Текст книги "Зимний пейзаж с покойником"

Глава 4
Мечтаю о встрече

В прошедшем времени 19 декабря. 15.04. Суржево. Дом Еськовых. Столовая.

– Представь, все надо решать самой. Всегда и все! А я устала. Я хочу быть просто женщиной. Слабой женщиной, и только. Никто не знает, как мне трудно, какая я ранимая.

Эти затасканные слова, достойные героини второсортного сериала, сказала, как ни странно, Галина Павловна Еськова. Сказала и печально посмотрела в окно. Ее давняя приятельница Алла Никитина согласно тряхнула головой. Сидели дамы в той самой столовой, где позже, три дня спустя, появилась елка, угощение и веселая компания товарищей по бизнесу.

Но далеко еще было до страшной ночи. Серенький зимний день был в недолгом разгаре – швейцарские часы-шкаф только что пробили трижды. Подруги перекусывали. На уголке стола, на салфетке, блестел чайник, стояли белые чашки и небольшой шоколадный торт.

Алла Федоровна Никитина очень любила сладкое. Толщины она была такой, что сейчас без всякого трепета принималась за третий кусок торта. На куске уместились сразу две коричневые розы. Количество съеденного для Аллы Федоровны уже не имело никакого значения – худеть было бесполезно. С Галиной Еськовой она дружила давно и ничуть с ней не жеманилась.

Откровенна была и Галина Павловна: она несла чепуху. Только с самыми близкими могла она вот так повалять ваньку и прикинуться вместо самодержавной хозяйки существом трепетным, слабым, нежным. Такие водятся лишь в сериалах и обычно говорят длинные, бессмысленные, но многозначительные фразы. Галине Павловне эти фразы очень нравились, но в дело они шли редко. Их трудно было хоть как-то приспособить к обыденной жизни, разве что вот так перед подругой щегольнуть в пустяковой беседе.

– Не тужи, Галчонок! – вздохнула в ответ подруга Алла. – Перемелется – мука будет.

Галина Павловна тут же сбилась с чужого сладкого тона.

– Какая к черту мука! – вскрикнула она и ударила по столу кулаком, неожиданно крепким для женщины. – Если так будет продолжаться, мы по миру пойдем! Сашка совсем с ума сошел. Я понимаю, у него деловое чутье, у него напор, он, в конце концов, везунчик, каких мало. Но вечно это продолжаться не может. Нельзя дразнить судьбу – по башке получишь. А он дразнит! Эти последние нелепые контракты, эти глупые траты, эти проходимцы, которые к нему так и липнут! Нет, добром это не кончится.

– Возвращалась бы ты, Галка, в фирму, – снова вздохнула Алла.

Она сняла ложечкой головку кремовой розы, отправила в румяный рот, а потом прибавила:

– Ты же, Галь, умная баба. Ты же всех насквозь видишь! И Александр одну тебя слушается.

– Нет, Алка, в деле я с ним больше не уживусь. Даже на кухне не должно быть двух хозяек. Тут уж либо – либо, сама знаешь! И меня знаешь не первый год.

«Не первый год» сказано было слабо: Галина и Алла дружили – страшно даже представить! – с третьего класса средней школы. Сначала это была детская дружба, потом типичная девичья – красавицы с некрасивой. Красавицей считалась, конечно, Галина. Вдобавок она и училась прекрасно, и разряд по гребле имела. Рыхлая невзрачная Алла никогда не претендовала ни на какие успехи, зато всю жизнь неплохо поспевала на буксире своей энергичной и преданной подружки.

После школы обе двинулись в финансовый институт. Алла трусила – у нее были сплошные тройки. К тому же, только завидев стол с билетами, она переставала соображать, а ее голос делался сдавленным, едва слышным. Таким обычно кричат в страшном сне, а не отвечают экзаменаторам. Однако боялась Алла напрасно: Галина наделала для нее кучу хитроумных шпаргалок. Кое-какие формулы пришлось написать шариковой ручкой на коленках – хорошо, что места там у Аллы хватало. Галина велела подруге надеть юбку подлиннее, дала инструкции: «Будешь, Алка, делать вид, что у тебя ноги чешутся, и все сдуешь. Раз плюнуть!» В институт поступили обе.

