Текст книги "Амулет для влюбленных"

– Ну и что! А рост! А лицо! Ты представляешь себе его лицо? – горячилась Марина.

– Лицо… – задумалась Милка. – Лицо у него какое-то белое, по-моему…

– Естественно белое, не негр же он!

– Рост у него, конечно, ничего… неплохой рост… – начала сдавать позиции Константинова. – А вот лицо… Если честно, так я и не очень помню, какое у Рыбаря лицо… Завтра придется присмотреться.

– Вот-вот, – подхватила Марина, – ты сначала присмотрись, а потом уж и говори, кто Квазимодо, а кто – нет.

На следующий день после первого же урока Милка отвела Митрофанову к окну и с ошеломленным лицом прошипела ей в ухо:

– Ты, Маринка, того… права… Рыбарь-то, пожалуй, не хуже Орловского будет, в своем роде, конечно. Такой интересный блондин… Скандинавского типа… Как это ты разглядела? Только неплохо бы его слегка отстирать… Ну да ладно, это и потом не поздно будет сделать. Пожалуй, люби его. Разрешаю! – Она улыбнулась и добавила слова Васьки-Куры, которые сделались в 9-м «Г» любимой крылатой фразой, подходящей к любой ситуации: – Боги Олимпа не против!

Глава 3
Треугольные скалярии и нерешенные задачи по физике

Илья Криворучко перелистывал выданные ему Митрофановой книги и не знал, как ему лучше поступить: гордо бросить их ей в лицо со словами: «Забери и больше не смей ко мне приближаться!» – или все-таки сделать конспект и начать заниматься, поскольку фигурой он, надо честно признаться хотя бы самому себе, совершенно не блещет. Он закрыл книги, сложил их перед собой стопочкой и решительно признался себе еще и в том, что ту блестящую фразу о неприближении к нему Митрофановой он никогда не сможет ей сказать, потому что собьется сразу же на первом слове «забери». Эта ненормальная Марина парализует его своим взглядом, как удав. И чего она к нему привязалась?

Илья подумал еще немного и решил сделать себе заодно и третье признание. Заниматься этими полезными упражнениями ему здорово лень и неохота. Почему лень, понятно каждому дураку, а неохота, потому что занятия будут отвлекать его от другого. Он, Илья Криворучко, разводил аквариумных рыб и очень серьезно подходил к этому делу. У него было целых три аквариума: два прямоугольных и один круглый. В прямоугольных аквариумах жили довольно-таки обычные, хотя и очень красивые рыбки: меченосцы, скалярии, моллинезии, а в круглом – тепловодные золотые. Золотых рыбок было три штуки. Одна, которую Илья назвал Изабеллой, была скорее даже не золотая, а блестяще-рыжая, будто бы медная и хорошо начищенная, с огромными выпученными глазами и прозрачным апельсиновым хвостом. Две другие, Дашка и Машка, имели тоже шикарные вуалевые хвосты и телескопические глаза. Дашка была бледно-золотистая, как любимая мамина перламутровая помада, а Машка – лимонно-желтая с двумя черными пятнами по бокам. Из-за этих пятен отец дразнил ее Буренкой, но Машка, похоже, и не думала обижаться, поскольку никогда никаких Буренок в глаза не видела.

Илья любил ездить на Кондратьевский рынок, где собирались аквариумисты, и если бы у него была возможность, то скупил бы, наверно, все разновидности рыбок, которые только ему попадались. Но такой возможности у него не было. Мама увлечение сына не одобряла, потому что рыб не любила. Ей казалось, что аквариумы портят ее до мелочей продуманный интерьер. Илья с трудом отвоевал свои три аквариума, но если бы не отец, то и это вряд ли бы удалось. Директор фабрики детских игрушек в тот день, когда дома разгорелась целая битва по поводу нахождения в нем аквариумов, твердо сказал маме, которой, в общем-то, перечил довольно редко, что сын имеет право в своей комнате делать то, что просит его душа. Душа Кривой Ручки просила гораздо большего, чем три жалких аквариума, но пока вынуждена была удовлетворяться тем, что есть.

