Текст книги "Русские ушли"

– Но тем не менее ты оказалась на Ста Харях, у тебя были кредитки Сандерсов. Неувязка?

– Катрин давала. А приехала я потому, что она придумала, как помирить меня со старухой. Просила только не появляться до определенного момента, чтобы не испортить игру. Мы встречались в баре «Русские ушли». Я видела ее последний раз за час до того, как в баре появился ты. Катрин попросила еще пару дней не высовываться, а потом она обещала все уладить. А получилось вот так…

– Ты так спокойно рассказываешь?

– Привыкла уже, – она отвернулась, но Майкл Успел разглядеть, что у нее намокли ресницы.

– А Элла с вами в том кабаке бывала?

– Какая Элла?

– Элла Донован. Понятно, ты ее не знаешь.

– Даже не слышала о такой никогда.

– Тоже ваша родня, между прочим. Она утверждала, будто была очень близка с Катрин. До такой степени, что та ей про мужика поведала.

– Про Гутта? – Людмила поморщилась. – Про него многие знали. Скотина он. Только из-за денег к Катрин клеился. Он же начал ухаживать за ней, когда она про завещание проболталась. Грейс хотела выдать ее за Джона, и Катрин находила идею достаточно привлекательной, но тут ей подвернулся этот старый хрыч, и… Мне иногда кажется, что это убийство – дело рук его жены.

– Я тоже так думал. Но при чем тут я? И зачем подставили Сандерса?

– Не знаю.

– А с кем тебя перепутал Силверхенд, тоже не знаешь?

Людмила рассмеялась:

– Со мной.

Майкл, уже позабывший, что девушка не так давно жила на содержании у чмошника, неприятно поразился.

– Ничего особенного, – философски заметила Людмила. – Я же не могла все время брать деньги у сестры. Иногда приходилось соглашаться на такие вот… заказы.

– А просто работать ты не пробовала?

– Я и сейчас, как ты выразился, просто работаю. Но я еще и учусь и свое обучение оплачиваю сама. А оно мне обходится очень дорого, потому что я выбрала самый престижный универ Земли. И давай ты прекратишь меня допрашивать?

Майкл согласился. Он ловил себя на странном ощущении – будто они много лет знакомы. Будто когда-то сгорали от настоящей страсти, потом поссорились, но все еще любят друг друга… Господи, с ужасом выдохнул Майкл, только этого мне не хватало!

Она мило улыбалась, щебетала о чем-то ненапряжном, шутила, иногда довольно остро. Майкл отвечал, между словами методично надираясь. Ему стало страшно.

«Я же в жопе, – думал он, – в полной и абсолютной жопе. За мной охотятся копы, у меня непонятно что произошло с отцом. Если отец меня не признает, я окажусь нищим. Да, без работы я не останусь, потому что таких специалистов, как я, – единицы по Вселенной. Но сейчас у меня ничего нет, и я в жопе.

Я должен разобраться сначала со своими делами, – убеждал себя Майкл. – Потом я могу позволить себе все – и любовь тоже. Нет, не тоже. В первую очередь – я смогу позволить себе любовь. Но сначала мне нужно выбраться из этой жопы. А где я потом буду искать Людмилу? Она же исчезнет. Я могу сказать сейчас… но я в жопе. Я ничего не могу ей предложить. Нет, сейчас ничего не скажу…»

И не сказал. Напился так, что белки глаз стали малиновыми. Людмила за весь вечер так и не прикончила несчастный бокал пива. Майкл стал шумным, но временами проваливался в мрачную немоту – когда вспоминал, в каком он положении.

И она ли на самом деле проговорилась, что русская, или он додумал?

Потом Людмила ушла. Майкл не хотел ее провожать: задница, в которую он угодил, засосала его и не выпускала. Он только в какой-то момент отметил, что уже один, а пол вибрирует от «живой музыки», пущенной на всю мощь динамиков. Какофония. У Майкла не было слуха, но это он определил. Чтоб спрятаться от адского грохота, взял еще виски. Флакон. Он помнил его совершенно отчетливо – призматическая бутылка на столе прямо перед носом. Стол грязный, на нем окурки от «флейт» – после ухода Людмилы он еще и в травку окунулся. Очень грязный стол. И липкий – локти приходилось отклеивать. Вокруг дым, извивавшийся вонючими драконьими хвостами, кто-то орет рядом, потому что об его голову расколотили кружку… драка, все летит и падает… чей-то вопль – «копы!».