Всю юность подружки провеселились в одной спортивной и очень заметной компании. Красавица гребчиха Галина вечно была на виду, кружила головы. В ее тени Алла кое-что успевала перехватить и для себя. К тому же ей хватало ума ярко краситься и носить наряды кислотных цветов. Одного этого довольно, чтобы привлечь не очень взыскательных или слишком робких представителей противоположного пола. А ведь Алла умела еще и хохотать по любому поводу! Когда не было поблизости страшного стола, покрытого билетами, трудно было найти девушку с более громким голосом.

Даже замуж подружки вышли в один год. Галина выбрала Еськова – шумного красавца, спортсмена, умницу и нахала. Алле достался неброский во всех отношениях Миша Никитин. Звезд с неба он не хватал, зато оказался идеальным семьянином: мало говорил, умело варил борщи, делал с детьми уроки, чинил сантехнику и выращивал на даче отменные помидоры, которые сам же мариновал.

В шумные и затейливые годы перестройки Еськов ушел из спорта. Тужить долго не пришлось: взамен стала налаживаться карьера в горкоме комсомола. Уже тогда Еськов славился редким чутьем. Дела шли лучше некуда, однако внутренний голос комсомольского вожака потребовал бросить горком и с головой нырнуть в мутное море первородного бизнеса. Многие в этом море захлебнулись, многие канули, причем в самом прямом и прискорбном смысле. Сашка Еськов выплыл, держа в зубах вполне крепкую и приличную собственную фирму, почему-то кисломолочную. Это было странно. Еськов и образование имел электротехническое, и сроду ничего молочного в рот не брал – не переваривал.

Тем не менее фирма в крепких и беспокойных руках Еськова росла как на дрожжах. Скоро желто-розовые пакетики с еськовскими кефирами и йогуртами заполонили Нетск и благополучно переползли в соседние области. Еськов, большой любитель шума, треска и публичности, не только был признан главным поставщиком ацидофилина за Уральским хребтом, но и каким-то непонятным образом отхватил международный приз «Лидер бизнеса».

Об этом награждении долго трещали нетские СМИ. Приз представлял собой довольно увесистую статуэтку из желтого металла и гордо украшал кабинет бизнесмена. Что изображала статуэтка, никто понять не мог. Находили в ней нечто фаллическое и вместе с тем экологически направленное. «Похоже, кочан брокколи», – предположил опытный огородник Миша Никитин. «Это актуальное искусство, балда! – одергивал его, хохоча, лауреат. – Контемпорари-арт!»

Злые языки утверждали, что такие статуэтки очень недорого продаются в одном курортном испанском городке, в какой-то фирмочке с офисом в полторы конурки. Было известно, что Еськов, бывший спортсмен и сторонник активного отдыха, часто в этот городок наезжает и тешится дайвингом и аквабайкерством. Мог, стало быть, и статуэтку приобрести как сувенир…

– Сам поди да купи! – хохотал в ответ на инсинуации Еськов и нисколько не обижался.

Был это крупный, сильный и очень заметный человек. После того как он перестал серьезно тренироваться, его постигла беда многих спортсменов: он расплылся. Незаметно, сам собою воздвигся у него громадный пивной живот, голова и мощная шея слились с грудью. Александр Григорьевич старался и в спортзал ходить, и плавать, и даже водный экстрим полюбил, но толку от этого было мало – живот неуклонно рос, костюмы то и дело становились тесны.

А в костюмах Еськов толк знал. Он всегда был наряжен броско, даже несколько рискованно. Стригся он по-спортивному коротко, запустил модную трехдневную бородку, которая пошла у него в яркую медовую рыжину. Серьгу в левое ухо вдевал он не всегда – боялся насторожить важных деловых партнеров, – зато перстни носил ежедневно. При необходимости на кончике его носа появлялись очки, тоже золотые. Весь он был ярок, крупен, внушителен, нрав имел твердый, а натуру широкую.