Илья вздохнул, опять придвинул к себе Маринины книги и уставился на обложку той, что в стопке лежала сверху. На ней был изображен накачанный молодой человек с огромными бицепсами и мускульными шашечками на животе. Красиво, конечно, ничего не скажешь…

Странная все-таки эта Митрофанова. Чего она к нему пристала? Неужели ей в самом деле хочется, чтобы у него была такая фигура? Зачем ей это надо? Какая ей разница, есть ли у него шашечки на животе или нет? А может, она в него влюбилась? Илья подумал об этом нечаянно и тут же испугался, будто сказал глупость вслух при всем классе. Разве ж можно в него влюбиться? Да никому и никогда! Он посмотрелся в стекло круглого аквариума и решил, что даже отражающееся в нем лицо, сплюснутое и вытянутое по горизонтали, все же симпатичнее того, которое он ежедневно видит в зеркале. Но, с другой стороны, если взять, к примеру, Пушкина… Тоже не Голливуд и низенький к тому же… Конечно, он, Илья, стихов не пишет, но зато учится лучше всех в классе. На прошлой неделе победил в очень крутом конкурсе по физике для школьников, который устраивал питерский университет. Директриса в честь его победы даже линейку параллели девятых классов собрала, а декан физмата, который уже вручал ему диплом в университете, специально приехал в школу и подарил еще и авторучку – настоящий «Паркер». Может быть, Митрофановой это и понравилось? Нет, она еще раньше эти книги притащила… И вообще, давно зачем-то вяжется… А здорово было бы, если бы она и вправду в него влюбилась! В конце концов, имеет он право помечтать? Вот если бы она действительно в него влюбилась, то он мог бы ей подарить… Изабеллу…

Кривая Ручка второй раз за вечер испугался своих ужасных мыслей. Разве можно расстаться с Изабеллой? Он посмотрел в аквариум. Огненная рыбка, будто на ниточке, висела в воде как раз напротив него и лениво шевелила своим царским хвостом и прозрачными плавниками. Куда она смотрела огромными выпуклыми глазами, понять было невозможно. Наверно, куда-нибудь мимо Ильи… от обиды… Кривая Ручка постучал пальцем по стеклу, утешая Изабеллу, но она, похоже, обиделась всерьез и уплыла в глубь аквариума. Конечно, он не отдаст Изабеллу. Не потому, что жалко, а потому, что за теплолюбивыми рыбками без привычки трудно ухаживать: температуру поддерживать и всякое такое… Он лучше подарит Марине скалярий! Точно! И Илья, боясь третий раз за вечер испугаться и передумать, взял специальную баночку с металлической ручкой на крышке, с которой обычно ездил на Кондратьевский, и отсадил в нее из прямоугольного аквариума двух красавиц скалярий: жемчужно-серую и черную, тоже с очень красивыми, будто бы рваными хвостами.

Одевался он быстро, стараясь не думать вообще ни о чем, чтобы нечаянно не явилась мысль, которая заставит его выпустить рыбок обратно в аквариум. Он ни о чем не думал вплоть до того момента, как очутился перед квартирой Митрофановой, а как очутился, сразу подумал, что надо срочно бежать обратно. И он так и сделал бы, если бы дверь не открылась и из нее не вышла бы Марина Митрофанова.

– Криворучко, ты? – удивилась она. – Книги принес?

– Нет… Я п-пришел спросить, м-можно мне их еще н-немного подержать у себя? – заикаясь и краснея, залепетал Илья.

– Конечно, можно. Я могу их продлить, а если ты хочешь, то можно их и на твой абонемент переписать. У тебя есть абонемент в районной библиотеке?

Кривая Ручка согласно кивнул, хотя никакого абонемента ни в какой библиотеке у него не было.

– Так что, перепишешь книги на себя? – спросила Марина.

Он опять кивнул, и Митрофанова в ответ удовлетворенно улыбнулась. Глядя на эту улыбку, от которой на ее щеках образовались две симпатичные ямочки, Кривая Ручка окончательно понял, что готов ради этих ямочек на все, на что ранее никогда готов не был. Он решительно выставил вперед банку с рыбками и очень храбро сказал:

– Вот…

– Ой! Кто это? – восторженно пропела Марина и вгляделась внутрь банки. Из прозрачной толщи воды на нее таращили немигающие глаза две плоские треугольные рыбки с рваными хвостами. Поскольку они назывались скаляриями, Кривая Ручка так и сказал:

– Это скалярии…

– Очень красивые, – продолжила изъявлять восторг Марина. – Белая и черная, прямо как день и ночь!

