Текст книги "Недетские истории"

История четвертая. ПРО СТИХИ

Тося очень любит бывать в гостях у тети Тани. Во-первых, потому, что она бывает здесь с младенчества, во-вторых, Таня ее искренне любит, а в-третьих (и это главное!), у Тани есть две дочки, с которыми Тося обожает общаться. Девочки старше моей, им скоро будет совсем не до малышни, но пока…

Дело было весной, на дворе еще лежал снег, но солнце припекало все сильнее, обещая скорые перемены. Мы с Татьяной и девочками сидели возле домашнего бассейна. Он был сделан недавно, в пристройке, и девочки почти все свое свободное время бултыхались в его довольно холодной воде. Антонину я плавать не пустила, а когда та заголосила от обиды, Татьяна притащила из кладовки нарядное белое платье, которое стало мало ее младшей дочери. Тосю быстро нарядили в это платье, поохали, как она в нем хороша, и девочка успокоилась. Она стала гордо вышагивать по краю бассейна, бережно поддерживая подол длинноватого наряда. Я с тревогой поглядывала на Тосю и просила ее отойти от края воды – не дай бог. Тося делала вид, что не слышит. Так продолжалось некоторое время, после чего мы с Татьяной выгоняли из бассейна Катю и Настю и отвлеклись на минутку… Раздался всплеск – Тося ушла под воду.

Дальнейшее я помню так, словно смотрю замедленную съемку: вот я поднимаюсь, вот шагаю к кромке воды, вот бросаюсь в воду. Мне кажется, что я двигаюсь страшно медленно, особенно в воде, кажется, что я никогда не дотянусь до девочки в белом платье, которая плавно-картинно опускается на дно. Наконец я хватаю Тоську за длинные волосы и рывком поднимаю ее голову над водой. В эту секунду я страшно боюсь, что она успела хлебнуть воды, а я не умею делать искусственное дыхание. Но появившаяся над водой голова сразу громко завопила, из чего следовало, что дочь отделалась испугом.

Пока я выжимала воду из свитера, Таня запихнула детей в крохотную сауну – греться. Через несколько минут, натянув на себя сухую майку, я подошла к стеклянной двери сауны и услышала, как моя маленькая дочь оживленно излагает Кате и Насте свою версию произошедшего: «А я как упаду, а под водой смотрю – мама плывет, а потом к-а-а-а-к схватит!!!» Тоська увлеченно размахивает руками и явно наслаждается тем, что оказалась в центре внимания, – девочки слушают открыв рот. Чуть позже, за чаем, я начала сочинять очередное стихотворение в духе «служил Гаврила хлебопеком»:

 
Тося плавать не умела,
И ее большое тело
В белом платье выходном
Опускалося на дно…
 

Все принимали посильное участие в стихосложении, заодно продолжалось обсуждение яркого происшествия, всплывали все новые детали. По ходу мы, совместными усилиями, прочитали Тосе лекцию об опасности вредничания и непослушания вблизи воды.

 
Тося вредная попалась,
в результате – искупалась!
А потом она девчонкам
Все рассказывала громко,
Как упала, как кричала,
Как маманя выручала,
Как тоскливо под водой
Плавать девочке одной…
Вывод ясен всем на свете:
У воды не стойте, дети!
 

Ну и так далее… Провожали нас уже довольно поздно, в тот холодный мартовский час, когда кажется, что зима еще не кончилась. Старшая, Катя, сказала на прощание:

– Тетя Света, а вы когда еще придете? С вами так прикольно!

Самый первый стишок о Тосе принес Кате пятерку на уроке по русскому языку. Им в школе велели написать небольшой юмористический рассказ, и девочка вспомнила мой стишок о совсем-совсем маленькой дочке:

 
Тося кушать не хотела,
Тося принялась за дело:
Хлеба в нос засунула,
В маму кашей плюнула,
Чай разлила по груди,
Лучше к ней не подходи!
Тося вовсе не сердита,
Просто нету аппетита!
 

