Текст книги "Невеста колдуна"

Глава 6
УБИТЬ ДВУХ ЗАЙЦЕВ

– То, что случилось за сегодняшний день, заставило меня, наконец, посмотреть на все другими глазами. Поэтому я взял сына – я боялся оставить его одного – и, проконсультировавшись со знающими людьми, отправился к вам, – сказал Листовский в наступившей тишине.

Я смотрела на него, глупо хлопая глазами. Встречи с Кириллом самой по себе было достаточно, чтобы выбить из колеи и более хладнокровную девицу, чем я, а уж сообщение о том, что предмет моей вечной любви длиной в целое лето, случившейся двенадцать лет назад, может вот—вот лишиться жизни, доконало меня окончательно.

Внезапно бледное лицо Листовского побелело еще больше, нос заострился, светлые глаза помутнели, словно в воду плеснули молока. Он пошатнулся и упал бы, если бы стоявшие рядом Себастьян и Даниель не поддержали его.

Тут же подлетел и прямоугольный, в руках у которого, как по мановению волшебной палочки, появились несколько бело—голубых капсул и фляжка. Открыв капсулы, он немедленно высыпал их содержимое Листовскому на язык и приложил к бескровным губам хлебного короля горлышко фляжки. Тот сделал несколько тяжелых глотков, и взгляд его немного прояснился.

– Может, нам стоит отложить разговор? – начал было Себастьян, но Листовский резко оборвал его:

– Нет! Разве вы не поняли до сих пор, что медлить нельзя?

– Хорошо, – хладнокровно кивнул Себастьян. – В таком случае пройдемте ко мне – вы приляжете на диван и расскажете все, что хотите.

– Я с вами, – сказал Кирилл.

Себастьян вопросительно посмотрел на Листовского. Тот покачал головой.

– Сожалею, – Себастьян пожал плечами, – но нам придется обойтись без вашего присутствия.

Мне показалось, что в его последних словах прозвучало нечто вроде злорадства.

– Пап! – воскликнул Кирилл возмущенно.

– Ты не считаешь нужным слушать мои советы, а я не считаю нужным посвящать тебя в свои дела, – ответил Листовский все еще слабым после приступа голосом.

– Послушай, но это же, черт побери, касается меня!

– Ты не желаешь заботиться о собственной жизни, значит, это мое дело, и ты к этому никакого отношения не имеешь. Если ты понадобишься, мы тебя позовем.

– Ладно, Кирилл, – примирительно сказала я. – Мы пока посидим тут, в приемной.

Себастьян улыбнулся нежнейшей из своих улыбок:

– Мне очень жаль, но и это вряд ли возможно. Мне необходимо, чтобы ты присутствовала при нашем с господином Листовским разговоре. Если ты, конечно, не возражаешь…

Я возразила бы, и даже с большим удовольствием, но вовремя спохватилась. Если Кириллу угрожает опасность, то я просто обязана узнать обо всем как можно подробнее. А с самим Кириллом я поговорить еще успею – и не в такой официальной обстановке, не говоря уже об отсутствии совершенно ненужных посторонних глаз и ушей. Поэтому я покорно кивнула, к удивлению Себастьяна, приготовившегося, очевидно, к очередной перепалке. Впрочем, удивление, подобно некоему компрометирующему документу, было мгновенно скомкано и спрятано, и, после того, как Надя снисходительно согласилась приготовить чай и кофе, мы, оставив в приемной Кирилла с водителем, прошли в кабинет Себастьяна, где Листовский начал наконец свой рассказ:

– Все началось в июне, когда Кирилл приехал на каникулы из Кембриджа…

Ого! – хотела сказать я, но не сказала. Чему удивляться – дети королей и учатся как короли. Другое дело, что вихрастый парнишка в клетчатой рубашке и линялых шортах, с которым мы пили на спор фруктовый кефир в столовой – в кого больше влезет, а потом, скрючившись, бежали в медпункт, вместо того чтобы, как собирались, идти на лагерную дискотеку, – этот вихрастый парнишка никак не совмещался в моем сознании с хлебным принцем, учащимся за границей и передвигающемся по городу не иначе, как в сопровождении телохранителя.