Проснулся он в участке, с жутким похмельем, в оглушающе холодной комнате. Рядом с койкой стоял мужик в штатском. Взгляд у него был ледяной. В дверях застыл полицейский – с импульсным пистолетом. Майкл хотел выкинуться в окно, но даже шевельнуться не смог: пока просыхал, его приковали наручниками.

«Вот и все», – подумал он и оказался прав…

Шанк сопел, Киска покряхтывал. Сколько можно, ужасался Майкл. Это ж бессонная ночь, а завтра не четверг. Рехнулся бригадирушка. Смежил веки, но ненадолго: как насмешка, выскочило из полудремы знакомое личико. Почему-то Майкл запомнил ее с забавными косами, но в строгой юбке – этакая помесь между баром «Русские ушли» и забегаловкой на Гарли.

Д-дерьмо, ведь он же никогда ее не увидит! Майклу захотелось вжаться в стену так, чтобы стало больно. Чтобы стало очень больно. Лучше упасть откуда-нибудь, но койка низкая. Требовалось что-то, мешавшее вспоминать волю – и девушку, которая его этой воли лишила. В прямом и в переносном смысле. И все равно он на нее не злился. Увидеть бы ее… Никогда.

Он здесь до смерти. Год за годом ему предстоит тупеть и звереть, как тупели и зверели все его предшественники. Как будут тупеть и звереть все его последователи. На тех и других Майклу было в высшей степени наплевать. Его волновала только своя судьба.

Лучшее, что его ждет, – он умрет раньше, чем думает. Захлебнется в отстойнике или удавится. Утопиться проще, чего там – просто нырнул под рещетку, а для надежности привязал себя за шею заранее снятыми штанами. Правда, противно очень. Майкла едва не вырвало, когда представил себе мутную жижу, в которой он хлопает глазами, а вокруг плавают толстые черви, лезут в нос и в уши, норовят забиться в открытый рот.

Повеситься – это почище. Благородная смерть для каторжника. Но сложная. Реальней всего свести счеты с жизнью на барщине, в теплице. Но петля – не отстойник, куда непрошеные спасатели лезть побрезгуют. Поэтому для самоубийства обычно выбирали преданного друга, который стоял бы на шухере, отвлекая вертухаев. Да и петлю готовить трудно. Проф как-то обмолвился, что на изготовление качественной удавки уходит от четырех до четырнадцати недель. Как повезет. Веревок же нет, поэтому отрывается кант от простыни. Для надежности нужно скрутить вместе не менее четырех штук. Если повезет, его можно на что-нибудь выменять, но это грязное дело. Веревку, сплетенную из выменянных кантиков, не грех и спереть. А вот если умыкнешь честную веревку, могут и на «мыльницу» пригласить.

Майкл подергал за простыню. Кантика не было. Уже кто-то оторвал. Может быть, даже сплел веревку. Может, успел повеситься.

– Проф, а вас-то сюда за что? – спросил, чтобы не думать о кантиках и Людмиле.

С соседней койки донесся вздох.

– Мы все – отрыжка империи Железного Кутюрье. То, что мешает процессу ее пищеварения.

Майкл приподнялся на локте.

– В каком смысле?

– В прямом. Мы – это те, кто самим фактом своего существования угрожает спокойной жизни Железного Кутюрье. Которые знают, подозревают или видели, или даже могли видеть слишком много. Он из тех людей, которым вечно кажется, будто за ними подглядывают.

– Никогда бы не подумал, – пробормотал Майкл. Он скрывал, что Железный Кутюрье – его отец. Сказался однофамильцем, благо Тейлоров в мире лишь немногим меньше, чем Смитов.

