Текст книги "Я бы осталась"

Глава 4. Февраль 1961

Комната пахла жасмином. С окон падал тусклый свет на письменный стол, который был полностью завален бумагами. Квартира, которую арендовал Хорст, была расположена недалеко от клиники, где он работает. Краска на стенах давно поблекла, местами осыпалась на пол, который скрипел даже в те моменты, когда на него никто не ступал. Мебель гармонично вписывалась в облик квартиры, выдавая свой срок царапинами на деревянных подлокотниках дивана и стола, разорванными обивками, набекрень свисающими дверцами шкафчика.

Хорст блаженно сидел на диване, откинув голову на подушку:

– Скоро я получу гражданство Германии. В течение полугода одобрят. Надеюсь.

– Потому что здесь нужны такие ценные кадры, как ты, – отметила Мареик, примостившись возле Хорста, и положив свою руку на его плечо, – несмотря на то, что ты был не в хорошем счету у властей из-за той научной статьи. Кстати, это ведь значит, мы наконец-то поженимся!

– Еще рано загадывать, – Хорст убрал с себя руку Мареик и подошел к стулу, на котором висел его белый халат, – Я хоть и работаю хирургом в больнице, все равно меня легко могут заменить и вышвырнуть без причины, как делают это в Восточном Берлине.

– А то, что тут у тебя дочь и без пяти минут жена, они в расчет не берут? – Мареик задумалась, – Получается, тебя могут выгнать с работы, потому что у тебя нет гражданства Германии, и в то же время тебе не дадут гражданство, если ты какой-нибудь безработный болван, желающий жить на пособия страны, так как никуда тебя просто-напросто не берут. И по этой же причине нам не одобряют брак!

– В консульстве приняли во внимание, что я очень хороший специалист. Шансы есть.

– Ой, – улыбаясь фыркнула Мареик, – не такой уж и хороший!

– Но ты сама сказала! И да, я недавно оперировал ребенка со сложнейшей патологией, которую никто не решался исправлять. У него было огромное омфалоцеле! Это означает, что все органы развились вне брюшной полости: желудок, кишечник и печень обросли ее, как колония полипов на дне моря. Я каждый орган погрузил обратно, туда где он и должен быть. У пациента был риск заражения, но я делал это медленно и аккуратно, и только через пять дней провел последнюю операцию на передней брюшной стенке. Все прошло отлично, благодаря мне, – самодовольно заверил Хорст.

– Несмотря на то, что мы редко видимся, я уже выучила от тебя сотню медицинских терминов. Я бы была самой лучшей студенткой, если бы ты был моим преподавателем, правда? – Мареик распустила свои длинные каштановый волосы, которые были собраны в строгий и изысканный пучок, подошла к Хорсту, чтобы обнять его сзади, но он не дал ей это сделать.

– Мне пора на работу, Мареик, – Хорст подошел к Ханне, которая играла с куклой на полу, и поцеловал дочку в лобик, – Ну, все, папочка пошел, веди себя хорошо и слушайся маму.

Надевая на себя пальто, Хорст видел как его обжигал возмущенный взгляд Мареик:

– Ты уже тут полгода, а мы с Ханной устали ездить туда-сюда. Когда мы будем жить вместе? Когда поженимся и как нормальная семья будет просыпаться и засыпать бок о бок, а не видеться раз в месяц в этой съемной квартире?

– Когда я продам дом в Швеции, – выпалил Хорст, – Ты знаешь, в Восточном Берлине нет для меня подходящей работы, которая еще бы соответствующе оплачивалась. Восток – просто тюрьма. Я присмотрел уже квартиру для нас здесь в Западном Берлине, надо подождать еще немного.

Хорст заметил опущенные плечи и потускневший взгляд Мареик и произнес, – Хочешь, переезжайте пока вместе с Ханной сюда, дорогая. Временно поживем все вместе тут, а потом переселимся и в нашу собственную квартиру.

