Текст книги "Про нас. до потери и после"

Про нас
до потери и после
Светлана Харитонова

© Светлана Харитонова, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Мы познакомились, когда мне было 17, а ему 28. Мы с подругой ходили каждую неделю в бильярдную – на людей посмотреть, себя показать, ну и поиграть немного. Небольшая бильярдная рядом с домом, большинство посетителей были постоянными. Диму я заметила сразу. Брутальная внешность, великолепная игра, для него всегда сразу освобождался стол, сколько бы народу ни ожидало своей очереди. Мне он казался настолько красивым, крутым и недостижимым, что я просто смотрела, даже не помышляя о знакомстве, не говоря уж о чем-то большем.

Когда через несколько месяцев он подошел и предложил сыграть, я поверить не могла своей удаче. После игры взял мой номер телефона, я просто петь была готова от счастья, но он так и не позвонил. В бильярдную стала ходить как на работу, но в следующий раз мы встретились только через месяц, к тому же он был с девушкой. Мы «случайно» столкнулись, выбирая кии, я спросила, почему не позвонил, он ответил, что потерял номер, полез в карман за бумажкой, чтобы записать его заново, и вынул именно ту, на которой он был уже записан…

Прошел еще месяц, наступил август 1999. Мы с подружкой собрались на неделю в Петербург. Накануне отъезда пришли погонять шары и снова встретили Диму. Он был изрядно навеселе, с большой компанией и очередной барышней. Но тут же подошел, мы несколько раз сыграли, а потом он пошел меня провожать. На прощание он меня поцеловал. На следующий день мы с подругой уехали, а по возвращении я обнаружила на определителе его номер. Перезвонила, в тот же вечер встретились и больше не расставались. Звучит как штамп, но так оно и было на самом деле. Каждый вечер после работы он приезжал ко мне, я запрыгивала к нему на руки, как обезьянка, и так и висела все время. Потом, оглядываясь на это время более трезвым взглядом, представляю, как это выглядело со стороны – и для него, и для моих родителей. Взрослый мужик, только разведенный, с ребенком, весь в татуировках, без образования, без нормальной работы, да к тому же с серьезнейшими проблемами со здоровьем, и их несовершеннолетняя дочка-цветочек, студентка первого курса. И Дима, в принципе в тот период довольно замкнутый и сложно выходящий на контакт, вынужденный перед моими родителями стойко сносить проявления моей пылкой любви. 1,5 месяца мы прожили в таком режиме – после работы он приезжал и уезжал на последнем автобусе, а если опаздывал на него – шел домой пешком, в 6 утра вставал на работу, и вечером снова приезжал. В октябре, за месяц до 18летия, я переехала к нему. Родители проявили мудрость и возражать не стали, потому что было ясно, что я пойду на любые меры, но буду с ним все равно.

Еще через 1,5 года – 18 мая 2001 года – мы поженились. В 2003 году родился Егор, наш сын. Дима заинтересовался проектированием, и за несколько лет освоил профессию на высшем уровне. Для моих родителей он тоже давно уже стал родным.

Я не могу сказать, что наша семейная жизнь была безоблачной. Отнюдь. Скорее мы походили на «итальянскую семью», разве что без драк, конечно. Были и ссоры, и скандалы, и «разводы» – все было. Но после каждой ссоры было примирение, и я всегда знала, что он – тот самый. Человек, с которым я не случайно. Любовь к которому такая сильная, на какую я не думала, что способна.

Начало

В апреле 2014 года у Димы сильно заболела спина. Причем если уж Дима сказал, что сильно – то это действительно сильно. Как и многие мужчины, он с трудом переносил всякие простуды, но если речь шла о чем-то серьезном, терпел все даже с излишним героизмом. За пару дней попыток купировать боли дома народными средствами он вымотался настолько, что согласился на вызов скорой.

Положили в ГКБ 70 с подозрением на почечную колику. Входящий диагноз сняли буквально за день, но дальше все с места никак не двигалось. Он лежал в урологическом отделении, не спал от боли ночами и при этом не получал ровным счетом никакого лечения. 15 апреля поставили диагноз ОРВИ. 16 апреля, когда я пошла воевать с руководством больницы, честно сказали: «С ним что-то не так, но что – не знаем». По своему профилю все вопросы сняли, переводить отказались – не имеют права. Зам главврача по медчасти выразился так: «Мало ли, что болит. Болит – это нормально, у кого сейчас ничего не болит? Гимнастику делайте. И мужу посоветуйте».