– Это тебе… – удивляясь неиссякаемости собственной храбрости, сказал Кривая Ручка.

– Если ты думаешь, что за книги мне что-то должен, то…

– Нет, это не за книги, – перебил ее Илья, – а так просто… Подарок…

– Спаси-и-ибо, – протянула Марина и посмотрела на него благодарными глазами.

Кривая Ручка понял, что угодил Митрофановой так, как даже и не рассчитывал угодить. Он несколько сконфузился и не знал, что делать дальше, но Марина его выручила.

– Подожди меня здесь. – Она указала на подоконник лестничной площадки. – Я отнесу рыбок домой, а потом ты меня проводишь… в одно место, а по пути расскажешь, чем их кормить, ладно?

Что мог ответить на это Кривая Ручка? Конечно же, он ответил:

– Ладно, – и послушно сел на прожженный сигаретами и исписанный подоконник.

Митрофанова вернулась довольно быстро, и они вместе спустились вниз на лифте. В кабине Илья старался держаться от Марины на почтительном расстоянии, чтобы не так резко бросалась в глаза ужасающая разница в росте. На улице это делать уже стало затруднительно, тем более, что Митрофанову эта разница почему-то совершенно не смущала, и она так и норовила приблизиться к Кривой Ручке вплотную.

Илья как раз успел пробубнить все необходимое о жизнедеятельности треугольных скалярий и их правильном питании, когда они с Мариной подошли к дому напротив митрофановского.

– Ну, мне сюда, – улыбнувшись и вновь обретя лицом чудесные ямочки, сказала Марина. – Спасибо тебе, Илюша. Такие рыбки! Восторг! Мне еще никто не делал такого удивительного подарка! Ты – первый!

С этими словами Марина скрылась в подъезде, а гордый собой Илья направился к собственному дому, и чем ближе он к нему подходил, тем меньше в нем оставалось гордости и тем больше росли беспокойство и неуверенность. Конечно, со скаляриями он выступил очень удачно, ничего не скажешь, но этот дом напротив митрофановского чем-то ему здорово не понравился. Пораскинув как следует своими аналитическими мозгами, которые по достоинству оценил даже физмат питерского университета, Кривая Ручка понял, что ни к кому в этом доме, кроме Богдана Рыбаря, Марина пойти в гости не могла по той простой причине, что, кроме вышеозначенного Рыбаря, в нем никто из их 9-го «Г» не проживал. Теоретически, конечно, Митрофанова могла зайти в любую другую квартиру. Практически – тоже. Но сердце Кривой Ручки, который в этот момент почувствовал себя самым что ни на есть жалким Карлсоном, подсказывало, что все дело тут именно в белобрысом и туповатом троечнике Рыбаре. Марина уже давно зачем-то помогала учиться этому бездельнику, а на завтра физик Борис Петрович как раз назначил контрольную по решению задач. Кривая Ручка учуял соперника, который запросто мог заполучить Митрофанову без борьбы и скалярий, одним только своим могучим ростом и бестолковой белобрысой головой. На несколько минут Илья даже пожалел о том, что его мозги так рационально устроены и умеют решать задачи сами, но потом прогнал эти дурные мысли, съежился внутри своей черной куртки и печально побрел к дому в том же меланхолическом настроении, в каком пребывал, разглядывая Маринины книги по строительству красивой фигуры.

Меланхолия Кривой Ручки была не напрасной. Марина Митрофанова поднималась на четвертый этаж старого дома и радовалась, что лифта в нем нет. Не спеша, медленно преодолевая этаж за этажом, она пыталась успокоиться и утихомирить бешеное биение собственного сердца. Она действительно пообещала Рыбарю помочь подготовиться к контрошке по физике. Эта ее помощь ничуть не отличалась бы от всех предыдущих, если бы она несколько дней назад не решила любить Богдана совсем другой, нежели прежде, любовью. Казалось бы, дело должно упрощаться тем, что сам Рыбарь об этой перемене и не догадывался, но у Марины почему-то ноги стали ватными, а в ушах даже слегка позванивало. Она уже ничем не напоминала ту Марину, которая по-детски радовалась криворучковским скаляриям. Она была бледна, томна и испуганна.