Именно тогда я поняла, что девочке очень нравятся стихи и что она сама вскоре будет пытаться рифмовать. А еще, как всякому ребенку, Тосе очень нравятся рассказы про нее, любимую, особенно если смешные, да еще в стихах! Так и пошло-поехало. Прекрасно помню самое первое стихотворение, сочиненное Тосей. Ей еще не было трех лет, когда она выдала:

 
Мама снимет передачу,
чтобы денег принести,
Чтобы были молока
Полные копытца!
 

Не ищите рифму, обратите внимание на ритм и точный смысл сказанного!

Правда, именно тогда я впервые задумалась над тем, что Тоська очень уж рано начинает осознавать материальную основу мира… Через несколько месяцев Тоня, играя любимой игрушкой – мягким лисенком Шуриком, сочинила следующее:

 
Ах ты, глупая лисица,
Ты зачем украла пиццу?
Мне зарплаты не хватило,
Вот взяла и утащила!
 

Обратите внимание, кстати, что в то время ребенок еще не искал легких путей в виде глагольной рифмы, это будет позже. Иногда у Тоси получаются вполне философские вещички:

 
Топкое болото – дом для бегемота,
Но нам с тобой
Сидеть в нем – неохота!
 

Когда мы едем в машине, Тося просит играть с ней в «устные» игры – в слова, в загадки и в рифмы. В слова у нее получается уже очень хорошо, она легко выдает то, значение чего еще не вполне понимает: «шиномонтаж», «альбуцид», «пройдоха».

Уже неплохо получаются загадки, а вот рифма идет неровно, то получается, а то – мимо. Тоська злится, она понимает, что пока еще не может ухватить что-то главное, что не исчерпывается просто одинаковым окончанием строчек и более-менее внятным смыслом, она выспрашивает меня о стихах, просит объяснять снова и снова – в чем тут секрет? А я не могу ей описать природу таланта и объяснить, что настоящими поэтами становятся единицы.

Под Новый год получили поздравление от Андрея Орлова, которого Тоська по-свойски зовет Орлушей. Поздравление было явно написано за минуту и записано без помарок на подвернувшемся листке бумаги:

 
Дорогая девочка Тося,
Ты уже взрослая дама,
Так что летом и осенью
Слушайся, Тося, маму…
 

И далее в том же духе. Зная творчество Орлуши, я была немало удивлена этим детским стишком, авансом простив автору все будущие рифмованные хулигантства, а Тоська, почуяв настоящий стих, заставила меня перечитать его раз десять, пока я не взмолилась: «Читай сама, ты же умеешь!» Дочка сослалась на незнание прописных букв.

В стишках мы отражаем все заметные события Тоськиной жизни: ее любовь к сладкому:

 
Если меня хорошенько попросят,
Я расскажу вам про девочку Тосю.
Тося – обычный московский ребенок,
Сладкое есть обожает с пеленок.
 

…ее боязнь зубного врача:

 
Заходит с мамой барышня
К дантисту в кабинет,
А в нем приборы страшные
И Путина портрет,
А в центре место лобное,
У кресла врач стоит,
И бормашина злобная
В руке его гудит!..
 

На прошлый день рождения (первый юбилей – пять лет) в голову пришла идея сочинять стихотворное описание каждого года жизни – коротко о главном: чему научилась, где была, что видела. Так появилась «Бесконечная сказка», история с, надеюсь, долгим продолжением.

Отличать настоящее от пустяка Тося научилась очень рано. Помню, как в долгой дороге на дачу я рифмовала для Тоси всякие глупости на заданную тему. Наконец мне надоело, и, когда девочка велела сочинить стишок о кошке, я прочла ей из Хармса: «Несчастная кошка поранила лапу, сидит и не может ни шагу ступить». Тося выслушала, помолчала, а потом сказала: «А вот это хорошо, давай учить!»

А недавно мы с Тосей, намертво застряв в автомобильной пробке на Арбате, кое-как пристроили машину на обочине и пошли пешком по старым улочкам. Случайно вырулили к памятнику Булату Окуджаве. Я спросила у Тоси, знает ли она, кто это такой. «А как же, – ответила Тоня и громко запела, пугая прохожих: – Ах Арбат, мой Арбат!..»