Лечащий – молодой очень приятный вежливый доктор – долго мне рассказывал, что анализы у мужа в норме, сделали они все, что могли, вот только разве что УЗИ брюшной полости еще не делали (на четвертые сутки пребывания), но завтра сделают. Потому что порядок такой и по-другому нельзя. Еще сказал, что раз мы были в «заграничной поездке» (пару месяцев назад ездили в Италию кататься на горных лыжах), то подозревают заодно и малярию. Хорошо хоть не бубонную чуму.

С чокнутыми родственниками предпочитают не связываться, так что в тот день Диме все же сделали исследование. И обнаружили неизвестное образование «в районе почечных сосудов», видимая часть размером 6х3 сантиметра. Стало по-настоящему страшно.

17 апреля мужу вдруг резко похорошело: прошли боли, упала температура. Но раз уж махину удалось сдвинуть с места, и КТ было назначено накануне, его всё же сделали, хоть и поздно вечером. КТ подтвердило образование. Несмотря на мои слезные просьбы, дежурный врач комментировать отказался наотрез. Всё, что я из него выжала: «Очень сложный случай. Не пугайтесь, диагностически сложный. Просто, понимаете, там никак не должно быть никаких образований, не может быть. Но есть».

Следующим днем была пятница. Я поехала в больницу, нам клятвенно обещали расшифровку томограммы, но дело не ладилось. В планах был и консилиум, но ближе к вечеру выяснилось, что собирать некого (удивительно ли – пятница, вечер, на улице +20).

На выходные Диму оставили с «антибиотиками для профилактики» и без единого намека на диагноз. Благо, температура упала и боли прошли.

В субботу мы поехали добывать снимки КТ для консультации у другого специалиста. Приехала к 11, диски забрала в 18—30. За это время успели пообщаться с дежурным врачом и узнать, что снимки смотрел какой-то суперспециалист, и теперь основная версия – неспецифическая для данной полосы инфекция. Например, из Африки. Я так подробно все это описываю, чтобы был понятен диапазон диагнозов, которые нам озвучивали.

Специалист, которому я отвезла диски, была очень удивлена версией про африканскую инфекцию, изучила все подробно и сделала вывод, что в легких есть какие-то образования, но самое страшное предварительно исключила.

В понедельник я общалась с главврачом. Мы обсудили волновавшие меня вопросы по поводу лечения, своевременности назначений исследований, квалификации специалистов, предлагающих диагнозы один экзотичнее другого. Она признала претензии «частично обоснованными», а по поводу Димы сказала: или туберкулез, или рак с метастазами в легких. Я несколько раз переспросила: «А другие варианты есть?» Нет, или то или другое. Ни «мы хотим исключить», ни «анализы подтверждают, что». Это был чистый нокаут.

К счастью, моя подруга – врач. В те дни мы с ней были на связи чуть ли не круглосуточно.

Снимки показали рекомендованному онкологу, еще раз проконсультировались со специалистом по компьютерной томографии. В больницу приехал фтизиатр, взял пробу на туберкулез (проба пришла отрицательная).

Выписали из больницы с направлением в онкодиспансер. К этому времени мы уже успели столько раз испугаться и успокоиться, что в диспансер Дима поехал практически без нервов. Районный онколог, уделив приему 4 минуты, без осмотра, без изучения снимков, а лишь прочитав выписку, сказал: «Да нет у тебя рака. Очень удивлюсь, если есть!» – и выписал вчерашним числом. Впрочем, направление на онкоконсилиум в ГКБ 57 дал.

Еще 2,5 недели умеренной нервотрепки, и вот, наконец, 16 мая 2014 года муж съездил на консилиум в ГКБ 57.

За 5,5 часов его осмотрели заведующие нескольких отделений, сделали два УЗИ, рентген и МРТ. Заглянули во все места, просветили приборами. Быстро, вежливо, бесплатно. На контрасте с предыдущими мытарствами даже не верилось, что такое возможно. Диагноз, правда, так и не поставили. Высказали предположение: какая-то травма, повлекшая за собой воспалительный процесс. Образования уменьшились, вероятно, на фоне антибактериальной терапии. Пункцию делать не стали, как раз потому, что уменьшились образования: и динамика есть, и спунктировать сложнее, чтобы в сосуд не попасть.