Мареик согласно кивнула. Хорст обнял ее и почувствовал яркий запах жасмина, который еще некоторое время оставался с ним, когда он вышел из квартиры, дарящий ощущение спокойствия и вызывая воспоминания минувших лет.

Хорст и Мареик познакомились в Швеции на международной конференции «Физика и электроника в медицине» в 1958 году. Она и несколько ее студентов были приглашены в качестве участников.

Пожилой профессор смотрел на докладчиков и собравшихся слушателей через толстые линзы очков, представляя тему сегодняшней конференции:

– Ежегодно в рамках нашего собрания, происходит плодотворное сотрудничество с представителями разных научных профессий, а также с ведущими учеными вузовской науки развитых стран. Сегодня предстоит ознакомиться с такими, – Мареик протиснулась сквозь толпу людей, которые перекрыли вход в аудиторию, – известными в научных кругах работами. Подойдя к стойке регистрации участников, она вписала свою фамилию в бланк.

– Места в вашем блоке уже заняты, займите, пожалуйста, место среди ветеринаров, – сообщила женщина, которая протянула Мареик программу конференции.

«09.00 – 09.20 – открытие, приветственное слово участникам.

09.20—11.00 – пленарное заседание 1-го блока «Экология»

11.00 – 12.00 – перерыв».

– «Хм, неплохо, осталось немного дождаться», – взглянув на свои часы, подумала Мареик.

– Итак, объявляю конференцию открытой, – завершил профессор, и Мареик под звуки аплодисментов, уселась на свободное место рядом с темноволосым мужчиной, который беспрерывно крутил в пальцах ручку и покусывал нижнюю губу.

– Знаете, я люблю животных, – вдруг обратился он к Мареик, увидев как стройная девушка, присев к нему, обратила взгляд на его нервные руки, – Они.. милые.

Легкая каштановая прядь спадала со лба и доставала до подбородка, интригующе прикрывая глаза Мереик, из которых веером хлопали длинные ресницы.

– А я обожаю кошек, хотя дома у меня нет ни одной, – ничуть не смущенная словами незнакомца, произнесла Мареик, – потому что жуткая аллергия на них.

– Правда?! – удивился он, – Ветеринара с аллергией на кошек я еще не встречал.

– О, нет, я не ветеринар, просто…, – поспешно произнесла Мареик, – А, просто в вашем блоке нет места? – предположил мужчина.

– Откуда вы знаете? – Мареик устремила свои изумрудные проницательным глаза на лицо незнакомца.

– Мне тоже не досталось места, – мужчина покраснел, и ручка в руках завертелась еще быстрее, чем прежде, – Простите, я думал смогу разбавить обстановку, если начну разговор с привычной и знакомой вам темы.

– Не нужно быть ветеринаром, чтобы любить животных, не так ли? – улыбнулась Мареик, – А давайте начнем заново. Меня зовут Мареик, а вас?

– Я Хорст, и я здесь в первый раз, а вы?

– Была в прошлом году. Ненавижу это мероприятие, но так требует мой ВУЗ, где я работаю.

– Если честно, я жутко волнуюсь. Не люблю выступать на публике, зато намного увереннее себя чувствую за операционным столом. Я лучше все это покажу на практике, чем опишу словами.

– Не думайте об этом. Помните о первом законе движения. Объект либо остается в состоянии покоя, либо продолжает двигаться с неизменной скоростью, пока на него не подействует внешняя сила. Проще говоря, движущиеся объекты имеют склонность оставаться в движении.

– Вы думаете, это поможет мне отвлечься? – усмехнулся Хорст.

– Нет, это первый закон Ньютона, – возразила Мареик, – Если использовать его в повседневной жизни, то самое главное – просто начать. Если вы начнете свою речь, то в том же духе и продолжите, несмотря на сотню устремленных на вас глаз. Движущиеся объекты имеют склонность оставаться в движении. Как по маслу, ваша речь будет катиться, что ведущие даже попросят вас прерваться, потому что на каждого участника отведено ограниченное количество времени. Они и есть внешняя сила.