Пока я размышляла таким образом, Листовский продолжал рассказывать.

Через неделю после возвращения домой Кирилл заболел. Однажды вечером, сидя за ужином, он внезапно побагровел и, задыхаясь, начал раздирать ногтями кожу на груди. По экстренному вызову немедленно примчался крохотный синий автомобильчик «Форд– Фокус», принадлежащий известной московской клинике. Врач осмотрел Кирилла, сделал укол, и наследнику хлебной короны стало лучше. Диагноз оказался банален: аллергия, а виновницей приступа сочли клубнику, точнее, неумеренное ее количество, съеденное Кириллом за день.

– Теперь я уверен, что причина была не в аллергии! Кирилл всегда ел клубнику помногу, и никогда с ним такого не случалось!

По лицам ангелов было видно, что хлебный король их не убедил.

– В чем же было дело, по вашему мнению? – с трудом скрывая скепсис, поинтересовался Себастьян.

– Мальчику добавили в пищу какой—нибудь сильный синтетический аллерген. Впрочем, я в этом мало разбираюсь. Но в том, что это было не случайно, я уверен.

Ангелы переглянулись.

– Потом случилось это происшествие в старом доме…

– Так– так. – Даниель немного оживился. – Поподробней, пожалуйста.

Оказывается, этой весной Листовский приобрел в собственность полуразвалившуюся подмосковную усадьбу. Усадьба находится в паре километров от дачного поселка, где хлебный король с семейством уже не один год арендовал дом, принадлежавший потомкам какого—то профессора. Впрочем, все дачи в поселке некогда принадлежали профессорам и различной яркости светилам науки. Теперь светила частью повымерли, частью обеднели, лишившись щедрой когда—то государственной помощи, и население поселка стало куда более пестрым. Настолько пестрым, что Листовский, некогда выбравший это место за красоту природы и интеллигентность местной публики, решил переменить обстановку и приступил к выполнению своего решения весьма нестандартными методами. Вместо того чтобы, доведя до белого каления, умственного истощения и нервного срыва целый штат архитекторов и дизайнеров, возвести современный дворец с соответствующим духу времени количеством санузлов, лифтов, бассейнов и сверхсекретных сигнализационных систем, Листовский получил в свое полное распоряжение живописно заросшие мхом, крапивой и бурьяном руины и принялся их реставрировать, не жалея ни сил, ни средств. Когда он сообщил нам, как бы в скобках, что постройка нового дома обошлась бы ему раз в десять дешевле, чем ремонт старого, я еле удержалась, чтобы не хмыкнуть. Вместо этого я только тихонько шмыгнула носом и заработала неодобрительный взгляд Себастьяна.

Ремонт, как известно, требует не только денег, но и времени, и даже если денег очень много, сделать ремонт мгновенно почему—то никогда и никому еще не удавалось. По этой причине поселиться в обновленной усадьбе нынешним летом Листовскому не удалось. Единственное, чем оставалось довольствоваться, – навещать свое новое приобретение и наблюдать за ходом ремонтных работ. Иногда Листовский брал с собой Кирилла. Как—то раз, бродя по залам дворца, запорошенным известковой пылью и загроможденным всяческими стройматериалами и инструментами, отец и сын потеряли друг друга из виду. Вдруг Листовский – старший услышал страшный грохот и кинулся в ту сторону, откуда он доносился.

Кирилл чудом остался в живых. Обвалившаяся балка пролетела буквально в нескольких миллиметрах от его плеча. Еще немного – и он в лучшем случае на всю жизнь остался бы калекой.

– Наверху кто—нибудь был? – спросил Даниель.

Листовский покачал головой:

– Мы никого не нашли.

– А Кирилл? Он никого не видел? Или, может быть, что—нибудь слышал?

– Он уверяет, что ничего подозрительного не было. Кажется, он считает, что я свихнулся. Говорит, что я давно не отдыхал, поэтому мне мерещится всякая чепуха. Но я—то знаю, что это не чепуха!

