Текст книги "Три Маргариты"

Вопрос не остался без ответа

Рита так и не освоила науку составлять деловые письма. Непременно добавляла лишние слова, писать по электронной почте незнакомому человеку – мучение.

Виктор не обязан откликаться и прекрасно о том осведомлен. За переписку с автором, использующим перевод, не платят. Да и мотивация у Риты запутанная, скорее охота делиться своими соображениями с тем, кто в курсе, о чем она говорит.

По запросу в сети она собрала информацию о Викторе, там фотографии и биография коротко. Серьезный мужик, возможно он уже давно другой работой занят. Судя по всему, он вкалывает как вол и не отказывается от любых предложений – не только бесчисленные исторические хроники, он и воспоминания американского генерала перевел. И роман французской писательницы в списке. О, и сборник рассказов собственного сочинения издан во Владивостоке лет пять тому назад. Коллеги, значит.

Внешность? Глаза проницательные и насмешливые одновременно – главное, что запомнилось. Но симпатия возникла сразу – и живется ему непросто, и на компромиссы не идет. Да и зачем компромиссы, если существуешь у черта на куличках, а в своем далеком краю ты человек известный. Ты на виду, земляки как в лупу тебя рассматривают: промахнулся – и сбой в репутации надолго. А Виктора уважают, ничего компрометирующего Рита не нашла.

Как, наверное, здорово жить в родном городе, заниматься тем, что у тебя получается, не гнаться за славой или большими деньгами, получать деловые предложения, информацию о прошлом и настоящем – даже не выходя из дому. Эпоха интернета, и Виктор чувствует себя уверенно. Он в центре событий – и вне тусовочной суеты.

На письмо он откликнулся без промедления, написал, что просмотрел Ритину предыдущую книгу, ему понравился стиль изложения, незаангажированность.

Так и написал: «Когда я читаю тексты, посвященные спорным вопросам, – а написано о феминизме много, – не удивляюсь тому, что тексты преследуют определенную цель, проплаченную заказчиком. Привлекла незаангажированность. Впервые встретил работу, автор которой озабочен не дальнейшим освобождением женщин, а тупиковостью сложившейся ситуации».

Рита спросила: а в чем тупиковость, по его мнению?

Он коротко ответил, что сейчас это именно так и выглядит: тупик. Ее волнения по поводу исчезающей женственности не просто обоснованны, они призыв о помощи. Читая, он попытался сформулировать для себя – что такое женственность?

И понял, что сегодня спорят о частностях вопроса, не поясняя, что женственность как таковая практически истреблена. Ему показалось, что эту тему можно развивать бесконечно. Мужчины ждут от своих подруг мягкости и понимания, женщины предпочитают самоутверждаться. Самцы и самки видоизменяются, выживает сильнейший, а как продолжаться роду человеческому при таких перекосах – непонятно.

Мы все надеемся, что как-то образуется, гармонизируется хаос, выживем.

Рита заметила, что есть сомнения. Именно тупик, наметившийся в современных отношениях мужчины и женщины, вынудил ее заняться исследованиями характеров прошлого. Разобраться в настоящем она бессильна. С историческими личностями проще. Одна загвоздка – как быть уверенной, что оперируешь фактическим материалом, а не фальшивкой? Ей нужны варианты одних и тех же событий, а вернее – его версия. Свежепереведенная, назовем так.

Re: Рита, это смешно – ожидать, что от перевода изменится содержание.

Re: Виктор, не передергивайте. У вас есть возможность обратиться к архивным материалам, сопоставляйте, выбирайте наиболее достоверный.

Re: То есть вас привлекла возможность писать отсебятину? Все равно ничего не известно доподлинно.

Re: А вы когда читаете исторические тексты, считаете, что это фактический материал? История – это то, что сейчас называют based on a real story. Может быть, я напишу субъективные записки. Женские метаморфозы, что-то такое видится.

Re: А почему первое обращение к шестнадцатому веку?