История пятая. ОТ ДВУХ ДО ПЯТИ

Тося очень любит сладкое. Тося очень-очень любит сладкое. Нет таких слов, чтобы описать, как Тося любит сладкое. Она находит конфеты в любом уголке буфета, на любой полке, в любой коробке. Если, не дай бог, забыть кулек где-то на видном месте – будьте уверены, съест все до одной! Типичный диалог после такого события:

– Тося, ты умудрилась съесть целый кулек конфет! Тебе хоть стыдно???

– Сначала было стыдно, а потом не могла остановиться…

Однажды я застала Тосю, опустошавшую коробку конфет. В ярости схватила коробку и запихала на самую верхнюю полку.

– Вот, уберу подальше эту фигню! Тоська встает на цыпочки, подпрыгивает, пытаясь увидеть припрятанное.

– О-о-о, как высоко ты фигню положила!

– Тоня, сядь на место и подумай хорошенько над своим поведением!

Тоська сидит, картинно потупив глазки, и некоторое время молчит. Через несколько минут поворачивает ко мне свою хитрющую физиономию:

– Мамочка, ты даже не надейся, что я думаю…

Мне трудно всерьез ругать Тоську, поскольку я сама большая сладкоежка. Я только пытаюсь объяснить, что употребление большого количества конфет ведет к ожирению и к походу в зубоврачебный кабинет.

– Нет!!!

– Тогда не трескай столько сладостей! Вот тебе одна конфета, можешь съесть ее после обеда.

Девочка прячет угощение под салфетку, потом достает и перепрятывает под подушку, на которой сидит.

– Тося, зачем ты прячешь конфету? От кого?

– От себя, мамочка.

Стоматолог, у которого нам уже, к сожалению, приходилось бывать, вызывает у дочки ужас. Зато гипотетическая потеря красоты от неумеренного употребления сладкого пока всерьез не воспринимается. В своей красоте девочка уверена абсолютно. Лет в пять очень полюбила зеркала, и теперь это новая напасть: в лифте, в кафе, в гостях Тося находит зеркала и любуется своим отражением:

– Ах, какая я красивая, какая хорошая!

– С чего это ты взяла?

– Не знаю, мамочка, но мне сердце так подсказывает.

Время от времени я вхожу в русло обычной родительской демагогии:

– Если ты будешь только вертеться перед зеркалом и не будешь учиться читать и писать, то очень скоро люди скажут про тебя: «Красивая девочка, но дурочка…»

– Нет, мамочка, – дочка не раздумывала даже минуточку, – люди скажут так: «Какая красивая девочка, и ничего, что дурочка».

В пять лет мы поступили на подготовительное отделение в Гнесинку. Учителя дружно сказали, что у Тоси прекрасные способности, но нет никакой усидчивости, трудно привлечь ее внимание на уроках. Однажды милейший и терпеливейший преподаватель фортепиано рассказала, что Тося во время урока залезала под рояль, на рояль, скакала на одной ножке и даже выходила в коридор, когда ей этого почему-то захотелось. Обо всем этом рассказала няня, которая водила девочку на музыку.

– Тося, как ты себя ведешь? Тебя Зоя Михайловна ругала?

– Нет, не ругала.

– А что няня сказала?

– А что няня. Она тебя жалела. Впрочем, природные способности позволяют моей дочке без особых усилий осваивать все, что нужно: она очень рано выучила алфавит, потом стала читать, а затем и писать большими печатными буквами, путая, как положено, в какую сторону поворачивать «Ю» и куда вести перекладинку в «И». А еще Тоська левша и время от времени норовит написать слово справа налево.

– Доченька, надо писать наоборот: слева направо, вот так.

– Ах да. Мама, а ты книжку читаешь тоже слева направо?

– Да, конечно.

– И всегда так?

– Есть народы, которые и пишут и читают справа налево, то есть книги читают как будто от конца к началу. Например, у арабов.

– Везет им, с самого интересного начинают!