Любил он не только спорт. Прекрасное во всех проявлениях притягивало его неотразимо. Он коллекционировал пейзажи большого размера, камни-самородки, оружие. Подсознательная страсть ко всему рижско-средневековому заставила его отвалить немалую сумму на покупку органа для камерного зала филармонии. Это при том, что на органные концерты Александра Григорьевича нельзя было заманить никаким калачом – он предпочитал попсу, был шумен, весел и любил поострить. В компаниях к нему толпами льнули красивые женщины. Среди них он сиял, как золотой шмель в дачном букете.

Семья Еськовых, несмотря на всю эту мишуру и шум, оказалась на редкость прочной. Галина была ничуть не глупее своего выдающегося мужа, а характером много тверже. Когда кефирный бизнес только начинался и расцветал, она, толковый экономист, стала главной помощницей мужа. В те крутые времена Еськовы чужих к своим делам не подпускали на пушечный выстрел. Исключением стала верная Алла, заправлявшая бухгалтерией. Ее недалекого, но хозяйственного мужа пристроили на тихую складскую долж ность. В ней Миша Никитин и оставался до сих пор.

Успехи «Сибмасла» не заставили себя ждать. Однако карьера бизнес-леди Галину не устроила. Она была женщиной незаурядной; как и у мужа, имелись у нее собственные фантазии и странности. Как только могущество и богатство Еськовых перестало вызывать сомнения, Галина из фирмы ушла. Это всех удивило. Никто не мог понять, какого еще рожна захотелось Галине. А ей захотелось! И не рожна, а новой жизни. Прекрасной. Необыкновенной. Не такой, как та, что есть. Кончались 90-е. Все вокруг менялось самым нежданным образом – так почему бы и Галине не поменять не только обои?

Новую жизнь она обдумывала не один день, но сидеть сложа руки не могла ни минуты. Для начала она решила построить дом – городские квартиры как раз вышли из моды у нетского бомонда. А еще она подключилась к светской жизни. Пришлось даже записаться в школу самбы.

Муж этот шаг одобрил – надо же поддерживать статус.

Да, вот еще что: сын рос, следовало заняться и им. Об этом вспомнилось не сразу. С чего начать? Материнские чувства как-то не слишком развились в Галине Павловне – некогда было. Теперь Александр-младший в заботах, похоже, не слишком нуждался. Он стал рослым румяным юношей без особых проблем, и все для него было уже заготовлено, вплоть до подходящих невест. Значит, все в порядке… Совесть Галины Павловны была чиста. Теперь можно было взяться за главное – стать истинной женщиной.

Да, это и была ее идея. Она прижилась в Галине давно и стала от нее неотделима, как рижские валуны от Александра Григорьевича. Ее мать и подруги матери, женщины неглупые (в складчину они выписывали «Новый мир»), сильно ругали систему как таковую и мужиков в частности. Из мужиков маленькой Гале долгое время был известен лишь дедушка, добрейшее существо, но она сочувствовала всем угнетенным женщинам мира, включая тех бедолаг из Амазонии, которые вставляют в нижнюю губу деревянную чурку, чтобы нравиться женихам. Просто чудо, что она уродилась такая хорошенькая и нравится всем без чурки! Она решила себя в обиду не давать и с тревогой слушала домашние разговоры, что наши отечественные женщины, мол, и не женщины вовсе, а рабочие кобылы и на них все держится.

Часто говорили об этом и сотрудницы НИИ, куда Галина попала на первую институтскую практику. Эти разномастные дамы успевали в рабочее время не только тужить о своей трудной судьбе, но и напиваться чаю до отеков, анатомировать семейную жизнь ближних и дальних, включая депутата Собчака и Аллу Пугачеву, читать и вязать. Одна из сотрудниц настолько ловко владела спицами, что длинное, за колено, пальто изготовляла за полтора рабочих дня!

НИИ этот вскорости прикрыли. Однако его многоголосый женский хор въелся в подсознание Галины, как и жалобы маминых подружек. Рано или поздно она решила обязательно из кобылы превратиться в женщину.

И вот пришла пора исполнить эту ганнибалову клятву. Пусть другие пашут, а она больше не будет!

