Текст книги "Абсурд 2.0. Сборник рассказов"

Саша Веселов, Григорий Родственников «РАРИТЕТ»

Рисунок Алексея Григорова

Феликс думал, что неспособен любить. Ни к одной из знакомых женщин, он не ощущал и трети той тяги, что спонтанно возникла у него к Вареньке. Простоватая толстушка оказалась магнитной шайбой, потянувшей на себя немолодого лысеющего, тронутого коррозией, некогда железного Феликса. Живой электрический ток породил мощнейшее магнитное поле. Электрон нашёл свою пару и образовал магнитный домен.

И хотя была она очкастой и конопатой шатенкой с толстыми влажными губами и картофельным носом, Феликсу казалась Афродитой, вышедшей из пены. Именно так. Он как раз сдувал пену с ребристой пивной кружки, когда Варенька высунулась из окошка кассы и ангельским голосом пропела:

– Очередь не занимать! Через пятнадцать минут закрываемся!

Феликс поперхнулся пивом и застыл истуканом. Слева от него какой-то мужлан недовольно фыркнул:

– Вот корова! Им ещё полчаса работы работать.

Феликс бросил на него негодующий взгляд и мужлан благоразумно испарился. Феликс допил пиво, вышел на улицу и стал ждать.

Он боялся, что Варя, привыкшая к вниманию мужчин, не захочет говорить с ним. Но ошибся. Через час они уже сидели на лавочке в сквере. Варя оказалась доброй, общительной и совсем не жеманной. А ещё она была тонкая чувствующая натура, обожала поэзию и сама писала стихи.

Сжав от избытка чувств кулачки (каждый с пивную кружку), она с придыханием декламировала:

 
Октябрь промозгл и мутен,
С дождём играет в прятки,
Мне холодно до жути,
Как брошенной перчатке.
Я умерла б в печали,
Как роза от мороза,
Но вы меня подняли,
Как веточку мимозы…
 

– Какие душевные стихи, – восхитился Феликс и предложил: – А хотите водки?

Ему показалось, что девушка посмотрела на него с осуждением, и потому скороговоркой добавил:

– Или, может быть, я вам лучше свои стихи почитаю?

– Нет, лучше водки, – вспыхнула и сразу смутилась Варя: – А стихи тоже, конечно, почитаете, потом, мне кажется, вы напряжены и вам лучше расслабиться? Ну, давайте… где у вас водка, а стаканчик у меня складной есть, я его в викторину выиграла в пионерском лагере.

– Я тоже был в лагере, – признался Феликс, – но у меня не осталось светлых воспоминаний…

Размышляя о том, стоит ли знакомить Варю сразу со всеми подробностями и остановками своего жизненного пути, он налил водки в маленький цилиндрик из нержавеющих колец, вставленных друг в друга на манер телескопа, но потом, увидев с какой умилительной нежностью, его новая знакомая прилаживает губки к стаканчику, пьёт маленькими глоточками, подрагивая в такт каждому из них кадыком, грудью и чем-то необыкновенно пленительным, большим тёплым, которое, как показалось влюблённому, помещалось у неё посреди живота, решил не торопиться.

Варенька протянула ему опустевший стаканчик со словами:

– Себе плесни.

Тембр Вариного голоса, казалось, был настроен на то, чтобы накрошить душу Феликса маленькими дольками, он подчинился магнетическому приказу. Плеснул и выпил, стараясь смотреть в глаза любимой, однако оторвать взгляда от её спелёнатых тесной блузкой крупных грудей не мог. Хотел, а не мог. Хотя, объективности ради, следует признать, что на его месте поднять глаза в эту минуту смог бы действительно не каждый. Феликс облизал пересохшие губы и прочитал из цикла «Очарованный странник»:

 
Вселенная, безбрежные миры…
Для путника в пустом кромешном мраке,
Какая разница, кусают комары
Иль гонят прочь меня зловещие собаки…
Какая разница, где гибнуть и страдать,
Но погибая, одного хочу я
Ещё хоть раз к груди тебя прижать,
Твоё дыханье близкое почуять.
 

– Офигительно, – восторженно протянула Варя. – Только не говори, что это ты сам сочинил.

Феликс смутился:

– Да когда-то набросал. В лагере…

– Вот видишь! – захлопала в ладоши Варенька. – А говоришь, не осталось светлых воспоминаний! Ведь там было здорово!