На этой ноте Диму отпустили, заверив, что у онкологов к нему вопросов нет. Сказали приходить через месяц на контроль.

Как несложно догадаться, ни на какой контроль мы не пошли. То одно, то другое. Дела. Неохота. Да и зачем? Все же прекрасно, ничего не болит. А рак не проходит от антибиотиков, значит, это не он. Что еще нужно? Я написала на сайте Департамента здравоохранения жалобу на сотрудников ГКБ 70 и благодарность команде врачей ГКБ 57, и мы выдохнули.

Потом, после всего, я перечитывала нашу переписку в мессенджерах и не раз наталкивалась на сообщения «что-то я сильно устаю», «совсем нет сил», «все время хочу спать». Я отвечала: «А что ты хочешь? Спишь по 4 часа в сутки, куришь как паровоз, неправильно питаешься, мало отдыхаешь. Да и годы идут. Ну как при таком режиме не уставать?!». Дима настаивал, что испытывает не обычную усталость, но от визита к врачу отказывался категорически. А я и не настаивала особо.

Прошла осень, декабрь. 2015 мы встречали на даче – с семьей и друзьями. Запись из дневника:

«Очень клево встретили 2015, практически идеально. Дача. Оливье. Баня за час до курантов. Исполнение гимна Советского Союза, с племянником на громкой связи. Салюты. Гора подарков под елкой. Даже романтический снежок включили в новогоднюю ночь. Компания прекрасная. На следующий день – снеговик, снежки, катание с горки, снова баня. Праздник живота. То, что доктор прописал, как говорится».

Тогда же была сделана наша последняя счастливая совместная фотография. Это был случайный кадр, мы не позировали, я просто подошла к нему, прижалась, он обнял, и даже на фотографии видно, как мы друг на друга смотрим.

На февраль была запланирована большая поездка. Дима намного раньше меня встал на горные лыжи, и успел обкатать весь Кавказ, а я там не была ни разу. Собирались в большое путешествие на машине: Сочи, Домбай, Эльбрус с множеством заездов в разные точки, которые он давно хотел мне показать. Где-то до сих пор лежит этот листок с указанием дат, мест, времени. Как обычно, должны были ехать в марте, чтобы Димин день рождения встретить в горах.

2 февраля 2015 года вернулись боли.

В поисках диагноза

«Пережить лечение реформированной медициной может только очень здоровый человек.

Скорая наотрез отказывается везти в больницу, даже если человек кричит от боли.

Участковый терапевт не приходит на дом даже после подтверждения вызова.

Уролог отправляет к онкологу: «У вас новообразование, это не наш профиль».

В онкодиспасере ад, я лично провела там 5 часов: 1,5 в очереди на перерегистрацию (знаете, с нового года надо прикрепляться по-новой!), 2 часа в очереди за талончиком и еще 1,5 непосредственно в очереди к онкологу. Пока я через главврача не попросила вызвать Диму вне очереди, так как он еле сидел от боли. Весь этот квест был ради того, чтобы услышать: «А что вы от меня хотите? Нужен диагноз? Обследовать? Нет, это не моя задача. Где? Не знаю. Обратитесь к районному терапевту».

Скорая колет трамал, который не убирает боль, но оставляет после себя дурную голову. Никто ни за что не отвечает. Диагностика? Нет, не слышали. У нас указания, извините, мы не можем вам помочь. На прямой вопрос: «И что, дома подыхать?» честный ответ: «Выходит, что так».

Но люди всегда остаются людьми. Третья бригада скорой на свой страх и риск «нарисовала» диагноз, с которым можно везти в больницу. Уролог в 57й сначала отбивался, но потом дал направление, без которого бы не приняли в онкодиспансере. А вечером, когда мы, измотанные и еле живые, пришли к нему обратно, накидал-таки хоть какой-то план действий, а на прощание вкатил укол, благодаря которому мы первую за 3 суток ночь нормально поспали.