При всем своем уме Галина была довольно твердолоба – по однажды выбранной дороге она шла до конца. Оставив дела «Сибмасла», она взялась воплощать свою мечту. Как и все мечты, эта была довольно расплывчата. Зато начало было положено: особняк в Суржеве строился. Осталось завести в семье истинно аристократические порядки.

Как женщина продвинутая, Галина знала, что аристократы даже штаны собственноручно не надевают. Это, конечно, перебор, но прислуга все-таки нужна – только кобылы стоят у плиты и возятся с пылесосом. Испытав несколько кандидатур из нетских агентств, Галина Павловна пришла к выводу: постсоветские тетки много и часто едят, приворовывают харчи, неискренне улыбаются, много потеют и дышат шумно, ртом. Доверять им никак нельзя! Правда, и сама Галина Павловна, когда общалась с прислугой, брала за образец не Декларацию о правах человека, а книжку Тургенева «Муму». Удивляться этому не стоит: «Муму» она читала, а вот декларацию нет.

В конце концов она выписала из захолустного Ушуйска свою дальнюю родственницу, Зину. Та совсем пропадала без работы с ребенком на руках. Ребенок был сыном покойной Зининой сестры, и Зина его воспитывала с пяти лет.

Последний раз Галина Павловна виделась с родственницей в детстве, когда ездила в Ушуйск на каникулы. Они были одногодки и сообща ели в саду малину. Теперь Зина приехала на зов и очень понравилась – опрятная, расторопная, симпатичная, без всяких претензий. Такая будет благодарна родне по гроб жизни! К тому же человек она свой, не скроется в неизвестном направлении, напялив хозяйскую шубу и прихватив шкатулку с драгоценностями.

Единственным условием Зины было устроить рядом с собой и воспитанника, мальчика Аристарха. Галина Павловна согласилась.

Явившись, мальчик очень разочаровал. Галина считала себя женщиной молодой и оттого немного потеряла счет годам. Воспитанник Зины ей виделся если не щекастым бутузом, то в крайнем случае подростком. Однако Аристарху было уже под тридцать. Он горячо желал перебраться из своей глуши в Нетск, где уже завел множество разношерстных друзей.

Бывший бутуз внешне был неказист, но боек и с художественной жилкой. На родине он пел, рисовал, читал новости Ушуйского радиоузла и писал в районную газету. Все это было скверно и не годилось для прислуги на вилле.

Однако обаяние Арика (так все звали Аристарха) взяло свое – он-таки вписался в семью Еськовых. К тому же Арик помогал Александру Григорьевичу отыскивать и скупать огромные пейзажи с березами и облаками. Нашел он и кузнеца, которые делал очень грубые скобы и дверные ручки. Галине Павловне тоже от Арика была польза: он приводил в дом декораторов, помогал выбрать обои, недорого нанимал скрипачей и арфисток для стильных именин. Даже прямым нахлебником он не стал – устроился тамадой в довольно приличную рекреационную фирму.

Итак, дом устроился. Это было полдела. Ведь настоящая женщина печется не столько о доме, сколько о себе. Галина Павловна была редкой красавицей, но это не главное – так, бонус. Во внешний вид надо вкладывать деньги, иначе никто не поверит, что хоть какая-то красота имеется. Поэтому Галина Павловна завела личную косметичку, а также парикмахершу. Обе ездили к ней каждый день. Она и сама днями паслась в салонах и каждую неделю прикупала себе что-то из нарядов. Ее имидж разрабатывали шесть человек. Совместными усилиями этих светлых умов был придуман девиз «Пряная утонченность». Чтобы следовать ему, Галина Павловна стала пахнуть какими-то редкими духами и краситься в черничной гамме. Она поставила в будуаре белый рояль, хотя терпеть не могла никакой музыки. Друзья знали, что она коллекционирует винные бриллианты. Это собрание было призвано уравновесить рижские валуны Александра Григорьевича.

