Текст книги "Герой на героине"

И все таки розы на снегу поразительно красивы. Замершая красота. Они мертвы за великое. Они мертвы за эстетику, что является началом искусства. Творить бы, творить.

Я растерял талант, скитаясь по городу ночами. Мои руки забыли как держать кисть, а чернила на моем рабочем столе засохли.

Умер Родион, герой Любви и искусства. Умер, и воскреснет едва ли. Слишком поздно возвращаться к истокам. Корни древа жизни прогнили, а листья опали.

Часть 2. Глава 1.

Пять лет спустя.

Выбирая из двух зол меньшее, ты по-прежнему выбираешь зло. И откуда знать тебе, смертному, что из этих зол безопаснее тебе и миру?

Я распрощался с Анатолием. Отец отправил его за границу. Он писал мне письма, называл братом и советовал поберечься, ибо мы слишком молоды, чтобы играть с судьбой. Но я не слушал его. Я по-прежнему вдыхал две дороги два раза в день. До тех пор, пока не закончились мои сбережения.

Была поздняя, зимняя ночь. Я чувствовал упадок сил, тоску и холод. Я знал, что кокаин помог бы мне и я стал бы прежним, но у меня на него попросту не было денег. Даже Ферхат перестал давать в долг, зная, что я точно не верну.

И я лежал на своей кровати с засаленным постельным бельем, глядел в потолок и желал себе эвтаназии. Я был завернут в два одеяла, но продолжал испытывать страшный холод. Я ощущал себя словно полностью раздетым, посреди северного полюса, и за тысячи километров не было ни души, что отогрела бы меня, и не было огня или солнца. Только снег и черное, звездное небо. Единственное, что было во всем этом прекрасного и возвышенного. Но и небо стало безразличным, ведь я, черт возьми, голый, а вокруг жуткий мороз. И в спальне своей я ощущал себя голым.

Доза кокаина стоила 1500 рублей, а по карманам я нашел всего 500. Это две крохи спасения, которые мне не помогут. И я решил что кокаин в прошлом. У меня больше нет на него денег.

Я надел второй свитер, обмотал горло шарфом, надел шапку и затолкал замотанные в две пары шерстяных носков ноги в ботинки. Не закрывал квартиру на ключ, ибо брать там нечего. Спустился по скрипучей лестнице и вышел во двор.

Холод стал сильнее пробирать меня. Я вдыхал морозный воздух и дрожал. Кажется у меня поднялась температура. Но я шел за спасением и не боялся ОРВИ или гриппа. Я боялся только усиления ломки.

Миновав два перекрестка я забрался в одну из подворотен. Нашел барак, и приближаясь к нему видел на земле обнаженные иглы на хранящих в себе зараженную кровь шприцах. Их было все больше и больше, по мере моего приближения к конечной точке.

Я вошел в открытую дверь ветхого “сарая”, поднялся на второй этаж, стараясь не наступать на ноги сидящих на лестнице мужчин и женщин. Отворил дверь, в которую отродясь никто не стучал, ибо данная квартира в прямом смысле была проходным двором.

Запах пота, табака и аммиака ударил мне в нос. Я прошел в кухню, где двое сидели за столом, почти трезвыми. Проходя к кухне я видел две комнаты, в одной из которых насиловали обдолбанную героином женщину двое худых мужчин. Мне было так плохо, что я предпочел пройти мимо. Ибо все мы свою такую судьбу выбрали сами, и ответственность за последствия несем каждый в отдельности. Если ей вздумалось на притоне обдолбаться, то и черт с ней.

Я раскаивался в этой мысли спустя много лет, но не в тот вечер. На кухне меня ждали двое, а я спешил к ним.

– Мне бы чек. – переминаясь с ноги на ногу заявил я и робко глянул на них обоих.

– Первый раз? – с улыбкой спросил меня облысевший мужичок в затасканной майке.

– Героин, – да. Я с кокаина только соскочил. Деньги есть только на черный.

– Болеешь? – ухмыльнулся второй.

– Третий день. Ломка.

– Первый раз у нас своего рода акция. Два по цене одного.

Я кажется видел искры из моих загоревшихся глаз.