– Да ничего хорошего, – вздохнул Феликс. – Колючка, собаки…

Он замер, решив, что сболтнул лишнего, но возлюбленная ничего не заметила. Крепко ухватив его за рукав, она зажмурилась и медленно раскачиваясь забубнила:

 
Любовь меня дурманит, как вино,
Я вся горю, охвачена истомой,
И от тебя я жду давным-давно,
Когда ты уведёшь меня из дома.
В лихую ночь, под бледною луной
Ты на коня свирепого посадишь,
И наречёшь меня своей женой,
Прижмёшь к себе и ласково погладишь…
 

Феликс почувствовал, что тело начинает сотрясать крупная дрожь. Поспешно плеснул водки в стаканчик – выпил. Потом выпил ещё раз. Дрожь стала мелкой, он осторожно поместил руку на спину Варе и аккуратно вдавил пальцы в податливое тело. При этом повторяя нараспев:

– Прижмёшь к себе и ласково погладишь…, – под пальцами обнаружилась застёжка бюстгальтера. – Прижмёшь к себе и ласково погладишь…, – Феликс теребил застёжку и всё повторял и повторял последнюю фразу Вариного стихотворения. – Прижмёшь к себе и ласково погладишь…

Пластиковый замок, идя навстречу устремлениям Феликса, едва слышно щёлкнул, раздвоился, после чего быстро и деликатно исчез. Одной пятерней влюблённый поэт проник под Варину блузку, другой хотел обследовать пограничье в поисках застёжки пояса на её юбке.

Предвкушая и торжествуя победу, герой зажмурился, но едва веки сомкнулись, перед его глазами тотчас вспыхнул огненный фейерверк. Тысячи неленивых китайцев запалили пороховые заряды, дивизион салютационных машин выдал одновременный залп, безумное кулачье в дикой злобе запалили все колхозные стога и овины. Пожар озарил небо, сметая с него робкие звезды, заставляя бледнеть кометы и цепенеть в первобытном ужасе инопланетян, если им в тот вечер приспичило взирать на просторы вселенной, поддавшись извечной наивности вопроса: есть ли жизнь на Марсе. Есть! Да! Ещё какая!

– Какая? – прохрипел Феликс, икнул и прохрипел дальше, – какая такая?

– А вот ни такая, – неуместно мстительным голосом пояснила Варя, подула на кулачок и с фальшивой обидой смахнула мизинчиком с ресничек воображаемую слезинку.

Не сразу Феликс сообразил, почему из сияющего зарева пожарищ на него надвигается исполинское чудовище рокочущее басом:

– Ну, что вы все после водки девушку лапать лезете? Читайте стихи, говорите о звёздах – тогда я и сама не против любви…

Сейчас растопчет, запричитал ужас в душе Феликса, а сам он, становясь на четвереньки, попытался укрыться в кустах, настигаемый могильным холодом. Если ему когда-то и приходилось задаться неразрешимой загадочностью вопроса, что чувствует червяк, взирая на приближающийся каток – теперь понял: червяк чувствует, как неудержимая струя мочи обжигает ему ноги, пачкает брюки, рвётся вон из обречённого быть растоптанным тела. Абсурд?

Ничуть! Здоровая тяга к самосохранению! Здоровая, в смысле гигантская. Ибо существо, выросшее перед ним, уже не могло именоваться человеком.

Перед Феликсом грохнул тяжестью фундамента об землю упавший с неба розовый дом. Поднявшийся столб пыли отшвырнул влюблённого поэта прочь. Не сразу дошло, что он видит перед собой не дом, а башмак. Не просто башмак – башмачище. С диким криком Феликс попятился назад. Но второй башмак лишил его всякого шанса на спасение. Запертый между ног Гулливера, Феликс сел на корточки и зарыдал.

С небес опустилась огромная стеклянная банка, а исполинский палец, величиной с Эйфелеву башню, настойчиво подтолкнул Феликса внутрь.

Дыхание в лёгких сбилось, когда его прозрачная тюрьма взметнулась ввысь. Это Варенька подняла банку, чтобы лучше рассмотреть пленника.

– Теперь ты мой макропут, – торжественно заявила она.

– За что? – взвыл Феликс.

– А не надо к честным девушкам приставать. – Вёл бы себя прилично, стихи читал, вздыхал – ничего бы не случилось. А теперь будешь гордостью моей коллекции. У меня разные макропуты имеются. Есть даже скрипач. А поэта нет. Это же плохо? – с пугающей наивностью спросила она.