Трудясь над собой день и ночь, Галина Павловна достигла почти всего, чего хотела. Местный бизнес-журнал дал о ней статью под рубрикой «Богини шопинга». В статье перечислялись творения всесветно знаменитых кутюрье, надетые на госпожу Еськову. Дотошный журналист все разузнал даже о кружевных трусах богини. Оказалось, такие в мире можно увидеть только на Галине Павловне да еще на президентше Финляндии. Стало быть, Галина вложила достаточно, чтобы не слыть кобылой.

Теперь одного не хватало для совершенства – идеальной фигуры. Эта цель, подобно горизонту, вечно мозолила глаза, но была недостижима. Даже вложения не помогали! Как и ее супруг, Галина познала всю горечь неприятных внешних преображений. Она, правда, не растолстела, но как-то с годами огрубела и упростилась телом. Теперь-то она проклинала свои разряды по гребле, но ничего уже не могла сделать с могучими своими плечами, с крепкими руками, с булыжниками икр и крюками пальцев. Никакой фитнес, никакие спа-процедуры не могли сладить с этой напастью. Не потому ли Галинино лицо, красивое и гладкое, всегда выражало досаду? Правда, сама Галина об этом выражении не знала. Глядя в зеркало или позируя перед фотокамерой, она всегда принимала одну и ту же позу – вполоборота, плечо вперед, ноги вилочкой – и всегда одинаково улыбалась.

Но последнее время улыбаться не очень хотелось.

То, что Еськов ей изменяет, Галина знала давно. Это ее не трогало. Измены были сплошь минутные, тайные, вороватые – на большее Еськов не решался. Этот крупный, шумный человек с бычьей шеей и неукротимой волей имел тайный изъян, подобно Ахиллесу с его недомытой пяткой: он боялся жены как огня. Под немигающим взглядом ее карих с прозеленью глаз он терялся и трепетал. Он говорил жене только правду, потому что был уверен: непостижимым образом она умеет читать мысли. Жизни без нее он не представлял.

Следователь Артем Рюхин не зря в первую минуту шарахнулся от Галины Павловны – у нее имелся дар гипнотизера или что-то в этом роде. Во всяком случае, никаких тайн, недоступных жене, Александр Григорьевич завести не сумел.

Так было до недавнего времени. Что изменилось теперь, Галина понять не могла, однако Еськов начал совершать странные и нелепые поступки. Он стал еще веселее и бесшабашнее. То и дело упускал он прямую выгоду, заключал лихие ненужные контракты, капризничал, потрафлял своим полудетским слабостям. Деньги он тратил без счету и все на пустяки, в офисе почти не бывал и окончательно растолстел.

Что с ним произошло? Головокружение от успехов, как шутил Лундышев? Занесло его слегка, что ли? Что-то совсем крошечное, малозаметное в нем сместилось, расстроилось. Пустяк, но от этого вся прочно устроенная жизнь Еськовых вдруг стала потихоньку крениться, блекнуть и запутываться.

– Это возраст, Галчонок, гормоны. Грубо говоря, климакс, – предположила верная Алла, отхлебывая чаю и руша под корень очередную шоколадную розу. – Перебесится!

Галина покачала головой:

– Когда? И чего это может нам стоить? Так ведь все потерять недолго. Его просто перестанут уважать, а это конец.

– Ты знаешь, кто у нас там всем заправляет, – намекнула Алла нарочито бесстрастным голосом; у нее в фирме имелись свои антипатии. – Кто поощряет эти баньки посреди дня, этих девочек, эти рыбалки…

– Сашка скоро станет общим посмешищем! Предметом глупых розыгрышей и дурацкого шантажа, – продолжала кипятиться Галина. – Вот посмотри, что я нашла у него в кармане пиджака.

Она достала из пестрой китайской вазы сложенный вчетверо лист бумаги – самый обычный лист из принтера. Текст красовался на нем следующий:

«Дорогой папа! Ты не знаешь о моем существовании, но я есть (живу буквально рядом). Я нуждаюсь в твоем внимании. Обо мне заботятся, однако „тепло души“ и материальная поддержка (биологического) отца незаменимы! Я много-много лет думаю о тебе. Мечтаю о нашей встрече. Надеюсь, она скоро состоится. Незнакомая тебе (пока!) дочь».