Забрав спичечный коробок с двумя чеками внутри, я, счастливый, но по-прежнему больной бежал домой.

Я не был огорчен тем, что с элитного наркотика опустился до рядовой отравы. Мне на это было плевать так же, как на ту женщину в притоне. Мне нужно было снять ломку, и это единственное о чем я думал.

Часть 2. Глава 2.

Зашел в свою конуру, разделся, оставил на себе только белье и футболку, пропитанную потом. Я не кололся. Еще не пришло для этого время. Я делал то же, что и всегда. Рассыпал на грязном зеркале две дороги и вдохнул их заложенным носом, прежде высморкавшись в салфетку. Оставшиеся крошки жадно втирал в десну.

Нет, кокаин все-таки действительно стоит своих денег. Кокаин дарит вдохновение, силы и уверенность. Героин ударил мне в мозг резким кайфом, и я эякулировал прямо в белье. Постыдился, но вспомнил что совершенно один и наплевал на инцидент.

Резкий, химический кайф возбудил кровь, достиг своего пика и бросил меня с небес на землю. Я резко потерял возбужденность, ослабел и отбросился на подушку.

Была поздняя ночь, а я не мог заснуть.

Зажег свет, сменил белье, выкурил две сигареты. Все это время у меня из головы не уходил второй чек, что лежал в кармане моей куртки.

Повременил. Выпил две чашки крепкого чая, согрел простуженное горло, выкурил еще четыре. И наконец решился.

На этот раз набрал ванну, разделся и на стиральной машине, лежа в теплой воде снова рассыпал порошок, снова вдохнул, снова жадно втирал в десну остатки.

Пришел в себя уже утром, в остывшей воде, где плавала моя сперма.

Прошло слишком мало времени, и я почти схватил передоз, но на этот раз повезло. Я остался жив. И случись это, я уверен, никто не нашел бы меня.

***

Когда мне было пятнадцать, я получил в подарок от матери кассетный магнитофон, и тут же побежал пополнять свою аудио коллекцию первыми экземплярами.

Глянув на витрину я первым делом заметил кассету с изображением светловолосого парня с гитарой и логотипом группы “Nirvana”.

Я влюбился в голос Курта Кобейна. Он был чертовски мелодичен, а музыка и текст чертовски душевными. И с тех пор я стал фанатом рока. В том числе и отечественного. И я безмерно счастлив, что обладал хорошим вкусом в музыке и не слушал попсу. Я был горд собой и с радостью демонстрировал свои кассеты и коллекции альбомов редким гостям. И наверное это было единственной ценностью, которую я не продал, страдая от нищеты. Я продал телевизор, бытовую технику и часть мебели, но оставил себе свой магнитофон.

Потому что музыку я Любил больше, чем кайф.

Я начал с Курта Кобейна. И для чего же? Теперь всякому известна судьба этого талантливого человека. В 1994 году он застрелился. И всякому наверное известно, что Курт был зависим от героина. И как бы это не было глупо, но слушая его голос я понял, что героин не только не губит таланта, но возможно и раскрывает его. Эта идея была роковой ошибкой для меня. Я решил писать музыку. Зачем-то делал это исключительно после очередной дозы. И прослушивал, увы, тоже не трезвым. Я возомнил себя гением.

Пока однажды не решил убедиться в своей гениальности с чистым рассудком. И Бог мой, как я был разочарован! Я писал жалкую пародию на Нирвану и Цоя! Я попросту копировал чужие аккорды! Я попросту месил все в кучу! Ах, если слышали это соседи… Черт бы меня побрал! Я возненавидел себя. Я разбил гитару. Я плакал и тосковал. Я не гений. Я всего лишь жалкий наркоман с кучей нереализованных амбиций.

Курт уже не был примером, ибо я подражал не ему. А все от того, что Курт писал, пел и играл еще до того как познал химический кайф. Курт стал легендой потому что он гений, а благодаря героину он только умер. Умер на пике своей славы. В самом начале своего пути.

Губительная, губительная идея! Оставь, оставь меня, безумие! Оставь меня тот мир, что я выдумал себе в наркотическом сне! Подари мне, Великий Бог, хоть чуточку разума, чтобы осознать сколь глупо и ничтожно мое нынешнее положение!