– Как часто вы пользуетесь законами физики в своей жизни?

– О-о-о, вы себе даже представить не можете. А вообще, я преподаватель в Берлинском университете имени Гумбольдта.

– Хм, так вы из Берлина, – Хорст потер подбородок и вдруг выпалил, – А давайте пообедаем с вами вместе? Я знаю, где готовят самый вкусный кропкакор.

– Вот так сразу?!

– Первый закон Ньютона, – напомнил Хорст, улыбаясь, – Я просто предложил и боюсь, не смогу остановится, пока вы не согласитесь. Надеюсь, вы не станете для меня противоборствующей силой.

– Это так не работает! – возмутилась Мареик.

Но она все же согласилась, потому что хотела развеять скуку от предстоящего длинного дня, проведенного на конференции, и даже не заметила, как пришло время прощаться с Хорстом, а ей этого вовсе не хотелось. Хорст пообещал Мареик, что приедет к ней в Берлин. Одна такая поездка Хорста в Германию обернулась для него непрерывным скитанием из Стокгольма до Берлина и обратно в течение двух лет, пока однажды они не условились, что Хорст переедет в Берлин насовсем. Груженный двумя огромными чемоданами, Хорст окончательно обосновался в Берлине, в своей съемной квартире, не жалея об этом ни на минуту, так как его карьера хирурга в этом городе стремительно пошла в гору.

Мареик приезжала к нему из Восточного Берлина в Западный только по выходным. Их пара была похожа на два изможденных скалолаза, которые сквозь бурю и метель, поднимаются на вершину горы. Два путника, которые наконец спускаются вниз после тяжелого подъема, где их ждет гладкая и теплая поверхность земли, ровная и предсказуемая. Они друг для друга были этой ровной поверхностью, из которой черпали силы, чтобы, расставшись, вновь покорять собственные вершины. И их ничуть не тревожило, что вершины были у них разные.

Но один раз, вечером четверга, вернувшись после работы и подойдя к двери своей квартиры, Хорст несколько минут провозился с ключом в замочной скважине, пока не понял, что дверь уже открыта и в квартире кто-то есть.

– Вот так встреча! – изумленно произнес Хорст, застав Мареик в гостиной, – Решила сделать мне сюрприз? Или что-то случилось?

– И то, и другое, – Мареик несколько секунд поколебалась и объявила, – Я беременна, Хорст.

Она не отрываясь следила за его взглядом и выражением лица, чтобы уловить нотки грусти, возмущения или злости, но лицо Хорста было невозмутимым.

– Это замечательно! – ничуть не смущенный этим известием произнес Хорст, – Неожиданно, но замечательно!

Мареик так не считала. Но когда Хорст на следующий день приехал в университет имени Гумбольдта, зашел к ней на кафедру, и на глазах ее коллег сделал Мареик предложение руки и сердца, она непременно согласилась.

В этот же день они подали заявку на заключение брака в ЗАГСе Берлина, но им тут же отказали.

– Только гражданам Германии, – пожала плечами пожилая, но хорошо выглядящая сотрудница ЗАГСа, разглядывая сквозь опущенные очки бурый паспорт Хорста, на котором слева красовались три королевские короны, – Таковы правила и законы нашего государства.

– Но у нас будет общий ребенок, – запротестовали они, но женщина только снова молча пожала хрупкими плечами.

На самом деле Хорст имел в Восточном Берлине плохую репутацию, а в местных газетах его нарекали «жалким оппозиционером, врагом государства, порочащим историю ГДР».

– Ну ничего, получу гражданство и мы тогда сразу же поженимся, – утешающе произнес Хорст.

Рождение дочери, как и вся беременность, были для Мареик огромным испытанием, которое она старалась молча сносить, потому что не хотела предстать перед Хорстом той изможденной, уставшей женщиной, которых она часто встречала в других супружеский парах, когда у них появлялся ребенок.