– Видишь, какой бред! – возмутилась Галина и брезгливо бросила листок на стол, стараясь не попасть в торт.

Алла подхватила листок и внимательно изучила его со всех сторон.

– По-моему, Галчонок, это обычный офисный прикол, – наконец решила она. – От безделья наши девки дурью маются.

– Ты думаешь?.. Ал, но ведь это ужасно! Раньше никто не осмелился бы подсунуть ему такое. Его больше никто не боится и никто не уважает. Даже в собственном офисе! А вдруг это не шутка?

Алла так и подпрыгнула на стуле. Щека ее была оттопырена тортом, глаза выпучены.

– Галка, и ты веришь? Брось! Чтоб от Еськова кто-то родил, а ты не знала? Это бред! У тебя рука всегда была на пульсе. Дочь? Невозможно! Так в жизни не бывает. Похожую муру только в сериалах показывают. Вечно у всех там отыскиваются какие-то новые, неожиданные дети, которые сто лет сидели неизвестно где.

Галина насупила соболиные брови:

– Теперь я уже ни в чем не уверена. После того как Сашка стал таким странным, вокруг него вьется целый выводок девиц…

– При чем тут девицы? Тут же сказано «много-много лет»! Если такая дочь существует, значит, она уже давно родилась. Поди совершеннолетняя. А еще материальной поддержки требует! Гоните ее в шею… Да не верю я! Слушай, Галь, повспоминай, были когда у Сашки такие дурехи, чтоб могли родить от него? И виду не показать? И даже алиментов не просить?

– Я бы им родила! Нет, кажется… Очень Ленка Бузаева хотела Сашку увести, когда он в горкоме работал. Липла как банный лист, но чтоб родить… Нет, она от Водыгина родила, от инструктора обкома, а потом от Базарницкого.

– Который спился?

– Это не он, это Добровинский спился… Нет! Все-таки это письмо просто гадость. Или попытка разжиться деньгами.

– Вот и я говорю – мура, – сказала Алла; она так разволновалась, что взяла четвертый кусок торта. – Такие шутки в наше время не проходят, ведь существует генетическая экспертиза. Ты лучше послушай, что у нас в конторе творится…

– Я знаю, кто убил моего мужа, – повторила Галина Павловна.

Следователь Рюхин радостно напрягся, майор заиграл желваками суровых щек. Дизайнеру Супруну он велел убраться в бильярдную, к Самоварову, затем повернулся к вдове:

– Итак, вы считаете…

– Я не считаю, а знаю, – отрезала Галина Павловна и блеснула серьгами. – Давайте пишите: Еськова Александра Григорьевича убил его заместитель и младший компаньон Лундышев Андрей Викторович. Дайте-ка, я посмотрю! Что это вы нацарапали? Слушать надо внимательней: не Ландышев, а через «у».

Она замолчала. Ей не понравилось, что ее слова записал не Железный Стас, а молодой Рюхин. Стас, как султан, полулежал на тахте, скрестив на груди руки, и разглядывал собеседницу. Он любил создавать неловкие паузы.

– Лундышев? Почему вы сделали такой вывод? – наконец спросил он. – Ваш муж сегодня вечером ссорился со своим заместителем? Вы это слышали? И еще: вы видели, как они оба или порознь поднимались в спальню?

Вопросы не смутили Хозяйку Медной горы.

– Я знаю, что говорю, и спальня тут ни при чем, – твердо сказала она. – Лундышев пробирается в генеральные директора. Он всячески оттирает моего мужа от руководства фирмой. Для этого он не брезгует никакими средствами: спаивает Сашу, отвлекает охотой, аквабайками, меценатством, бабами. Именно Лундышев делал все, чтоб Саша как можно реже появлялся в офисе. И кто тогда принимает все решения? Верно, заместитель! А еще Лундышев мухлюет с акциями.

– Как именно?

– Он тайно выкупает их у рядовых держателей. Лундышев рвется к власти и не брезгует ничем. Это настоящий упырь! Да вы только поглядите на него!

Рюхин вспомнил лицо Лундышева – круглое, невыразительное, неопределенно-молодое, с нежной кожей. Типичное офисное лицо, нисколько не упырье. Следователь покачал головой.