– Вот, к примеру, Шанк. Его взяли за торговлю наркотиками. Никто б его не тронул, но в последней партии вместо «дури» был брусок какого-то металла. Шанк его видел, потом попытался навести справки. Через неделю он уже сидел в тюрьме. И таких тут много. Почти все. Особенно в Нижней Палате.

Профессор ненадолго затих, повернулся на бок.

– Я шесть лет провел в Верхней Палате. Там те, кто знает побольше. У них есть тиви, радио, условия совсем другие. Их держат отдельно, потому что их услуги могут понадобиться вновь в любую секунду. А Нижняя Палата – расходный материал, случайные люди. Отрыжка, одним словом.

– А я считал, что в Верхней «отдыхает» уголовная аристократия.

– Нет, – собеседник засмеялся. – Там техническая интеллигенция. Инженеры. Обслуга. Бухгалтеры. Те, кто работал в лабораториях, цехах, офисах корпорации.

– А вы? Вы же знаете достаточно…

– Чтобы жить в относительном комфорте? – профессор усмехнулся. – А это обратный случай. Мне известно столько, что и использовать-то страшно.

«Вот дерьмо, – подумал Майкл, – а я же ведь тоже знаю больше, чем все они, вместе взятые! Может, они все там великие ученые, но ведь я-то знаю главное – как устроена система…»

– «Третий изотоп»… – проф закашлялся. – Глупое название. У таллия нет третьего изотопа. И это вещество – вовсе не таллий. Русский гений Менделеев не видал во сне такого и места ему в своей таблице не отвел.

Он опять зашелся кашлем – долгим и сухим. Майкл встал и подал ему воды.

– Порой я ненавижу дельцов, которые дальше собственной выгоды заглянуть не желают, – продолжал тот чуть погодя. – Этот псевдоталлий – почти неиссякаемый источник энергии. Сейчас его запасов хватит, чтобы миллиард лет обогревать всю систему, если Солнце погаснет. Или чтобы отбуксировать Землю к другому светилу. Но Железный Кутюрье, случись такое бедствие, и пальцем не пошевельнет. Ему невыгодно. Ему выгодно, чтобы энергетика Больших Штатов по меньшей мере зависела бы от него. А лучше – чтобы она ему принадлежала. Он хочет владеть миром. А то, что псевдоталлий – это образец материи, организованной принципиально иным образом, чем мы привыкли, его не волнует. Его не трогает, что мы, возможно, оказались на пороге новой вселенной познания. Ему нужна только власть. И власть, если рассудить, мелочная, основанная на страхе. – Помолчал еще немного. – Давай-ка спать, тем более что наш бригадир затих.

Майкл не ответил, сделал вид, что давно дрыхнет.

…Отъезд из колонии дерьмовых художников произошел буднично. Майкл улизнул пораньше, оставив Сандерса разбираться с Эллой. Шагал к перекрестку, слыша позади истерические вопли девушки и ругань приятеля, в которой, однако, тоже легко угадывались визгливые нотки. Мальчишка, думал о нем Майкл с оттенком превосходства. Никак не может понять и привыкнуть к мысли, что все на редкость хреново. Надеется проснуться в своей спальне, в ледяном поту, счастливо заморгать, приветствуя комфортную обыденность. ан нет, не проснется. Майкл это прочувствовал, нашел в себе смелость не прятаться. А Сандерс так не может.

Элла доплелась с ними до места встречи. Пока ждали Силверхенда. Майкл искоса разглядывал ее и цинично прикидывал, сумеет ли задушить голыми руками. Он боялся неприятностей. Оснований для страха хватало – в универе она его регулярно подставляла.

Но верней всего, он давно ненавидел Эллу, и неприятности стали лишь поводом от нее избавиться.

Баба она крепкая, размышлял Майкл, просто так себе шею свернуть не позволит. На помощь Сандерса рассчитывать нечего, этот в лучшем случае закатит глазки и не будет вмешиваться. Значит, придется самому. Спровоцировать ее на очередную перепалку с Сандерсом, зайти за спину, выждать, когда она увлечется истерикой в достаточной степени, потом… Тут Майкл растерялся. Теоретически он представлял, как надо действовать: одной рукой берешь за плечи, чтоб зафиксировать корпус, другой обхватываешь голову и резко поворачиваешь. Но Элла была ненамного ниже него, и хватать ее за голову – неудобно. А как заставить ее встать на колени, Майкл не представлял.