А маленькая Ханна была для нее цветком, но не тем, которого лелеют, защищают и любят, а тем, которого можно взять с собой, завернув в красивую обертку и преподнести кому-то как букет. Она пользовалась этим и постоянно таскала Ханну в Западный Берлин, к Хорсту, только потому что он желал видеться с дочерью, а не потому что хотел видеть Мареик. По крайней мере, Мареик так казалось, но она этого старалась не замечать, просто поступала так, как она думала, может понравится Хорсту.

Оставшись с дочерью в квартире Хорста одна, она стала застегивать светло-сиреневый комбинезон на Ханне, которая в это время сопротивлялась и хныкала, не желая никуда уходить.

Мареик прикоснусь рукой к румяной щеке дочери, и улыбаясь пророчески произнесла:

– Вот увидишь, скоро настанет день, когда нам больше не нужно будет постоянно ездить к папе сюда и обратно. Осталось совсем немного потерпеть, Ханна.

Глава 5. Август 1961

Рука Хорста скользнула по изгибу талии, окутанную в легкую сорочку из искусственного шелка, и стала ползти все ниже, пока не спустилась с округлого бедра Мареик и тем самым окончательно ее не разбудила.

– Просыпайся, тебе уже пора, а то опоздаешь, – в ухо прошептал Хорст, а Мареик медленно и лениво повернулась с бока на спину и посмотрела в глаза Хорста. Прошла неделя, как она стала жить с ним, но все еще не верила, что теперь она просыпается не от звяканья будильника и не от шума, который наводила Ханна по утрам, встав раньше матери и лазая по всем шкафам и тумбочкам, доставая все свои игрушки, чтобы как-то занять себя, а от ласкового шепота любимого человека.

– Тебе что-нибудь приготовить? – зевая, спросила Мареик.

Хорст отрицательно покачал головой, на что Мареик недовольно закатила глаза.

– Опять ешь когда вздумается и что вздумается, – Мареик встала и отдернула штору и тут же зажмурила глаза от яркого утреннего света, осветившего мигом всю комнату, – Даже Ханна так не капризничает, когда я давала ей кашу по утрам.

– Я не ребенок, меня не надо кормить из ложечки. Кстати, когда ты собираешься забрать Ханну? Благодаря тебе тут стало намного уютнее, – Хорс обвел взглядом освещенную солнцем комнату, в которой стоял стол, с примостившимися на нем аккуратно сложенными стопками бумаг, новые подушки и плед, которые прикрыли потрепанную обивку дивана. Больничный халат Хорста аккуратно висел на плечиках в шкафу, а не вальяжно свисал с сиденья стула, – Старая квартирка превратилась в достойное жилье, даже для временного пристанища.

– У меня пока плохое предчувствие, – Мареик встала с постели и собрала волосы в пучок.

– С каких это пор ты стала полагаться не на факты, а на плохое предчувствие? – заметил Хорст, – Изначально ты меня покорила своим умом, а не сомнительным даром предвидения.

– Потому что как-то не спокойно, – задумчиво произнесла Мареик, натягивая на себя белую блузку без рукавов, – Да и родители мои посоветовали мне сначала здесь устроиться, а потом забрать Ханну.

– Так ты разве не устроилась? – произнес Хорст укоризненно глядя на Мареик.

Не желая расстраивать его, Мареик с улыбкой на лице начала заверять Хорста:

– У меня сегодня первый рабочий день. Если все будет хорошо, то сразу же поеду в ГДР и заберу малышку.

Увольняясь с прошлого места работы, Мареик чувствовала непередаваемое волнение, как будто она сама лично бросила себя за борт корабля. Несмотря на то, что у нее была спасательная плюшка в виде того, что в университете Западного Берлина для нее нашлось подходящее место преподавателя у студентов первых курсов, она все равно сомневалась, что не сумеет влиться в коллектив, который был ей незнаком. В Восточном Берлине у нее были пару коллег, с которыми она хорошо ладила, и прекрасная репутация в деканате, налаженная система, которая в новом университете не была ей еще знакома. Она понимала, что теперь вряд ли будут такие же душевные посиделки в кабинете преподавателей, где с коллегами за чашечкой кофе она могла вместе с другими обсуждать насущные проблемы, а здесь в новом коллективе придется заново выстраивать общение, словно она новоиспеченная ученица, которая перешла в другую школу.