– Так вы думаете, Лундышев, желая власти, не остановился на скупке акций и спаивании? – спросил он.

– Конечно! Ему надоело ждать. Ведь Сашка не так прост, как кажется на первый взгляд, да и здоровьем бог не обидел. Он много глупостей последнее время сделал, много денег потерял, но еще такой крепкий… был. И фирмой неплохо заправляет… Вернее, заправлял. Нелепо, неверно, с придурью – все из-за лундышевских штучек! – но он руководил. Вот Андрюшка и решился. Ах, как же мы недоглядели!

– Мы – это кто? – наконец вставил слово майор.

– Семья, – ответила Галина. – Наше дело всегда было семейное. Это потом Сашка уговорил меня на Лундышева согласиться, в компаньоны его взять. Конечно, и капитал у Андрюшки был, и парень на вид деловой. А Сашка-то сам подустал, для себя хоть чуть-чуть пожить захотел. Вот и пожил…

Артем Рюхин заерзал на своем диване. Он подогнул затекшую ногу и вкрадчиво сказал:

– Согласен, мотив у Лундышева просматривается. Но как же он смог совершить убийство практически? Как он вскрыл шкаф с пистолетами, как зарядил оружие, как пробрался к покойному в спальню? Он поднимался на верхний этаж?

– Конечно поднимался! – сказала Галина Павловна. – Вернее, мог подняться. Вечеринка у нас была неформальная, все то и дело куда-то выходили – в туалет, попудриться, проветриться, то да се. Туалеты есть и внизу, но кто знает, куда именно полез Лундышев.

– Вы видели его между одиннадцатью и половиной двенадцатого?

– Не помню. Никто ведь времени не засе кал и друг за другом не следил – все свои. Но Лундышев вполне мог подняться и… Это ужасно!

Галина Павловна откинулась на пухлую диванную подушку и прикрыла глаза рукой. Ее ногти и кольца ярко блестели. Она хотела заплакать, но слезы не пошли.

– Значит, своими глазами вы не видели, как Лундышев поднялся на второй этаж?

– Не видела. Ну и что? – огрызнулась Галина Павловна. – Это его работа, больше некому. Даже если он не сам все сделал – он мог нанять и проинструктировать киллера.

– Кого именно? Кто тут, в доме, по-вашему, киллер?

Галина Павловна долго не раздумывала:

– Знаете, не нравится мне этот, с телевидения, с козлиной бородой.

– Бард?

– Он самый. На редкость противный! Впрочем, киллеров искать – ваше дело. Чем ерундой заниматься, лучше бы ребят поспрашивали, тех, что у сына наверху сидели. Они многое могли видеть. Вот вы тут на диванах валяетесь, а дело стоит, результатов ноль!

– Следственные мероприятия проводятся по плану, – обиделся Рюхин. – Мы всех допросим в нужное время. Лучше скажите, вы сами чем занимались между одиннадцатью и половиной двенадцатого?

– Что? – возмутилась вдова Еськова.

Она так резко вскочила с дивана, что не удержала равновесия и тут же снова свалилась в подушки.

– Как вы смеете! – закричала она. – С какой стати вы мне такие вопросы задаете? Вас прислали совсем для другого! Виталий Митрофанович…

– Так положено, – сухо прервал ее майор Новиков. – Потрудитесь ответить.

Галина Павловна принялась возмущенно сопеть, но немного погодя сказала:

– Не знаю, где я была. Уж точно не в спальне! За временем я не следила. Помню, в начале двенадцатого я выскакивала на кухню – надо было подать десерт, а Зина замешкалась. Отлучилась я на пару минут, не больше, все остальное время была в столовой. К лестнице я вообще не приближалась, пока Зина крик не подняла.

– Точно? Кто-то может это подтвердить?

– Да все подряд могут! Я вообще избегаю лишний раз таскаться по лестнице – у меня арт рит. Я наблюдаюсь у профессора Сумкина, он может дать медицинское заключение. До вольны?

Железный Стас равнодушно моргнул и сказал:

– Мы все проверим. Спасибо.