Ибо первый шаг на пути к совершенству, – признать свою ничтожность. И теперь я впервые на это решился.

Часть 2. Глава 3.

Начало двухтысячных, а я застрял в девяностых. Я был аутсайдером. Я не заметил как прошла эпоха, в которую я едва успел войти. Однако “героиновый шик” по-прежнему был актуален.

Неестественно худые женщины с размазанной по щекам тушью для ресниц, длинноволосые мужчины, походившие на подростков, едва узнавших о возможности самовыражения посредством всего, что презираемо “здоровым”, или попросту ханжеским обществом. Панки, хиппи, скинхеды. Новому поколению хотелось выделиться, но в слишком пестрой толпе ярких маек и спутанных волос едва ли найдешь индивида, что отличался бы от тех, кто окружает его.

Героин завозили в Россию тоннами. Милиция работала лениво и пропускала мимо глаз и ушей все, что происходило в этом сумасшедшем доме, возродившемся на руинах сгинувшего советского союза.

Рядом с разрушенными домами возвышались особняки из красного кирпича. В них жили в основном цыгане. Молодые парни перевозили героин и его аналоги, молодые женщины работали “у кассы”, собирая деньги и отдавая товар через окно. За спинами молодых мам, промышлявших торговлей кричали сытые, но лишенные всякого внимания младенцы. Она отдавала героин спидозному торчку, и этими же руками качала сына или дочь.

Рынки и базары были полны отвратного качества товаром. Торговали все. Кроссовками, жвачками, бижутерией, лапшой быстрого приготовления, игрушками, б/у техникой. Торговали, потому что не было работы. И те, кто покупали были в том же положении, и от того брали лишь дешевки. Дешевки, что быстро приходили в негодность. Искать качества было бессмысленно. Проще брать четыре пары кроссовок на сезон за условные двадцать рублей, чем найти сотню на качественные.

Я по-прежнему хранил свой магнитофон. Музыка утешала меня в эти нелегкие времена. Я узнал о великих голосах России, таких как Наутилус Помпилиус, Земфира, Крематорий и Агата Кристи.

Одним осенним днем, посетив цыганский поселок я встретил компанию из трех парней, один из которых просил у меня закурить. Я тоже вынул сигарету и стал курить рядом с ними. Завязался разговор, в ходе которого выяснилось что молодым людям негде “поставиться”. Я предложил свою квартиру. Думал скрасить очередное употребление и вновь стать “душой компании”.

Мы отправились пешком в город и стали знакомиться. Костя, Леня и Дима были восемнадцати лет и год назад окончили школу. На героине они с конца учебного года. Им было слишком скучно на каникулах, а отраву продавали на каждом углу. Порой даже вынося мусор можно оказаться на притоне. И ребята подсели крепко. А я, пятилетнего стажа своим образом пророчил им духовную погибель. Но они этого не заметили.

Войдя в квартиру мы сразу стали варить в ложке раствор и ставиться. Я, напомню, – пятилетнего стажа, все еще нюхал. Но увидев как ловко ребята прокалывают вену я задумался об этом способе, но пока временил. Страшно было. Страшно и тоскливо. Я думал и полагал что именно игла принесет мне смерть.

Трое по очереди закинули головы на спинку дивана и ушли в забытье. Последний не успел развязать жгут и остался с перевязанной рукой и иглой в вене. Я вынул ее и ослабил узел.

Держка в руках шприц, с каплями крови я задумался о том, что я творю. Я чувствовал себя находящимся на грани жизни и смерти. Я знал, что держу в руках яд, губящий своей сладостью. Меня наполняло полное противоречие. Чего я на самом деле хотел?

Я закрыл иглу колпачком, бросил шприц на журнальный столик и привычными движениями рассыпал и вдохнул сухой порошок. Я более не испытывал оргазма. Только словно всякий раз резко уходил в глубокий, возбужденный сон, оставаясь при этом частично в сознании.

Трое приходили в себя, а я только ушел. Обнесут дом? Заберут деньги и порошок? Что они сделают, если я так беспомощен? К моему удивлению все было совсем не так. Они заварили чай и ждали когда я приду в себя.