Re: Маргарита Наваррская, бабушка мужа нашей королевы – это даже чуточку XV век, дата ее рождения – 1492 год. Целый океан ею лично непрожитых, но подробно описанных чужих страстей. Теза и антитеза. Одна заботилась о сотворении документа, другая просто жила, и неизвестно, кто из них прав. Разве важна хронологическая последовательность? Я могу завершить свой цикл книгой о Сапфо. Она покруче тех, кто пришел позднее.

Re: А переводить для вас осколочные «фразы на вазах» – строчки, сохранившиеся на глиняных черепках, – буду я? Чтобы свежий взгляд и заново? О, теперь я понимаю, что вас действительно интересуют факты! Там ничего доподлинно неизвестно, поэтому и столько исследований, фантазируй сколько душе угодно! То же и с Маргаритой. Вам по душе красивые сказки.

Re: Иронизируете? В материалах о Маргарите – да, не скрою, меня привлекло то, что она «королева во всем» – а ведь королева без королевства. Благородная авантюристка поневоле. Не произвели на меня большого впечатления мемуары Маргариты. Очень много событий пропущено, впечатление, что их много раз переписывали. Если не ошибаюсь, сама королева их сжигала несколько раз. Очевидно, пропали самые интересные куски. И если отвлечься от попыток определить ее психологический тип – то меня интересуют как раз белые места на карте. Отметки «пропуск в рукописи». Собственно, этим и продиктовано мое желание с вами связаться.

Re: Долго же вы шли к изложению этой незатейливой просьбы. Попробую сделать повторный анализ текстов. Покопаюсь. Кстати, это случайность, что вас зовут Маргарита?

«Мне всегда нравилось мое имя, не скрою». Но этого Рита не написала. Она в который раз подумала, что письменный чат – чепуха, скорость обмена репликами ничего не меняет. Нет личного контакта, не чувствуешь собеседника.

Но долго размышлять о пользе электронных посланий ей не пришлось.

От Виктора поступило новое «Re», нечто вроде приказания: Рита, я считаю нашу перепалку плодотворной, но затянувшейся. Предлагаю общаться по скайпу, так мне привычней и проще.

Она не написала, что ей это вовсе непривычно. Скайп не установлен, имени нет. В кино наблюдала разве что. И всегда предпочитала телефон. Самое обидное, что установлю я этот самый скайп, терпеть его не могу заранее, и Виктор даже не сочтет меня продвинутым пользователем. Для меня освоение нового, для него – в порядке вещей.

Преодолела сложности с «ником», отправила ему данные, ничего не поделаешь.

Это ведь теперь причесываться нужно! – с некоторым раздражением подумала она и вздохнула: значок на экране уже сигналил о том, что ее вызывают.

А может быть, меня нет дома?..

Неисчислимые противоречия

Откликнуться придется, но позже. Ему нужна точность, смешно сознаваться – ей тоже. Почему шестнадцатый век, он спрашивает. Зацепило, вот и объяснение. Маргарита не поддается никаким определениям, не укладывается в схемы, ни в одну. И в представления о ней – тоже. Женственная феминистка – пожалуй, это единственно верное определение. Но главный Ритин мотив прост: не дает покоя то, что образ ее превратно истолковывается. С точностью до наоборот. А почему? Потому что есть повод для интерпретаций. И интерпретации тут же воспоследовали.

Да и феминизм истолковывается так, что пугает любого мыслящего человека. А ведь идея именно в этом: женщина – полноценная личность. Во всех отношениях.

Что мы описываем, к чему призываем? Если бы мир был населен мужественными и благородными мужчинами, женственными и верными женщинами – не благочестивыми в понимании писательницы Маргариты Наваррской, королевы и автора бесчисленных новелл. (Если ей следовать, то все, что происходит в тайне от общественного мнения, это благочестие. А выносить сор из избы – бесчестие, достойное наказания.)