Проблему решил появившийся Силверхенд. Решил просто и изящно. Сначала пообещал довезти до Земли – типа, у меня на борту места для всех хватит, но вот беда, не беру пассажиров бесплатно. Если вы, типа, мадемуазель, согласны войти в состав экипажа стюардессой, – в натуре, никаких проблем. О нет, вы не думайте, никакого хамства, у меня же офицеры, а не отребье какое-то. Нет, ничего особенного делать не придется. Подавать кофе и закуски, красиво улыбаться, потому что, мадемуазель, вы же понимаете, мы в Космосе совершенно оторваны от прекрасного, и бабу найти легко, а вот красивую женщину – огромная проблема. Нам нужно видеть вас, чтобы оставаться людьми, не зря же говорят, что красота спасет мир, а я, мадемуазель, на собственном опыте убедился – это не пустые слова. Вот, помнится, в бытность мою лейтенантом армии Больших Штатов… Влипли в одну переделку, впрочем, мы всегда в них влипаем… И была у нас медсестра, редкой красоты, очень похожа на вас, мадемуазель, и явно не из народа девушка… Ну да, случается, что девушка из хорошей семьи поссорится с родителями или же она патриотка, вот и выбирает армию… Майкл слушал и тащился.

А потом Силверхенд приказал ей вылезать из модуля. Находились они милях в пятнадцати от пригорода, дорога ровная, абсолютно безопасная для пещехода. Элла грязно выругалась, но подчинилась. Размечталась, хихикал Майкл, очаровать всю пиратскую флотилию за бесплатно. А вот ножками, ножками теперь работай!

Через два часа Майкл был в Космосе. Силверхенд пригласил его и Сандерса в кают-компанию для задушевной беседы. Майкл рассказал о своих злоключениях с самого начала, утаив лишь одну деталь: украденный груз был партией «третьего изотопа». Пират слушал благодушно, кивал, разочек перебил:

– ТСГБ, говоришь, тебя предупредила? – Он расхохотался. – А я и не знал, что мальчишка, который у меня на внешней связи сидит, работает на охранку. А то еще скажи, что я и есть охранка.

– Так это… твоя работа?!

– Смотря о чем ты говоришь. Мне стукнули, что на базе стоит грузовик с пятнадцатью тоннами «третьего изотопа»…

Майкл опустил взгляд.

– …который планируется загнать левому человеку. У меня с Железным Кутюрье есть неписаное джентльменское соглашение, по которому я напрямую с его каналами не работаю. Но на то, что из них утекает, лапу наложить могу. Бывает, что товар потом ему же и сбываю, если не найду покупателя щедрее. В общем, все как в жизни, мой мальчик, все как в настоящей жизни.

– То есть на той базе ждали тебя?

– Ну вот еще. Я не скупщик краденого. – Силверхенд многозначительно ухмыльнулся. – У меня свои планы были. Потому тебя и пуганул слегка. Незачем тебе вмешиваться. А поздно. Впрочем, потом выяснилось, что товара там не было, его увести успели… я его перехватил все-таки, но это другая история.

Обстоятельствам убийства Катрин и ее любовника пират внимал из вежливости. Он и сам был великолепно осведомлен.

– Ты в курсе, что Грейс умерла? – спросил он у Сандерса.

Джон потерял дар речи. Обмяк, закрыл лицо ладонями.

– А денежки твои, скорей всего, достанутся Элле Донован. Она ж после тебя и Катрин была ближайшей претенденткой.

«Ни хрена себе, – подумал Майкл, – мы ее обули на какую-то мелочь, а она вон как отомстить может – оставить Сандерса без гроша».

– Бог наказал, – пробормотал приятель. – Не надо было нам тогда…

– Может, и не надо, – согласился пират. – А может, и в самом деле стоило ее убить. Хотя так вас действительно оклеветали, а если б Эллу грохнули, то были бы виновны. А ты смог бы? – с интересом посмотрел он на Майкла.