Выходя из дома, Хорст на прощание поцеловал Мареик, отчего она сразу же подумала, что все-таки переезд и смена работы стоит того, когда теперь есть возможность просыпаться и засыпать рядом с любимым человеком. Для такого случая можно стерпеть и более ужасные вещи, нежели новый рабочий коллектив.

***

Два рабочих дня для Мареик прошли нервно, но не смотря на это она отметила, что в целом влилась в рабочий процесс, так что готова в выходной день съездить в ГДР и забрать Ханну с собой.

Спустившись в холодное и темное метро, воздух которого пронизывает живительной прохладой все тело после знойного солнца, Мареик зашагала в сторону станции, которая бы доставила ее в ГДР. По выходным здесь не так много народу, но сегодня Мареик заметила, что людей тьма, не протолкнуться. Какой-то нервный и чем-то взбудораженный мужчина наступил Мареик на ногу и ринулся прочь, не замечая никого вокруг себя. Голоса людей эхом отскакивали от мраморный стен, и уже отраженные, неживые долетали до уха Мареик. Это было неприятное и странное звучание, услышав который хочется убежать точно так же, как тот мужчина, наступивший ей на ногу. Но она собралась с духом, чтобы продолжить двигаться сквозь толпу вперед, но не смогла протиснуться к линии путей, где должны проезжать вагоны. Рой людей, которые так же, как Мареик, растерянно смотрели по сторонам, стараясь понять, что происходит, преградили собой весь путь.

«Видимо что-то случилось» – подумала Мареик, уже представив перед глазами как какая-то девушка или мужчина бросается под колеса поезда. Наконец до Мареик дошло то, что она всячески не хотела слышать и знать.

– Там стена, а поезда теперь не едут! – эхом раздавалось в пространстве метро.

– У меня там мама! – с плачем вырвалось из глубин толпы.

– Их убили?! – со страхом вылетали со всех сторон дикие и страшные слова.

– Там же моя Ханна и мама с папой! – с ужасом произнесла Мареик.

Простояв в метро еще минуту, и больше не в силах там оставаться, Мареик поднялась наружу. Она знала, что возбужденная толпа людей подобна заряду электрического тока, который захлестывает своими электрическими волнами в свое поле человека, как магнит. И случайных прохожий, не в силах сопротивляться, невольно сам становится тем, кто подстегивает и будоражит толпу в ответ. А вместе они превращаются в единое поле, которое подобно электромагнитному, распространяет страх, панику, волнение вокруг себя со скоростью света, захватывая в свое пространство все больше и больше людей. Единственное решение – разорвать эту связь, уйдя от толпы как можно дальше, как это возможно.

Придя в себя на теплом, но по летнему свежем воздухе, и отмахнувшись от бесполезной тревоги, как от надоедливой мухи, Мареик зашагала в сторону дороги и стала ловить попутку. Спустя несколько минут Мареик была окутана черными клубами дыма от остановившейся возле обочины машины.

– Вам, как я полагаю, в Восточный Берлин?

Примостившись на заднем сиденье и глядя в зеркало заднего вида, Мареик согласно кивнула и мужчина с редкой проседью волос на голове, крепко вцепившись в руль автомобиля, выжал педаль газа.

– Должен же быть какой-то выход, – с надеждой в голосе произнесла Мареик.

На что мужчина ухмыльнулся и еще больше выжал педаль газа:

– Выход есть всегда, но, как правило, он самый роковой.