– Проходи, – по-деловому пригласил ее в квартиру Рыбарь, провел в комнату и сразу усадил за стол. – Так! Вот задачник! Решаешь по каждому разделу контрошки по одной задаче и пишешь вот на этих бумажках мелко, но разборчиво. Ясно?

– Ясно, – выдохнула Марина.

– Ну и хорошо, – обрадовался Рыбарь, – а я пока за Ромкой и близнятами во двор сбегаю. Кормить их надо.

Рыбарь, накинув куртку, выбежал из квартиры, а Митрофанова придвинула к себе задачник. Прислать Богдану на физике готовое решение, как она это делала на контрольных по математике, Марина не могла. Борис Петрович бдительно следил, чтобы на его уроках никто никому не подсказывал. Поэтому единственным вариантом был тот, который придумал сам Рыбарь: Марина четко записывает ему решение возможных задач, а он на контрольной пытается решить свои по аналогии. Вообще-то, у них тетрадь по физике была полна решениями аналогичных задач, но Рыбарь, похоже, никогда и не трудился их записывать. Зачем надрываться, если придет странная Митрофанова и своим аккуратненьким почерком все перепишет на маленькие бумажонки, называемые в народе шпорами.

Марина смотрела в задачник, но буквы и цифры складывались не в условия задач, а в весьма странные узоры, растекающиеся по страницам. Она пыталась заставить их собраться в строчки и даже пыталась удержать в таком положении растопыренными, как на фортепианной клавиатуре, пальцами, но результат был нулевой.

Через некоторое время в квартиру ворвался взъерошенный Рыбарь.

– Ты представляешь, эту мелкоту не загнать домой обедать! Уже третий раз во двор бегаю. А мать потом мне трепку задаст, что дети не кормлены.

Он сорвал с плеч куртку, в сердцах бросил ее на продавленный диван, подошел к Митрофановой и спросил:

– Ну, как дела? Много решила?

У Марины от страха и напряжения потемнело в глазах.

– Нет… Я н-не решила, – промямлила она так же, как совсем недавно мямлил и заикался перед ней Кривая Ручка.

– Почему? – справедливо возмутился Рыбарь.

– Потому что…

Марина под его взглядом, как под гипнозом, во владении которым ее тоже подозревал Илья, поднялась со стула и оказалась перед Рыбарем совсем рядом, как в своих видениях. Он удивленно смотрел на нее с высоты своего замечательного роста и был очень хорош собой: и серыми глазами с голубизной, и темными ресницами, и розовой, разгоряченной после бега по лестнице кожей, и растрепанными белокурыми волосами, падающими на лоб криво постриженной челкой.

– Потому что… – снова попыталась заговорить Марина.

Но она так и не знала, как лучше объяснить свою сегодняшнюю неспособность к решению физических задач. А Рыбарь вдруг все понял сам. Он нервно отбросил со лба волосы и точно так, как и виделось Марине, нагнулся к ней и поцеловал, правда, не в губы, а в щеку. И тут же отскочил в сторону и жутко покраснел, будто сделал что-то ужасное, стыдное и неприличное. Марина, как электрон, оттолкнувшийся от одинаково заряженной частицы, резко подалась в другую сторону. Они остановились на безопасном расстоянии и расширившимися глазами с ужасом смотрели друг на друга.

– Я не хотел… – после некоторого молчания сказал Рыбарь.

– Я понимаю… – отозвалась Марина и сделала шаг к столу. – Я сейчас все тебе решу.

– Нет! – он быстро захлопнул задачник.

– Но как же… – совсем растерялась Марина. – Ты же получишь «два»…

– Ну и что! Пусть!

– Тогда я пойду…

– Иди…

Марина развернулась к выходу, но Богдан, будто выстрелом, остановил ее вопросом:

– Ты меня теперь презираешь?