Моя Маргарита – уникальная королева. Она сочетала в себе несочетаемое – безусловную преданность интересам де Валуа (даже в воспоминаниях умалчивает о злоключениях, преследовавших королевскую семью) и твердое убеждение, что она имеет право на собственные политические взгляды. Свободу в личной жизни ей никто не предоставлял, она отстояла ее самостоятельно. В результате ее упрекали в распутстве!

Распутной можно назвать женщину, предающуюся плотской любви без чувства, одного вожделения ради. Маргарита же своих избранников искренне любила. И каждый раз полагала, что это на всю жизнь.

Достигнуть таких привилегий было непросто. Мало кто понимал, чтó и зачем она делала, до сих пор о ней пишут, исходя из сложившихся стереотипов. В одной из статей (автор – российский историк Софья Леонидовна Плешкова) оценки и суждения вызывают недоумение. «Физическая неприязнь Маргариты к супругу сделала для нее невозможными супружеские обязанности», «ее любовники сменяли один другого», «от дальнейшего продолжения своих воспоминаний она отказывается». В то время, как исследовательница Эллиан Вьенн в свое время доказала, что последние тетради рукописи были попросту утеряны; сохранившаяся переписка королевы свидетельствует о ее огромном желании забеременеть от мужа; из всех мужчин, ей приписываемых, достоверно известно, что ее любовниками были только граф де Брюсси и придворный Франсуа де Шеваллон, о последнем она умалчивает в своих мемуарах, ничего не говоря о цели, которая влекла ее в Париж в 1862 году: она старалась держать в тайне свои чувства. Маргарита снова и снова не упоминает о несчастьях, преследовавших королевскую семью, она коротко пишет лишь о своих собственных злоключениях – и всегда вспоминает о Божественном Провидении, помогавшем ей неотступно (ну да, ведь она истинная королева!).

Письма ее к Шеваллону, написанные великолепным ренессансным языком, как ни странно, сохранились – это тоже Божественное Провидение? Женщина в водовороте политических и любовных страстей. Первая аристократка, решившая, что имеет право на самовыражение в политике и любви. Сопоставить бы опусы Брантома и самой Маргариты! Записки постороннего это одно, создание собственного образа для потомков – другое. Она ведь творила себя заново, сочиняла свою жизнь и вовсе не ставила целью запомниться, как легкомысленная ветреница. Но раз позволяла себе такую роскошь, как любовь, то и описывали ее чуть ли не женщиной вольного поведения, проводившей дни в чувственных утехах. Как часто о ней пишут именно так!

Андре Кастелло создает биографический фарс, повествующий о безрассудной нимфоманке, которая год за годом прожигала свою долгую и бесполезную жизнь (жаль, он не поясняет читателю, что такое «полезная жизнь»). Даже знаменитые письма переводятся им тенденциозно. (Вот что нужно сказать переводчику! меня не интересуют толкования и домыслы, только истинное содержание документа!) Письмо Жанны д’Альбре, матери Генриха IV, где она характеризует будущую невестку, цитируется таким образом: «Я нахожу, что у нее хорошая талия, но уж чересчур она ее перетягивает. А свое лицо просто портит, столько всего на нем намазано, тошно смотреть; правда, так принято при этом дворе…».

Вот буквальный перевод: «Говоря о красоте Мадам, я признаю, что она прекрасно сложена, однако сильно затягивается; что касается ее лица, то оно излишне накрашено, что меня выводит из себя, поскольку это портит ее облик. Но при здешнем дворе красятся почти все, как в Испании».

Разница существенная.

Нелишне заметить, что если говорят нечто одобряющее, то она непременно именуется Маргаритой де Валуа. Если намереваются обругать ее сексуально невыдержанной истеричкой, то тут же возникает «королева Марго», даже письма цитируются именно с такой подписью – что мгновенно вводит в сомнения: это пишут об исторической личности или о литературном персонаже Александра Дюма? Талантливый писатель, в силе дарования ему не откажешь. Или это самой Маргарите не откажешь в том, что она прожила яркую и полную приключений жизнь, потому писать о ней занимательно и приятно?