Мареик съежилась и уставилась на дорогу, размышляя о том, что надеяться на свободный проезд домой, скорее всего, нет смысла, но хотелось своими глазами увидеть стену, о которой кричали в подземном метро и о которой несколько недель назад упоминали в газетах, продававшихся в Западном Берлине. Мареик вспомнила, как привезла Хорсту газету из дома, и сравнивала, как по-разному трактовались новости и освещались политические и социальные события в двух частях Берлина, словно с разных планет, потому что общей столичной прессы в Германии нет. За несколько недель Мареик прочитала Хорсту строчку из «Берлингер Моргенпост», в которой говорилось про разделение Германии:

«Руководитель Восточной Германии нацелен мобилизовать все силы на строительство стены».

А после, прошуршав страницами «Нойс Дойчленд», Мареик отыскала одно из опровержений Западной прессы:

«Правительству Восточной Германии неизвестны намерения о возведении стены между двумя государствами. Единственным строительством, которым в настоящий момент занята Восточная столица, состоит в возведении нового жилья для наших граждан и реализации целого комплекса жилищных программ. О стене речи нет».

В итоге за одну только ночь была построена бетонная стена, от сооружения которой несколько недель назад нагло отреклась Восточная Германия.

В окне Мареик увидела, как дорога упирается в бетонные блоки, аккуратно составленные один на другой, верх которых покатый, похожий на небольшой, но все же массивный козырек, под которым, в случае чего, можно укрыться от дождя. Но козырек, к несчастью, не был сооружен для укрытия в непогоду, дугообразный выступ может лишь помешать забраться на стену.

Автомобиль остановился. Впереди среди длинной бетонной полосы был узкий проем, прегражденный шлагбаумом. Водитель, осмотревшись по сторонам, сказал, чтобы Мареик пристегнула ремни и снова завел машину. Заревел мотор. Мареик опешила, но успела крикнуть до того, как водитель начал набирать скорость.

– Стойте! – раздался крик и машина резко затормозила, отчего в воздухе поднялась серая дорожная пыль, в которой мигом оказалась Мареик, выскочив из автомобиля.

– Как хотите! – ответил водитель и с твердой уверенностью помчался в сторону шлагбаума. Набрав достаточно скорости, машина врезалась в ограждение, проломила его, и скрылась за стеной, оставив после себя только вихрь взметенного дыма и пыли. За машиной вслед помчались пограничники, охранявшие территорию, но что происходило дальше за стеной – оставалось только гадать.

– Совсем отчаянный, – подумала Мареик, изумленная поступком пожилого мужчины. Она тоже хотела попасть к своим родным, которые, так же, как и она сейчас, испытывают смятение от происходящего, но мысль покинуть Хорста на неизвестный срок пугала Мареик больше всего. Оттого она решила не думать об этом, а вернуться поскорее к Хорсту и прильнуть к его объятиям, от которых становится спокойно на душе.

Спустя полчаса Мареик наконец добралась до дома, где последнюю неделю они вдвоем жили с Хорстом, в квартиру, в которой спустя много лет они наконец начали строить совместные планы, а не смутные и размытые загадывания на будущее.

Мареик постучала и Хорст отворил дверь, совсем не удивленный раннему присутствию Мареик, которая появилась к тому же без дочери. Напротив, лицо его было бледным и выражало уныние.

Мареик рассказала, что произошло, но Хорст все это время молчал.

– Ты меня слушаешь, Хорст? – вдруг раздраженно спросила Мареик.

В ответ Хорст протянул ей лист, на котором черными буквами были напечатаны два предложения. Она быстро обвела взглядом послание и свалилась на стул, вытаращив на Хорста большие зеленые глаза.

– Это тебе телеграмма. Прислали, пока тебя не было. Наверное, узнали, где ты сейчас живешь из списка выдаваемых пропусков, где заполняется графа «Адрес прибытия». Я думаю, скоро вы с Ханной сможете вернуться сюда, а это все временно, – Хорст многозначительно посмотрел в глаза Мареик и громко произнес: – Это недоразумение возникло не вовремя!

– То, что сейчас разделяет меня с моей дочерью и моими родителями это не недоразумение, Хорст. Эта стена начала строиться давно, просто каждый кирпичик, который укладывали наши власти день ото дня, все почему-то сознательно игнорировали.