– Нет, – не поворачиваясь, ответила Марина и выбежала из квартиры Рыбаря.

На лестнице она столкнулась с оравой маленьких рыбарят, которые, очевидно, все-таки проголодались и направлялись обедать. Младший Ромочка тащился последним, вяло похныкивая. Марина наклонилась к нему и спросила:

– Что случилось? По какому случаю ревешь?

– А чего они меня не ждут? – всхлипнул мальчишка, показывая на близнят, которые уже молотили кулаками в дверь своей квартиры.

Марина заметила, что у Ромочки такие же светлые, серо-голубые глаза, как у Богдана, и смешные тоненькие, темные, тоже породистые, бровки домиком.

– Не ждут? Да ну и что! Подумаешь! – Она пригладила ему белые вихры и заверила его: – Ты сейчас отдохнешь и их догонишь. – И она прикоснулась губами к розовой щечке рыбаренка, как бы отдавая поцелуй, подаренный ей Богданом.

Дверь квартиры наконец распахнулась. Близнецы вихрем ворвались внутрь, а Богдан выскочил на площадку за Ромочкой. Они встретились с Мариной глазами и опять в ужасе отпрянули друг от друга: Рыбарь попятился назад в квартиру, а Марина вихрем вылетела на улицу. Она прижалась спиной к двери подъезда и никак не могла унять бешено бьющееся сердце. Как же теперь ходить в школу? Как встречаться с Богданом? У нее ж просто-напросто разорвется сердце! Но разве не этого она хотела? Все было, как в ее видениях: он наклонился и поцеловал. А что не в губы, так это даже лучше, потому что если бы в губы, то она вообще умерла бы на месте.

А Богдан Рыбарев в этот момент пытался накормить своих мелких Рыбарей. При этом он вывалил на пол полкастрюли макарон, сжег пустой чайник и положил Ромочке целых три сосиски вместо двух. Ромочка очень обрадовался такому своему необыкновенному везению, а близнецы громко возмутились вопиющей несправедливостью, но Богдан так и не понял, чего они все от него хотели. Ромочка на всякий случай с быстротой хомяка принялся откусывать от трех сосисок одновременно, а старший Рыбарь в состоянии полнейшей прострации удалился в комнату, где прилег на продавленный диван и задумался.

Чего это на него нашло и, главное, зачем? И будет ли теперь странная Марина решать за него контрольные и домашки? Вообще-то она, кажется, как раз хотела решить задачи по физике, но он не дал. Зря… Или не зря? Что такое эти глупые задачи по сравнению с теплотой ее бархатной щеки, которую он до сих пор ощущал на своих губах? Он провел по ним тыльной стороной ладони, будто стирая Маринины следы, но они не стерлись. Губы горели, и Богдан понял, что ему не нужно больше от этой девочки никаких задач. Была бы сама Марина где-нибудь рядом, так близко, чтобы еще хоть один раз посметь коснуться ее щеки.

А в доме на соседней улице в состоянии полного неудовлетворения сидел перед круглым аквариумом Илья Криворучко. Он смотрел на застывшую в воде Изабеллу и думал о том, что зря жался и камуфлировал свою жадность под трудность ухода за теплолюбивыми рыбками. Если бы Марина Митрофанова увидела огненно-золотую Изабеллу, то еще совершенно неизвестно, пошла бы она в гости к Рыбарю или поспешила бы обратно в свою квартиру, чтобы устроить эту красавицу у себя на жительство. Говорят же, что скупой платит дважды. Как это верно! Он, Илья, гнусный жадный Карлсон, сначала натуральными деньгами заплатил за рыбку, а теперь еще дополнительно платил ужасными переживаниями в виде впервые в жизни испытанной жуткой ревности.

Глава 4
Квадратное поле любви

Вадим Орловский нынешним утром, в понедельник, решил наконец объясниться со странной Мариной Митрофановой и положить конец своим переживаниям. Скорее всего, Марина даже не может помыслить, что он положил на нее глаз. Конечно, кто такая Марина? Всего лишь миленькая девочка, каких толпы ходят по их средней школе. А он, Вадим? Да за его благосклонный взгляд те же толпы девчонок, фланирующие по коридорам, могут запросто затоптать друг друга, если им сказать, что та, которая добежит до него первой, будет танцевать с ним всю следующую дискотеку.