Уже сейчас меня пугает Тосина артистичность, ее желание быть на виду. Ей было года четыре, когда мы пришли на вполне взрослый спектакль, классический балет, где в массовых сценах танцевали, к Тонькиной зависти, девочки моей подруги Тани. Дочка вполне прилично отсидела первое отделение, но в антракте я решила уходить – поздно, да и устал ребенок. Но Тоня отказалась категорически, напомнив мне, что сейчас надо успеть забежать в буфет, съесть что-нибудь вкусненькое, а потом снова смотреть, как танцуют наши знакомые. Я пожала плечами и согласилась, а зря. К концу второго действия девочка уже еле сидела. Она вертелась, громко комментировала происходящее, пыталась походить перед сценой (мы сидели в первом ряду). Татьяна, видя мои мучения, взяла Тосю за кулисы. Минут через десять спектакль закончился, занавес закрылся и открылся вновь для поклона артистов. Раздались аплодисменты и хохот: на сцене, держа за руки исполнителей главных ролей, стояла Тося в съехавшей набок юбке. Артисты поклонились, девочка сделала то же. Солисты отбежали назад, чтобы вернуться на авансцену, при этом Тосю они норовили оставить сзади. Не получилось: девочка бойко проделала тот же маневр и даже умудрилась принять в руки один из букетов, которые протягивали артистам зрители. Снова упал и снова поднялся занавес. Тося уверенно стояла на своих маленьких ножках посреди сцены и раскланивалась на все четыре стороны. Зал взревел. Занавес поднимали еще несколько раз, я в отчаянии кричала: «Уходи!» Тоська щурилась, пытаясь понять, откуда слышит мой крик, но упорно продолжала торчать на сцене. Наконец занавес перестали поднимать, а я побежала к служебному выходу, поскольку встретить своих должна была там. Мимо проходили люди, смеясь, спрашивали: не моя ли девочка так освежила финальную сцену спектакля? Потом вышла Антонина с очень серьезной физиономией и сказала:

– Мама, ты слышала, как громко мне аплодировали?

– Доченька, а как ты думаешь, за что тебе аплодировали?

– Не знаю. Но ведь аплодировали!

Сцена ей с тех пор полюбилась. Недавно мы были на школьном празднике в лицее «Подмосковный». Учащиеся разных классов пели, танцевали и рассказывали стихи. Моя дочка приплясывала в проходе, подпевала знакомые песни, а в конце обернулась ко мне и, показывая рукой на сцену, спросила:

– Мама, а я, когда вырасту, ТАМ буду?

– Боюсь, что да…

История шестая. ИЛЬЯС

Они пришли в Останкино все втроем, хотя я приглашала только Хелен. Очевидно, им не хотелось расставаться даже ненадолго. Малыша они по очереди держали на руках, и было понятно, что он любим и что он это знает, чувствует. Восьмимесячный татарский мальчик Ильяс летел на свою новую родину – в Америку. Он родился в российской глубинке и был тут же оставлен молодой мамашей на попечение государства. Дело в том, что у ребенка оказался врожденный дефект: правая рука отсутствовала по локоть.

Его судьба была, казалось, предопределена: больница – дом ребенка – инвалидный дом или дом престарелых. Наши соотечественники практически не берут в свои семьи детей-инвалидов. Но вмешался случай: фотографии мальчика попались на глаза американцам, и они решили взять в свою семью еще одного ребенка. Первого, Сашу, они усыновили за год до этого.

Об этой истории я узнала случайно, накануне первого июня, Дня защиты детей. В программе «Герой дня» не очень-то принято было отмечать такие формальные праздники, но был тот тяжелый для работы период, когда не происходило ровным счетом ничего значимого, интересного, и мы с моими коллегами уже сломали голову, придумывая, кого бы позвать в эфир. Вот тут кто-то и вспомнил о детском дне и об американцах.

Это был 1998 год. Наши патриоты еще не придумали самоутверждаться за счет сирот, иностранцы еще не были злодеями, похищающими наших замечательных детей, для того чтобы замучить их на чужбине. Разговор был спокойным: о том, почему они решили взять в семью чужого ребенка, о том, какие трудности их ожидают… После эфира мы сфотографировались все вместе – на память.

Прошло несколько лет, и в Америке какие-то уроды убили ребенка, привезенного из России. Узнали мы об этом потому, что вся большая американская страна бурно переживала трагедию, журналисты давали подробные отчеты о ходе судебного разбирательства. В России это событие стало поводом для патриотической истерики и очень скоро привело к тому, что иностранное усыновление практически оказалось под запретом.