– Не знаю. Если честно – не знаю. Тогда я на нее был зол, она из меня в универе всю кровь выпила, а тут еще это наложилось… Их двое таких на курсе было – Элла Донован и Вин Хенсли, наш староста. Меня всегда трясло от одного их присутствия. Вина мне вообще порвать хотелось. Останавливало лишь то, что он редкостное ничтожество. А Элла бесила сначала тем, что она дещевка, а все ее считали идеалом красоты. Совсем у них чувство прекрасного отшибло, что ли? Да и подлая она тварь, как была мерзавкой, так и осталась… Не знаю.

– Не смог бы, – констатировал пират. – Может, оно и к лучшему. Человека убить, я тебе по секрету скажу, совсем не просто. Особенно с холодной головой, а не в запале. Ну, вот что, ребятки. Я вам так скажу: на Земле вам делать нечего. Еще пару лет минимум.

– А наследство?! – взвыл Сандерс.

– И как ты его отсудишь? У тебя до хрена бабла на адвокатов? – возразил пират. – Впрочем, как хотите. У меня там дела есть, вас подброшу. Только учтите: что я вашей Элле насчет благотворительности говорил – правда. Пилотированию вас всех учили, системки были попроще, чем у меня, но принцип тот же. Так что предлагаю вам следующее: либо я вас высаживаю на первой же стоянке, разумеется, проверив, нет ли там на вас ориентировки, и делайте дальше что хотите, либо вы поработаете на меня пилотами. Мне всегда нужны такие ребята. Рейс до Земли обошелся бы вам в сто пятнадцать тысяч баков каждому…

Сто девяносто пять, отметил Майкл, если путеществовать так, как оба они привыкли.

– Ну, примерно, разумеется. Я учитываю и то, что Майк помог мне выбраться из переделки, и то, что вы в нашем деле новички, и то, что вы без меня со Ста Харь вообще не выбрались бы, и еще кучу всяких мелочей. В общем, по сто пятнадцать. Будем считать, что эту сумму вы мне должны. Все, что заработаете сверх того, – ваше. – Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Мне нравится система денежных взаиморасчетов как способ выражения благодарности. Она не оставляет места для всяких вредных эмоций вроде ощущения, будто мы с вами что-то друг другу должны, кроме тех обязанностей, которые будут указаны в ваших контрактах.

Требование Силверхенда не показалось Майклу оскорбительным. Кроме того, возможность поработать пилотом у легендарного пирата давала ему интересный экспириэнс. Когда над ними воссияет свет истины и Майкл вернется в любимый офис на Сигме-Таурус, ему будет что вспомнить.

До Земли добирались окольной дорогой, потому что пират не отказывался от попутной выгоды. Платил он честно и немало, так что вскоре Майкл уже полностью отработал стоимость проезда и вышел в плюс. Сандерс едва перевалил за ноль. Собственно, потому-то в тот проклятый вечер Майкл и отправился развлекаться один, что у Сандерса было туго с баблом, а лезть в долги, пусть даже к лучшему другу, он не захотел.

Наверное, он так и улетел с Силверхендом… В зале суда, по крайней мере, ему достало ума не появиться. Зато там был отец. И… Майкл Тейлор под руку с Эллой Донован, едва не лопавшейся от счастья. На безымянном пальчике у нее сияло обручальное кольцо. Свеженькое.

Расследование проводилось в рекордно короткие сроки. Майкл подозревал, что обвинитель ради приличия выждал положенное минимальное время, а так у него на столе еще до ареста лежало готовенькое дело. Майкл поначалу хорохорился, думал, что никому не удастся упечь его за рещетку. Потом он жалел, что в универе, хотя была возможность, не уделял достаточно внимания уголовному праву. А еще позже понял, что никакие познания его не спасли бы.

Конечно, он слыхал о сфабрикованных делах. Не такая уж великая тайна, особенно для наследника крупной корпорации. Не говоря уж о том, что корпорация в числе прочего владела месторождением минерала, неизвестного официальной науке. Антимонопольный комитет не позволил бы в одиночку добывать «третий изотоп». Майкла не шокировало, что часть операций, проводимых его отцом, были откровенно незаконными. Все как в жизни, очень точно выразился Силвер-хенд, правда, по другому поводу.