Он оглядел себя в зеркало. Как говорится, все при нем: настоящее мужское волевое лицо со стальными глазами и квадратным, как у голливудских героев, подбородком, густые волнистые волосы, широкие плечи и длинные ноги. Этого одного хватило бы любой девчонке за глаза и за уши, а он, в дополнение ко всему, еще и спортсмен, и учится хорошо, и во всякой там литературе с чувствительными стишками разбирается. Придется, конечно, прикинуться раздавленным великой любовью, но за Маринкины ямочки на щеках, пожалуй, стоит и притвориться. Главное, чтобы она наконец посмотрела на него заинтересованным взглядом, а там он решит, что с ней дальше делать.

Вадим натянул свои любимые черные кожаные брюки в обтяжку и новый бежевый джемпер с треугольным вырезом, в котором красиво смотрелся на смуглой коже тусклый латунный амулет. Он его еще ни разу не надевал, потому что мать совсем недавно привезла эту штучку из какой-то поездки. «Это тебе на счастье и удачу, – сказала она, застегивая на шее сына блестящий замочек черного каучукового шнурка. – Баловство, конечно, но вдруг в чем-нибудь поможет!» Вадим, сам не зная зачем, поцеловал амулет и направился в школу объясняться в любви странной Марине Митрофановой.

Когда он увидел Марину, то решил, что она несколько приболела и пришла в школу, видимо, только из-за контрольной по физике. Она была очень бледной и какой-то взъерошенной. Похоже, что она даже поссорилась со своей подругой Милкой Константиновой, потому что все перемены простаивала одна возле окна напротив того кабинета, в котором должен был проходить следующий урок.

На последнем уроке, которым была химия, в кабинет заглянула Людмила Ильинична и попросила всех прийти на классный час для новой встречи с Элеонорой Сергеевной. Вадим вырулил с химии вслед за Мариной и увидел, что она почему-то прошла мимо их кабинета и начала быстро спускаться по лестнице в раздевалку. Он понял, что более удобного момента для разговора с ней не стоит и ждать, и решил тоже пренебречь классным часом во благо личной жизни. Он подождал, пока Митрофанова оденется, потом натянул свою крутую, тоже кожаную, куртку на молниях и вышел на крыльцо школы.

Каково же было его удивление, когда его чуть не сбил с ног Рыбарь с зажатой под мышкой жиденькой своей куртешкой. Он даже не заметил, что чуть не протаранил Орловского насквозь, и помчался вслед за Мариной. Он догнал ее, и они остановились друг против друга на углу школы. Вадим видел, как Митрофанова заставила Рыбаря надеть куртку, и они пошли вдвоем по направлению к скверу за домами их района. Изумленный и рассерженный тем, что срывается обещавшее быть таким удачным мероприятие, Орловский пошел вслед за одноклассниками. Ему даже не пришлось особенно скрываться от них, потому что ни Марина, ни Рыбарь ни разу не обернулись и вообще не обращали на окружающую обстановку ровным счетом никакого внимания. Они о чем-то говорили, искоса посматривая друг на друга, а Вадим никак не мог взять в толк, о чем умненькая девочка Марина Митрофанова может говорить с таким кретином, как Рыбарь. На повороте к следующей аллее они остановились напротив огромного красно-бордового куста барбариса. За его нарядными ветками и спрятался Вадим, оказавшись, таким образом, совсем рядом со странной Мариной и ее странным пристрастием в лице дремучего Рыбаря. Он хорошо их видел и слышал, хотя не сразу понял, о чем между ними идет речь.

– Ну и что ты мне на это скажешь? – не своим голосом спросил Марину Рыбарь.

– Ничего… – очень тихо ответила Митрофанова.

– Мне уйти? – опять спросил Рыбарь.

– Нет… – еще тише ответила девочка.

– Так что же тогда? – чувствовалось, что Рыбарь совершенно растерялся.