– А вы действительно давно не отдыхали? – как бы между прочим спросил Себастьян.

– Это не имеет отношения к делу, – холодно ответил Листовский. – Ваша задача как раз в том и состоит, чтобы выяснить, случайны ли все эти события. Можете мне поверить – я первый, кто заинтересован в том, чтобы все эти опасности существовали только в моем воображении. Если это действительно так, я немедленно отправлюсь с сыном на пару недель в Швейцарию – он будет кататься на лыжах, а я штопать нервную систему. Но пока что мне ничего не ясно. И вы меня не дослушали – надеюсь, это единичный промах, а не обычный стиль вашей… м—м… организации.

Даниель и Себастьян молча проглотили нелестное высказывание, а Листовский продолжал.

Позавчера, то есть в прошлую субботу, Листовский – младший отправился купаться на озеро с двоюродным братом и компанией приятелей из дачного поселка – пока не отреставрировали усадьбу, Листовские продолжали арендовать все тот же профессорский дом. Скинули на берегу одежду, гурьбой забежали в воду, поплыли наперегонки. И вдруг Кирилл с головой ушел под воду. Ребята не сразу поняли, что произошло, и кинулись на помощь только после того, как голова Кирилла снова появилась на поверхности, и над водой пронесся сдавленный крик. К счастью, друзья не успели уплыть далеко и подоспели как раз вовремя. Кирилла вытащили на берег и откачали. Скрыть происшествие от Листовского не удалось, хотя Кирилл и пытался – местные сплетницы разболтали все домработнице, а уж та немедленно сообщила все хозяину. Когда отец стал расспрашивать Кирилла о случае на озере, тот неохотно рассказал, что чуть не утонул из—за судороги в ноге.

– Я не верю в эту судорогу. Мне кажется, кто—то пытался затащить его под воду.

Себастьян и Даниель переглянулись. Это не осталось незамеченным. Листовский нахмурился.

– Я понимаю, что мои слова звучат дико. Судорога в ноге – не такая редкость, а затаскивать человека под воду – процедура не самая простая. Но взгляните на это.

Он полез в карман рубашки и протянул нам на ладони то, что достал, – православный серебряный нагрудный крестик на оборванной цепочке. Когда—то на каждом из его концов было по маленькому фианиту, но сейчас их осталось только три – одного, с правой стороны, недоставало.

– Домработница нашла это в комнате Кирилла. Он сказал мне, что, когда ребята достали его из воды, это было зажато у него в кулаке.

– Может, это крестик кого—нибудь из спасавших? – спросил Даниель.

– Нет. Я спрашивал всех и вижу, вы все еще не очень верите мне. Хорошо, расскажу о главном. О том, что случилось сегодня…

Три часа назад, когда Кирилл вышел из подъезда своего дома – с недавних пор они с отцом живут отдельно, – на него едва не наехал вылетевший неизвестно откуда на огромной скорости грузовик. Спасла Кирилла молниеносная реакция и ловкий прыжок – судя по словам Листовского, наследник хлебного трона занимался всеми мыслимыми и немыслимыми видами спорта, включая карате и кэндо. Что за кэндо такое, я понятия не имела; впоследствии выяснилось, что это одна из разновидностей японского боя на мечах, и Кирилл еще больше вырос в моих газах. Грузовик умчался, а Кирилл, унимая дрожь в руках и ногах, вернулся к себе и позвонил Листовскому – старшему, который немедленно бросил все дела и примчался к сыну. Затратив некоторое время на телефонные разговоры, и препирательства друг с другом, семейство Листовских в сопровождении личной охраны погрузилось в уже упоминавшийся на этих страницах черный джип и отправилось по адресу нашего агентства, полученному из компетентных источников.

– Он запомнил номер? – спросил Даниель.

– Нет, конечно. Он запомнил, что грузовик был весь перепачкан засохшей грязью. Так что вряд ли он смог бы разглядеть номер, даже если б захотел.

– У него есть враги? – Даниель слегка наклонился вперед.

– Не думаю. – Листовский покачал головой. – Не думаю, что у него есть враги, но, даже если и есть, не думаю, что это они.