Именно тогда я вспомнила об Ильясе и стала искать его новую семью. Мне хотелось узнать, как они живут, все ли у них в порядке. Интернет – великое изобретение, и очень скоро я уже рассматривала фотографии, присланные мне из штата Коннектикут.

А в прошлом году я была у них в гостях. Небольшой дом без всяких излишеств, отсутствие заборов между соседями, газоны и цветы. Рядом с домом – детский городок, лестницы и качели. Первой от гаража ко мне, не торопясь, подошла собака по кличке Москва. Назвали ее так потому, что подобрали полуживую в нашей славной столице, собрали справки и вывезли в момент еще самого первого своего приезда в Россию, когда усыновляли маленького мальчика Сашу, двух лет, сильно отстающего в развитии.

Теперь Саше уже двенадцать, он лучший ученик в местной школе, и родители хотят поднапрячься и перевести его в другую, платную, более продвинутую школу. Еще Саша хорошо играет на пианино и занимается спортом. Здесь его зовут Алекс.

Ильясу почти девять лет, его зовут Илай, и он тоже хорошо учится, лазает по деревьям и играет на пианино. Я сначала подумала, что неправильно поняла Хелен, – как так играет на пианино? Но мальчик сел к инструменту и стал играть одной рукой. Играл он, ни много ни мало, бетховенскую «Оду к радости».

Мальчики совсем не говорят по-русски, но, если только захотят, родители найдут им учителя. Они никогда не скрывали от детей, что привезли их из России. Через год-другой они хотят показать им родину, приехать в Москву, где нашли Сашу, и в Тюмень, родной город Ильяса.

Я показала Хелен фотографии своей приемной дочери и сказала, что впервые счастливая мысль о возможности усыновления пришла в мою голову именно тогда, первого июня 98-го года, после встречи с американской семьей.

Потом, после встречи с семьей Ливайн, было еще несколько встреч и несколько историй, о которых мне стало известно и которые снова и снова возвращали меня к мысли о ребенке. Это были трагические или счастливые истории, случившиеся в разных российских городах. Я помню о них все эти годы и теперь хочу рассказать вам. Я ничего не придумывала, а только иногда меняла имена и мелкие детали.

История седьмая. СЕРЕЖА

Вылезать из-под одеяла не хотелось ужасно. Сережа свернулся в клубочек под тонким, изношенным одеялом и мысленно проделал путь до туалета. Этот путь он знал наизусть босыми ногами: сначала скользкий линолеум в комнате, потом скрипучий деревянный пол коридора, потом – холодный кафель… Можно, конечно, натянуть ботинки, но они еще явно не просохли после вечерней прогулки во дворе. Как же холодно.

Что такое настоящее лето, десятилетний Сережа узнал только в прошлом году. Две группы из его детского дома поехали на летние каникулы в далекую Испанию. Поездка превратилась в настоящее приключение: сначала автобусом из их маленького сибирского городка добирались до Томска, потом самолетом – в Москву, а уже оттуда – в Испанию. Никто из их группы в самолете ни разу в жизни не летал, никто не бывал в Москве. Впрочем, ее увидели только из окошка автобуса, пока переезжали из одного аэропорта в другой. Название испанского города, в который они летели, Сережа запомнить не сумел, хотя и старался. Да что с него взять… Мальчик помнил разговор воспитателей, случайно услышанный весной: говорили, что он не справляется с учебной программой, что опять оставлять его на второй год бессмысленно, что очень уж серьезное отставание в развитии. Сережа все про себя понимал, он даже говорил плохо, словно спотыкаясь на каждом слове, и стеснялся себя самого очень.

Так вот, что такое лето, он узнал в Испании: это яркое-яркое солнце, синее-синее небо и огромное соленое море, меняющее цвет в течение длинного жаркого дня – от сине-голубого по утрам до темно-зеленого вечером. А еще в этой летней стране были понастроены белые дома, вокруг них росли пальмы и цветы и… никаких комаров!