Часто авторы даже не читают новые исследования о ней – но как судебные приговоры выносят, посмертно. Да, образ цепляет! И не только меня, усмехнулась Рита.

Но все равно – текст «Мемуаров», пусть и фрагменты, хотелось бы получить в свежем переводе. И жизнеописание Брантома, конечно. Эти труды вообще невозможно читать по отдельности, они переплетаются, документы дополняют друг друга.

Вот, что-то определилось, – Рита выдохнула с облегчением. Тем более Брантом относился к Маргарите с восхищением, а не просто «исполнял обязанности летописца королевской семьи». Да я и не думаю, что относиться к ней можно было без влюбленности – мужчины и женщины невольно подчинялись ее обаянию: магическая личность.

Как и магическая Лиля Брик – четыре века спустя, в другой стране. И не «королева во всем», и обаяние отрицательное, губительное. На домашних снимках – обычная тетенька, это фотограф Родченко сделал из нее символ времени. А чем Лю примечательна, кроме умения подчинять людей и обстоятельства, извлекая выгоду для себя? Элегантна, талия тонкая, глаза лучистые. Не буду гвоздить, но ведьма-наперсточница. Все отмечали, что некрасива, но неизменно очаровывались. Потому что элегантна? Впрочем, по меньшей мере два пигмалиона – громогласный Владимир Маяковский и губошлеп-перевертыш Ося Брик – приложили руку к созданию образа. «Могла ли Биче, словно Дант, творить или Лаура жар любви восславить?»… Однако я отвлеклась.

Противоречия в исторических свидетельствах неисчислимы. Любила Екатерина Медичи дочку свою Маргариту или прямо вот так, сразу и с места в карьер, козни ей строить принялась? Очаровательная девочка, на маму с папой похожа, как матери не восторгаться? Во время первой поездки в Гасконь в 1578 году во владения своего супруга (тут Брантом пишет за Маргариту): «Я вспоминаю (ибо сам присутствовал при этом), как королева, мать короля, сопровождала королеву Маргариту, свою дочь, к королю Наваррскому, ее мужу, и, достигнув Коньяка, сделала там небольшую остановку. И все жители той земли были счастливы видеть красоту королевы Наваррской, которую расхваливали королеве, ее матери, пребывающей от этого в счастливом состоянии».

Маргарита об этом не пишет, поэтому действительно – два сочинения дополняют друг друга. Рукопись постороннего и манускрипт «рукой писательницы Ренессанса», вот да.

Ведь не первое свидетельство женской ренессансной литературы. Но Маргарита намного опередила свое время, создав первые в истории мемуары аристократки. Строки чувственной и благородной интеллектуальной мятежницы, умеющей находить выход из сложнейших ситуаций, объясняя собственную находчивость неизменной «благосклонностью Провидения».

Бабка ее мужа, писательница Маргарита Наваррская, тоже Маргарита де Валуа, создательница «Гептамерона», умершая через два года после рождения своей тезки, была во многом полной противоположностью Маргарите. Но документ эпохи оставила, причем новеллы полностью выпадают из основного корпуса ее текстов. Долгое время писала вполне пристойные, проникнутые мистицизмом сочинения. И вдруг – такое вольнодумство!

Из ее рассказов мы узнаем о нравах, полных жестокости и низменных страстей, об алчности и лицемерии, о сластолюбивых монахах, о том, что муж-дворянин мог покарать провинившуюся жену, как ему вздумается (обрить голову красавицы, поить водой только из черепа убиенного возлюбленного, развесить кости мертвеца у нее в шкафу etc.), а королева запросто изменяет супругу-королю в кустах дворцового парка. И благочестие, благочестие! Так понимала автор? или это просто в порядке вещей и не оспаривалось? – но благочестив тот, кто грешит тайно. Порочен лишь замеченный в греховных действиях. И так далее, примеров множество, варианты историй разнообразны, как сама жизнь.