Онкоуролог, к которому мы прорвались сегодня, в неприемный день, проконсультировал, отправил на МРТ, записал на пятницу, сказал, какие анализы сдать для госпитализации и предупредил, чтобы мы были готовы.

МРТ-врач, взявший без очереди и наотрез отказавшийся от мзды.

Люди остаются людьми. Хотя сейчас это очень сложно.

Апрельская тема вернулась, судя по первым результатам, с новыми силами, продвинувшись вперед.

Мы верим, что все будет хорошо, как и тогда. Только теперь не будем бросать, а долечимся до конца, со всеми контролями и финальным «все, здоров».

Но все равно страшно».

Потянулись изматывающие дни.

В ГКБ 57 мы просто-напросто в коридоре подкараулили врача, который вел обследование в мае 2014, вцепились в него со словами: «Помогите!». Кукушкин М. В. – хороший человек и хороший врач – не отказал. Начались обследования – анализы, УЗИ, КТ, МРТ, гастроскопия, колоноскопия. Анализы пришли прекрасные, онкомаркеры, каждый из которых я открывала трясущимися руками, все как один в пределах нормы. Только на томограмме было видно здоровенное образование около почки, которое с 6 сантиметров выросло аж до 16, да еще в самой почке небольшое образование около 1,5 сантиметров, и еще мелкие образования в легких. В прошлый раз сошлись на том, что большое – это киста, а маленькое – кальцинат. Могу сейчас ошибаться в терминологии, но звучало все это совсем нестрашно, да и перепроверяли мы каждый результат, каждое исследование у нескольких специалистов как в рамках ОМС, так и у платных врачей по рекомендации. В начале марта 2015 наконец-то из почки взяли пункцию, мы не находили себе места от волнения, но пришел ответ: отрицательно, нетипичных клеток не обнаружено.

Мы не знали, что и думать. Кукушкин М. В. говорил прямо: «Дима, я онколог, я вижу, что у тебя рак. Только пока что не могу найти, где».

Перечитывая мартовскую переписку с Димой, я увидела такое:

– Может быть, у меня рак мозга?! Всё уже посмотрели, кроме головы.

– Прекрати! Нет у тебя никакого рака, что ты выдумываешь!!!

Блаженное отрицание…

30 марта 2015 года мы сидели дома на кухне, и вдруг Дима нащупал в надключичной ямке большое уплотнение, размером чуть не с перепелиное яйцо. Как мы пропустили это раньше – неведомо, почему туда не смотрел ни один врач – неизвестно. Но факт остается фактом. 30 марта мы нащупали серьезное образование, и игнорировать проблему, утешая себя хорошими анализами, стало невозможно.

Выяснилось, что у моего руководителя есть контакт на Каширке, в РОНЦ им. Блохина. Собственно, мне про него говорили еще год назад, но мы же тогда так уверенно убедились, что рака нет. А Каширка – такое место, что даже у непосвященного информация о нем уходит в «слепую зону», год назад я отказалась воспользоваться этим предложением.

Но сейчас было не до политики страуса. В срочном порядке была организована встреча. Диму передали отличному диагносту – Богуш Е. А.

Она его раздела, ощупала от макушки до пяток (первая за все время). К тому времени Дима похудел, хотя еще не сильно. Впрочем, он всегда отличался худощавым телосложением, так что невооруженным взглядом потерянные 1,5 кг мы не заметили. «Давай пока что забудем про КТ. Диагноз – здесь», – сказала врач, указав на надключичные лимфоузлы.

Через несколько дней Диму госпитализировали и вырезали узел. Я пытала Елену Александровну вопросами, она говорила, что нужно ждать результата, но, все же пойдя навстречу моим бесконечным просьбам, предположила варианты: туберкулез, лимфома, рак почки. По убыванию «по предпочтительности».

Мы были практически уверены, что речь о лимфоме. Читали интернет, подбадривали друг друга, что это лечится, все будет хорошо.

23 апреля пришел результат гистологии: почечноклеточный рак. Наихудший из возможных сценариев.

Дальше мы сдали в РОНЦ стекла и блоки на имуногистохимию, сделали сцинтографию.

Наступили майские праздники, время ожидания. Диме с каждым днем становилось все хуже и хуже: болела грудина, тошнило и рвало, донимала слабость. Настроение было соответствующим. Сомнений в том, что это рак, уже не было, оставалось лишь надеяться на поддающуюся излечению форму и отсутствие метастазов.