А дальше произошло то, чего лучше бы Орловскому не видеть. Марина вдруг уткнулась своим хорошеньким лицом в страшенную куртку Рыбаря, а он обнял ее и даже поцеловал в висок, который находился как раз на уровне его глупых губ. Вадим почувствовал подступившую к горлу дурноту. Ничего себе! Вот так номер! Марина Митрофанова и какой-то занюханный Рыбарь! Да что же это такое! Неужели он, Вадим, опоздал? До чего же глупо! Ждал, ждал удобного момента, и на тебе!

Он с посеревшим лицом опять взглянул на пару за ярким кустом. А Митрофанова с Рыбарем наконец оторвались друг от друга, взялись за руки и пошли в глубину сквера. Орловский прислонился к соседнему тополю. Его длинные ноги в замечательных кожаных штанах отказывались ему повиноваться, пальцы вцепились в каучуковый шнурок на шее, с силой дернули его, и латунный амулет на счастье и удачу врезался в ладонь. Вадим посмотрел на замысловатый вензель на тускло-желтом диске и, скривившись, забросил его в густоту бордовых веток.

Да что же с ним такое? Почему так ноет и разрывается что-то внутри, под стильным бежевым джемпером? Он ведь просто хотел осчастливить миленькую, но простоватую Марину, подарить ей себя… на время, а потом, возможно, и отчалить, если она ему вдруг надоест. И что теперь? Не может же быть, чтобы он так смертельно влюбился! Ладно бы в красавицу Ольгу Рогожину из 9-го «А» или хотя бы в одноклассницу – фифу Марго, а тут всего лишь Митрофанова, которую он до этого года видел каждый день, но ничего особенного в ней не замечал. Нет, тут что-то не так. Скорее всего, его вывело из себя, что она обнималась с Рыбарем. Если бы хотя бы с Феликсом, и то не было бы так обидно. Впрочем, если бы с Феликсом, то это было бы гораздо хуже. С Рыбарем, пожалуй, можно побороться и… победить. А вот с Феликсом? Можно и мимо пролететь. От него последнее время девчонки тоже, как мухи, мрут. Они с ним антиподы: Феликс – жгучий темноглазый брюнет, а Вадим – светлый шатен, и поклонницы между ними до сих пор распределялись довольно-таки равномерно, почти не пересекаясь.

Орловский наконец отлепился от тополя и пошел к дому. Может, забыть про эту странную Марину и дело с концом? Как жил без нее раньше замечательным образом, так и дальше будет жить. Та же Марго или Милка Константинова прямо-таки едят его глазами. Стоит только поманить, и дело в шляпе. А может, и манить никого не надо? Ну их, девчонок! Одна морока и такая боль… такая боль… Никогда еще Вадим такой не испытывал…

А в школе, между тем, шел своим чередом классный час 9-го «Г». Вместо древнегреческих мифов Элечка предложила девятиклассникам поставить праздник по славянской мифологии и русским народным сказкам.

– К сожалению, славянские мифы почти не сохранились или позднее были переработаны народом в сказки, – заявила она, – поэтому мы можем использовать только мифологических персонажей. Вот, например, кто-нибудь знает, кто такой Полкан?

Васька Кура, который после представления Стимфалийской птицей считал себя с Элечкой уже на короткой ноге, выкрикнул:

– Полкан – это неблагодарная рыжая тварь, которая живет на школьном дворе, питается дарами нашей кухни, а после этого еще имеет наглость хватать всех проходящих мимо за ноги!

– Да-да, так все и говорят, что Полкан – собачье имя, – улыбнулась Элечка, – а на самом деле, Полкан – это полуконь-получеловек, вроде кентавра.

– И правда, девочки, – обернулась к приятельницам Милка. – Пол-кан – полконя! Здорово!

– Интересно, и кого же вы планируете нарядить этим полуконем? – опять спросил Элечку Кура.

– Пока я ничего не планировала. Я вам пока просто предлагаю устроить младшеклассникам путешествие по трем царствам. Помните: Медное царство, Серебряное и Золотое? А в каждом царстве – свои представления, свои условия, задания, загадки. А конечной целью будет клад, который найдет тот из отрядов, который первым преодолеет все придуманные нами препятствия.

– Клад? Золото, бриллианты? – опять встрял неугомонный Кура.