Занимательнейшее чтение!

Новеллы шокировали современников, полностью и без идеологических сокращений их напечатали только спустя тридцать лет после смерти королевы-писательницы. Могла Маргарита, жена ее внука, читать эту книгу? Неизвестно. То ли у истинных королев много общего по определению, то ли браки действительно совершаются на небесах и Генрих с Маргаритой уже для того суждены друг другу, чтобы бабушка у них оказалась общей, – но тайная мятежность предшественницы первых литературных салонов Франции XVII–XVIII веков очевидна.

О Маргарите де Валуа младшей, назовем ее так, любят говорить, что в раннем детстве она росла безо всякого воспитания, вместе братьями она получила простое образование, они взрослели «скорее направляемые Природой, подобно растениям и животным, но не как здравые люди, подвластные разуму». Откуда же ее блестящая латынь? Брат герцог Анжуйский, соглашаясь на исполнение обязанностей короля Польши, ни слова не мог понять из доклада прибывшей делегации своих будущих подданных. А Маргарита спасла положение, ответив прекрасной речью. Отстояла репутацию «просвещенной королевской фамилии».

Таких фактов в ее биографии множество. Возможно, она занималась самообразованием. Или обладала феноменальной памятью. Неисповедимы пути формирования интеллектуала. Сообщают нам, что книжная культура Маргариты имеет простые причины, восходя к тем временам, когда одиночество и скука в стенах крепости Юссон сочетались у нее с чтением и писательством. Духовно развилась в заточении.

Допустим.

Но необоснованно было бы утверждать, что утонченный слог и знание языков она обрела в позолоченной тюрьме, где жизнь была наполнена интереснейшими событиями, не соскучишься. Тут и де Гиз с его деньгами, и Кориньяк, тупоголовый дворянин, которому Маргарита посулила замок Юссон, не обладая им. (Кориньяк, что самое интересное, поверил. Но ведь с тюремщиком не обязательно поступать благородно, не правда ли?) Изо дня в день – сплошные испытания.

Так или иначе, в Юссонском замке, во время изгнания Маргариты, и позже, с 1605 года в Париже, в ее доме на улице Сены – возник кружок «грезящих о гуманизме двора». Тогда-то Маргарита стала меценаткой, а значит, покровительницей словесности.

Постепенно вся придворная и интеллектуальная жизнь вышла из-под королевского влияния. Исчезновение просвещенного общества при короле освободило место более узким объединениям, которые создавали женщины и которые возникали в частных особняках: кружкам, участники которых обнаруживали, что все еще грезят о гуманизме двора. Позже таких объединений стало больше, и эта мода по многим причинам коснулась и нашей мемуаристки.

Встречи аристократов и литераторов формировали взгляды знатных дам и открыто содействовали распространению новых сочинений, проникнутых ностальгией и гуманистическими идеалами. «В этом новом облике изящного общества, – пишет Эвелин Беррио-Сальвадор, – можно усматривать реакцию просвещенных умов, которые, не находя при грубом дворе очарования остроумных бесед, укрылись в частных особняках». Маргарита взяла на себя роль дирижера этой «консерватории пошатнувшегося мира», в которой «учтивость, которую там культивировали, литература, которую там ценили, идеи, которые там исповедовали, все больше приходили в противоречие с нравами и событиями своего времени»…

Так что век спустя Маргарита скорее всего читала произведения своей тезки, бабушки сообразительного и любвеобильного Генриха Наваррского. Вот эту новеллу, например.