Феликс пытался что-то объяснить, взывал к Вариному милосердию, но великанша швырнула банку в хозяйственную сумку и, незадачливый любовник оказался в кромешной темноте.

Он катался по скользкой поверхности почти полчаса, именно столько Варе потребовалось, чтобы добраться до дома.

От яркого света заболели глаза, а ещё Феликса укачало. Его прозрачную тюрьму Варя поместила на книжную полку, где не было книг. Зато стояло с десяток таких же баночек. Вернее фасона банки были самого разного, но предназначались для одного. В каждой находился мужчина. Все они с тоскливым интересом уставились на Феликса. И только один остался безучастно лежать на животе без признаков жизни.

– Что с ним? – спросил Феликс.

– А, этот. – Варя зевнула. – Это литературный критик. Я его неделю не кормлю. Он упёртый и наотрез отказывается меня хвалить.

Феликс поёжился. Но вместе со страхом в нём вспыхнула злость. Как он мог полюбить это чудовище? Это злую ведьму. Не было никакого притяжения. Электрон лишился пары, магнитный домен не возник. Эта каланча ещё не знает, с кем связалась. Ни Бутырка, ни Матросская тишина не смогли удержать его. Разве удержит глупая стеклянная тара?

– Скажи мне стихов! – капризно потребовала тюремщица. – Скажи, а то я в тебя плюну! Плюну – утонешь.

– Конечно, конечно, – кивнул Феликс. – Не гневайся, хозяйка.

Мысли путались, он забормотал, почти запел, первое, что пришло в голову:

 
А ветер на решётках
Выплясывал чечётку.
Ему, наверно, холодно, как мне!
Конвойный хлещет водку
В простуженную глотку,
Довольный своей службою вполне!
Конвойный хлещет водку
В простуженную глотку,
А у меня заточка в рукаве.
 

– Тьфу! Дрянь! – заорала Варя таким пронзительным голосом, что стенки банки звякнули и задрожали. – Ненавижу уголовщину! Думаешь, я не поняла, что ты из этих, сиделец?! По твоим наколкам на руках всё ясно! Решил, нашёл наивную дуру? Сначала чести лишишь, а потом жилплощади? Фигу!

Немыслимых размеров дуля опасно ткнулась в стеклянную стенку. Банка закачалась.

– А ну читай нормальные стихи!

Феликс вздохнул. Обвёл долгим взглядом таких же, как он, несчастных макропутов, и заговорил напористо и звонко:

– Сижу за решёткой… Ой, нет! Во глубине сибирских руд… Ой-ой, нет… Как же это? Где мчится курьерский Воркута-Ленинград… нет-нет, снова нет. Я чегой-то не в голосе сегодня… – сообщил Феликс, и вытер рукавом кровь из расплющенного при ударе о стеклянный монолит носа.

Узилище его трепетало раскачиваемое крепкой и беспощадной рукой Вареньки. Великанша теряла терпение. Из соседних казематов раздавалось:

– Читай… Дурак! Читай. В унитаз смоет!

 
Как любит грешный человек
Взирать на солнечное небо,
Во прахе пестовать победу,
Я полюбил тебя навек,
За твой обман, за обещанья,
За невозможное страданье,
За остановленный побег!
 

– Во, молодец, только про побег забудь. Щас в холодильнике чего-нибудь пожрать зацеплю, ещё почитаешь… Рифму ищи, раритет.

Рисунок Алексея Григорова

Николай Кадыков «ВЫШЕЛ ЗАЯЦ ИЗ ТУМАНА»

Рисунок Самородской Полины

В детстве Вася очень боялся зайцев. Нет, не живых – он их никогда и не видел, разве что по телевизору, в передаче «В мире животных». Вася боялся зайцев плюшевых, игрушечных. А началось всё с того, что его стал пугать плюшевым зайцем его старший брат, Виктор. Тот был на три года старше и считал себя совсем взрослым. И громко смеялся, когда маленький Вася прятался под одеяло, увидев игрушку в руках у брата.

– Вышел заяц из тумана, вынул ножик из кармана, – декламировал Витя замогильным голосом, держа плюшевого зайца в руках и приближаясь к брату.

– Месяц! В считалке был месяц! – кричал пятилетний Вася, чуть не плача. – Я знаю, мне в садике рассказывали!