– Кто же тогда?

– Мои враги.

– Но для чего вашим врагам убивать вашего сына? Извините за грубость, но ваши враги должны пытаться убить вас.

Листовский усмехнулся:

– Зачем пилить дерево, которое и без того настолько сгнило, что скоро упадет само?

– Что вы хотите этим сказать? – Листовский опустил глаза на кончики своих ботинок и негромко произнес:

– Я очень болен. Неизлечимо. Смертельно… Врачи дают мне максимум полгода. Конечно, мы сделали все возможное, чтобы информация о состоянии моего здоровья не вышла за пределы круга лиц, которым я доверяю, моих близких. Но я не строю иллюзий. Тот, кому выгодно знать о моей болезни, давно обо всем осведомлен. И, как видите, не сидит, сложа руки…

Кирилл – единственный человек, жизнью которого я дорожу. И мой единственный наследник. К сожалению, мне не удается заставить его быть осторожным. Он не верит в то, что ему грозит настоящая опасность. Говорит, что не желает всю жизнь прятаться у меня под крылом, что я хочу сделать из него слюнтяя и труса. Он не понимает… если с ним что—нибудь случится, я… Не хочу говорить об этом. Надеюсь, вы сами все понимаете. Убив моего сына, те, кому нужны мои деньги, убивают сразу двоих – меня и его.

– Двух зайцев одним выстрелом, – пробормотала я.

Глава 7
РАЗГОВОР В ДВА ГОЛОСА

– Все пропало! Все пропало! – кричал мужской голос сквозь помехи в телефонной трубке. Грохот и несвязные возгласы, отчетливо слышные даже сквозь треск в динамике, говорили о том, что звонят из уличного таксофона.

– Прекрати орать! У меня от тебя в ухе звенит. Что случилось? – холодно ответил женский голос.

– Ничего! Вообще ничего! Ничего не вышло!

– Ну, это было и так ясно по твоим диким воплям. Перестань психовать. Рассказывай.

– Нечего рассказывать! Этот кретин не сумел его сбить!

– Действительно кретин… Ну ладно, ничего не поделаешь. Что еще?

– Я пока больше ничего не знаю. Ни его, ни Папы нигде нет, а по сотовому я звонить боюсь. Может, они уже в милиции?

– Только не надо паниковать раньше времени. Даже если и в милиции – это не страшно. Хлеб ментов – дураки и уголовники. А мы с тобой ни к тем, ни к другим не относимся. Плохо то, что они теперь будут настороже. Но про нас с тобой никто на свете не подумает. Что с грузовиком?

– Этот придурок не хочет его топить. Говорит зачем, если на нем никаких следов от удара нет.

– Правильно. Пусть только вымоет его как следует.

– А деньги?

– Дашь ему половину. С заданием он не справился.

– Так, может, совсем не давать?

– Ты хочешь, чтобы он обозлился и выдал нас? Причем не милиции, а сразу Папе, за хорошее вознаграждение? Дашь ему половину и объяснишь, почему так мало, и скажешь, что для него еще будет работа. Пока он будет надеяться, что получит от нас еще что—нибудь, он будет молчать.

– А потом?

– Суп с котом. Потом видно будет.

– А что мне теперь делать?

– Ничего. Подождем несколько часов. Надо осмотреться, все выяснить, оценить обстановку. Когда будет все ясно, сделаем еще одну попытку. Вариантов много. Я пока не знаю только, какой из них выбрать.

Глава 8
ГЕРОЙ И СЕРДЦЕЕД

Внезапно дверь в кабинет Себастьяна с грохотом распахнулась, и на пороге возник прямоугольный. Листовский вскочил с дивана:

– Что?

– Он сбежал! – уныло сообщил потомок Собакевича.

Из—за его плеча показалось ехидное лицо Нади.

– Спортсмен! – сообщила она и почему—то таинственно подмигнула мне. – Вылез из окна туалета и свалил!