Все улики и доказательства виновности Майкла были не сфабрикованы, а просто выдуманы. И сочинитель не позаботился даже об их связности. Судья на процессе не обращала внимания на произносимые речи. Ей было неинтересно. Она заранее знала исход, а то, что происходило в зале, полагала пустой, но необходимой формальностью.

За неимением денег Майкла защищал государственный адвокат. Нормальный такой мужик, из убежденных. Майкл вряд ли отыскал бы лучшего, будь у него целое состояние. Перед первым и единственным заседанием он ободрял Майкла, твердил, что в два счета размажет прокурора по стенкам трибунки.

Майклу хотелось верить, тем более что он и сам понимал безосновательность выдвинутых против него обвинений. Что это за смехотворный суд, когда отсутствуют не только свидетели защиты, но и подельник, то есть Сандерс? Как можно вынести приговор, если в деле отсутствуют какие-либо достоверные данные об украденном грузе псевдоталлия? А взрыв на базе был одним из пунктом обвинения. То есть, согласно заключению, Майкл поперся наводить порядок просто так, без мотивации.

Никто и не собирался выяснять причины тех или иных поступков подсудимого. Прокурор красивым голосом гнал пургу, написанную как будто журналистом из тивиновостей. Все протесты и требования адвоката судья отметала ленивым движением пухлой ручки. Майкл следил за лицом своего защитника. Через час казалось, что бедняга вот-вот свихнется от участия в откровенном фарсе. Он иногда шептал Майклу, мол, не волнуйся, все фиксируется, подам апелляцию… К тому моменту, как пришло время зачитывать приговор, мужик сообразил, что возражать и добиваться справедливости бесполезно. И сник. Майклу было его жаль едва ли не больше, чем себя.

Сам он, подобно судье, спектакль игнорировал. Глазел на ложу, занятую главными «пострадавшими». Двое мужчин, две женщины. С той, что жалась слева от отца, Майкл знаком не был. Наверное, новая мачеха. С тех пор, как отец развелся со Стеллой, первой своей женой, он взял за правило вступать в брак каждые пять лет. В контракте всегда значилось, что по истечении Указанного срока они разводятся без материальных претензий, если супруга не осчастливит мужа ребенком. Других детей, кроме Майкла, у Клиффорда Тейлора так и не было, потому он с чистой совестью регулярно менял спутницу жизни. Как новую секретаршу на работу принимал.

Свою мать Майкл не видел и знал о ней всего три вещи: она была русская, звали ее Мария, и отношения они с отцом не зарегистрировали. Сына она отдала Клиффорду сама, без суда. Впрочем, ее можно понять: такой отец мог обеспечить ребенку самое достойное существование, а о чем еще мечтать матери?

Лицом Майкл пошел вроде бы в деда – черноволосый, кареглазый при очень светлой коже. Ростом превосходил всех родственников, а в остальном выглядел типичным Тейлором. Хотя отец как-то обмолвился: Мария внешне мало отличалась от женщин их клана.

Кстати, ни одна из официальных мачех не была темноволосой и кареглазой. Клиффорд специально выбирал рыхловатых блондинок вроде Эллы. Странно еще, что он сам на ней не женился. Или Элла оказалась поумней и отказалась от контракта, по которому ей не полагались алименты?

Так или иначе, а замуж она выскочила за двойника Майкла.

В двойнике и заключался весь кошмар. Он был не просто похож – Майкл как в зеркало смотрел. Наверное, в четырнадцать лет у них даже прыщи на одинаковых местах выскакивали. Хотя… Майкл в который уже раз за последние месяцы ощутил странные провалы в памяти. При том, что он легко удерживал в голове любые цифры, сколь угодно длинные, и никогда не забывал единожды встреченного человека, – он не доверял своим детским и школьным воспоминаниям. Словно видел себя со стороны. Кино смотрел, или рассказал ему кто. Он не находил ни одного яркого образа. Первое полноцветное впечатление приходилось на день, когда он прибыл в университетский кампус и психанул, узнав, что спать обязан на синтетическом белье.