– А у меня будет заяц, – смеялся Виктор. – Где я тебе месяц возьму? Буду резать, буду бить, всё равно тебе не жить!

– Нет там таких слов, – хныкал Вася. – «Всё равно тебе водить» должно быть. Это же считалка!

Витя сжимал голову у зайца, отчего его глаза-пуговицы начинали смотреть в разные стороны, а рот изгибался, и крупные заячьи зубы угрожающе выпирали вперёд. Вася начинал громко плакать и звать маму, она приходила, отвешивала старшему брату подзатыльник и забирала игрушку. Впрочем, на следующий день Витя её находил, и всё повторялось снова. Кончилось это тем, что однажды мама отнесла плюшевого зайца на помойку. Витя очень расстроился, строил страшные планы – как бы ещё попугать младшего брата, а Вася наконец-то вздохнул свободно. Но зайцев продолжал бояться ещё долго, даже убегал, когда вечером в детской передаче показывали Степашку, а не Хрюшу с Филей.

Вася взрослел, детские страхи постепенно забылись, тем более, что старший брат бросил заниматься ерундой и увлёкся лыжным спортом. Василий окончил школу, отслужил два года в армии и вернулся в родной подмосковный городок. На службе он научился водить машину, и теперь работал на автобазе, где на «УАЗике» целыми днями колесил по району.

В тот день Вася вернулся из совхоза, куда ездил отвозить фельдшера, довольно рано, к обеденному перерыву. Умылся с дороги и решил зайти в комнату отдыха, где как раз начинался очередной раунд турнира по домино. Там он увидел, что вокруг длинного стола столпились водители, шумно комментирующие каждые ходы соперников.

– Кто кого? – спросил с порога Вася, пытаясь разогнать рукой клубы табачного дыма. – Хоть бы окно пошире открыли, дышать нечем.

– Наши побеждают, – довольно ответил молодой Семён, работавший на молоковозе. – Три – один уже, не тянут конторские.

– Поговори у меня, – беззлобно проговорил пожилой бухгалтер Степаныч. – Ещё не вечер, отыграемся.

– Не сегодня, – засмеялся Петя, водитель автобуса, посмотрел на стол и схватился за голову. – Иван Петрович, ты чего делаешь? Ты же «дупль-пусто» отрубил! Знаешь ведь, что он у меня!

– Как отрубил? – всполошился старый слесарь. – Смотри-ка, точно. Эх, отвлёкся я.

– Рыба! – громко стукнул костяшкой по столу партнёр Степаныча, молодой инженер Сеня. – Считаем. Петрович, по моим подсчётам, «баян» у тебя должен быть.

Под ехидные замечания зрителей игроки стали подсчитывать очки. Тут зазвонил телефон, висящий на стене. Кто-то снял трубку, представился, выслушал ответ и громко сказал:

– Фролов! Вася, тебя это. Директор спрашивает.

Вася подошёл к телефону, взял трубку и сказал в неё:

– Иван Иванович, Фролов у телефона.

– Так, Василий, после обеда тебе нужно будет съездить в пионерлагерь, в «Лесную Поляну». Зайдёшь перед этим в наш медпункт, они там тебе посылку для пионеров собрали. Ну, зелёнка там, йод, бинты всякие.

– Там чего-то случилось?

– Да нет, всё более-менее нормально. Ты же знаешь, что в наш пионерлагерь московских школьников прислали? Чтобы они по столице не бродили, не мешали Олимпиаду проводить?

– Слышал, – осторожно ответил Вася.

– Так теперь в «Лесной Поляне» сплошь пионеры, ни леса, ни реки нормальной не видавшие. Для них Ока – как для меня Тихий океан. Ну, понятно, разбитые носы и содранные коленки присутствуют в большом количестве. И запасы тамошнего медпункта подходят к концу. Так они ничего лучше не придумали, как в горком позвонить. А отдых московских пионеров сегодня, считай, государственное дело. Вот они там, в горкоме, и встревожились, и мне заодно хвоста накрутили. Так что дело срочное.

– Понял, – сказал Вася. – Только я вечером собирался обратно фельдшера из совхоза везти. Да и пионерлагерь обычно Петя Сергеев ездит, зачем туда «УАЗик» гонять? Дорога там хорошая вроде.

– Петя твой наотрез туда ехать отказался, – проворчал директор. – Уволиться грозил. Ну, ничего, пусть он теперь за фельдшером едет, по колдобинам. Раз не хочет по асфальту.