Тут же начался переполох – хлебный король не нашел ничего лучшего, как насесть с руганью на своего помощника, прямоугольный вяло оправдывался, ангелы принялись укрощать орущего клиента, которого в эту минуту сложно было заподозрить в том, что он стоит одной ногой в могиле… Воспользовавшись неразберихой, я выскользнула из кабинета. И немедленно была поймана за руку Надей.

– Тебе записка! – заговорщически сообщила она.

Развернув сложенный вчетверо листок из Надиного линованного блокнота, я прочла:

«Не обращай внимания на отца, у него легкий бзик на почве безопасности. Сидеть взаперти и трястись за свою жизнь я не собираюсь. Но если ты согласна стать моим телохранителем, приходи к памятнику Блока к шести вечера. Кирилл. P.S. Рыжая, тебе кто—нибудь говорил, что ты ужасно, ужасно красивая? »

Надя, не обремененная избытком хороших манер, ознакомилась с содержимым записки, заглядывая мне через плечо, и радостно захихикала:

– Вот и замечательно! Совместишь приятное с полезным! – и в ответ на мой недоуменный взгляд пояснила: – Любовное свидание и рабочие обязанности! И заодно проучишь Себастьяна! А то эти двое совсем обнаглели. Сначала говорят про какое—то недоразумение, потом про нервный срыв у Даниеля. Врут и темнят беспрерывно и еще надеются, что им все сойдет с рук. Раз они такие таинственные, пусть получают! У них свои дела, у нас тоже. И учти, если ты не пойдешь на свидание к этому красавчику, я с тобой больше не разговариваю!

Произнося эту пламенную речь, Надя так размахивала руками, что мне, во избежание травм и увечий, пришлось отодвинуться от нее подальше. Тем временем громогласная беседа в кабинете сменила направление. Я прислушалась.

Листовский настаивал на необходимости всем вместе незамедлительно броситься на поиски его блудного сына. Себастьян возражал, пытаясь как можно деликатнее объяснить хлебному королю, что ставить на уши весь город из—за одного бестолкового шалопая – напрасная трата сил и времени. После очередной порции препирательств, совещающиеся стороны пришли к решению, более или менее устроившему всех. Листовский отправляет своих людей на поиски Кирилла, а сам со своим помощником садится писать список тех, кому по какой—либо причине доставил бы большую радость и облегчение вид присыпанной свежей землей могилы и новенький обелиск с выбитыми на нем именами семейства Листовских. Себастьян с Даниелем тем временем начнут свое расследование. Когда список будет готов, а Кирилл найден, придет время для новой встречи и нового разговора.

Слушая, я в задумчивости кусала нижнюю губу. Природное легкомыслие боролось во мне с чувством долга. С одной стороны, мне не хотелось выдавать Кирилла и к тому же лишать себя романтического вечера. С другой, Листовский как – никак – клиент детективного агентства, в котором я худо—бедно работаю и, что ни говори, регулярно получаю довольно неплохую зарплату, так что, скрывая свои сведения, я подкладываю большую свинью и клиенту, и начальству. Но, если хорошенько подумать, начальство само недавно подложило мне не просто свинью, а целого кабана – и даже не поморщилось, следовательно, отвечая ветчиной на ветчину, я могу не страдать от угрызений совести. А с клиентом мы поступим по—джентльменски – уговорим Кирилла выйти из подполья. Вот и славно!

– Слушай, если ты и дальше будешь тут стоять как истукан, тебя припрягут как лошадь в посевную! – Заинтригованная такими сельскохозяйственными познаниями, я уставилась на шипящую Надю, которой для сходства с коброй не хватало только ядовитых зубов. – И не видать тебе никакого свидания! Дуй отсюда! Быстро!

И я дунула. Растворилась в воздухе, как истинная фея, так что, когда серьезные дяденьки вышли из кабинета, мой уже и след простыл.