В эти дни мы съездили к брату приятельницы, онкоурологу в крупной федеральной больнице. Он осмотрел Диму, но высказался как-то совсем неопределенно: ни хорошо, ни плохо, давайте дождемся результатов.

На вторые майские Дима поехал на дачу к другу. Встретила я его в совсем отвратительном состоянии.

Когда дело доходит до близкого, самого родного человека, становится не до этикета. Я очень сочувствую докторам, которых дергают и днем, и ночью, в любой день недели, в любое время суток. Но и я, конечно, не удержалась и позвонила Елене Александровне из РОНЦ.

К этому моменту все анализы пришли. Почечно-клеточный рак с метастазами в лимфоузлы, легкие, кости и печень. Неоперабельно. Не поддается лучевой и химиотерапии. Про прогнозы она отвечала очень уклончиво.

В полном шоке мы доехали до дома. Сбывался самый ужасный из возможных сценариев, и он не укладывался в голове. Дима пошел спать, а я бросилась звонить врачу – брату приятельницы. Потому что хотела услышать правду. Ну, и услышала: «Шансов нет. Медиана выживаемости до полугода. Как будет – неизвестно: может быть, несколько дней, может быть, несколько месяцев. Не вздумайте продавать квартиру, пытаясь увозить на лечение в другую страну, на данный момент эффективного протокола нет, а вам еще жить дальше и сына растить. Скажите спасибо, что год назад вы не довели дело до конца. Это неизлечимо, и вы пришли бы к тому же результату, но у вас не было бы этого года счастливой жизни, а были бы больницы, лекарства, побочные эффекты и прочее».

Я переспрашивала все по несколько раз, и он мне терпеливо повторял. Это был очень жесткий и очень откровенный разговор. Первый человек, который прямо и безапелляционно сказал, что вскоре мне придется хоронить моего мужа. Конечно, я ему не поверила.

Через несколько дней мы снова попали в РОНЦ, на этот раз к химиотерапевту. Я пошла одна, сказали, что для первого назначения так можно. Волкова М. И. сразу произвела на меня впечатление человека очень профессионального и отзывчивого. Мы еще раз очень подробно обсудили диагноз и перспективы. Конечно, она была куда осторожнее в прогнозах, но подтвердила, что он неблагоприятный, и что действительно на данный момент эффективного на 100% лечения нет нигде, не ведутся известные ей клинические исследования, в которые стоило бы пытаться попасть, ничего такого.

Назначила она Диме таргетный препарат сутент, который должен был точечно реагировать именно на клетки опухоли, минимально воздействуя на здоровые ткани, современнейший препарат нового поколения. Но нет, это не для излечения. Это для продления жизни. А как пойдет, видно будет. Чудеса случаются, и в медицине в том числе.

Надежда. Все истории, которые я слышала или читала, пронизаны, пропитаны этим словом, особенно в первой половине пути, да какой половине – практически до самого конца. Конечно, я была страшно напугана, раздавлена, я не могла поверить в то, что это все случилось с нами. Ну как так – рак?! Невозможно. Но при этом настрой был исключительно боевой, я была готова свернуть не то что горы – головы, если только кто-то решит встать у нас на пути спасения.

Волкова выдала назначение на сутент, но сразу предупредила, что лекарство дорогое, получить его не так то просто. Что с районным онкологом нельзя ссориться ни в коем случае, помощь ему предлагать посильную, вести себя паинькой, но настраиваться на то, что препарат мы получим в среднем через месяц.

Мы обсудили также побочные эффекты и как с ними бороться, контрольный срок обследования, какие есть еще варианты, если не поможет сутент, и на этом распрощались. Собственно, это последний раз, когда мы были на Каширке. Но до сих пор, даже просто проезжая по улице Андропова, чувствую, как у меня сжимается сердце и подкатывают слезы. Очень страшное место.

Кстати, не могу не сказать. О Каширке ходят самые разные слухи: от единственного места, где реально могут помочь, до огромной бесчувственной машины по выкачиванию денег. К нам в РОНЦ отнеслись прекрасно, уж не знаю, просто ли так повезло или это благодаря протекции. И да, это то место, где Диме наконец поставили диагноз.