– А чего это он? – удивился Вася и посмотрел в сторону стола, где игроки разбирали костяшки перед началом новый партии.

– Вот сам у него и спроси, я слышу, он как раз около тебя обретается, – буркнул директор и повесил трубку.

Василий вернул трубку на место, подошёл к столу и положил руку Пете на плечо:

– Ты чего это в «Лесную поляну» ехать отказываешься?

Петя вздрогнул всем телом, положил костяшки на стол и опасливо оглянулся. Потом вздохнул и тихо сказал:

– Боюсь я.

Все замолчали, посмотрели на Петю, ожидая продолжения. Тот вжал голову в плечи и начал рассказывать:

– Я туда позавчера ездил как раз. Дорога там хорошая, сами знаете. Утром дело было. Поднялся я в горку, еду вниз, в нужном месте повернул налево, в лес. Там до лагеря километра два всего. Еду себе, все как обычно. И вдруг замечаю, что на соснах там вокруг паутины полно. Огромной такой, густой. И впереди паутина эта поперёк дороги висит. Я притормаживаю, а выходить из автобуса боюсь, я пауков-то с детства недолюбливаю. Ну, я фары-то включил, и увидел, что посередине паутины – паук сидит. Метра полтора в диаметре, и это не считая ног. Смотрит на меня кучей красных глаз, жвалами шевелит. Я потихоньку заднюю передачу включаю, и назад. А паук с паутины спрыгнул и за мной.

– А ты чего? – шёпотом спросил Сеня.

– А чего я. Я по газам, развернулся там кое-как, там кювета нету. И погнал обратно. А на автобус сверху пауки стали падать, судя по звуку. Бегают там, ногами по крыше стучат, скрипят как-то противно… Я стекло в двери поднял и педаль жму. Выехал на большую дорогу, оглянулся – а никого и нет.

– Доехал до лагеря хоть? – усмехнулся Степаныч.

– Доехал, как не доехать, – кивнул Петя. – Прямо поехал, через Тарбушево. Там к Оке свернул, и по грунтовке. Крюк, конечно, километров пять сделал, по ямам попрыгал – зато не через лес. И обратно так же.

– А чего не сказал никому? – поинтересовался Сеня. – В милицию бы позвонил, что ли.

– Так я до вечера с духом собирался, – развёл руками Петя. – Засмеют ведь. А потом сосед приехал, он в лагере том плотником работает. Я к нему, как там, мол, дорога через лес, дождём не размыло? Он и говорит, что только что там ехал, все нормально. И про паутину ни слова. Я и не стал в милицию звонить. Чтобы в психушку не забрали.

– Показалось, значит, – сказал рассудительный Степаныч. – Телевизора, наверное, обсмотрелся. Откуда у нас такие пауки? Не Австралия всё-таки.

Петя замолчал и задумался. Потом махнул рукой и показал на дверь:

– Пошли.

Все гурьбой высыпали и комнаты отдыха и пошли за Петей в гараж. Тот подошёл к своему автобусу, открыл дверь и достал из-под сиденья матерчатую сумку. Раскрыл её и протянул товарищам:

– Смотрите.

На дне сумки лежал какой-то белый комок. Степаныч потрогал его пальцев и отдёрнул руку:

– Что-то липкое.

– Это паутина, на крыше автобуса нашёл, когда мыть его начал.

Все обступили Петю, каждый захотел потрогать таинственный комок. В итоге все сошлись во мнении, что это, действительно, настоящая паутина.

– Разыграл кто-то тебя, – упрямо сказал Степаныч. – Тот, кто знает, что ты пауков боишься. Набрал по всему лесу паутины, да и навешал вдоль дороги. И паука из папье-маше сделал. А как ты уехал – всё и убрал.

– Может быть, – согласился Петя. – Только я теперь в лагерь ни ногой. Можно, конечно, через деревню, но вчера опять дождь был, и я на автобусе по грунтовке не проеду. А в лес тот я теперь не сунусь, так Иванычу и сказал. Хочет – пусть увольняет, не поеду всё равно.

– Ладно, – улыбнулся Вася. – В совхоз поедешь. Там дорога щебёнкой присыпана, доберёшься. А я – в «Лесную поляну» рвану. Пауков я не боюсь, а если что – и вдоль Оки проеду. Или у меня не вездеход?