Детей разобрали по семьям. Воспитатели говорили, как надо вести себя в гостях, и если что-то непонятно или не нравится – сразу дать знать им или переводчику. Сережу взяли к себе Изабель и Карлос. Пару дней промучившись с их именами, он стал звать их тетя Лиза и дядя Коля, они не возражали. Сначала испанцы показались Сереже старыми и странными: говорили всегда очень громко, без конца смеялись, размахивали руками, пытаясь что-то объяснить. Но вскоре мальчик понял, что впервые в жизни кому-то всерьез интересно знать, чего он хочет. Впервые взрослые пытались сделать для него что-то хорошее. Сережа часами плавал с ними в море и в бассейне возле дома (бывает же!), ездил на велосипеде, ходил в диковинный громадный магазин, уплетал разные вкусности за столом по вечерам, когда собирались гости. Дядя Коля даже разрешил как-то посидеть за рулем его машины, проехать метров пятьсот дороги.

Как ни странно, проблем с общением почти что и не было: сначала объяснялись с помощью жестов и нескольких русских слов, которые испанская семья специально выучила, ожидая детей. Потом оказалось, что Сережа понимает простые фразы, обращенные к нему, потом научился произносить отдельные слова. Каждое новое слово сопровождалось таким взрывом эмоций и неподдельного восхищения, что Сережка из кожи вон лез, чтобы еще и еще раз добиться этой похвалы.

К концу лета пустой прямой участок дороги тоже был освоен: Сережа уверенно проезжал на машине от дома до развилки, нажимал на педали, крутил руль. Папа говорил, что в следующий приезд Сергей станет заправским водителем. Это так получилось случайно, что испанское слово «папа» мальчик выучил одним из первых. Как быстро прошло лето!

Изабель и Карлос не обманули: они собрали документы и приехали в маленький сибирский городок с просьбой отдать им на воспитание русского мальчика Сережу, такого умного и доброго. Это, конечно, легко сказать: собрали документы и приехали; на самом деле и с документами было долго и тяжело, и до конкретного полюбившегося мальчика добраться было непросто. Но – добрались. Была уже глубокая осень, почти зима. Если бы они приехали немного раньше или уж задержались. В маленьком сибирском городке должны были выбирать мэра.

Собственно, мэром намеревался остаться тот самый человек, что занимал этот пост и раньше. Конкуренция была невелика, но бывший – будущий мэр так надоел всему населению городка, что игнорировать предвыборную кампанию ему было никак нельзя. К несчастью, свежие обещания в мэрскую голову не приходили, а полезных дел он уже давно не делал.

Идею подала заместитель по социальным вопросам, которая, разговаривая с кем-то в коридоре, громко возмущалась поведением неведомых испанцев, приехавших в городок усыновлять десятилетнего русского мальчика. Заместительница была дамой политизированной, телевизор смотрела и горячо поддерживала патриотические идеи, которые высказывали женщины с депутатскими значками, борцы против международного усыновления. Заместительница даже прическу себе сделала такую, как у них, и с особым выражением говорила при каждом удобном случае: «Дети – это наш стратегический запас!» До этой осени развернуться было негде: иностранцы не приезжали в их дальнюю даль, никто не покушался на обитателей местного детского дома. Как вдруг…

Воспитатели детского дома были удивлены тем, как изменился Сережа: он стал хорошо говорить, старался лучше учиться, часто улыбался. А еще – он постоянно рассказывал о жизни в Испании, где всегда лето, о его семье. Сначала взрослые пытались осторожно привести его в чувство, мол, не стоит так уж много вспоминать об этих людях. Было и прошло, спасибо, что так хорошо принимали в гостях. Но потом Сережа стал получать письма. Короткие, написанные с помощью кого-то из русских знакомых, обязательно с фотографиями, – они заставили поверить в Сережины рассказы. Эти письма читали все вместе, и дети, и воспитатели, рассматривали фотографии и по сотому разу слушали рассказы мальчика о жизни в далекой стране.

Изабель и Карлоса в детском доме встречали как родных. Никто уже не сомневался в том, что случилось чудо: Сережа действительно нашел родителей. Десятилетний мальчик с диагнозом «отставание в развитии», живущий в детдоме маленького сибирского городка, практически не имел шансов попасть в семью, но ведь случилось. Скоро должен был состояться суд, на котором испанцы должны были получить право забрать с собой Сережу и воспитывать его как своего сына.