– Раз ты знала, что все так будет, то почему ты сейчас здесь, а не там? Почему сразу не забрала Ханну с собой? Почему ты получила эту чертову телеграмму, если уже давно предвидела и предугадала строительство стены? Или сегодня твое предчувствие дало сбой? – язвительные слова посыпались градом с языка Хорста, после чего он стиснул зубы и прищуренным взглядом посмотрел на Мареик.

У Мареик было чувство, будто ее ударили под дых. Она никогда не ожидала, что человек, которого так сильно любишь, способен обрушить на нее всю свою злобу и боль. Мареик хотелось верить, что Хорст произнес эти слова лишь сгоряча, ведь выросшая за ночь бетонная преграда, осознание, что родная дочь далеко и нет возможности увидеться с ней – все это может разбудить в одночасье в человеке самые неприятные эмоции.

А Хорст любил, когда Мареик становилась точно такая же, как его пациенты, лежащие на операционном столе – покорной и молчаливой. Чтобы в любой момент он мог своими собственными руками перекроить ее, исправить, а какое-то качество и вовсе безвозвратно удалить, как ненужный аппендикс.

– Я надеялась, что это не произойдет так скоро, Хорст. Я тебя понимаю, но мне тоже не легко. Я не знаю, что делать.

– Ты еще думаешь между мной и Ханной? – удивился Хорст, – Ты внимательно прочла телеграмму, Мареик?

Хорст выхватил из рук Мареик письмо, – Телеграмма из мэрии ГДР, между прочим. И в ней сказано, что если ты не вернешься до завтра домой, то нашу дочь отправят на попечение в детский дом. Мареик, в этом вопросе нельзя выбирать. Это тебе не рынок, где предлагают отдать предпочтение свежим помидорам или плесневелым морковкам. Хотя и здесь выбор очевиден.

– Нет, ты не понимаешь, моя поездка в ГДР, если она состоится, это билет в один конец. И эта телеграмма, возможно, вовсе отправлена для запугивания, – Мареик подошла к телефонной трубке, набрала номер родителей, но услышала лишь длинный гудок.

– Возможно!? А если это не так!? Как ты можешь такое говорить!? – Хорст тяжело вздохнул и уже спокойным тоном произнес, – Это временно. Возвращайся домой, а как стену снесут, я обещаю, ты сразу с Ханной приедешь ко мне, или я к вам. Надо всего лишь подождать, а не опрометчиво и глупо рисковать собственным ребенком.

– Опять очередное утешение. Все говорили, что стену не построят, что это вздор, никто на такое не пойдет, а теперь что?

В этот момент Мареик показалось, что люди ходят по жгучей крапиве, которая стремительно разрослась под ногами и яростно обжигает своими листьями их ступни и голени. Но все, в отличие от нее одной, решают закрывать глаза и тешить себя иллюзией, что их ноги ласкают мягкие и душистые листья фенхеля.

Хорст не успел ответить, как зазвенел телефон, и Мареик тут же сняла трубку, желая услышать голос мамы или папы о том, что они и Ханна в порядке, но на другом конце провода какая-то женщина попросила позвать Хорста Магнуса.

– Хорст взял трубку, несколько раз сказал слово «Да» и в конце, торопливо произнеся «Хорошо, скоро буду», повесил трубку обратно.

– Меня вызывают в больницу. Надеюсь, ты примешь верное решение, Мареик.

Хорст оставил Мареик одну вместе с ее размышлениями, которые тяжелым грузом нависли над ней. Ей хотелось прямо сейчас сказать Хорсту, что она не может его бросить, и в ответ услышать, что он тоже не способен вот так просто отпустить ее обратно домой, и он что-нибудь точно придумает, чтобы вернуть Ханну к ним. Что все, что они так тщательно планировали, сбудется наперекор любым ограничениям и запретам, любым стенам, неважно какими высокими и длинными бы они не были.