Вася вышел из гаража, оставив за спиной любителей домино, громко обсуждавших странное происшествие. Сел в «УАЗик», доехал до медпункта, взял там большую картонную коробку и погрузил её на заднее сиденье. Потом Вася по привычке постучал ногой по колесам, сел в машину и поехал в пионерский лагерь.

За окраиной городка начинались широкие поля. Через пару километров дорога круто поднималась к лесу, потом следовал пологий и длинный спуск. Справа от дороги была светлая березовая роща, а слева – мрачный сосновый лес, поросший орешником и доходивший почти до самой реки. Где-то середине спуска нужно было повернуть влево, у указателя, где на большой деревянной стрелке было написано зелёными буквами: «п/л Лесная Поляна», и через пять минут уже были бы видны большие металлические ворота лагеря. Второй путь – через деревню Тарбушево и плохую грунтовку вдоль Оки – был намного длиннее, на пять-шесть километров, и по нему обычно ездили только молоковозы с соседней фермы, направляющиеся в пионерлагерь.

Всю дорогу Вася решал – справедливо ли, что на время Олимпиады всех школьников разогнали из Москвы. Да, на олимпийского Мишку можно было посмотреть и по телевизору, но так дети не увидят столицу удивительно нарядной. Когда ещё представится такой случай! Но в итоге Вася всё же решил, что отдых на природе для детей полезней, чем беготня по улицам огромного города. С этой мыслью Вася и подъехал к нужному повороту.

– Так, – сказал он сам себе, притормозив у указателя. – И как ехать?

Немного подумав, Вася повернул в лес. В самом деле – ну не боится же он пауков? И тогда в чем смысл ехать по ямам и рытвинам, если можно доехать по асфальту? Но, помня о Петиных словах, всё-таки покрутил ручку и поднял стекло у двери машины. Так спокойнее.

Асфальтовая дорога была на удивление хорошей. От прошедшего дождя не осталось и следа. Василий ехал медленно, оглядывая лес по сторонам. Сосны упирались в небо, заросли орешника подступали к дороге, тихо шурша листвой. Вася уже хотел нажать посильнее педаль газа, но внимательно посмотрел вперёд и сбросил скорость.

Впереди лес скрывался за молочно-белой пеленой. Туман клубился, поднимаясь вверх слабым потоком воздуха, и тут же опадая вниз.

«Влажность, что ли, большая, после дождя», – подумал Василий и нажал на тормоз.

И вовремя. Из тумана вышел двухметровый плюшевый заяц. Он осмотрелся по сторонам, немного присел и уставился прямо на человека. В лесном полумраке было ясно видно, что из глаз зайца отходят кроваво-красные лучи, как от прожекторов.

«Не может быть!» – подумал Василий, сразу вспомнив издевательства брата.

Заяц, словно прочитав Васины мысли, ухмыльнулся, оскалив ряд длинных зубов, с которых на землю капала густая слюна. Потом он достал откуда-то из-за спины длинный нож, покрытый бурыми пятнами, и медленно пошагал в сторону машины. Заяц именно шагал, а не прыгал, как полагалось бы всякому порядочному зайцу.

Вася похолодел от ужаса. Волна паники захлестнула его, но ненадолго – Вася встряхнулся, воткнул заднюю передачу, крутанул руль и резко развернулся на дороге. Затем он вжал педаль газа в пол и погнал машину прочь из проклятого леса. Старый «УАЗик» понёсся в сторону большой дороги. Вася жал на газ и ругался страшными словами, поглядывая на зеркала заднего вида. В них отражались огненные глаза чудовищного зайца, перешедшего на галоп и догонявшего машину. Через несколько секунд «УАЗик» содрогнулся от удара, его подбросило, но Вася сумел удержать машину на дороге, ещё сильнее нажав на педаль. Скоро машина выскочила на поворот, и Вася резко крутанул руль влево. «УАЗик» заскрипел, чудом не улетел в кювет, но выправился и быстро поехал по большой дороге, в сторону деревни.

Вася в очередной раз глянул в зеркало. Зайца не было. Вася вздохнул и сбавил скорость. Скоро показались деревенские дома, крытые жёлтой черепицей. У сельпо Вася свернул налево, в сторону Оки, добрался до убитой грунтовки и медленно поехал в сторону пионерлагеря.

Через десять минут машина подъехала к зелёным железным воротам. Василий просигналил, ворота открылись, и из них вышел пожилой сторож, припадая на правую ногу. Он пригляделся, улыбнулся, и махнул рукой. Это был старый знакомый Васи, дед Гриша.