Once upon a time: истории с пометками риты на полях

История о недогадливой матери

«В городе Париже жил некий купец, который был влюблен в дочь своей соседки. Впрочем, на самом деле влюблена была она, а он только делал вид, что души в ней не чает, чтобы отвлечь внимание окружающих от той, кого он действительно любил любовью возвышенной и благородной. А девушка, которую он обманывал, до такой степени была в него влюблена, что, не в пример многим женщинам, которые знали, как вести себя с мужчинами, не считала возможным ни в чем ему отказать. Вначале купец этот сам искал встреч с ней, но потом она уже готова была приходить туда, где он назначал ей свидание. Мать ее, женщина очень строгих правил, заметила это и раз и навсегда запретила ей даже разговаривать с ним, сказав, что иначе она отдаст ее в монастырь. Но чувство этой девушки к возлюбленному пересилило ее страх перед матерью, и она только еще больше стала томиться по своему любимому. И вот однажды, когда, придя к ней в дом, он застал ее одну в гардеробной, он решил, что это весьма подходящее место для их свидания, и завел с ней самые нежные разговоры. Но одна из служанок, увидав, что они уединились вдвоем, побежала сообщить об этом матери, которая пришла в ярость и тотчас же кинулась туда. Дочь ее, услыхав, что она идет, залилась слезами и сказала своему возлюбленному:

– Увы, друг мой, сейчас ты поймешь, как дорого обходится мне моя любовь к тебе. Моя мать увидит сейчас своими глазами то, чего она всегда опасалась и что подозревает уже давно.

Купец, однако, нимало не растерялся и, выпустив девушку из своих объятий, сразу же направился навстречу ее матери и со всем жаром страсти, которую в нем только что пробудила ее дочь, обнял недоумевающую старуху и повалил на кушетку. Та была несказанно этим поражена:

– Что с вами такое? – пробормотала она. – Да вы с ума сошли!

Но он продолжал обнимать ее и прижимать к себе, как будто это была самая пленительная девушка на свете. И если бы старуха не кричала так громко и все слуги немедленно не кинулись ей на помощь, ее несомненно постигла бы та самая участь, от которой она больше всего на свете старалась уберечь свою дочь. Только силой ей удалось вырваться из рук купца, и она до конца жизни так и не узнала, что заставило его так ее мучить. А тем временем дочь ее убежала в соседний дом, где в это время справляли свадьбу, и впоследствии, вспоминая этот случай, она не раз хохотала со своим другом над недогадливою матерью».

И непременное завершение новелл – резонерствующие аристократы, обсуждающие очередной рассказ:

«Таким образом, благородные дамы, купец оказался достаточно хитер, чтобы обмануть эту почтенную особу и спасти доброе имя ее дочери. Но если бы вы только знали, о ком идет речь! И если бы вы видели, как выглядел соблазнитель и сколь велико было изумление старухи, вам нелегко было бы удержаться от смеха. Мне же хочется только доказать этим, что мужчины бывают в нужную минуту не менее хитры и сообразительны, чем женщины, чтобы вы, благородные дамы, не боялись им иногда довериться. Заметьте же, что иногда вы сами не догадаетесь, что надо сделать, чтобы спасти вашу честь, а мужчина сообразит все гораздо скорее.

– Право же, Иркан, история ваша очень забавна и купец ваш необычайно сообразителен, – сказала Лонгарина, – только нехороший это пример для девушек. Правда, среди них, может быть, и есть такие, которые сочтут его достойным подражания, но, надеюсь, сами вы не настолько глупы и не захотите, чтобы жена ваша или женщина, честь которой вам дорога, играла в такую игру. А я думаю, что никто ведь так близко не знает женщин и так ревниво не оберегает их честь, как вы.

– Клянусь вам, – сказал Иркан, – что если бы нечто подобное приключилось с моей женой – и так, что я бы ничего об этом не знал, – я бы продолжал ее уважать, как уважал раньше. И я поистине не знаю, удалось ли кому-нибудь поступить столь умело и так ловко спрятать концы в воду, что дело обошлось без больших неприятностей.

Парламанта не удержалась и сказала:

– Разумеется, человек, известный своими дурными поступками, всегда будет на подозрении. Но блажен тот, кого ни в чем нельзя заподозрить.