– Я думаю, что гораздо лучше, чтобы там было что-нибудь сладкое и вкусное, – заметила Людмила Ильинична.

– Ну? Как вам такое предложение? – спросила девятиклассников Элечка и опять сделалась розовой и испуганной.

– Можно, – снисходительно разрешил ей проводить данное мероприятие Кура.

– Лучше бы, конечно, про любовь, – высказала свое мнение Милка, – но про царства… пожалуй, тоже ничего… Хорошо, что без простыней. Можно я буду царевной какого-нибудь царства? Желательно Золотого!

– Нашлась тоже Золотая царевна! – усмехнулась Марго, демонстративно коснувшись прядей тяжелых пепельных волос. – Ты же рыжая!

– Не рыжая, а каштановая, – возмутилась Милка. – В конце концов, я только попросилась в Золотое царство, но вполне согласна и на Медное. А если ты думаешь, что сама вытянешь на Золотую царевну, то это вряд ли. Еще на Серебряную – куда ни шло… да и то…

– Почему это вы вдруг распоряжаетесь царствами? – вступила в перебранку Лена Слесаренко. – Царств всего три, а девочек у нас целых десять, и всем хочется участвовать! Надо, чтобы все было по справедливости, правда, Лешка? – И она, поскольку стеснялась Феликса, в которого последнее время была влюблена, ткнула в спину сидящего перед ней Пороховщикова.

– Вот ненормальные! – усмехнулся Алексей. – Вы еще устройте всеобщие равноправные выборы с тайным голосованием!

– А что? Это мысль! – подхватил Кура. – Давайте-ка устроим девчонкам шоу «Индекс популярности»! Я завтра принесу три больших конверта, напишу на них названия царств, а ребята положат туда скрученные бумажки с фамилиями претенденток на престолы. Как вам идейка?

Класс одобрительно зашумел, и Элечка еле пробилась через усиливающийся гул:

– Ну, я вижу, вы уже загорелись! Я тогда, пожалуй, пойду писать сценарий, ладно?

Элечку, конечно, отпустили с миром, а потом – и Людмилу Ильиничну, пообещав в лучшем виде убрать класс и сдать на вахту ключ. После ухода взрослых к доске выскочила Милка и заверещала:

– Я считаю, что «Индекс популярности» надо устроить и парням! И царевичи в царствах пригодятся! Я завтра тоже принесу конверты. Больших у меня, правда, нет, но я думаю, что сгодятся и маленькие. Готовьтесь, девчонки, завтра выберем себе царевичей!

– Ой, да про вас и так все ясно, – встал со своего места Пороховщиков и повесил на плечо рюкзак. – Вы все выберете своего любимчика Орловского.

– Точно, – согласился Кура, – а в другое царство – Фельку. Интересно только, кого в третье? Милка, выбери меня, умоляю! Я тебе этого никогда не забуду!

– Нет, Васька, ты уж оставайся лучше Стимфалийской птицей! У тебя здорово получается! – захохотал Пороховщиков и направился к выходу.

За ним засобирались домой и остальные. Убирать класс остался один Кура, чем совершенно не огорчился. Он помахал для вида шваброй, замел особо крупный мусор под шкаф и тоже побежал домой.

…Кривая Ручка шел домой в самом дурном расположении духа. Конечно, ему не очень-то и хотелось участвовать в этих детских играх в царства, но все-таки обидно, что его никуда не выберут. Одно дело, когда тебя выбирают, а ты – презрительно отказываешься, и совсем другое – когда никому нет до тебя никакого дела. Но и это еще не самое ужасное в сегодняшнем классном часе. Самое ужасное в том, что на нем не было Марины Митрофановой вместе с Рыбарем. Конечно, не было еще и Орловского, но Кривая Ручка гораздо больше боялся Рыбаря.

Он и сам не заметил, как за размышлениями дал некоторый крюк и вместо собственного дома неожиданно оказался у митрофановского. Около него как раз и стояли Рыбарь с Митрофановой. По их лицам было понятно все. Илья резко повернул назад. Жить дальше жалким Карлсоном и Кривой Ручкой не хотелось. Надо было срочно что-то предпринять, но он не знал, что и каким образом.