Домой я, разумеется, не поехала, зная способности любимого начальства возникать, словно из—под земли и звонить не только по телефону, но и по любым пригодным и непригодным для этого электроприборам – больше всего на свете я боялась однажды утром открыть холодильник и услышать из морозилки голос Себастьяна. Перспектива скитаться по раскаленным добела пыльным московским тротуарам, вдыхая бензиновую гарь и обливаясь липким потом, меня тоже не привлекала. Поэтому я выбрала разумный, хотя и не слишком дешевый вариант – купила себе билет в кино. На последний ряд, чтобы, если фильм окажется не слишком интересным, а ослабленный работой в детективном агентстве организм потребует отдыха, можно было бы спокойно вздремнуть. Мягкие кресла, кондиционированный воздух и пакетик сногсшибательно воняющей воздушной кукурузы – что еще нужно для счастья скромной прогульщице и тунеядке, совершенно потерявшей стыд и совесть, а также изрядное количество моральных принципов и нужных вещей, причем уже давно?

Действуя в соответствии с вышеописанным планом, я купила билет, выстояв небольшую очередь в фойе кинотеатра, обзавелась внушительных размеров стаканом с кукурузой и, заняв свое место в последнем ряду, приготовилась наслаждаться покоем и одиночеством. И вот тут—то зловредная судьба и приготовила мне довольно мерзкий сюрприз.

За несколько минут до начала сеанса справа от меня послышались голоса и смех – если, конечно, можно назвать этим словом оглушительное ржание и повизгивание. Предчувствуя недоброе, я повернулась, интересуясь источниками этих звуков.

Через несколько кресел от меня на последний ряд уселась компания из трех юношей в надвинутых на самые брови трикотажных шапках. За стенами кинотеатра от жары плавился асфальт, и целесообразность такого утепления головы, представлялась по меньшей мере сомнительной. Впрочем, на месте этих в высшей степени привлекательных молодых людей я бы натянула шапки до самого подбородка – смотреть более пяти минут на эти миловидные физиономии, обильно усыпанные яркими и крупными прыщами, без непоправимого ущерба ни психики было невозможно.

Один из компании, черную футболку которого украшала забористая английская матерщина, – сидевший ко мне ближе остальных – немедленно задрал ноги в джинсах– мешках на спинку впередистоящего кресла, демонстрируя окружающим свои пыльные ботинки на толстенной тракторной подошве. И, самодовольно оглядевшись по сторонам, встретился со мной глазами.

Очевидно, теплые чувства к этому великолепному представителю фауны (или флоры?) читались в моем взгляде слишком отчетливо, потому что, прежде чем я успела отвернуться и предусмотрительно окаменеть лицом, прелестное дитя гнусно гоготнуло, оскалив в глумливой усмешке прокуренные зубы, вытянуло левую руку в моем направлении и продемонстрировало мне вытянутый вверх средний палец. К счастью, в это время засветился экран, и внимание дружелюбного юноши и его приятелей переключилось на него.

Однако покой мой долго не продлился. Сидеть беззвучно и неподвижно мои соседи явно не умели. В скором времени счастливый смех и остроумные комментарии («Во, телка улетная, приколись, Серый!») понеслись над залом, перекрывая раздающийся из динамиков хваленый стереозвук «Dolby Surround».

Кукуруза стала мне поперек горла, и совсем не оттого, что ее нечем было запить. Смотреть фильм мешали идиотские вопли. Расслабиться же и подавно не получалось – мое кресло вместе со всем последним рядом ходило ходуном, поскольку бабуины – соседи периодически развлекались чем—то средним между салочками и дружеской потасовкой. Во мне боролись два противоположных желания. Первое, более сильное – успокоить приматов, отдубасив их рюкзаком, – пришлось сразу отбросить как несбыточное. Второе – плюнуть на деньги и сбежать из кинотеатра – также было отклонено по причине банальной жадности. Как оказалось, жадность – плохой советчик.

Финальные титры фильма вызвали у меня глубокий вздох счастья и облегчения. Закинув за плечо рюкзак, я энергично ринулась к одной из спасительных зелененьких табличек с надписью «Выход», предусмотрительно повернув влево, чтобы не пересечься с порядком утомившими меня за два с половиной часа человекообразными ошибками природы.

Однако не прошла я и двадцати метров по раскаленному тротуару, как сзади послышался топот, переходящий в шарканье, и гнусавый голос подленько пропел:

– Деушк, а деушк!