Так я обрел трех своих приятелей по несчастью, которые еще долго будут играть в моей жизни значительную роль.

Часть 2. Глава 4.

Минуло летнее тепло, побледнело солнце и настала холодная, ветренная и дождливая осень. В моей квартире отключили отопление из-за долгов, но за счет того что подъезд отапливался, в моем пристанище было чуть теплее чем на улице.

Та ночь была чертовски холодной. Я не платил за электричество и его тоже отрезали, поэтому более я не имел возможности пить горячий чай так же часто, как привык. Я грел воду на газовой плитке от баллона. Свечей не жег, – луна светила ярко.

Я хотел согреться, и у меня была доза. Я решил повременить, ибо пока не ломало и вышел в магазин за водкой.

Продавщица в синем фартуке брезгливо приняла деньги и стукнула бутылкой по прилавку. Я стыдливо опустил глаза, забрал бутылку и вернулся домой. Пил из горла, жадно пытаясь согреться, но было очень горько. Потом я попытался заснуть, но сон был неглубоким и через три часа я вновь поднялся, в разы трезвее но все еще пьяным и ощутил боль в костях. Пришло время.

Мой нос был заложен и обожжен. Я знал, что однажды сделаю это, и в пыльном серванте хранил запечатанный шприц.

Это было ранним утром. Я перетянул руку ремнем и воткнул иглу, пустил “контроль” и когда героин окрасился кровью я отпустил жгут. Медленно вводя героин в вену я чувствовал себя самоубийцей. Ведь этой ночью я похоронил свою свободу. А может я сделал это гораздо раньше?

Героин по вене давал эффект в сотни раз превосходящий вдыхание! Я снова эякулировал. Но я слишком долго травился, и тех ощущений что были впервые я более не испытаю. Я знал что прежнее не повторится, ибо сам сжег все мосты.

***

Утро я провел паршиво. Холод отпустил, но стал душить голод. Из еды были только банка варенья, пара кусков хлеба, уже высохшие и растительное масло. Как из всего этого сделать себе завтрак? Я заварил чай, и вспомнил о двух сосисках, что хранил в пакете за форточкой. Разогрел в кипятке и не дождавшись полного приготовления полусырыми и внутри еще мерзлыми жадно их съел. Сухой хлеб намазал вареньем. Хлеб кажется отдавал плесенью, но голод был сильнее страха отравления.

После полудня я услышал стук в дверь и испугался. Никто не навещал меня много лет. Даже соседи, ведь я вел себя тихо. И я со страхом отворил старую,

скрипучую дверь. То были трое моих новых приятелей.

– Привет, Родион! Произнес Костя и протянул мне руку. Я пожал ее и следом Дима и Леня так же здоровались со мной. – К тебе можно? У нас три грамма.

– Конечно! – ответил я и пригласил гостей в комнату.

Костя достал сверток из фольги, ложку и зажигалку. И кажется все тот же, старый, верный шприц, – один на троих. Глаза моих друзей от удивления увеличились вдвое, когда я достал свой с каплями контроля.

– Ты будешь колоться? – спросил Леня. – Ты же только нюхал.

– Теперь буду колоться, – смиренно и грустно ответил я. – Слизистая носа сгорела. Нюхать я больше не могу.

– Десна? – с надеждой и сочувствием вновь обратился он ко мне.

– Десны уже кровоточат. Боюсь потерять зубы.

На минуту воцарилась гробовая тишина. Это была минута молчания по сгинувшему Родиону. Но прошла та минута и все пошло своим чередом.

Я поставился последним, и зная о честности ребят за свое имущество совершенно не беспокоился. Я провалился в глубокий сон.

В том сне я был еще совсем не зависим. Я был с Миленой. Моя милая, дорогая Милена! Женщина, которую я Любил больше чем кого-либо! Она навестила меня лишь в героиновом припадке, ибо в трезвости давно забыла обо мне. Она осталась для меня лишь воспоминанием. И это воспоминание впервые за много лет наградило меня своим образом.

Но я проснулся, лицо мое было мокрым от пота и слез. Ребята курили молча и с сочувствием глядели на меня. Я вытер лицо полотенцем и тоже закурил.

Этот день я навсегда запомню. Из-за иглы или из-за Милены? Впрочем так ли это важно, если день тот миновал, как ушедшее лето, а я прошлое привык оставлять в прошлом, и если уж решаюсь тосковать по нему, то не в надежде туда вернуться, а лишь ради глубины момента.

Часть 2. Глава 5.

Страшнее всего было первые пять или шесть раз. У меня дрожали руки и я не попадал в вену. Кровоточащие проколы беспокоили легкой болью. Было сложно сгибать руку в локте. На пятый день кожа уже посинела, словно я колюсь не пару дней, а несколько месяцев.

Страх и тревога не оставляли меня. Я прямой дорогой шел в бездну, на самое дно. Туда где зловонные трупы мне подобных коротают вечность. Я шел к Аду. В объятия Князя Тьмы. И он ждет терпеливо, когда я загублю себя собственными руками и растеряю все светлое, духовное и человеческое. И я строго следую этому сценарию.

Все начиналось красиво. Изысканное общество, красивые женщины, дорогое вино и кокаин.

Теперь я живу в двухкомнатном сарае, где единственная ценность, – это магнитофон и кассеты. А еще пыль, грязь и холод. И более я не пишу поэм или мемуаров. Я забыл как ручку в руках держать, как мозгом своим безумным создать хоть что-то прекрасное и возвышенное. Правда я все еще хранил пару страниц неоконченного и брошенного романа в ящике стола.

К каждой написанной строке я относился как мать к рожденному ею ребенку. Оберегал от чужих глаз, сохранял приличный вид. Если было нужно переписывал со старых листов на новые. Однако последние пару лет я решительно забросил это дело. И очень зря.

История о ведьмах и каре небесной, история о брошенном младенце, о черноглазой цыганке, о великой Любви и смерти. Все эти строки имели хоть и не очень качественное повествование, но всякий раз глубокий смысл, благородную идею и совершенную оригинальность. И если бы я не стал кокаинистом, то вероятно мог бы развиваться как автор. А теперь я с тоской вспоминаю об этой упущенной возможности и откладываю свою реализацию на вечное “потом” и “когда-нибудь”, и продолжаю травиться и прозябать в нищете, голоде и холоде, довольствуясь химическим забытьем.

А может именно эта история, та, которую я сейчас пишу, а ты читаешь, может быть именно она станет главным произведением моего авторства? Может именно этот текст был главным в моей жизни, и ради этой истории, что может кого-то спасти я и погибаю? Может моя смерть все-таки имеет смысл, и оно того стоило?

Успеть бы только дописать. Тот яд, которым пропитана моя кровь убивает слишком быстро.

Часть 2. Глава 6.

Все та же верная своему делу компания. Костя, Леня, Дима и Родион. Мы уже отошли от своего забытья и сидели на диване и креслах, размышляя о чем-то несбыточном и недоступном. Я держал в руках блокнот и шариковую ручку и увлеченно правил строки одной из записок, что написал этой ночью. Голоса звучали тихо, как фоновый шум, но я слышал обрывки. И вдруг в мой слух врезалась фраза, что выдернула меня из своих мыслей и резко вернула в реальность. Дима говорил что-то, и между слов промолвил “двигаемся по кайфу”.

Я бросил блокнот, закрыл ручку колпачком и подошел к парнишке.

– Что ты сейчас сказал? – спросил я, схватив его за ворот рубашки.

– Двигаемся… по кайфу… – испуганно ответил Дима.

Я отпустил ткань из кулаков и прошел к своему креслу. Закурил и стал излагать мысль.

– Знаешь ли ты, юнец, что такое движение? Земля вращается вокруг солнца, дитя в чреве матери меняет свое положение, таракан двигает лапами чтобы ползти по стене. Знаешь что в действительности неподвижно? Только то, что мертво. Ибо движение, – это жизнь. Все, что не стоит на месте, – живое и имеет душу. А теперь вернемся сюда, в квартиру старика Родиона. На полках стоит куча сувениров, стоящих тут с тех пор как умерла моя мать. Посуда, книги, фоторамки. И куча пыли. Здесь царит безмолвие. Здесь все мертво. Это склеп. Магнитофон разве что нарушает погребальную тишину. Мы все здесь заперты, изолированы от мира с его дыханием и вечным движением. Мы замурованы в тесной, сырой квартире с кучей пыли и грязи. Мы пронзаем кожу иглой и подыхаем, чтобы прийти в себя и снова совершить суицид. Мы не ищем жизни, мы ищем сна и забытья. Мы здесь, милый друг, не просто неподвижны, – мы здесь мертвы. И не смей называть движением и жизнью то, что парализует и убивает нас. Ибо это очередной, не первый и не последний, но жестокий и отвратный плевок в лицо Богу. И если однажды мы бросим героин, залечим свои раны и обретем истинную жизнь, – значит мы сдвинулись с места и вернули упущенную жизнь. Но сейчас мы не двигаемся. Сейчас мы замерли как статуи и погружаемся на дно. И стремление ко дну не есть движение. Это лишь закон притяжения. Но мы трупы сейчас. И мы замерли. Мы замерли в развитии, в чувствах, в мечтах. Замерли и просто опускаемся все ниже и ниже. Однажды в старом, сыром доме сгниют доски как бы хозяйка их не мыла щеткой. Потому что природа сделает все за них. Мы обошли природу. Единственное, что мы делаем, – легким движением иглы помогаем себе опускаться на дно. И навеки, на веки вечные, – мы замерли, мы мертвы. Мы не двигаемся.

Дима испуганно смотрел на меня, а я закурил и глядел на братьев по несчастью. И забыв о себе я жалел их, этих молодых парней, которым отслужить бы сейчас в армии, жениться и стать отцами. Я и о себе вспомнил. Хотя своей судьбы я иной и не видел. Мне казалось что я по факту рождения обречен и от того не сильно тяготился тем, что себя убиваю.

– Родион.. – робко проговорил себе под нос Костя – А ты почему это делаешь? Мы только закончили школу, глупы и наивны. А что ты? Твоя мудрость никак не вяжется с твоим плевком в лицо Богу.

– Я тоже был молод, когда начал. Мне было семнадцать, когда я вдохнул первую дорогу кокаина. Я не мудр, а научен жизнью. Гения стоит поискать в искусстве, а не среди героиновых самоубийц.

– Ты же фанат Курта Кобейна! Неужели его искусство ничего не стоит, если он героиновый самоубийца?

– Он гений, который убил себя выстрелом в голову. Его талант не происходил от героина, а героином губился. Грустно представлять, сколько еще пела бы легендарная Нирвана, если бы Курт не опускался на дно, а стремился к вершинам.

Немая тишина вновь заполнила мой пыльный дом. Лишь только горели в сумраке огоньки сигарет и клубился дым под потолком.

Часть 2. Глава 7.

Ушли гости, оставив после себя облако тоски, что заполняло собой мою туманную жизнь. Дом обратился в тишину. Я прибрал мусор, убрал веником пепел на полу и мелкие соринки, заварил чай на своей газовой плитке и сел в кресло. Был вечер и солнце заходило за горизонт, освещая комнату розово-желтым светом уходящего дня. Я взял магнитофон и вставил кассету, нажал на кнопку и услышать первые ноты “бесконечности” Земфиры. Нежный, но РОКовой голос легендарной певицы заполнил тишину. У нее тоже отключили горячую воду, и пальцы ее мерзнут. Я ощутил холод, но вдруг я понял что мне необходимо принять душ. И я отключил музыку, разделся и прошел в ванную.

Ледяная вода обещала простуду, но я терпел. А когда вышел, – понял как прекрасно, как чудно быть человеком и чувствовать чистоту своего тела, как приятна коже вода и как радует свежесть.

Этот вечер был одним из вечеров, наполненных мыслями и записками в блокнотах и тетрадях. Этот вечер был одним из тех, что заполняли мое пристанище дымом и музыкой. Но я слишком устал от дома, который временами из крепости превращался в тюрьму.

Солнце покинуло мой город, когда я вышел из дома и направился в магазин за кассетами. Магазин этот работал до позднего вечера и я не торопился, хоть у меня и не было уже часов. Я знал что успею.

– Добрый вечер, Родион! – радостно окликнул меня на входе продавец. – Давно тебя не было! У нас новые альбомы, – улыбаясь он показал рукой на один из прилавков. Ответив улыбкой я прошел к указанной витрине и стал увлеченно разглядывать диски и кассеты. В глаза бросилась кассета черного цвета, с огнем от костра, что гласила “Три источника. Крематорий”. Я взял ее и еще два старых альбома Наутилуса, которые у меня были, но потерялись среди хлама.

– Ты брал уже Наутилуса. – снова одарил меня улыбкой парнишка.

– Может отдал кому-то, может потерял. Наутилуса, даже если знаешь его наизусть, нужно всегда иметь в своей коллекции.

– Почему тебе так нравится рок? – он пытался разговорить меня. Видно ему на работе слишком скучно и он одинок.

– Рок, – это судьба или проклятье. В моем случае, – судьба. Я Люблю живую музыку. Музыку от сердца. Покажи мне попсу, что пелась не горлом а сердцем? Коммерция загубила многие жанры. Рок поют на улицах, за копейки или бесплатно. Эстрада полна пестрых платьев, обнаженных тел и искусственных голосов. Я полюбил рок за душевность. И я сомневаюсь, хоть и не могу отрицать, что предложи кто-нибудь Земфире петь полуголой свои “ромашки” за большие деньги, – она не пошлет его ко всем чертям.

– Понял тебя. – серьезно ответил парень и пожелал мне хорошего дня.

А выйдя из магазина я глянул в окно, и увидел как мой визави включает на своем магнитофоне Крематория, и услышал голос Армена Григоряна через тонкую дверь.

***

“Милена, милая, здравствуй.

Я знаю, ты теперь так далеко от меня и не получишь писем, что я пишу тебе. Потому что я не знаю адреса, и еще потому, что никогда не решился бы отправить их тебе.

Ты верно уже забыла старика Родиона. Да, милая, я теперь старик. Я бросил кокаин, которым увлекался на момент нашей встречи, и теперь плотно подсел на героин. Сперва я вдыхал и втирал в десну, а теперь колюсь. Как самый настоящий торчок из девяностых. А теперь то уже двухтысячные. Уже больше полугода как двухтысячные.

Я нашел себе друзей по несчастью. Их трое и они моложе меня. Наверное от этого я и стал ощущать себя стариком. Анатолий, мой друг, которого ты знаешь, – он уехал во Францию, получать образование. Если бы он был рядом я не опустился бы на дно.

Я один сейчас. Я чертовски одинок. Мне отключили электричество и горячую воду. Холодная пока течет, но не уверен что это надолго. Делать тут совершенно нечего, и я скитаюсь по улицам, глядя на людей и завидуя их свободе и родству. У меня нет никого, кто утешил бы меня.

Милена, можешь прийти ко мне во сне и обнять? Прошу об этом тебя и Бога. Я так скучаю по человеческому теплу.

Я по-прежнему Люблю тебя. И так же сильно. И я продал бы магнитофон и кассеты, если бы это было нужно тебе. Потому что никакая музыка не заменит твоего голоса и твоих прикосновений.

Я все еще Люблю тебя, Милена. Все еще Люблю.”

Я выпустил ручку из рук и заплакал. Капли падали на тетрадный лист и размывали буквы. Но я знал письмо наизусть, и перепишу вновь. Сперва приду в себя, а потом перепишу и сложу в коробку из под маминых туфель, аккуратно уберу на антресоль и буду беречь как сокровище.

Ведь я, бывало, с этой коробкой ходил скитаться по улицам. Так она была мне дорога.

Часть 2. Глава 8.

Было холодно. Чертовски холодный вечер. Я сидел в своей старой куртке на кровати и курил. Этим утром мои приятели заходили и оставили у меня около 10 грамм героина, который обещали забрать спустя сутки. Я не прятал его, ибо не ждал гостей. Пакет с бело-серым порошком лежал на столе белым пятном при свете луны.

Я почти заснул, когда услышал шаги в подъезде, а затем недолгий стук в дверь и скрип ржавых дверных петель. Я не испугался. Думал что ребята пришли раньше, чтобы забрать вес. Но это были не они. Это были трое в милицейской форме. Двое сразу скрутили меня и бросили лицом в пол, держа крепко мои руки за спиной а третий показал удостоверение и ордер на обыск и арест.

Искали долго, шарясь по шкафам и полкам, хотя пакет лежал на самом видном месте. Я засмеялся в голос и указал на стол.

– Вы самые глупые сотрудники из всех, что я видал! – прокричал я в легкой истерике.

– Я видел пакет! – обиженно крикнул сотрудник. – Однако это один пакет, а я уверен что твой дом набит наркотой под самую крышку!

– Откуда у меня, полубомжа целый дом наркоты!? – смеясь отвечал я. – Будь я чертовым барыгой, жил бы в этом сарае, без электричества и отопления?! Носил бы старый ватник и калоши!? Я всего лишь законченный наркоман, но уж точно не диллер!

– Пакуем его! – крикнул обиженный парнишка.

На меня надели наручники и вывели на улицу. Я не ощутил перепада температуры из-за того, что в доме у меня была далеко не комнатная температура.

Я сел в машину, в ту самую будку с клеткой и машина тронулась. Ехали долго. А я сперва был не в себе, но осознав случившееся стал размышлять.

И страшная истина открылась мне. Меня предали те, кого я считал друзьями. Иначе откуда полиции знать что у меня 10 грамм героина? Особенно если учесть, что никогда у меня не бывало больше трех.

Меня еще никогда не предавали так жестоко. Я ведь им ни черта не сделал! Я ведь был с ними почти другом! Черт бы побрал этих глупых юнцов! Я не желал мести. Они слишком глупы, и едва ли осознавали что творили. И я сперва страдал, минут где-то двадцать. А потом тихая радость настигла меня. Сейчас меня посадят, и спустя сутки начнется ломка. Героина не будет, и я с великим трудом, но переживу это. Для меня тюрьма была шансом бросить. И я ждал с нетерпением своего заключения, но дорога была слишком долгой. И тем не менее, наконец мы достигли цели.

Я прошел в наручниках в комнату допроса и ждал на скрипучем стуле своего следователя.

Он зашел лениво, зевая и растягивая зачитываемое обвинение. Потом сел напротив меня и усталым, сонным взглядом нецензурно выругался.

– Ну что, сидим?

– Сидим.

– Долго, долго будем сидеть. – сказал следователь и закурил.

– Дай прикурить, начальник! – крикнул я, примеряя уже на себя роль зека. И он послушно подал мне пачку, и даже прикурил сигарету зажигалкой.

– Значит так, говори как было и расходимся. Я очень устал и хочу уйти от тебя поскорее.

– Ну значит было так, – уверенно начал я свою повесть. – Утром трое приятелей оставили у меня пакет, который обещали забрать через сутки. Однако ночью ворвались трое в форме, явно зная что ищут и арестовали меня. Было так. Но хотелось бы, чтобы было иначе. А если точнее, – я планировал эти десять грамм сбыть и получить деньги. Купил дешево, чтобы продать дороже. Давай подпишу чистосердечное и буду сидеть. Тебе закрытое дело, мне, – шанс бросить. Идет?

Следователь докурил, подал мне пустой лист и ручку. Я написал новую версию, поставил подпись и меня провели в “обезьянник”. Ночь я провел рядом с пьяным бомжом, а утром меня увезли в СИЗО.

Часть 3. Глава 1.

Ранним утром самого ужасного года, на пределе отчаяния меня вывели из участка в наручниках двое конвоиров с табельным оружием. Они лениво, без особой жестокости толкали меня в спину и зевая, сонно обсуждали прошедшую ночь. Им хотелось поскорее избавиться от такой обузы как преступник Родион, и уйти наконец домой. И я чувствовал стыд, за то что отнимаю их время.

Меня посадили в клетку, как бродячего пса и везли по плохой дороге. Водитель курил и ругался, а конвоиры кажется заснули, трясясь в вонючей машине. Я же не тяготился дорогой, ибо никуда не торопился. Теперь у меня будет слишком много свободного времени.

По приезду меня вывели из машины и провели на закрытую территорию СИЗО. Я прошел проверку, дезинфекцию и осмотр местного врача, сдал анализы на СПИД и ВИЧ, получил постельное белье и одежду и наконец попал в камеру.