– Перевязочные средства привёз? – крикнул он весело. – Заждались тебя уже. Эти москвичи, понимаешь, совсем технику безопасности не соблюдают. Уже целых коленок, считай, во всём лагере не осталось.

Дед Гриша посторонился, и Василий медленно въехал в ворота. Потом он немного сдал назад и припарковал машину под раскидистой ветлой.

– Забирай, дед, лекарства, – сказал Вася, выходя из машины. – Ты там позвони в медпункт-то, пусть пришлют кого.

Дед кивнул и похромал в сторожку, расположенную справа от ворот. Через пять минут прибежали два пионера, забрали коробку с заднего сиденья и потащили её куда-то вглубь лагеря. Дед Гриша вышел из сторожки, закурил и подошёл к Василию.

– Как добрался? – спросил он, затягиваясь. – Какой-то вид у тебя странный, и глаза бешеные. Не заболел ли, часом? А то говорят, что у нас грипп ходит.

– Нет, не заболел, – ответил Вася и присел на скамейку. – Скажи-ка, дед, у вас тут странных происшествий не случалось в последнее время?

– Ну-ка, – заинтересовался дед. – Через лес ехал, что-то страшное видел? И чего тебе показалось?

– Не поверишь, – махнул рукой Вася. – Плюшевый заяц за мной гнался.

– Отчего же, поверю, – сказал дед Гриша и бросил недокуренную папиросу в железное ведро. – Опять Юрка шалит. Посиди пока здесь, мне позвонить надо.

Дед, прихрамывая, ушёл в сторожку. Вася остался сидеть на скамейке, разглядывая маленькие облака, куда-то бежавшие по голубому небу. Дед вышел через пару минут, посмотрел на дорожку, ведущую в лагерь, и сказал:

– Сейчас придёт, вредитель.

Действительно, довольно скоро к воротам подошёл молодой светловолосый парень, одетый в голубую футболку и синие шорты.

– Юрий, вожатый лагеря, – представился он Васе. – Что-то случилось?

– Случилось, – кивнул дед Гриша, строго глядя на вожатого. – Скажи-ка, мил человек, ты опять свою машинерию отключить забыл?

– Ой, – схватился за голову Юра. – Забыл, совсем из головы вылетело. Никто не пострадал?

– Вот он пострадал, – дед показал на Василия. – Твоя аппаратура ему плюшевого зайца привидела.

– Извините меня, пожалуйста, – быстро заговорил Юра. – Такого не должно было случиться. Просто я забыл выключить передатчик.

– Какой такой передатчик? – Вася посмотрел на вожатого.

– Понимаете, я тут изобрёл прибор, который внушает людям их самые страшные страхи. Самое-самое жуткое, всё, чего они больше всего боятся. Ну, типа галлюцинаций. Там передатчик с антенной, небольшие такие. И установил я прибор в лесу, у лагеря.

– И зачем это? – спросил Василий и встал со скамейки. – К чему людей пугать?

– Как зачем? – воскликнул Юра. – Тут же пионеров две сотни. И из них никто в лесу нормальном не был ни разу. Мы тут в первый же день смены – двоих потеряли, еле нашли, заблудились они. За земляникой сбегать решили, балбесы. Вот я и поставил передатчик, чтобы они по лесу не шлялись. Теперь они к лесу и не подходят, всё спокойно стало.

– И чего они боятся? – заинтересовался Вася.

– А я им на ночь всякие страшные истории рассказываю, – Юра широко улыбнулся. – Ну, про красную руку там, про чёрную простыню, про гроб на колёсиках. Теперь даже самые смелые из них в лес не суются. Как подойдут к нему – так им и кажется, что из леса к ним руки тянутся. Или скелеты выходят, например. После такого им уже не до леса. А родителям расскажут после смены – тоже не беда, кто им поверит?

Вася засмеялся, а дед Гриша укоризненно покачал головой:

– Так ты не только пионеров, ты и взрослых людей пугаешь почём зря. Непорядок это.

– Это случайно получилось, – Юра прижал руки к груди. – Я передатчик так настроил, чтобы он как раз до границы лагеря доставал, но дорогу, да, при этом немного захватывает. Я всегда прошу, чтобы мне сообщали, если кто в лагерь едет. Я тогда передатчик отключаю. А сегодня мне никто ничего не сказал. Так-то аппаратура моя далеко может достать, до самого города даже. Но я никогда так сильно ручку не поворачиваю, зачем мне. Да и энергии тогда много потребляться будет.