– Никогда не бывает огня без дыма, но зато дым мне много раз пришлось видеть и там, где не было никакого огня, – возразила ей Лонгарина. – Ведь люди дурные готовы искать зло где угодно, только не там, где оно есть на самом деле».

Точней не скажешь, браво, Маргарита Наваррская! Не в бровь, а в глаз стреляет благочестивая сочинительница. И о себе не забыла (в книге автор выведена как рассудительная Парламанта – женщина мудрая, выше всяких похвал), и о муже (у них были сложные отношения, потому Иркан, муж Парламанты, показательно верен супруге и беспрерывно демонстрирует ей свое обожание).

Младшая де Валуа умудрилась оставаться истинной королевой, даже лишившись всех титулов, даже в изгнании: она удостоилась звания «королевы без королевства». Ничто не мешало ее царственной уверенности в себе.

Рита, читая, невольно ощущала свою причастность к обеим коронованным Маргаритам: она их понимает! Она действительно причастна к клубу Маргарит-сюрвайверов. Маргарит, выживающих вопреки обстоятельствам, выживающих по-королевски, выживающих, несмотря ни на что.

Рите стало весело. «Я тоже Маргарита!» – заключила она, неожиданно осознав, что выберется. Неясные знаки последнего времени, самого последнего, сообщали импульс, обещающий продолжение жизни. Совсем недавно никаких знаков не было.

Маргарита Зотова, привыкшая к тому, что в самые сложные периоды жизни ростки надежды начинали пробиваться, когда способы для «безболезненного ухода» уже найдены, выбраны и куплены; когда периоды отчаяния, истерического вымаливания у судьбы «фантиков и сладостей» заканчивались; когда наступало спокойствие, которое принято называть смертельным.

Плавали, знаем.

Она и знала, что нужно перетерпеть, смиренно дожидаться изменений, даже если полоса длится и длится годами. Знала, но долгая череда неудач вытряхивала из нее мужество и веру в свою живучесть. Каждый раз все дольше, мучительней. А царственной уверенности Маргариты де Валуа ничто не мешало, вздохнула она.

Все равно – сколько веревочке ни виться, а смерть неизбежна, двум смертям не бывать, одной не миновать. И как-то надо к ней подготовиться. Принять со смирением. Ехали мы ехали, и вдруг в ямку – бух!..

Передышки (белые полосы) перемежались с этими самыми ямками (черные полосы). Неисчислимыми. Долгие передышки, глубокие ямки. Так сама жизнь готовит к смерти, приучает не бояться ее. Так последовательно и беспощадно приучает, что глаза Маргариты временами теряли яркость и обретали жалостное и плаксивое выражение. Мерзость.

А если жизнь готовит к тому, что смерти нет вовсе? Дразнит-дразнит жизнь, подразнит и перетрясет, потом снова вытаскивает на свет божий. Целехонькую и невредимую. Сколько раз это повторялось!

Маргарита начинала верить в свое бессмертие.