Увы, не было сомнений, что обращаются ко мне. И не нужно было оборачиваться, чтобы узнать, кто обращается.

Обычно в таких случаях хорошо работает симуляция глухонемоты, сочетаемая с предельным ускорением шага. Стараясь не обращать внимания на холод в желудке и крупные капли пота на спине, я сделала попытку оторваться от моих преследователей.

Не тут—то было. Шарканье ускорилось, и в мою руку повыше локтя больно вцепились чьи—то пальцы. Затем меня сильно дернули назад, разворачивая вокруг собственной оси.

– Ну, че, метелка, – криво усмехнулся мой приятель с заморской ненормативной лексикой на груди, – знакомиться будем или как?

– Или как… – пискнула я.

– Да ладно те, че ломаешься? Настоящих мужиков никогда не видела? – вступил самый прыщавый из всей компании. – Ниче, мы тебе щас все расскажем, все покажем…

Новый взрыв хохота. Нет, я ошиблась, это не обезьяны, это гиены… Тем хуже для меня.

И без того не слишком четкие контуры окружающего пейзажа окончательно расплылись перед моими полными бессильного ужаса глазами. Я сделала несколько отчаянных попыток освободиться, но успеха не достигла, только еще больше развеселила гиен. Со смехом и прибаутками, от которых хотелось покрепче заткнуть уши, меня потащили за собой в неизвестном направлении. Прохожие брезгливо отворачивались, а доблестная милиция, по своему обыкновению, присутствовала где—то совсем в другом месте. Позвать на помощь, стучало у меня в голове, позвать на помощь! Но сдавленное страхом горло не пропускало ни звука. В отчаянии я смотрела на свое волшебное кольцо, надеясь, что оно сделает что—нибудь, чтобы спасти меня. Но кольцо только тревожно моргало. Как верно подметили классики отечественной литературы, оставалось только одно – пропадать…

– Эй вы, недоразвитые! Оставьте девушку в покое!

Не веря своим ушам, я обернулась.

Бородатый мужчина в черной рубашке, заправленной в бежевые джинсы, и мягких мокасинах на плоской подошве неторопливо двигался в нашу сторону, снимая с плеча большую спортивную сумку – зеленую с оранжевой полосой. Разумеется, все эти детали багажа и гардероба я рассмотрела позже, когда пришла в себя, а в тот момент мое сердце так прыгало, а в глазах так мелькало, что я не узнала бы и свое собственное отражение в зеркале. Это не помешало мне испытать к незнакомцу целую гамму самых нежных чувств. «Вот оно – мое спасение!» – радостно пропел голос внутри меня. Правда, в ту же секунду его перебил какой—то другой голос, сварливо скрипнув: «Ну, наконец—то!» Я испуганно цыкнула на обоих, и они наткнулись. Мало мне приключений, не хватало еще внутренних голосов, беседующих друг с другом. С тем, что я фея, хотя и довольно непутевая, я еще готова смириться. Но перспектива поселиться в комнате с белым потолком, правом на надежду и стенами, обитыми войлоком, и которые так легко и приятно биться головой, совсем не грела мне душу.

– Те че, придурок, жить надоело? – осклабился любитель английской речи. – Вали отсюда, пока цел.

К счастью, это были последние слова, которые я от него услышала. В следующую секунду он, охнув, перегнулся пополам и упал на колени – железный кулак моего заступника коротко и резко ударил его под дых, а ребро ладони так же коротко и резко обрушилось на тощий загривок.

– Повторить? – любезно поинтересовался незнакомец, поворачиваясь к остальным гиенам. Но гиены уже удирали с места сражения, оставив нам в качестве трофея своего жалобно скулящего приятеля. Впрочем, через полминуты он вскочил на ноги и торопливо заковылял вслед за остальными. Нельзя сказать, чтобы расставание с ним кого—нибудь расстроило.

– Спасибо вам! – почти беззвучно выдохнула я, не двигаясь с места. Предательски ослабевшие колени подгибались так, что борьба с земным тяготением становилась задачей почти непосильной.

