? Рубашка – как у тебя была летом в командировке! Я пыталась вчера поздравить тебя с днём рождения.

– Я так и рассчитал. Я тебя ждал вчера. А огурец забери.

– И не подумаю!

– Ты мой характер знаешь.

– Ты тоже знаешь мой характер!

Конечно, я забираю этот огурец.

Ну, весна! Еду к нему через весь город. Я приезжаю так часто, как он хочет. Все больные уже знают меня, и разыскивают, где бы он ни был.

Иногда мне говорят – он сейчас придёт, ему делают укол. Или – ему снимают кардиограмму.

Он перелезает через забор, и мы гуляем по лесу. Я не помню, о чём говорим, но он держит руку у меня на плече, целует меня, когда мне пора уходить. Я возвращаюсь в своё общежитие счастливая.

И вдруг он спрашивает как-то:

– Скажи, я всё время думаю – почему ты не выходишь замуж?

– А ты хотел бы, чтобы я вышла замуж – не за тебя?

– Знаешь, хотел бы. Всё какой-то конец, определённость какая-то.

Мы сидим с ним на скамейке в госпитальном парке. Я пришла в приёмный день, как он захотел, по пропуску.

У меня полны руки – апельсины, конфеты, что он принёс из палаты. Я кладу всё это ему на колени:

– Забери свои вещи.

– Послушай, как ты себя ведёшь! Ни одна нормальная женщина этого бы не сделала, просто в голову бы не пришло!

– А мне всё равно, что приходит в голову твоим нормальным женщинам. Знаешь, хватит с меня. И для этого ты меня звал через полгода. И чтобы это от тебя услышать, я еду по часу через весь город, потом жду по часу, пока тебя позовут. Будто у меня нет своих дел и своей жизни!

– Ты знаешь, мне нельзя волноваться.

– Какие могут быть волнения! Ты спокойней этой скамейки. Пока!

– Постой, у меня ещё есть время.

– У меня больше нет на тебя времени. Смотри внимательно, ты видишь меня в последний раз.

Он не верит ещё, пытается всё обратить в шутку. Но я ухожу, и когда в последний раз оборачиваюсь от угла, вижу его глаза – поверившие…

И он кричит мне вдогонку:

– Позвони мне! Позвони мне хоть когда-нибудь!

Теперь точно конец.

Но почему лицо его, его глаза вдруг возникают – то в троллейбусном залитом дождём окне, а то в моём, полном звёзд, когда я лежу без сна на своей узенькой студенческой кровати.

И я думаю – я не сделала его счастливым, не смогла. Но он сам виноват! Какая разница, кто виноват, когда у него такие несчастные глаза…