История о лицемерной вдове

«В Дофинэ жил некий дворянин по имени сеньор де Риан, принадлежавший ко двору короля Франциска Первого и отличавшийся благородством и красотою. Он долгое время ухаживал за одной вдовой, в которую был влюблен и которую глубоко чтил. Боясь потерять ее расположение, он никак не решался признаться ей в своих самых сокровенных желаниях. И, почитая себя человеком красивым и достойным ее любви, он принимал на веру все, что от нее слышал. А она клялась ему, что любит его больше всего на свете и что если бы ей довелось когда-нибудь уступить настояниям мужчины, то снизошла бы она только к нему одному, ибо он для нее – образец совершенства, но до той поры просила его довольствоваться ее высокой и чистой дружбой. Вместе с тем она убедила его, что если благоразумие оставит его и он захочет добиться от нее большего, ей придется расстаться с ним навеки. Бедный молодой человек не только довольствовался тем, что имел, но считал себя даже счастливым тем, что приобрел расположение дамы, которая, как он был уверен, являла собой пример добродетели. Было бы слишком долго рассказывать вам, что они оба говорили друг другу при встречах и какой далекий путь ему не раз приходилось совершать, чтобы свидеться с нею. Короче говоря, этот мученик, горевший на огне любви, – а огонь этот примечателен тем, что, чем больше он тебя жжет, тем больше ты этого хочешь, – сам стремился к тому, чтобы мучениям его не было конца. И вот однажды ему пришло в голову сесть на коня и поехать к той, которая была для него дороже жизни и чьи добродетели он ставил превыше всего. Явившись к ней в дом, он спросил слуг, где находится их госпожа. Ему отвечали, что она только что возвратилась от вечерни и ушла в парк, чтобы читать там молитвы. Де Риан сошел с лошади и, направившись прямо туда, спросил о ней у служанок, которые подтвердили ему, что дама только что прогуливалась одна по главной аллее. Сеньор де Риан стал уже надеяться, что счастье ему улыбнулось. И очень осторожно, стараясь не шуметь, он пошел искать свою любимую, радуясь больше всего тому, что застанет ее в одиночестве. И, приблизившись к месту, где ветви деревьев, сплетаясь, образовали подобие беседки и куда не проникали лучи солнца, он вошел под этот навес так стремительно, как может войти только тот, кто спешит на свидание. И что же он видит: любимая женщина лежит на траве в объятиях конюха – грубого, неотесанного и грязного. Я не берусь описывать вам его негодование, но было оно столь велико, что за один миг погасило пламень, который горел так долго и стойко. И в порыве этого негодования он вскричал:

– Сударыня, как я благодарен судьбе! Случилось, что за одну минуту коварство ваше исцелило меня и избавило от длительного недуга, причиною которого была ваша мнимая добродетель.

И, ничего больше не сказав, он повернулся и сразу ушел. Несчастная ничего не успела ему ответить и только закрыла руками лицо. Скрыть свой позор она уже не могла и спрятала только глаза, чтобы не видеть того, кто отлично ее узнал, несмотря на ее притворство».

No comment.

История о свободе выбора: решила – и умерла

«И она упала на пол, в лице ее не было ни кровинки, губы ее посинели, а руки и ноги похолодели.

Как раз в эту минуту возлюбленный ее вошел в зал. Видя, что герцогиня и все дамы танцуют, он стал всюду искать свою подругу. И, не находя ее нигде, вошел в покои герцогини и встретил там герцога, который расхаживал взад и вперед. Увидав его беспокойство, герцог шепнул ему на ухо:

– Она вошла сюда, в гардеробную, должно быть, ей стало худо.

Спросив разрешения герцога, дворянин устремился туда. И, войдя в гардеробную, увидел там госпожу дю Вержье, которая уже едва дышала.

– Что с тобою, милая? – вскричал он, обнимая ее. – Может ли быть, что ты меня покидаешь!

Услыхав столь знакомый ей голос, несчастная собрала все силы и приоткрыла глаза, чтобы взглянуть на того, кто был причиной ее смерти. И в это мгновение любовь и горечь обиды вспыхнули в ней, и сила этих чувств была так велика, что она только жалобно вздохнула и тут же отдала душу Богу. Возлюбленный ее, который сам едва держался на ногах от горя, стал расспрашивать находившуюся в гардеробной придворную даму, желая узнать, что послужило причиною смерти госпожи дю Вержье. Тогда придворная дама рассказала ему по порядку, что та говорила при ней. И, услыхав, что герцог выдал его тайну жене, дворянин пришел в такое негодование, что, обняв бездыханное тело любимой и заливаясь слезами, воскликнул:

– О горе мне, предателю! Отчего же наказание за эту низость пало на нее, а не на меня! Она ведь невинна. Почему в тот день, когда язык мой выболтал тайну нашей высокой и чистой любви, гром небесный не поразил меня? Почему недра земные не разверзлись, чтобы поглотить предателя?»