– А как ты, Юра, сам в лес ходишь, при включённом-то приборе? – спросил Вася.

– Так я ничего не боюсь, – заулыбался Юра. – Я же знаю, что это передатчик мне страхи насылает. Вот, например, прямо сейчас туда схожу, выключу его.

– Стой, – сказал вдруг Вася. – Проверить надо. Послушай-ка ты считалку, мою любимую:

Вышел заяц из тумана,

Вынул ножик из кармана,

Буду резать, буду бить,

Все равно тебе не жить.

Вася до конца прочитал пугающие стишки, Юра засмеялся и побежал в сторону леса. Дед Гриша присел на скамейку, закурил и спросил Васю, смотрящего вслед убегающему вожатому:

– Что это за стишок ты Юрке рассказал? Жуть какая.

– Это из детства, – отмахнулся тот. – Долгая история. А давно ты про художества этого придурка знаешь?

– Не придурок он, а студент. В Москве учится, на физика, к нам на лето приезжает, вожатым подработать. Парень башковитый. Говорят, он там, в институте, уже несколько изобретений сделал. Отличник. Учёным будет, не иначе.

– Ну-ну, видали мы таких учёных, – буркнул Вася и присел на скамейку рядом с дедом.

Дед неодобрительно посмотрел на Васю, но промолчал. Минут через пятнадцать к воротам подбежал запыхавшийся Юра. Шорты его были перепачканы чем-то зелёным, из пореза на руке сочилась кровь.

– Рассказывай давай, – потребовал дед. – Где это ты так замарался? И с рукой чего?

Юра немного отдышался и начал быстро говорить, поглядывая в сторону леса:

– Не добрался я до передатчика. Представляете, только я в лес вошёл – на меня заяц кинулся. Огромный, плюшевый. Серый такой, с ножиком. Я от него – он за мной. Убежал я, короче. Вот, упал пару раз по дороге, об корни споткнулся. Да ещё, кажется, на сук какой-то напоролся. Эх, и зачем вы мне эту считалку дурацкую рассказали!

Вася молча сходил к машине, достал аптечку и притянул ее Юре. Тот достал из неё йод и стал осторожно обрабатывать рану.

– Что делать-то будем, с передатчиком? – Вася посмотрел на деда. – Я в лес не пойду, и не уговаривайте.

– Я-то зайцев, конечно, не боюсь, – медленно проговорил дед Гриша. – Но тоже туда теперь не сунусь. Я змей боюсь. Думаю, мне там какая-нибудь гадюка привидится. Юрка вон, на двух ногах, и то еле убежал. А у меня, считай, полторы ноги всего осталось.

– Да ну его, передатчик этот, – сказал Юра и достал из аптечки бинт. – Там аккумулятор слабый, к вечеру всё равно сядет. А утром я туда схожу, заберу всё. Наверное, не буду я больше его включать пока. Надо придумать, как передатчиком дистанционно управлять. По радио, например. Или по проводу, но где такой длинный провод взять?

Вожатый перебинтовал руку и вернул аптечку Васе. Тот посмотрел ещё раз на лес и сказал:

– Пора мне. Вдоль реки поеду. Так дольше, но как-то спокойнее. Ладно, счастливо оставаться. Ты, Юра, иди за пионерами пригляди, чтобы сегодня в лес не совались. А ты, дед, не рассказывай пока никому. Подумать надо. Я тебе вечером позвоню. У тебя в сторожке же есть телефон?

– Есть, как не быть, – дед Гриша вытянул больную ногу и стал её разминать. – Три – четырнадцать – шестнадцать. Как число «пи», это мне вон Юрка рассказал. Запомнишь?

– Запомню, – засмеялся Вася. – Я в школе хорошо математику учил. Ладно, поехал я.

Вася сел в машину, нажал на газ и выехал за ворота. Всю дорогу до автобазы он размышлял, сообщать ли кому-нибудь о странностях, творящихся в лесу у пионерлагеря. В конце концов, решил позвонить вечером деду Грише и узнать, выключился ли передатчик. Если да – то и говорить кому-то незачем, всё закончилось и ладно. А вот если нет – то нужно вызывать специалистов. Каких – сапёров или милицию – Вася так и не придумал. И главное – как той же милиции объяснить, что произошло, не угодив при этом в вытрезвитель?