А к этому возрасту прыщи уже отошли, и Майкл предпочитал думать, что их никогда и не было.

Двойник был тем более подозрителен, что при таком сумасшедшем сходстве отец заявил Майклу, будто не знает его! Майкл помнил дословно тот последний их разговор, тот звонок из особняка Сандерсов. Отец мог бы хоть в первую секунду перепутать… все-таки офигенное сходство… а он не путал.

Скоро Майкл заметил, что различия все же есть. Его двойник был жеманным и отвратительно поджимал губы. Телосложение пожиже, жестикуляция распущенного человека… Звали его Гэйбом. Майкла тоже можно было называть Гэйбом – Майкл Гэбриэл Тейлор – только он не выносил подобного обращения. А этому нравилось.

Но вот что позволило запрезирать его с полным на то основанием, так это женитьба на Элле.

По существу дела Гэйб поведал, что за сутки до взрыва на базе отправился в отпуск. Предъявил билеты, подтверждающие, что он вылетел из порта на Сигме-Таурус беспосадочным рейсом до Земли. Прибыл точно в срок и планету до недавнего времени не покидал. Проживал преимущественно в семейном поместье.

Майклов адвокат взял слово. Он обратил внимание всех присутствующих на чрезмерное сходство свидетеля обвинения и подсудимого, после чего попросил доказательств родственных связей. Радостный прокурор тут же сообщил, что в деле есть рапорт об исследовании крови, подтверждающий, что Гэйб Тейлор – несомненно сын Клиффорда. Можно было бы взять кровь и у Майкла, но судья решила, что в подобном исследовании нет необходимости. А за свой счет Майкл не мог. Хотя интересно, как бы изменились лица у всех, если бы выяснилось, что и Майкл – законный наследник. Чей рапорт послали бы на перепроверку?

Потом на трибуну взошел Зоули, верный пилот. С его слов получалось, что утром в офис явился некто, принятый всеми за хозяина, передумавшего отправляться на отдых. Двойник повел себя, как последний засранец. Разгромил кабинет, угрожал огнестрельным оружием персоналу, в довершение угнал яхту. Зоули уже тогда понял, что дело нечисто, но помалкивал.

Подменыш жаловался, что надо «разобраться» с базой «Савер». К изумлению Зоули, «разбор» вылился в уничтожение объекта. Потом была авария. К счастью, жертв – как он потом узнал – было немного. Причины такой нелюбви пилот не знал. Не знал их и выступивший диспетчер, доложивший о том, как Майкл нахамил ему в предварительном разговоре, а затем пообещал прилететь и всех сжечь к чертовой матери. Диспетчер хвастался, что испугался и поднял тревогу. Его расторопность позволила эвакуировать практически весь персонал.

Дальше Майкл уже не слушал. Ему и так все стало ясно. Документы подделаны, люди подкуплены, судье заплатили столько, что о старости можно не беспокоиться. На этом фоне красочный рассказ о зверском убийстве на Ста Харях развлек зрителей, но Майкла не взволновал.

Его двойник. Уму непостижимо, кто он такой и как ему удалось обмануть отца. Факт, что корабль тогда угнал именно он. Больше некому. Зная пароли или сам принцип доступа, при известных способностях можно переадресовать груз. Зачем? Дураку понятно – «третий изотоп» дорого стоит.

Но парень то ли следы плохо замел, то ли решил захапать еще больше – словом, он провел шикарную операцию подмены. Теперь все считают именно его настоящим сыном Железного Кутюрье, а Майкла – самозванцем. Хотя бы потому, что двойник первым догадался обвинить настоящего наследника в подставе. Знал бы Майкл о его существовании да опереди с иском в суд – за рещеткой в кабинке подсудимых оказался бы этот ублюдок. А Майкл набивал бы мозоли на заднице, сидя на деревянном – по традиции – стуле в ложе для «главных потерпевших». Может, рядом с отцом была бы та же блондинка.

Может быть.

Значит, Элла имела виды все-таки на него, думал он по дороге в «Вечное солнце». Замуж хотела за богатенького. И выскочила. Что ж, попутный ветер в попку дует. Тогда, на борту тюремного транспорта, Майкл еще лелеял какие-то надежды, составлял апелляции, мечтал, что рано или поздно двойник проколется – ну не может он знать всех семейных обычаев, неоткуда просто! Анализы крови при известной верткости еще можно купить, но не купишь деда, который самого себя подозревал в подставе и интригах. От дел он давно отошел, но за семьей следил. Все выяснится, и Майкл вернется домой, а потом и на Сигму-Таурус, к любимому делу.

Текло время, обман не раскрывался, Майкл привыкал к тюремной жизни и опускался все быстрее. А потом в какой-то момент посетило его черное озарение: ничего не изменится, и никто не восстановит истину. И свой офис на Сигме-Таурус он тоже не увидит.

Никогда.

Судя по хмурым лицам, ночью бодрствовал весь продол. Высказывать недовольство бригадиром не смели, зло вымешали на Киске. Его демонстративно толкали, наступали на ноги, кто-то заехал локтем в лицо. Пухлые губы Киски дрожали, небритые щеки намокли от слез. Ответить ударом на удар он не мог – затоптали бы, потому ограничивался немым укором во взгляде, а когда попадался на глаза Шанку, то умоляюще складывал ручонки. Шанк, естественно, не обращал на это внимания: ночью он не любовью занимался, как размечтался Киска, а просто брал свое и отрывался по полной программе. Может быть, уверив себя, что кувыркается с симпатичной шлюшкой из тауна.

Майкл тоже не выспался, но явное унижение Киски повышало тонус. Сам не мог сказать, отчего его так радуют невзгоды этого некогда гладенького, а сейчас порядком потасканного типчика. Рыбку ненавидеть недостойно, но Майкл все чаще ловил себя на мысли, что хочет удушить гада собственными руками. Просто так. Потому что противный. Как глист.

За завтраком Шанк подсел к Майклу и профессору. За ним потянулся и Киска, в нарушение всех традиций – рыбки ели в дальнем конце, у дверей, где сквозило и воняло гнилью из рукомоечной. Шанк молча встал и отвесил Киске полноценного пинка. Рыбка вскрикнул и поплелся на отведенное место с видом девственницы, обманутой в лучших чувствах.

– Майк, у тебя нет веревки? – спросил бригадир. Майкл вздрогнул, припомнив, как ночью щупал простыню.

– Или хотя бы кантика?

Прежде чем он отозвался, профессор вытащил из-под куртки свернутую бубликом узкую полоску ткани.

– Только вернуть я не смогу, – предупредил Шанк.

– Я понимаю, – кивнул профессор.

Майкл растерялся. Профессор сохранял отсутствующий вид, аккуратно поддевал вилкой синтетическую лапшу, отправлял ее в рот и равнодушно перетирал остатками зубов. Шанк пялился в миску, не притронувшись к пище. И выражение лица у него было… не ахти.

– Что у тебя? – уточнил Майкл.

– В карты проигрался. Сначала все, что было, потом на жизнь играли. Проиграл. Чтоб отыграться, поставил смерть. Сначала все хорошо, я даже жизнь отыграл, потом… В общем, я должен умереть. Прямо сегодня. Срок до обеда.

Майкл выругался вслух в нарушение неписаных законов. Дерьмо, подумал он, ну зачем я научил этого оболтуса?!

Сам он никогда не воспринимал карты иначе, чем способ убить время. И не ждал от окружающих иного отношения. Азарт, дикие проигрыши, самоубийства – это не для людей его круга. Вся беда в том, что в тюрьме планка сместилась, и он забыл предостеречь Шанка: не увлекайся.

За месяц не научишься играть профессионально, хоть ты тресни. Пусть даже они шлепали картами всякую свободную минуту, пусть даже Шанк оказался поразительно сметливым. Ему не хватало опыта. Майкл поддавался ему, бывало, только чтобы ободрить.

А через месяц Майкла отселили в камеру к профессору, Шанк «прописал» у себя Киску, а сам каждый день на вечерней прогулке бегал в Верхнюю Палату – играть.