Мэр городка развернул патриотическую кампанию под лозунгом «Не отдадим иностранцам наших детей». Вместе со своей заместительницей он выступал на радио и местном телевидении, давал интервью газетам, где живописал ужасы жизни русских детей на чужбине, напоминал о случаях гибели малышей в Америке, намекал на то, что детей могут «разбирать на органы». Очень кстати пришелся документальный фильм, показанный по одному из центральных каналов. Из фильма выходило, что детей за границу забирают исключительно с целью ослабить нашу родину и ничего, кроме издевательств, мучений и смерти, их там не ждет. Население городка пришло в негодование, никакие призывы отдельных интеллигентов посмотреть на факты внимательней не подействовали. Это был звездный час мэра, редкая удача в жизни любого политика: совпадение общественного мнения с пафосом его выступлений.

Испанцы пытались сопротивляться. Они доказывали в суде, что в России в течение десяти лет Сережкиной жизни никто не пожелал взять его в свою семью, что детство бывает один раз, что каждый ребенок имеет право на счастье. Заместитель по социальным вопросам в считанные дни нашла мальчику отечественного усыновителя – местный батюшка, отец многочисленного семейства, согласился взять к себе еще одного ребенка. Ему и присудили Сережу. На заседание суда пришло много журналистов, были и воспитатели детского дома, и простые жители городка. Сережа все время старался держаться поближе к Изабель и Карлосу, он не очень хорошо понимал, о чем говорят взрослые в этой большой комнате, но чувствовал: что-то не так, его почему-то не хотят отпустить к его родителям. Потом человек в темной одежде прекратил читать по бумажке и ударил деревянным молотком. Страшно закричала мама, отец что-то громко говорил по-испански, уже не обращая внимания на переводчика…

Конечно, получилось некрасиво. Еще и телевидение снимало. Этот мальчик никак не хотел отходить от иностранцев, орал, дрался. И они тоже трагедию ломали – рыдания, обнимания. Но ничего, ребенок еще глупый, не понимает сейчас, потом поймет, что только на родине жить хорошо. Заместительница даже вспомнила старую поговорку и очень удачно ввернула ее в очередном интервью, начисто срезав нервную журналистку, которая все пыталась давить на жалость: «Где родился, там и сгодился!».

Сережу поселили в доме священника местной церкви. Семья была большая, многодетная, помещений не хватало. Спать мальчику пришлось в маленькой комнате, где доживала свой век парализованная мать главы семейства. Старуха стонала, иногда, когда не успевали уследить, ходила под себя, и никакие уборки и смены белья не могли уже выветрить этот многолетний тяжелый запах медленно умирающего тела. Сережа не мог спать, скандалил, устраивал истерики, но это ничего не меняло. Взрослые терпели его выходки и молились, дети старались не замечать. Однажды он ножом изрезал диван в большой комнате и попытался убежать из дома, но на дворе была зима, холод, пришлось вернуться. Сережу отправили к врачам проверять психику, его напичкали какими-то таблетками и вернули усыновителям.

Испанцы, проиграв все суды, взяли на воспитание другого мальчика из другого города, но упорно продолжали писать в Сережин детский дом, умоляя воспитателей сообщать им о его жизни. Они писали, что приедут за Сергеем, как только появится хоть какая-нибудь возможность изменить ситуацию, они говорили, что готовят обращение в европейские инстанции, защищающие права ребенка… Воспитатели иногда отвечали на письма, но очень коротко и скупо: мол, все нормально, за мальчика не беспокойтесь. А весной и вовсе писать перестали. Зачем расстраивать хороших людей?

Все равно ничего не изменить. Да и как сообщить, что тело Сережи нашли в обводном городском канале. Что произошло – кто ж теперь разберет? Было очень холодно, даром что весна, мальчик в очередной раз убежал из дома, мог замерзнуть и свалиться в воду, могли толкнуть хулиганы. Но жители городка не верили в официальную версию, люди говорили, что Сережа сам бросился в воду, плохо ему жилось, тосковал очень. Мальчика жалели, качали головами, собираясь возле домов или обсуждая страшную новость в автобусах.

Кстати, выборы в городке состоялись еще зимой. Явка была хорошей, уверенную победу одержал мэр.