Мареик стала следить, как по комнате сквозь лучи танцуют мелкие частицы пыли, медленно и плавно ложась на поверхность стола, за которым по вечерам садился Хорст и строчил истории болезней, которые не успел заполнить на работе в больнице. Как эти пылинки ложились на диван, на котором, обнявшись с Хорстом они обсуждали, чем будут сегодня ужинать. Луч солнца попадал на поверхность кровати, на которой однажды утром Хорст принес ей ароматный кофе с корицей. Каждый предмет мебели в этот миг разбудил в Мареик воспоминания, и ей было тяжело осознавать, что они могут больше ничем не заполнится. Или это произойдет очень не скоро, если она все-таки решится уехать домой.

Материнский инстинкт – это миф, как говорила коллега Мареик, но хоть какая-то привязанность между собой и ребенком должна присутствовать, а когда ребенок повзрослеет и будет готов завести своего, то нити привязанности будут разорваны. Но Мареик будто бы изначально искромсала ножницами все нити на миллион мелких кусочков, собрать которые воедино уже не получается. Она так отчаянно боялась сделать Хорста третьим лишним в их союзе с Ханной, когда ребенок становится центром внимания, а отец – никем, что и не заметила, как родная дочь превратилась в отщепенца, мелькающего на фоне и мешающего Мареик построить свою семью, центром которой для нее является Хорст.

С виду скромный и стеснительный при первом знакомстве, Хорст в последующем для Мареик оказался довольно храбрым человеком, рассудительным и здравомыслящим, с чувством юмора и умением захватить ее внимание. Именно эти качества привлекли ее в Хорсте, за которые она цеплялась, и считала, что именно такой человек ей нужен и никто другой. На деле рассудительность и здравомыслие могли быть всего навсего холодным бесчувствием и жестокой прямолинейностью. Чувство юмора и способность быть в центре внимание – самодовольством, самоуверенностью и эгоизмом. Таинственная загадочность Хорста так привлекла Мареик, потому что она считала, что за ней есть нечто большее, всесторонняя и глубокая личность, но, как правило, если кому-то и удавалось заглянуть в душу таких людей, то внутри оказывалась всего-навсего бездонная пустота. Храбрость Хорста была местами похожа на безрассудство и тоже сопряжена с тем, что он желал быть в центре внимания. Но Мареик лишь твердо считала, что Хорст самоотверженно и бескорыстно заботится о благополучии других. Но каким был на самом деле Хорст?

Когда он только-только переехал в Германию, Хорст устроился на полставки в Свободный Университет Берлина, чтобы преподавать микробиологию и молекулярную биохимию у студентов. На парах Хорст любил отходить от темы и рассказывать больше о своей практике хирурга, и смотреть, как студенты завороженно слушали его рассказы об удалении опухолей, новообразований, атером, о грыжесечении, об иссечении различных рубцов на теле пациентов. Но больше всего студентов пленили его рассказы об интересных случаях, как он удалял селезенку гигантского размера или о замене ушной ножки наковальни, которая была разрушена из-за тяжелой формы отита у пациента. В ответ студенты делились своими личными житейскими проблемами, и казалось, что между преподавателем и студентами была установлена необычайно-дружеская связь, о которой Мареик в свой адрес и не могла подумать.

Однажды студенты стали делиться своими планами на будущие выходные. Двое из них, не боясь, рассказали Хорсту, что собираются принять участие в массовом протесте, потому что не согласны с тем, что народ Германии закрыл глаза на события Второй мировой войны. Они собирались призывать всех взять ответственность за произошедшее, чтобы как можно больше людей узнали правду, и признали, что то, что произошло, на самом деле, в первую очередь, связано с тем, что народ самолично допустил, чтобы из них сделали безжалостных убийц. Они приготовили транспарант, на котором большими буквами написали «Бездействие хуже самого злого деяния». И самое главное, студенты планировали довести до сознания людей, что в настоящий момент высокие государственные посты занимают как раз те самые люди с нацистским прошлым за плечами.