– Вас проводить? – спросил мой спаситель, поднимая с асфальта спортивную сумку. Я благодарно кивнула. – Держитесь. – Он протянул мне согнутую в локте руку, и я буквально вцепилась в нее. – Куда направляемся?

– Туда, – я показала на ступени подземного перехода, – к памятнику Блока, знаете, где это?

– Смутно, – сознался спаситель. – Но вы ведь мне покажете, верно?

Когда мы вышли из подземного перехода, мой спутник нарушил молчание:

– Что этим павианам от вас было нужно? Я мрачно пожала плечами:

– Понятия не имею. Наверное, любовь с первого взгляда.

Незнакомец засмеялся, щуря темно—серые глаза, и откинул назад упавшие на лицо волосы. И я увидела на левой стороне его лба глубокий багровый шрам, один конец которого упирался во внешний край брови, а второй терялся среди волос.

– Бандитская пуля, – пояснил незнакомец, поймав мой взгляд.

– Тоже спасали девушку? – улыбнулась я. От пережитого мной недавнего ужаса не осталось и следа.

– И не одну. Целый гарем. Как товарищ Сухов.

Мы дружно рассмеялись. А я подумала, что именно такими, как мой спаситель, наверное, и бывают настоящие герои – ничего особенного: ни высокого роста, ни широких плеч, ни вздувшихся мускулов. Но когда ты находишься рядом с ними, чувствуешь себя спокойно и уверенно, и тебе любые горы по плечо, а море – по колено. Но, как выяснилось, такому редкому экземпляру, как я, даже самые положительные ощущения не могут пойти на пользу. От уверенности до наглости оказался всего один шаг, и я его сделала:

– А как насчет любимой жены? Герой недоуменно нахмурился:

– Не понял.

– Ну, выбрали вы среди девушек этого гарема себе любимую жену? – нахальство мое не знало границ.

Получилось нехорошо. У героя дернулась щека, и потускнели глаза.

– Нет, – сухо ответил он.

Нарушить повисшую после этой реплики тяжелую, как железобетонная плита, тишину я больше не решилась, так что остаток пути до памятника мы проделали в молчании. Я мучительно искала способ загладить свою бестактность, но жара и недавнее неприятное приключение совершенно лишили меня контроля над собственными неглубокими мозговыми извилинами, по которым взад– вперед блуждали исключительно жалобные вводные слова, скорбные междометия и ненормативная лексика с берегов туманного Альбиона, прочитанная на футболке моего мучителя и прочно застрявшая в памяти.

Когда мы очутились возле гранитного постамента с надписью «Александр Блок», украшенного наскальной живописью работы местных неандертальцев, мрачное лицо победителя гиен тронуло бледное подобие улыбки:

– Ну вот, теперь я знаю, где находится памятник Блоку и как он выглядит. Видите, как полезно заступаться за девушек. Счастливо!

Махнул на прощание рукой и быстро пошел прочь, не дожидаясь моего ответа. А я подумала, что он, конечно, герой, но очень странный. С обычными мужчинами как—то попроще.

Кстати, об обычных мужчинах. Время десять минут седьмого. Где, интересно, Кирилл? Уж не случилось ли с ним чего—нибудь?

Не успела я хорошенько обдумать эту мысль и как следует встревожиться, как увидела что—то красное, со страшной скоростью летящее по Спиридоновке со стороны Садового кольца. В мгновение ока красное нечто поравнялось с местом, где я топталась, нервно поглядывая на часы, остановилось, лихо взвизгнув тормозами, и оказалось красным спортивным кабриолетом «БМВ». За рулем его сидел Кирилл.

– Прости– прости– прости– прости! – Он выскочил из машины, как чертик из табакерки. – Ноя ничего не могу с собой поделать – я всегда опаздываю, даже на свидание к самой красивой женщине!

И без того оглушенная его эффектным появлением и громогласными восклицаниями, я была пылко расцелована и окончательно очумела от такого наскока. Не дав мне опомниться, галантный кавалер запихнул меня в машину, не переставая говорить: