Текст книги "Образ мира в тексте и ритуале"

 
W Jordanie się począł,
W Betlejem narodził,
W Nazaret umarł.
A Słowo stało się ciałem
I mieszkało między nami.
 
 
(В Иордане начался,
В Вифлееме родился,
В Назарете умер.
А Слово стало телом
И пребывало среди нас.)
 

[Kotula 1976: 146]

В польских «modlitewkach» (духовных стихах, иногда близких к заговорам) нередко встречается мотив «сна Богородицы», где фигурируют или подразумеваются элементы библейской топографии, например, дерево (drzewo jalowcowe «можжевельник», drzewo jaworowe «явор») или каменный столб (ship kamienny), венчающие Голгофу, иногда сама гора («Wyszła Maryja na Górę Kalwaryją…» [Kotula 1976: 128]; иногда называется Góra Rachelska). Весьма распространен также известный мотив дерева-креста:

А из этого дерева кресты сделаны, С тех крестов костелы сделаны,

 
A na tej górze drzewo zielone?
A z tygo drzewa krzyże robione?
Z tych krzyżów kościoły robione,
W tym kościele trzy groby stoi…
(…Видела, Елена, эту гору высокую?
 
 
А на той горе зеленое дерево?
А из этого дерева кресты сделаны,
С тех крестов костелы сделаны,
В этом костеле три гроба стоят…)
 

[Kotula 1976: 417]

Таким образом, в славянской фольклорной традиции образы Иерусалима, горы Сиона и царя Давида трактуются в значительной мере в соответствии с собственными культурными моделями, мифологизируются и вовлекаются в круг магической ритуальной практики, сохраняя при этом за святыми местами и лицами сакральный статус и сакральный ореол, присущий им в христианской культуре-источнике.

«Самарянка»: баллада о грешной девушке в восточно– и западнославянском фольклоре

Иисус, утрудившись от пути, селу колодезя…

Приходит женщина из Самарии почерпнуть воды.

Иисус говорит ей: дай Мне пить…

Иоанн 4: 5-7

В 1974 г. в полесском селе Стодоличи (Гомельская область, Лельчицкий район) пожилая женщина Ганна Федоровна Видура спела нам с Никитой Ильичом Толстым «божественную» песню:

 
А ў Чысты чэцьвер по вэчэри
Ходиў Господ по бэседи.
Ишоў Господ ўулицэю,
Зустриў диўку з водицэю.
– Ох ты, диўко, дай воды напитиса.
– Моя вода нечыстая.
Купаласа Божа ж Мати Прачыстая.
– Сама, диўко, нечыстая.
Девьеть сыноў породила,
В етуй води потопила.
Диўка злякнуласа —
По колина ў землю войшла.
 

И песня, и исполнение произвели на нас большое впечатление. Мы сделали магнитофонную запись и впоследствии не раз с удовольствием слушали низкий голос Ганны Федоровны, причем Никита Ильич особенно любил схваченную магнитофоном ее заключительную реплику: «Это так!».

Спустя четверть века я опубликовала этот текст вместе с двумя другими полесскими версиями в журнале «Живая старина», в номере, посвященном памяти Никиты Ильича [Толстая 1997]. В небольшом предисловии к этой публикации я упомянула о том, что Никита Ильич собирался сам и побуждал меня заняться этой песней специально, собрать и сравнить имеющиеся варианты, по возможности определить географию текста и его структурную «типологию». К сожалению, мы не успели этого сделать вместе.

Более века тому назад об этой песне как переработке евангельского рассказа о самарянке вскользь писал А. Н. Веселовский, указавший известные ему славянские варианты [Шейн 1873; Варенцов 1860; Киреевский 1848; Zieńkiewicz 1851; Sušil 1951] и некоторые европейские параллели, созданные на той же основе евангельского текста, но тем не менее весьма далекие от славянских версий [Веселовский 1877а].

В начале XX века интересующий нас сюжет привлек внимание Ю. А. Яворского, посвятившего ему специальную работу и высказавшего мнение о белорусском происхождении песни и последующем ее распространении на территорию Украины, Польши, Моравии и Лужицы, где были сделаны известные к тому времени записи [Яворский 1905]. Кроме текстов, упомянутых А. Н. Веселовским, это были новые белорусские публикации Шейна [Шейн 1893: 607–612], три галицко-русские записи [Головацкий 1878/1: 235, № 68; 4: 522, № 2; МУРЕ 1900/3: 41–42]; единственная польская версия из куявского тома Кольберга [Kolberg 4: 68, № 267] (первое издание 1867 г.), один чешско-моравский (Časopis Českého Museum 1842/3: 401–102) и один серболужицкий вариант из сборника Гаупта и Смолера (Volkslieder der Wenden in der Ober– und Nieder-Lausitz 1843/2: 149–150, № 197). Белорусским версиям (вместе с близкой к ним версией Киреевского) отдавалось предпочтение не только по причине их численного превосходства, но и ввиду их содержательной стройности, лаконичности и сюжетной завершенности. Однако этот вывод вызвал убедительную критику И. Франко, отметившего в рецензии на работу Яворского, что отсутствие записей на украинской и польской территории еще не означает, что песня там была неизвестна, а общие соображения культурологического характера и текстологические особенности заставляют считать более правдоподобным предположение о западнославянском (польском или чешском) происхождении текста и вторичности восточнославянских версий: «…Прототипу нашої вірші треба шукати не в Білорусії, а в Польщі або в Чехії, не в устах якогось каліки перехожого, а в якімсь старім канціоналі, призначенім для церковного вжитку, і що відти пішли лірницькі переробки до Білорусії та на Україну, кожний підхапуючи та по-своєму розвиваючи інші деталі» [Франко 1982: 36].

С тех пор, хотя специально этим текстом, насколько мне известно, никто не занимался, число записей существенно возросло, однако и сейчас оно не может считаться достаточным для надежных выводов об истории текста. Только специальное изучение географии версий и их сравнительной текстологии может решить этот вопрос или приблизить его решение. В настоящей статье предлагается лишь краткий набросок к подобному исследованию, основанный на имеющихся в моем распоряжении записях. Это 10 полесских версий ([Толстая 1997: 58; Климчук 1984: 220–221; Смирнов 1986: 254–255; ФЭЛС: 127–128] и текст, публикуемый в приложении к настоящей статье), одна смоленская запись из сборника Добровольского [Добровольский 1903: 166], две карпатские версии, записанные Лесей Украинкой [Леся Українка 1977: 97–98] и Иваном Франко [Франко 1966: 67–68], 8 польских и восточнославянских текстов, относящихся к юго-восточной Польше и Карпатам, из собрания Кольберга [Kolberg 48: 165, № 113; Kolberg 49: 244–247, № 185–190; Kolberg 57: 1121, № 2060], 11 польских записей из Жешовского края, опубликованных замечательным собирателем и знатоком фольклора Франтишком Котулей [Kotula 1976: 135–136,154-159,162–170,471,479,482^83], 3 моравские песни (с разночтениями по близким версиям) из сборника Ф. Сушила [Su-sil 1951], 2 лужицких текста из собрания верхне– и нижнелужицких народных песен [Haupt und Schmaler 1953] и один из собрания Кольберга [Kolberg 59: 228, № 218].

Таким образом, на сегодняшний день интересующий нас сюжет известен у восточных славян главным образом в Белоруссии, в Полесье и на Карпатах (текст неизвестен на основной великорусской территории); у западных славян – в юго-восточной Польше и Прикарпатье (единичны фиксации в других польских регионах), в Моравии и Лужице. В южнославянском фольклоре следов этой песни отыскать не удалось. О географии сюжета и его взаимоотношении с другими эпическими сюжетами см. также [Смирнов 1984: 180].

Разрабатывая евангельскую тему, славянский фольклор достаточно точно воспроизводит саму ситуацию встречи Господа с женщиной у колодца и их диалог с просьбой Господа дать напиться и отказом (неявным) самарянки, но наполняет эту реальную (бытовую) ситуацию совершенно иным содержанием, превращая притчу о «живой» воде веры в балладу о наказании грешной девушки, умертвившей своих рожденных вне брака детей. В ряде версий получают отражение некоторые из последующих мотивов евангельского текста, а именно: мотив незаконных мужей самарянки и мотив узнавания Бога самарянкой. По сообщению С. Е. Никитиной, духовные стихи о самарянке в старообрядческой и молоканской традиции отличаются прямым следованием евангельскому тексту и не содержат мотивов, характерных для славянского фольклора.

Жанр «Самарянки» в источниках и исследованиях определяется по-разному: то как духовный стих или просто стих, то как баллада, легенда, песня, вирша-песня, духовная песня, религиозная песня, modlitewka (польск.). В некоторых комментариях сообщается, что ее поют странствующие певцы (старцы), что ее поют в период Великого поста или на Страстной неделе.

Сравнение имеющегося небольшого корпуса славянских фольклорных текстов (47 вариантов) показывает, что их стержневая часть, сохраняющаяся во всех полноценных версиях, содержит, помимо самой ситуации встречи и диалога, еще и мотив наказания девушки, следующего после ее исповеди или в момент исповеди. Сюжетную схему текста с учетом дополнительных мотивов, имеющихся в некоторых версиях, можно представить в виде последовательности следующих тематических блоков:

I – временна́я рамка события,

II – действия Господа/девушки,

III – встреча Господа с девушкой,

IV – просьба дать воды,

V – отказ девушки и его мотивировка,

VI – ответ Господа, раскрывающий грех девушки,

VII – узнавание и страх девушки,

VIII – реакция Господа (требование исповеди),

IX – исповедь и наказание,

X – дополнительные мотивы.

Приведенный выше полесский текст из села Стодоличи – один из самых лаконичных, и вместе с тем он практически полный по составу мотивов (отсутствует VIII блок и дополнительные мотивы). В большинстве других текстов мы находим разного рода разработку или варьирование мотивов, оснащение их дополнительными деталями, иногда имеющими лишь значение образной конкретизации, но порой и содержательно значимыми. При этом разные блоки в разной степени подвержены подобному варьированию. Рассмотрим последовательно каждый блок.

Блок I. Временная приуроченность события имеет в наших текстах два главных значения: А) в Чистый (Великий) четверг по вечери (по обеде) (этот вариант преобладает в карпатских и польских версиях) и Б) в неделю (воскресенье) по обеде (рано утром) (белорусские версии, западнополесские, одна карпатская, одна польская и одна моравская). Указание на Великий четверг и Тайную вечерю согласуется с отмечаемым в источниках временем исполнения песни: Великий пост, Страстная неделя. В карпатских и польских версиях этот четверг часто называется живным (полес. жильный). В ряде текстов указание на время события отсутствует вообще, а в тексте из сборника Киреевского дается уникальный вариант: В) «Ис пятинки до субботы», подтверждающий ассоциацию события со «страстными» днями.

А (четверг): П-1. А ў Чысты чэцьвер по вечери; П-2. У Чысты чэтвер по вечэри; МУРЕ. В живний читвир по вечери; Фр. В живний четвер по вечері; K-5. W Wielgi Cwortek po wiecerzy; K-7. W Wielgi Czwartek po wieczerzy; K-11. [W] Wielki Cworek po obiedzie; Kolb-1. Zywnyj czetwer po weczery; Kolb-2. W żywnyj czetwer po obidi; Kolb-3. Żywnyj czetwer po obidi; Kolb-4. Żywnyj czetwir po obidi; M-1. A ve štvertek po večeři.

Б (воскресенье): П-3. У ныдилю по обиды; П-5. У нэдiлю по обiды; П-8. А в недилю по обиди; Ш-1. Як ў недзельку раненько; Ш-3. А ў недзелю по обедзе; Ш-4. И в нядельку вельми рано; Ш-5. А ў нидзельку з пораненько; Ш-6. Ў недзелю по обедзе; Ш-7. Ў недзелю по обедзе; Г. Ей в неделю по обеде; K-2. A w niedzielę po obiedzie; Kolb-4a. Ej w nedilu po obidi; M-2. A v nedělu po obědě.

В: Кир. Ис пятинки до суботы.

Г (утром рано): П-10. Параненьку, параненьку.

Д: (указание на время отсутствует): П-4, П-6, П-7, П-9, Ш-2, ЛУ, Д, K-1, K-3, K-4, K-6, K-8, K-9, K-10, Kolb-5, Kolb-6, Kolb-7, Kolb-8, M-3, L-1, L-2, L-3.

Блок II. Второй блок дает довольно разнообразную картину. Вариант А: Господь (Господ, Бог, Пан Бох, сам Бог, Божок, Pan Jezus, Bóg, Pán Búh Chrystos, Pán Kristus и т. д.) ходил по свету, по улице, по слободе, по дороге, по лесу; гулял, обходил землю, просил подаяние, наказывал грешников; вышел прогуляться, освежиться; был на башне, на банкете (один или в сопровождении апостолов, учеников, св. Петра). В нескольких текстах (П-7, Ш-4, Ш-5, К-4, Kolb-2, Kolb-3, Kolb-4, Kolb-5, М-3, L-l, L-2) этого блока вообще нет, и рассказ начинается с девушки, набирающей или несущей воду (вариант Б).

А: П-1. Ходиў Господ по бэсэди; П-2. Ишоў Господ по бэсэди / Ишоў Господ улицэю; П-3. Ходыў Господ по усим свиты, / Сив вин соби спочываты; П-4. Ишоў Гаспод дарожкаю, / Дарожкаю шарокаю; П-5. Пошов Господь по всiм свiты. / Пошов Господь, жэбруючы, / Грiшных людэй турбуючы. / Да йшов жэ вiн темным лясом; П-6. Iшов Господь дорогою; П-8. Ходив Пан Бог по всим свити, / По всим свити жебруючи, / Своих людей требуючи; П-9. Ишов Божок дорогою. / Зострiв дівку из водою; П-10. Хадзiў сам Бог па ўсiм свеце. / Хадзiў ён жа страдаючы. / Грэшных людзей пытаючы; Ш-1. Ходзиў Бог следуючы, / Нас грешных спробуючы; Ш-2. Ишоў Господзь дорогою, / Дорогою широкаю. / Пришоў Господь к колодзисю; Ш-3. Ходзіў Пан Бох по ўсем свеце, / Ходзіў Пан Бох жабруючи, / Грешных людзей пробуючи. / Ишоў Пан Бох цёмным лесом; Ш-6. Ишоў сам Бог по ўсем свеце, / Идзе сам Бог бором, лясом; Ш-7. Ишоў сам Бог по ўсем свеце. / Ишоў сам Бог жебруючи, / Грешных людзей пробуючи. / Сышоў сам Бог на новый двор; Д. Ишоў Божа дарогыю, / Ишоў Божа шурокыю. / Зайшоў Божа к калодисю; Кир. Ишел Господь дорогою, / Дорогою широкою; / Пришел Господь к колодезью; Г. Ходит Пан Бог по Бескиде; МУРЕ. Ходит Господь по всій землі; / Ходит, ходит, походжае, / Всім нам хліба догаджае; ЛУ. Іде Господь дорогою; Фр. Ходить Христос по свій землі; K-1. Szedł Pan Jezus na obchody; K-2. Sam Pan Jezus bez las idzie. / Idzie, idzie w gęstym lesie; K-3. Był Pan Jezus na bankiecie, / Wyszedł sobie na ochłodzie; K-5. Siedzi Bóg na wieży; K-6. Był Pan Jezus na bajkiecie, na bajkiecie. / Wyszedł sobie na ochłodę, na ochłodę; K-7. Sam Pan Jezus z rózgą bieży. / Bieży, bieży w czarnym lesie; K-8. Szedł Pan Jezus po obiedzie. / Wyszedł sobie na ochłodę; K-9. Szedł Pan Jezus po błękicie; K-10. Był Pan Jezus na bankiecie, / Wyszedł sobie na ochłode; K-11. Wyszed som Ponjezus [z] świętym Piotrem / Na obchodzie; Kolb-1. Chody Chrystos po wsi zemli. / Iszou Chrystos dorohoju; Kolb-4a. Chodyt Pan Bih po Beskidi; Kolb-6. Świecie, świecie, chmarny świecie, / Jest Pan Jezus na bankierce; Kolb-7. Był Pan Jezus na obiedzie, / U sąsiada na bankiecie, / Wyszedł sobie dla ochłody; M-1. Šel Pan Ježiš na procházku / Se dvanásti apoštoly; M-2. Chodil Pán Búh po besedě (Šel Pán Ježiš po slobodĕ ~ Chodil Pán Búh kole hrobu ~ Šel Kristus Pán na procházku s učelniky jedenásti, sam Pán Kristus byl dvanasty).

Б: повествование начинается с девушки (см. блок ІІІ).

Блок III. Вариативность этого блока хотя и немалая, однако в содержательном (сюжетном) отношении она не слишком значима: Господь встречает девушку (тексты, в которых действие начинается с Бога) или девушка, набирающая (из колодца, источника, озера, моря) или несущая воду, встречает Господа (старца). При этом в большинстве польских, одном моравском и нескольких восточнославянских текстах девушка воду «несет»:

K-1. Grzeszna panna niesła wody; K-2. A tam dziwka wodę niesie; K-3. Grzeszna panna niesie wodę; K-5. Idzie panna ode dwora, / Niesie wode od jeziora; K-6. Piękna panna niesie wodę, niesie wodę; K-7. Idzie dziewczę, dzbanek niesie; K-8. Grzeszna panna niesie wodę; K-9. A tam panna niesie wodę; K-10. Tam panienka niesła wode; K-11. A tu dziwka wode niesie; Kolb-6. Greczna panna niesie wode; Kolb-7. A dziewczyna niesie wody; M-1. Postřeli tam jednu dívku, / A ta dívka nesla vodu; Ш-1. Ишла деўка, воду несла; Ш-3. Аш там дзеўка воду несе (то же Ш-6); П-9. Панна идзе, воду нісе; П-10. Стрэў дзяўчыну, несла ваду; Фр. Здибав дівку – воду несла, / Аж ся вгнули коромесла.

В полесских и белорусских текстах девушка чаще «набирает» воду (и, следовательно, действие локализуется «у колодца»):

П-3: Выйшла дивка воду браты; П-5. Да там дiвка воду брала; Ш-2. А там дзеўка воду брала, / Грешны души пробовала; Ш-4. Й в крыницы выда грала, / Вой там девка выду брала; Ш-7. Аж там дзеўка воду брала; Д. А там деўка ваду брала; Кир. Из колодезя девка воду берёть; Kolb-2. Chody diwcza po Beskidi. / Żołtu kosu rozczesała, / Z moria wodu distawało (то же Kolb-3); M-2. Nadešl tam panskú dívku, / Nabirala vodu čistú.

В некоторых вариантах девушка только лишь «идет» или «пришла» по воду:

П-7. Туды ішла дівка по воду. / Судосыла діда старого; П-8. Ой сюды гора и туды гора, / Мэжи тымы горамы быстрая вода. / Туды ішла дівка по воду; Ш-5. Ишла деўка за водою; K-4. Poszła dziwka w las po wode, / Zastąpił ji Pan Bóg droge; Kolb-4a. Oj, a za nim diwcza, za nim; M-3. Šla děvečka, šla po vodu, / Potkal ju tě jeden stařec; L-1. Pśišła rjedna źówka / Po wódu do studźonka; / Pśijźo k ńej tam taki stary hujko, / Taki stary, ’šyken syry; L-2. Šła je Aria krasna knežna / Nedželu ranko po wodu. / K nej je so pšiwdał stary mužik, / Haj tajki stary šjedžiwy; L-3. Pśišla rědn

Во многих случаях, однако, действие девушки не конкретизируется и отмечается лишь сам факт встречи Господа с девушкой:

П-1. Зустриў диўку з водицэю; П-2. И встреў диўку з водицэю; П-4. И ўстретиў ён дзяўчынаньку, / Дзяўчынаньку й чарнабривяньку; П-6. Судосыв дiўку з водою; П-7. Судосыла дiда старого; П-9. Зострів дівку из водою; МУРЕ. Стрітив дівча из водою; ЛУ. Надибає дівку з водою. Kolb-1. Zdybaŭ diŭku taj z wodoju; Kolb-5. Podybał ji staryj czołowik, / Staryj czołowik, bardzo krzywy, / A to był Hospod myłyj.

Особый вариант представлен в карпатском тексте из сборника Головацкого, где девушка ходит «за Господом»: «Ходит Пан Бог по Бескиде, / Ой а за ним девча, за ним» (Г.).

Блок IV. В отношении этого блока рассматриваемые версии распадаются на две основные группы: в первой (А) Господь просит воды, чтобы напиться, во второй (Б) – чтобы омыть руки-ноги; в небольшой части текстов просьба воды не конкретизируется (В). В восточнославянских текстах преобладает вариант с водой для питья, согласующийся с библейским сюжетом; в западнославянских – вариант с водой для мытья ног, хотя имеются и отступления от этого распределения в обе стороны.

А (вода для питья): П-1. Ой ты, диўко, дай воды напитиса; П-2. Ой, дай, диўко, дай воды питы, / Ой, дай уста промочыты; П-3. Дивко, дивко, дай воды напытысь; П-4. Ох ты же, дзиўко, й чарнабриўко, / Подай вады ж напициса; П-5. Ох ты ж, дiвко молодая, дай мнi воды напытыся; П-6. Дай мнi, дiўка, стэй воды напытыся!; П-7. Ой, дай, дiвко, воды пыты; ЛУ. Дай-ко, дівко, води пити, / Злотні вуса покропити; K-1. Stań, panno, spocznij sobie, / Napije so się tej wody!; K-4. Dziwko, dziwko, dej tej wody, / Napije sie dla ochłody; K-9. Czekaj, panno! Nie bój się! / Daj tej wody, napiję się; K-10. Hej, panenko, spocznij sobie, / Nech ja przyjdę bliżej ciebie. / Dej mi się tej wody napić, / Żebyś mogła duszę zbawić; Kolb-4a. Diwcza, diwcza, pochyl mi sia, / daj mi wody! Napyw bym sia; L-1. Źówka rjedna, daj se mje raz napiś!; L-2. Och džówka, luba krasna džówka, / Daj mi so twojej’ wody napić; L-3. Źowka rědna, daj se mi raz napiś!

Б (вода для мытья): П-8. Чекай, панно, дай мни воды / Помыць ренце, свенты ноги; П-10. Дай Бог, дзяўчына, чыстай вады / Памыць Богу рукi, ногi; Ш-1. Спросив Бог руки, ноги умыць; Ш-3. Дай мне, дзеўка, зимной воды, / Ой помыци руки, ноги; Ш-4. Подай, девка, свое воды / Помыць свенты руцы, ноги; Ш-5. А постой, дзеўка, ты дай воды / Помыць руки, помыць ноги!; Ш-7. Ой ты, дзеўка, красавица, / Дай Богу чистой воды, / Помыць ему руки, ноги; K-2. Ty, dziewczyno, dej tej wody / Omyć nogi Jezusowi!; K-5. Dejże ty panno wody / Nogi umyć dlo ochłody; K-7. Dziewczę, dziewczę, daj ty wody / Obmyć Bogu ręce, nogi; K-11. Świanty Pieter przepowiedzioł: / Dziewko, dziewko, dej tej wody! / Obmyjemy Bogu nogi; M-1. Daj nam, dívko, daj tej vody, / At’ umyjem ruce, nohy; M-2. Podaj, děvče, podaj vody, / Umyjem si svoje nohy.

В (просто вода): Ш-2. Бог у дзеўки воды просив: / Ты дай, дзеўка, Богу воды; Ш-6. Постой, дзеўка, дай мне воды!; Д. Ты дай, деўка, вады сваей!; Kolb-4. Daj mni, diwcze, toji wody; Kolb-5. Diwcze, diwcze, daj my wody, / Daj my wody ŭ ochołody; Kolb-8. Diwcze moje, daj my wody! / Wszystkim duszom na ochłodę; M-3: Daj, děčko, daj mi vody.

Блок V. Один из наиболее устойчивых мотивов, присутствующий практически во всех известных текстах, – засоренность воды листьями (часто – дубовыми или кленовыми), ветками, древесной пылью, песком. Поскольку эта деталь как будто не связана с содержательной стороной текста[26]26
  Впрочем, в данном контексте нельзя исключить и символическое осмысление опавших листьев как душ умерших. Ср. в одной смоленской легенде: «…Приходить Гаспоть и говорит на Божжую Матирь: “Што ты панаделала?” – “А што?” – “Да души челавеческие дьявылу атдала”. – “Я атдала дьявылу тольки што листапад – сухея листя”. – “Да какей листапад – ета души пакойнйкыў: ане прежда были Богавы, а таи ерь стали дьявылывы…”» [Добровольский 1891/1: 240].


[Закрыть], она наиболее правдоподобно могла бы быть объяснена каким-то общим источником.

П-2. Не дам цёей воды пити, / Бо ця вода нечыстая, / З гори песку навеяло, / З дуба листа насыпало; П-4. Ета ж вада нячистая. / Галля, булля нападало, / С клёнуў лисця налецило; П-5. Моя вода нэчышчона, / Дрэвком, лыстком натрушона; П-7. Нэ дам, діду, воды пыты, / Бо сьта вода нэчистая: / З горы пылу намэтэно, / С пушчи лысту нападало; П-8. Моя вода вся нечиста, / Нападало древа, листа; П-9. Бо вода есть нечиста: / Нападало з клёна листа, / З клёна листа нападало, / З гори песку налетіло; П-10. Дзеўка Бога нi вазнала, / Узiла й Богу адказала: / – Мая вада здзесь нi чыстая, / Нападала з дрэва лiсце, / Нападала з дрэва лiсце, / Насыпала з клёну трэсак; Ш-1. Дзеўка Бога не узнала, / Гордо Богу отказала: / «Моя вода нячистая, / Древом, листом западала»; Ш-3. Гэта вода забрудзона, / З дзерава листом затрушона; Ш-4. Ли тябе, гостя, выда нячиста, / Нападала з древа листым; Ш-5. Гэта вода нечистая, / Древом, листом западала, / Жоўтым пяском заношало; Ш-7. Моя вода да нечиста, / Нападала з древа листу; Кир. Эта вода не чиста, / С дуба трестка налетала, / С клену листья нападали; Г. Як бы я вам воды дала, / Кедь то вода барз нечиста, / З верху листом припадена, / З споду мулом примулена; МУРЕ. Нападало з клиня листя; ЛУ. Не дам пити, бо й не чиста, / Нападало з клена листя; Фр. Тота вода є нечиста. / Нападало з кленів листя; K-1. A ta woda nie je czysto, / W ni pełno prochu, pełno liści; K-2. Kej ta woda nie jest czysto, / Naleciało prochu, liścia; K-4. Panie, panie, kiej nieczysta: / Na pół prochu, na pół liścia; K-5. A ta woda nieczysto – / Na pół wody, na pół liścio; K-6. A ta woda nie jest czysta, nie jest czysta, / Zaprószona prochem z liścia, prochem z liścia; K-7. Nie dam, nie dam, bo nieczysta. / Naleciało prochu, liścia; K-8. Ale ta woda nieczysta, / Naleciało prochu, liścia; K-9. Nie dam, nie dam, / Bo nieczysta, / Zaprószona śmieciem z liścia; K-10. A ta woda nie jest czysta, / Bo sprószona prochem liścia; K-11. Nie dom, nie dom, bo nieczysto, / Naleciało prochu, liścio; Kolb-1. Bo to woda jest neczysta, / Napadało z klenu łysta. / Napadało, nakapało / I porohom nawijało; Kolb-2. Ne dam, ne dam, bo neczysta, / Je(st) w nej trawa, różne lystia; Kolb-3. Tuta woda jest neczysta, / Połowyna trawy, łysta; Kolb-4. Ta woda je neczysta, / Je w nij trawy, pełno łyścia; Kolb-4a. Jak by ja wam wody dała, / ked’ to woda barz neczysta. / Z werchu łystom prypadena, / z spodu mułom prymułena; Kolb-5. Didu, didu, ne dam ŭody, / Bo ta ŭoda jest neczysta, / Bo je w neji kupa łystia; Kolb-6. Twoja woda ne pomoczna, / Prochom, mochom prytresena, / Siedem synkow utoplena; Kolb-8. A ta woda ne jest czysta, / Napadło w nią trowy, liścia; M-1. A ta voda není čistá, / Napřalo do ní lista; M-2. A ta voda není čistá, / Napadalo do ní lista (Teho lisca dubovego, / Teho prašku cestoveho); L-1. Hujko stary, wóda ńejo cysta, / Wóna połna dubowego lista; L-2. Wody ’cu drje so ći dać napić, / Wona je jara nečista. / Wona je z peršću zapróšena / A zametana z lisćičkom; L-3. Wujko stary, ta weda njejo cysta, / wona jo połna dubowego lista.

В некоторых текстах причина засоренности воды не раскрывается, и вода просто называется «нечистой»: «Диду, диду, тут вода нычыста» (П-3); «Нэ дам, діду, стэе воды напытыся. / Ста вода нечистая» (П-6); «Гэта вода да есть гнюс-на» (Ш-6); «Мііў starec, neni cista» (М-3).

На фоне преобладающего мотива засоренности воды листьями и ветками выделяется несколько других единичных мотивировок. Приведенный выше полесский текст содержит редкий мотив купания в воде Богоматери: «Моя ж вода нечыстая. / Купаласа Божа ж Мати Прачыстая» (П-1). Можно было бы предположить, что этот довод оказался вложенным в уста девушки вторично, в результате свертывания исходного текста, в котором купание Богородицы упоминалось в ответной реплике Господа и имело противоположный смысл, т. е. свидетельствовало не о засоренности воды, а как раз о ее «чистоте» (ср. в следующем блоке тексты П-2, П-3, П-6, П-7). Однако тот же мотив встречается еще один раз – в карпатской записи песни: «Не дам пити, бо й не чиста, / Купалася в ній Пречиста» (ЛУ), и потому его трактовка остается проблематичной.

Другие единичные объяснения весьма любопытны и, по-видимому, скрывают в себе целые мифологические сюжеты, для интерпретации которых, однако, имеющихся контекстов недостаточно. В одном из белорусских текстов «нечистота» воды объясняется тем, что: «Гэта вода нячистая. / 3 дуба стріла вылита-ла, / Ў колодзись попадала» (Ш-2). В одном карпатском тексте неожиданно встречается мотив крови, капающей с пальца: «Нападало з клиня листя, / 3 пальця кровця нацяпкала» (МУРЕ), который имеет параллели в других текстах книжного происхождения о детоубийстве.

Наконец, в смоленском тексте предвосхищается раскрытие истинной причины «нечистоты» воды (см. далее, блок VI) в словах самой девушки: «Ни дам, Божа, вады сваей. / Ета вада паганая: / Сем сыночкыў парадила, / У ету ваду забросила!» (Д.).

Блок VI. Следующий блок, представляющий собой чаще всего ответную реплику Господа с разоблачением грешной девушки, раскрывает содержание ее греха в нескольких основных вариантах. Во всех версиях девушка обвиняется в рождении внебрачных детей и их умерщвлении. При этом варьирует число детей (чаще всего 7 и 9) и способ их уничтожения. В большинстве случаев это утопление их в воде, что трактуется в тексте в непосредственной связи с описываемой ситуацией и тем самым придает этой ситуации мифологический характер. Отождествление воды, которую набирает в колодце и несет (в ведре, в кувшине и т. п.) девушка, воды, которой можно напиться или омыть ноги, воды, в которую могут нападать листья и ветки, – с водой, поглотившей младенцев и унесшей их в иной мир, переводит все изображаемое и саму коллизию в космологический план, объединяет мир реальный, земной с потусторонним, придавая совершенно иное измерение и девушке, и ее греху, и ее раскаянию, и наказанию.

На фоне сплошного мотива утопления выделяются текст К-5, в котором девушке инкриминируется убийство детей в подвале, лужицкий текст L-2, где девушка отрубает детям головы топором, и моравские тексты, в одном из которых также присутствует нетривиальный способ избавления от детей (девушка закапывает их под печь, засыпает негашеной известью и замазывает глиной) и во всех трех появляется мотив незаконных мужей («мужьями ад забила, детьми море переполнила»), отсылающий к евангельскому тексту (Иисус говорит ей: «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа; Ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе…» Иоанн 5: 17–18).

А (мать утопила детей): П-1. Сама, диўко, нечыстая: / Девьеть сыноў породила, / В етуй води потопила; П-2. Сама, диўка, нечистая, / А ў сёй воде Прачыстая. / Сама сына породила / Да ў сёй воде потопила; П-4. Ох ты ж, дзиўко, чарнабриўко, / Сама жэ ты нячистая. / Да сем сыноў парадзила, / В етуй вадзи патапила; П-5. Ох ты, дiвко молодая, сама воду знэчыстыла: / Ты сэм сынюв породыла да в гэтуй водi потопыла!; П-7. А сьтая вода прэчистая. / Дэвъятэро дiток утопыла, / Дэсятое тулько занэсла!; П-10. Раз ты, дзеўка, сама нi чыстая, / Што ты вады ня чысцiла. / Восем сыноў ты радзiла, / Нi воднага не ўзрасцiла, / Нi воднага не ўзрасцiла, / Усiх у Дунай патапiла; Ш-2. Сама дзеўка нячистая! / Ты (с)им сыноў породзила, / Усих сюды потопила; Ш-5. Сама й, дзеўка, нячистая! / Чаму воду ничисьцила? / Дзевяць сыноў спородзила, / На Дунаи потопила. / За то вода й нячистая; Ш-7. Та ж вода твоя да чиста, / А ты дзеўка грешница: / Дзевяць сыноў породзила, / Все ў той водзе потопила; Д. Сем сыночкыў парадила, / У ету ваду ўбросила!; Кир. Ты сама нечиста, / Семих сынов породила, / В сей колодезь потопила; K-1. Tyś ją, panno, zamąciła, / Siedmiu synów utopiła!; K-6. Tyś ją sama zaprószyła, zaprószyła, / Siedmiś synów utopiła, utopiła; K-8. Tyś ją, panno, pomąciła: / Siedmiś synów w niej utopiła; K-9. Tyś ją, panno, zaprószyła, / Siedmiś synów utopiła; K-10. Tyś ją nie tak zaprószyła, / Siedmich synów utopiła; Kolb-1. Tyś, diŭko, sama neczysta, / Moja woda wsia preczysta. / Sim eś syniw porodyla, / W tyj kernyci potopyla; Kolb-6. Twoja woda ne pomoczna, / Prochom, mochom prytresena, / Siedem synkow utoplena; Kolb-8. Ej ta woda, ta jest czysta, / A ty, dziwko, jesteś grzyszna. / Sidmiuś synów porodziła, / I w ty wodzie potopiła.

Б. В ряде версий к мотиву утопления добавляется или заменяет его мотив оставшихся некрещеными детей: П-3. Вода чыста, як свята Прычыста. / Ты сим сынув породыла, / Я жадного ны хрыстыла. / Уси ў води потопыла; П-6. Бо сама, дiўка, нэчистая. / А в стэй воды – Прэчыстая! / Сама дiўка нэчистая: / Мала дiўка дэвйать сынуў, / Нэ одного нэ крэстыла / I в стэй воды потопыла; П-8. Моя вода вся свенцона; / Есть ты, панно, зогришона: / Мялесь соби седым сынув, / Не жадного не хрыстила, / Уси марне погубила, / Древом, листом притрусила; Ш-3. Дзевяць сыноў породзила, / Ни одного не хрысцила. / Да ў гэтуй водзе потопила; Ш-6. Ох ты, дзеўка сама гнюсна! / Гэта вода да есть чиста. / Дзевяць сыноў породзила, / Ни жадного не хрисьцила, / Усе дзевяць потопила; ЛУ. Брешеш, дівко, вода чиста, / Вода чиста, ти – не чиста, / Сім-єсь хлопців породила, / Й одного-єсь не схрестила, / Та й усіх-єсь потопила; K-2. I tyś, dziwko, nie czyściejszo, / Boś na świecie najgrzyśniejszi, / Siedmiś chłopców urodziła, / A żodnegoś nie ochrzciła; K-11. Świanty Pieter przepowiedzioł: / A tyś gorso, bo niecysto, / Obraziłaś Boga Krysto. / Siedmi synów porodziłaś, / A żodnegoś nie okrzciła, / W zimny wodzieś potopiła.

В (грех девушки не называется): П-9. Ой ти, дівко, сама нечиста, / А вода есть завжди чиста; Ш-1. Сама дзеўка нячистая! Чаму воду ня очищала?; K-4. I tyś, dziwko, nie czyściejsza, / Na cały świat najgrzyśniejsza; K-7. I tyżeś, dziewczę, nieczyste, / Obraziłaś Jezu Chtyste [!]; L-1. Źówka rjedna, wóda deŕe cysta, / Ale ty sy ńecysta; L-2. Twoja je woda derje čista, / Ty pak sy šlundrja nečista; L-3. Źówka rědna, ta weda jo derje cysta, / ale ty sy njecysta.

Г (девушка убила детей – различными способами): K-5. I tyś, panno, nieczysto / Siedmiuś synów porodziła, / W piwnicyś ich potraciła; M-3. Voda čistá, tys nečistá. / A tys měla devět mužů, / Devět mužů nezdávaných. / S každým’s měla pacholátko, / Pacholátko, nemluvňatko. / Hned’s ho každé zmordovala / A pod pécku zakopala, / Nehašené vapno dala, / Černú hlínú zašlapala.

Д (девушка имела незаконных мужей): Г. Девча, девча! Вода чиста, / Лем то ты є барз нечиста: / Семдесят єс мужов мало, / А з єдним єс шлюб не брало; Фр. П’ятдесят-єсь мужів мала, / У тій-сь воді потопляла; Kolb-2. Ŭoda czysta, ty pohana, / Ty dwanajcit muži(w) mała; Kolb-4. Woda czysta, ty pahana, / Bos dwanajcie mużyw mała, / I any z jednym ślub ne brała; Kolb-4a. Diwcza, diwcza! Woda czysta, / lem to ty je barz neczysta. / Simdesiat-eś mużyw mało, / a z jednym-eś szlub’ ne brało; Kolb-5. Woda czysta, ty neczysta, / Bo ty diwcza ne preczysta. / Bo wżeś mała siedem mużów, / A ze żadnym ślub ne brała; Kolb-7. Ty, dziewczyno, spocznij sobie, / Bo nieczystą niesiesz wodę. / Czemciś-eś ją pomąciła, / Siedmiuś mężów utopiła. / A ósmego-eś ty struła; / Tem to, moja dziwko miła, / Temeś wodę pomąciła; M-1. A ta voda, ta je čistá, / Než ty, divko, nejsi čistá. / Devět mužů jsi ty měla, / S každým’s dítky zmordovala; M-2. A ta voda, ta je čistá, / Než ty, dívko, nejsi jistá / (Tys, dzěvucho, tys je hřišná) / Mužma’s peklo zahustila, / Dětma’s moře zaplavila. / Pannú si se udělala, / Knězi se nespovídala.

Возможна также комбинация мотивов, например: