Текст книги "Пагубные страсти населения Петрограда–Ленинграда в 1920-е годы. Обаяние порока"

Экскурс в дореволюционную историю Санкт-Петербурга показывает, что основные формы девиантного досуга были распространены задолго до прихода к власти большевиков. Пьянство, хулиганство и другие осуждаемые или незаконные девиации – неотъемлемая составляющая теневой стороны жизни блистательной имперской столицы. Революционная повседневность внесла существенные коррективы в досуговый ландшафт, но ряд альтернативных, официально неодобряемых поведенческих моделей и культурных практик успешно адаптировались под нее, сохранив свою актуальность и в советскую эпоху.

При этом для историка принципиальным является осознание релятивности социальной нормы, того, что «те или иные виды, формы, образцы поведения „нормальны“ или „девиантны“ только с точки зрения сложившихся (установленных) социальных норм в данном обществе в данное время (здесь и сейчас)»[67]67
  Гилинский Я. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений». СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004. С. 10.


[Закрыть]. Особенно актуальным это оказывается при изучении обществ, в которых происходит культурная революция (инициированная сверху или снизу). В октябре 1917 г. к власти пришли те, чьи взгляды, и далеко не только политические, до этого часто рассматривались как девиантные, асоциальные, «вредные», и понимание процесса перемены отношения к ним является ключевым моментом при исследовании повседневной истории эпохи. То, что еще вчера было нормой, в новой реальности часто провозглашалось отклонением.

Общая радикализация в период революции и Гражданской войны привела к коренным изменениям в повседневной жизни советского человека, обусловила, среди прочего, модификацию досуговых моделей и практик. Однако можно утверждать, что в 1917–1921 гг. не произошло качественного скачка в распространении девиантных форм досуга. Имело место лишь некоторое перераспределение времени между различными видами асоциального поведения, упрощение потребляемых ресурсов и изменение городской топографии девиантного досуга.

Удивительно, насколько быстро после Гражданской войны и введения новой экономической политики, несмотря на декларируемую властями борьбу с различными «социальными язвами» и «буржуазными пережитками», городское сообщество вернулось к традиционным видам девиантного досуга – услугам проституток, игорным домам, бегам, алкоголю.

«Не преступно, но некрасиво»: некриминальные виды девиантного досуга горожан

«Кто не знает „Горшка“ – этой пивной знаменитости рабочего района у „Красного треугольника*'! Рабочие окружающих фабрик пропивают здесь свои трудовые гроши, а вожаки Везенбергской шпаны уродуют и калечат загулявших ребят. Отсюда, из „Горшка“, шпана угрожает домпросвету Тимирязева, держит в постоянном страхе клубных работников. Долой „Горшок“! Долой очаг заразы! Заколотить „Горшок“ крепкими гвоздями!»[68]68
  Ленинградская правда. 1926. 20 окт. Везенбергская шпана получила свое прозвище по имени Везенбергской улицы (ныне – улица Розенштейна). Дом просвещения им. К.А. Тимирязева (Обводный канал, д. 147), основанный в 1908 г., был самым крупным очагом культуры Московско-Нарвского района.


[Закрыть] Подобные гневные призывы на страницах ленинградских газет можно было встретить практически ежедневно, что свидетельствует о распространенности девиантных досуговых практик.

Осуждаемые обществом формы отдыха и развлечения в целом ряде случаев были освящены традицией и не носили криминального оттенка. Их доступность в годы новой экономической политики обусловливалась прежде всего финансовыми возможностями потребителя. Однако государство видело в девиантном досуге угрозу идеологического порядка, поэтому усилило агитационно-пропагандистскую борьбу с привычными населению практиками.

«Папа, не пей!»: потребление алкоголя в структуре досуга

Пьянство являлось самой популярной и распространенной формой девиантного досуга ленинградцев 1920-х гг. В этом они ничем не отличались от жителей подавляющего большинства городов страны. Рабочие и нэпманы, чекисты и партработники, милиционеры и бандиты, подростки и женщины – практически не было категории населения, в повседневной жизни которой не находилось места алкоголю. О любви к пьянству написано много. Отметим лишь, что она не являлась сугубо национальной чертой или характерной особенностью именно советского общества. Досуг, связанный с потреблением алкоголя, оказывался доступным, тяжелые условия жизни и отсутствие достойной культурной замены неизбежно притягивали людей к согревающей кровь и душу радости, столь вредной и коварной, но все же любимой и подчас единственной.

Унаследовав «сухой закон» от царского правительства, советская власть в первой половине 1920-х гг. медленно, но верно отступала от трезвости. Во-первых, у лидеров страны кружились головы, когда они видели цифры количества зерна, превращаемого крестьянами в самогон вместо хлеба[69]69
  Неслучайно в милицейских сводках самым распространенным преступлением были самогоноварение и шинкарство: «На территории 19-го Отделения, в 17 час. во время обхода по Б. Спасской ул. в д. № 30 кв. 11 у гр-ки ИГНАТЬЕВОЙ Нины Павловны была обнаружена выгонка самогонки» (ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 9. Д. 119. Л. 72. Сводка о происшествиях за время с 10 час. 5-го до 10 час. 6-го декабря 1925 г.); «На территории 15-го Отделения, по 3-й линии д. № 6 в кв. №№ 2 и 5 обнаружена самогонка у гр. гр. КГНЕР (нрзб.) Августина Яковлевича и ГАЛКИНА Леонида Ивановича» (Там же. Л. 144 об. Сводка о происшествиях за время с 10 час. 22-го до 10 час. 23-го января 1926 г.); «На территории 9-го Отделения, в кипяточной-закусочной прнадлеж. гр-ке КРОГИС Елене, помещ. по Лиговской ул. д. № 235 обнаружено полбутылки хлебного вина, полбутылки самогонки и 2 порожние бутылки с запахом самогонки» (Там же. Л. 239.
  Сводка о происшествиях за время с 10 час. 12-го до 10 час. 13-го марта 1926 г.) и т. д.


[Закрыть].

Во-вторых, доходы от спиртного могли стать значительной частью бюджета. С3 декабря 1924 г. допущены к производству и продаже напитки крепостью до 30 градусов, а с 1 октября 1925 г. допущена к продаже 40-градусная водка. С этих пор потребление алкоголя неизменно росло.

Конечно, «сухой закон» не означал того, что люди перестали пить. Часто вместо водки и самогона в дело шли медицинский спирт, одеколон, политура и даже заспиртованные экспонаты. К.И. Чуковский в апреле 1924 г., описывая в дневнике экскурсионную станцию в Лахте, замечал: «Учреждение патетически ненужное: мальчишки и девчонки, которые приезжают с экскурсиями, музеем не интересуются, но дуются ночью в карты; солдаты похищают банки с лягушками и пьют налитый в банки спирт с формалином»[70]70
  Чуковский К.И. Дневник. 15 апреля 1924 г.


[Закрыть]. Криминолог М.Н. Гернет так писал об алкогольном подполье: «…„зеленый змий“… согнанный с зеркальных витрин богатейших магазинов, с полок и прилавков кабаков и ресторанов, он уполз в подполье и нашел себе там достаточно простора и немало пищи» [71]71
  Цит. по: Девиантность и социальный контроль в России. СПб., 2000. С. 37.


[Закрыть].

Запрет на продажу алкоголя, естественно, не мешал находить его потребителям. Из воспоминаний поэтессы и актрисы Лидии Лесной, в 1918 г. работавшей секретарем редакции еще не закрывшегося журнала «Новый Сатирикон», мы знаем о случае, героями которого стали сотрудники журнала, Александр Грин и Аркадий Аверченко. Местом действия являлся ресторан «Альберт», находившийся в доме № 18/57 по Невскому проспекту.

«Только что кончилось редакционное совещание. Грин сидит в глубоком кресле и думает о чем-то, видно, невеселом. Аверченко щелкает замком портфеля и говорит:

– Господин заядлый пессимист, бросьте вашу чертову мерехлюндию, едем обедать к Альберту.

Грин отвечает медленно, подбирая рифмы:

– Уважаемый патрон.

Приглашеньем я польщен,

Но в ресторанах запрещен

Благородный выпивон…

Какой смысл там обедать?

– Чай будем пить! – с веселой беззаботностью отвечает Аверченко.

– Едем!

На другой день Грин мне рассказал:

– Приехали мы к Альберту, знаете этот симпатичный ресторанчик против Большой Морской? Аверченко там завсегдатай. Подходит официант:,Что прикажете, Аркадий Тимофеевич?“ – „Дайте нам чайку!“ – „Уж это как водится!“ – „И севрюжинки с хреном“.

И приносит официант на подносе две чашки и два пузатых чайника, белые, фарфоровые. Аверченко наливает мне и говорит: „Пейте залпом, он холодный“. – Я глотнул. Батюшки-светы! Выпивон!

Оказывается, в одном чайнике – портвейн, в другом – английская горькая! Вот что значит завсегдатай!..

Когда Грину, смеясь, предложили стать завсегдатаем у Альберта, он молча вывернул пустые карманы пиджака»[72]72
  Цит. по: Алянский Ю.Л. Увеселительные заведения старого Петербурга. СПб., 2003. С. 27–28.


[Закрыть].

Любопытно, что похожий случай обыгрывался М. Зощенко в рассказе «Лимонад». Время действия – 1920-е гг., когда запрет на продажу спиртного сняли, однако привычки остались:

«Покушал суп. Начал вареное мясо кушать – охота выпить. „Заместо, – думаю, – острых напитков попрошу чего-нибудь помягче – нарзану или же лимонаду“. Зову.

– Эй, – говорю, – который тут мне порции подавал, неси мне, куриная твоя голова, лимонаду.

Приносят, конечно, мне лимонаду на интеллигентном подносе. В графине. Наливаю в стопку.

Пью я эту стопку, чувствую: кажись, водка. Налил еще. Ей-богу, водка. Что за черт! Налил остатки – самая настоящая водка.

– Неси, – кричу, – еще!

„Вот, – думаю, – поперло-то!“

Приносит еще.

Попробовал еще. Никакого сомнения не осталось – самая натуральная.

После, когда деньги заплатил, замечание все-таки сделал.

– Я, – говорю, – лимонаду просил, а ты чего носишь, куриная твоя голова?

Тот говорит:

– Так что это у нас завсегда лимонадом зовется. Вполне законное слово. Еще с прежних времен… А натурального лимонаду, извиняюсь, не держим – потребителя нету.

– Неси, – говорю, – еще последнюю.

Так и не бросил. А желание было горячее. Только вот обстоятельства помешали. Как говорится – жизнь диктует свои законы. Надо подчиняться»[73]73
  Зощенко М. Лимонад.


[Закрыть].

Большинство горожан, впрочем, не столь интеллигентны и талантливы, как Аверченко и Грин. 5 июля 1919 г. поиск мест незаконной торговли спиртным привел милиционеров в гостиницу «Аркадия», которая находилась на углу Литовского и Кузнечного переулков. В рапорте сообщалось: «Все помещения были заняты настолько пьяной публикой, что двери некоторых номеров пришлось взламывать, ибо ночующие там находились в бессознательном состоянии. Номерщик и коридорный… также были пьяны»[74]74
  Цит. по: Мусаев В.И. Городская повседневность // Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны. М., 2013. С. 135.


[Закрыть]. В январе 1925 г. самогонщиков удалось обнаружить даже во 2-й психиатрической больнице в Лесном. Садовник и конюх умудрились наладить там работу трех самогонных заводов[75]75
  Самогонные заводы в психиатрической больнице // Красная газета. Вечерний вып. 1925. № 9. 10 янв. С. 3.


[Закрыть].

Не менее актуальной проблема была и для населенных пунктов губернии. Особенно славилась Луга, которая пользовалась популярностью у дачников благодаря сухому климату, красивой природе и замечательной речке. Тем не менее пьянство местных поражало и видавших виды ленинградцев. Один из них накануне отмены «сухого закона» писал:

«Луга – самый пьяный город нашей губернии.

„В Москве сорок сороков, в Луге – 300 кабаков“, не без гордости повторяли лужане еще в дореволюционное время.

Эту свою репутацию Луга поддерживает и до сего дня.

Крестьяне говорят:

„Луга-пьяная“.

Ах, как пьют в этой маленькой, облепившей свою собственную речонку, Луге.

Пьют и в уезде. В деревнях, по дороге, в поселках, на постоялых дворах.

Пьют пиво и самогон.

Сколько стоит бутылка самогона?

Ответ неожидан:

„Дюжину пива“, или – „3 аршина“…

Самогон „продают“ за пиво, за ситец, за валенки, варежки, хомут, за хлеб, наконец»[76]76
  Гард Э. «Луга-пьяная» // Там же. 1925. 2 февр. № 27. С. 4.


[Закрыть].

Сотрудники правопорядка также не отказывали себе в удовольствии. Причем речь идет не только о рядовых милиционерах, изымавших самогонку, но и об их начальстве. Начальник 14-го участка милиции А.А. Жигарь, празднуя именины знакомого, приказал инструктору участка достать спирт, который праздновавшие и выпили. За данный поступок, а еще за кражу дров его приговорили к двум месяцам исправительного дома. На пьянстве попался даже начальник городской милиции Владимир Сергеевич Шатов. Однажды вечером в 1918 г. патруль остановил на Невском автомобиль, из которого вылез нетрезвый Шатов и разразился руганью в ответ на требование предъявить документы[77]77
  Мусаев В.И. Городская повседневность. С. 136.


[Закрыть].

После начала продажи водки проблема самогона стала не столь актуальной, хотя и после него милиция периодически обнаруживала и арестовывала изготовителей и продавцов зелья. В октябре 1925 г. (первый месяц, когда разрешили продажу водки) в Ленинграде раскрыли 8 очагов самогоноварения, работавших с целью сбыта, в ноябре уже 14, а в декабре 32[78]78
  цГа СПб. Ф. 1000. Оп. 9. Д. 282. Л. 12 об. Отчет административного отдела Ленинградского губисполкома за октябрь-декабрь 1925 г.


[Закрыть]. Видимо, его продавцы смогли со временем адаптироваться к новым условиям, хотя их бизнес и понес существенный урон. 1 сентября 1927 г. газета сообщала, что у дома № 27 по Фонтанке задержан гражданин Воробьев, «продававший хлебное вино стаканами». Нарушали закон и магазины. Например, в магазине Грузгосторга (В. О., 6-я линия, 23) обнаружили продажу коньяка под видом разрешенных легких виноградных вин [79]79
  Борьба с шинкарями // Красная газета. Вечерний вып. 1927. 1 сент. № 235. С. 5.


[Закрыть].

День начала легальной продажи водки действительно можно считать важной датой в истории алкоголя в России. Впоследствии известный экономист и историк, а с 1923 по 1927 г. корреспондент «Ленинградской правды» Н.П. Полетика в своих воспоминаниях описывал его так: «В тот день, когда разрешили свободную продажу сорокаградусной водки, на улицах уже с утра валялись „трупы“ и богомольные старушки, крестясь, умиленно восклицали: „Мила-ай, когда же ты успел!“»[80]80
  Полетика Н.П. Виденное и пережитое (Из воспоминаниий). Библиотека-Алия, 1982. С. 266–267.


[Закрыть].

Для многих он стал настоящим праздником, люди-могли поздравлять друг друга на улицах, плача от счастья и обнимаясь, словно на Пасху или Рождество[81]81
  Измозик B.C. НЭП через замочную скважину. Советская власть глазами советского обывателя // Родина. 2001. № 8. С. 84.


[Закрыть]. Критики большевиков, а также знатоки и поклонники напитка отмечали, что водка была уже не та. Равнодушный к спиртному В.В. Шульгин заметил:

«По виду эта та же самая, „прозрачная, как слеза“, русская водка. На вкус?

На мой вкус та же дрянь, какая всегда была. Но от знатоков позднее слышал, что хотя это, конечно, несравненная русская водка, которая превыше всех питий земных, но все же много хуже прежней.

Оно и понятно: „Все, как было, только хуже…“»[82]82
  Шульгин В.В. Три столицы.


[Закрыть].

Количество пьяных на улицах резко увеличилось, но, согласно отчету административного отдела Ленинградского губисполкома за октябрь-декабрь 1925 г., в последующие месяцы пьянство перестало носить характер массового явления. Если в октябре количество лиц, появлявшихся на улицах и в общественных местах в нетрезвом виде, составило 3701 чел., то в ноябре – 1189 чел., а в декабре – 1859 чел.[83]83
  ЦГА СПб. Ф. 1000. Оп. 9. Д. 282. Л. 12 об. Отчет административного отдела Ленинградского губисполкома за октябрь-декабрь 1925 г.


[Закрыть].

После введения свободной продажи государственной водки (декрет Совета народных комиссаров СССР от 28 августа 1925 г.) пьянство в городах приобрело огромные масштабы: доля пьющих промышленных рабочих составляла около 90 %. Так, если принять расход рабочей семьи на спиртные напитки в 1922 г. за 100 %, то в 1923 г. он составил 166,7 %, в 1924-м – 466,7 %, в 1925-м – 1222,3 %, в 1926-м – 1344,5 %, а в 1927-м – 1760,0 %[84]84
  Бюджеты рабочих и служащих. Вып. 1. Бюджет рабочей семьи в 1922–1927 гг. М.: ЦСУ СССР, 1929. С. 28.


[Закрыть]. В 1925 г. в городе на семью в месяц покупали в среднем 1,5 бутылки водки, в 1926-м – 1,3, в 1927-м – 2,4, в 1928-м – 3 бутылки[85]85
  Павлюченков С.А., Аманжолова Д.А., Булдаков В.П. и др. Россия нэповская. М., 2002. С. 269.


[Закрыть].

Рост потребления спиртного в Ленинграде прекрасно виден из статистики массового потребления напитков. В 1927 г., два года спустя после начала продаж водки, в Ленинграде, население которого составляло 1 627 000 жителей, ее было выпито 1 860 000 ведер (1 ведро – 12,3 л, т. е. 22 878 000 л – около 14 л на человека). На это потратили до 100 млн руб. при обычной средней месячной зарплате 50–80 руб. За этот же год от опоя умерли 292 ленинградца, 113 125 человек задержано милицией для вытрезвления[86]86
  Дидрихсон Б. Город Ленина мобилизуется на борьбу с алкоголизмом (Письмо из Ленинграда) // Трезвость и культура. 1928. № 1. С. 12


[Закрыть]. Секция здравоохранения Ленинградского совета рабочих депутатов в 1927 г. сообщала, что «алкоголизм в Ленинграде за последние годы значительно вырос. С 1923 г. смертность от него увеличилась в 5 раз»[87]87
  Туберкулез, сифилис и алкоголизм (К пленуму секции здравоохранения Ленинградслвета) // Красная газета. Вечерний выпуск. 1927. 1 сент. № 235. С. 5.


[Закрыть].

Профессор А.Л. Мендельсон, рассуждая о причинах пьянства, полагал, что пьют по нескольким причинам: из-за усталости, «за компанию», для праздника, чтобы утолить жажду и т. д., 76 % всех пьющих мужчин страдают так называемым «бытовым алкоголизмом». К этому виду пьянства относится выпивание в праздники, на свадьбах, на крестинах, на похоронах и т. д. Также он отметил, что «недавно стал появляться новый вид алкоголизма – столовый. Раньше его в России почти не было. Русский человек не особенно любил выпивать за обедом. Теперь этот род пьянства начал прививаться»[88]88
  Борьба с пьянством // Там же. 1925. 3 марта. № 53. С. 3.


[Закрыть].

Необходимо, кроме того, учитывать, что изменилось «алкогольное меню». В Российской империи наиболее распространенным спиртным напитком являлась высококачественная водка, в 1920-е гг. ее сменил самогон. Это существенно повлияло на ситуацию, связанную с употреблением алкоголя. Во-первых, в отличие от водки, имевшей крепость 40 °, крепость самогона, получаемого путем перегонки при помощи пара, составляет 40–50 °, а при повторной перегонке – 60–80 °. Во-вторых, примерно четвертая часть всего самогона производилась с применением примесей. Они использовались для большей «забористости» и, усиливая действие алкоголя, очень часто приводили к отравлению. Наиболее популярными примесями были: хмель, горчица, хрен, бензин, керосин, табак, полынь, перец, куриный помет, известь, купорос, мыльный камень, наркотики, белена, дурман, денатурат. В-третьих, лабораторные исследования 1920-х гг. показали, что самогон давал ощущение повышенной крепости от содержавшихся в нем резких и сильно действующих примесей (сивушных масел, альдегидов, эфиров, кислот и т. д.), которые не удавалось отделить от спирта при кустарном ведении производства. Этих примесей в самогонке было в несколько раз больше, чем даже в сыром заводском спирте, так называемой «сивухе», изъятой из продажи еще при царском правительстве по причине ядовитости. Таким образом, по разрушительному воздействию на организм потребителя самогон в несколько раз превышал водку[89]89
  Панин С.Е. «Пьяная» преступность в России в 1920-е годы // Социологический журнал. 2002. № 4. С. 92–102.


[Закрыть].

Стоит отметить, что по продажам легальной водки города значительно опережали деревню. Военный врач и один из лидеров антиалкогольного движения в 1920-е гг. Э.И. Дейчман (1889–1967), автор книги «Алкоголизм и борьба с ним» (1929 г.), утверждал, что «в 1927/28 гг. на душу населения в городах потреблено 0,74 ведра (15 бутылок), а в сельских местностях – 0,21 ведра (4 бутылки)». Факт распространения в деревне самогона, по его версии, не менял сути, и именно из-за города росло пьянство в деревне: «Если учесть и количество потребляемого на селе самогона, то и тогда душевное потребление в городах будет в 2 раза больше, чем на селе. Вот почему мы должны прежде всего начать борьбу с алкоголизмом в городе, который служит примером для села, а затем – бить алкогольного врага и в городе и на селе»[90]90
  Дейчман Э. Факты и цифры об алкоголизме в нашей стране // Трезвость и культура. 1928. № 1. С. 5–6.


[Закрыть].

Но не единой водкой успокаивали и развлекали себя горожане. Впервой половине 1920-х гг. наблюдался и бурный рост потребления пива, в котором власти иногда усматривали подходящую замену крепкому алкоголю. В Петрограде в 1922 г. оно составило 608 158 ведер, в 1923-м– 3 251 474 ведра, 1924-м– 4 641 589 ведер, 1925-м – 5 720 000 ведер[91]91
  Образцов, врач. Еще о пьянстве // Егоровец. 1928. 27 сент. № 5 (50). С. 6.


[Закрыть]. Как правило, до 1925 г. пивоварением занимались предприятия потребкооперации (Петроградское единое потребительское общество – ПЕПО, позднее – Ленинградский союз потребительских обществ – ЛСПО), они же и продавали его через кооперативную сеть.

В практики потребления спиртного ленинградец включался с детских лет. В ходе обследования, проведенного среди 478 учащихся школ I ступени (11–14 лет) и школ фабрично-заводского ученичества (фабзавуча, 15–17 лет), выяснилось, что употребляют спиртные напитки из числа школьников 75,4 %, а из фабзавуча – 87,6 %. На вопрос «Кто толкает детей на пагубный путь алкоголизма?» давался неожиданный ответ: «Важнейшую роль играют родители, которые, сами того не сознавая, приносят ужасный вред здоровью своих детей, приучая их к пьянке». При этом детям школьникам «дает пить отец (33,7 %), мать (30,5 %), родственники (27,4 %), товарищи (8,4 %). Фабзайчатам же (более старшим) дает пить отец (20,1 %), мать (11,7 %), родственники (29,1 %), товарищи (22,9 %), сами пьют (16,2 %)». Таким образом, получалась характерная «алкогольная лестница»: «Сначала, в раннем детстве, угощают ребенка родители (отец и мать), затем родственники (в гостях), потом товарищи (в компании) и, наконец, молодежь начинает пить самостоятельно»[92]92
  Отчего пьют дети и молодежь? // Трезвость и культура. 1928. № 3. С. 5.


[Закрыть]. При таких раскладах дети и подростки в основном потребляли спиртное дома или в гостях: «Из детей-школьников пьют дома 72,6 проц., в гостях – 41,1 проц., а из молодежи (фабзайчат) пьют дома – 59,1 проц., в гостях – 62,6 проц., в пивной – 12,3 проц. и в прочих местах – 2,4 проц.»[93]93
  Там же.


[Закрыть], кроме того, широко распространен и наследственный алкоголизм. Медицинское обследование 1923 г. показало, что из-за пьянства родителей более 34 % молодых людей имели различные хронические болезни[94]94
  Лебина Н. Советская повседневность: нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю. М., 2015. С. 331.


[Закрыть].

«Данон», пивная и прочие живопырки

Если детям могли наливать дома, то многие взрослые мужчины из-за сварливых жен, кричащих детей, нервных соседей и других помех этой радости были лишены и сами старались уйти пить в другое место. Особенно эта идея привлекала, когда в кармане оказывались деньги и хотелось не просто выпить, но и «культурно посидеть». Нэп подарил для этого достаточно много возможностей. В центре открывались под новыми названиями различные питейные заведения, адреса которых еще сохранялись в памяти горожан. Вернулись и прежние вывески – «Кюба», «Данон» и др. Кстати, Н.П. Полетика отмечал, что цены там оставались сравнительно умеренными[95]95
  Полетика Н.П. Виденное и пережитое. С. 266.


[Закрыть]. По ночам около них стояли вновь заполнившие улицы извозчики-лихачи, развозя подгулявших, а крики пьяных мужчин и женщин оглашали улицы.

Впечатления о новых питейных местах встречаем в воспоминаниях В.В. Шульгина, тайком вернувшегося в Ленинград зимой 1926 г. Один из его знакомых, также убежденный противник большевиков, организовал для него своеобразную экскурсию:

«– Хотите, я вам покажу еще для полноты впечатлений один бар? Вы не думайте, у нас „бары“ есть. Русских перерезали, но американские завели!

Пошли мы по Невскому и взяли направо, кажется, по Михайловскому. Словом, здесь в былое время была какая-то мирная не то кофейня, не то кондитерская.

Теперь не то. Сразу меня оглушил оркестр, который стоит самого отчаянного заграничного жац-банда. Кабак тут был в полной форме. Тысячу и один столик, за которыми невероятные личности, то идиотски рыгочущие, то мрачно пропойного вида. Шум, кавардак стоял отчаянный. Это заведеньице разместилось в нескольких залах. Но всюду одно и то же. Между столиками шлялись всякие барышни, которые продают пирожки или себя ad libitum[96]96
  По желанию (лат.).


[Закрыть]. Время от времени сквозь эту пьяную толпу проходил патруль, с винтовками в руках. Я заметил трех матросов, которые с деловым видом путешествовали из залы в залу.

– Что это? – спросил я.

– А это, видите ли, „внешкольный надзор“. У нас ведь доблестному воинству разрешено свободно, в неслужебные часы, куда хочешь. Но зато есть всегда и дежурные патрули. Они безобразников своих вылавливают и отводят. А впрочем, мы очень неудачно пришли. К величайшему сожалению, я не могу вам показать этого места во всей красоте. Тут редкий день обходится без колоссального скандала. А бутылки здесь заместо междометий. Летают! Оно, впрочем, и к лучшему. Просто не безопасно. Развлечения его величества пролетариата бывают иногда очень экспансивны и непосредственны. Но все же вы можете заключить, что если русский человек желает выпить, то ему в Ленинграде „есть куда пойти“»[97]97
  Шульгин В.В. Три столицы.


[Закрыть].

Пример «человека из ресторана» 1920-х гг. – Николай Эдуардович Валь, бухгалтер Сестрорецкого горисполкома. Газеты назвали его героем «Сан-Суси» и «Бара»: «…вот он стоит перед нами во всей своей дореволюционной неприкосновенности, крепкий, законченный и чуждый окружающему, как памятник на площади Восстания. <…> Николай Эдуардович любит веселую ресторанную жизнь. Вино, женщины, официанты, ожидающие „на чай“, цыгане, лихачи веселенькие, застольные анекдоты и собутыльники, любящие выпить за „чужой счет“ – вот обстановка, в которой живет бухгалтер». После закрытия ресторана в 4 утра он «несется за город, к цыганам, где пьяные, пестрые женщины поют в нос о „ночах безумных, ночах бессонных“…»[98]98
  Гард Э. «Человек из ресторана» // Красная газета. Вечерний вып. 1927. 31 окт. № 295. С. 3.


[Закрыть]. В результате он попался на растрате 3000 горисполкомовских денег.

На заводских окраинах также было много мест, где можно выпить, особенно непосредственно около заводов, где постоянный спрос. Многочисленность питейных заведений не только рождала злость у борцов за трезвость и нравственность, но и такие частушки:

 
Ленинград – город большой,
В каждом доме – по пивной.
«Красная Бавария» —
Все для пролетария![99]99
  Кравчинский М. Песни и развлечения эпохи нэпа. Н. Новгород, 2015. С. 69.


[Закрыть].
 

Рабочего буквально окружали соблазны, и очень часто рабочему клубу он предпочитал поход за спиртным. Лозунгу «Вместо трактира – клуб! Вместо пивной – советская чайная. Вместо драки – физкультура!»[100]100
  Григорьева, врач. Алкоголь – яд // Егоровец. 1929. 24 окт. № 11. С. 3.


[Закрыть] следовать получалось не всегда. В частности, издание «Трезвость и культура» жаловалось: «Соседями – и ближайшими – Московско-Нарвского дома культуры в Ленинграде являются: лавка центроспирта, магазины „Армения“, пивная „ЛСПО“ и ряд других „источников алкоголизации“»[101]101
  Трезвость и культура. 1928. № 2. С. 13


[Закрыть]. Не лучше дела обстояли и на Московской заставе, где жили рабочие «Электросилы». Один из них в заводской газете писал, что очень хочет проводить вечера в клубе, а не в пивной, но не может. Рядом с ним из мест досуга расположены только клуб им. Самойлова и кино частника «Луч», но в обоих «царит шпана»: «От нечего делать дома идешь в пивную, которых в нашем районе 6 штук»[102]102
  Шпана мешает // Электросила. 1928. 28 апр. № 7 (50). С. 2.


[Закрыть].

Электросила. 1928. № 4(47). 21 марта. С. 1

Применительно к 1920-м гг. можно констатировать расширение общественных функций пивных. Дороговизна зрелищ, непривычность для многих клубов, которые заполнялись в основном молодежью, бытовые стереотипы, воспринятые от дореволюционной эпохи, сделали пивную не только помещением для потребления спиртного, но и, по существу, наиболее доступным местом общения. Улучшение материального положения и появление в связи с этим большего свободного времени упрочили данную ситуацию. К тому же развитию пьянства способствовал жилищный кризис, который стал остро ощущаться в городах в начале 1920-х гг. и дал толчок дальнейшему развитию различных форм общежитий. Заполняли их в основном лица, прибывшие из деревни, сами находившиеся в плену старых традиций и, естественно, некритично воспринимавшие подобного рода «бытовое наследие» в городах.

Иногда без алкоголя просто не удавалось поесть. Вот жалоба одного из посетителей столовой:

«Для того, чтобы получить обед в столовой № 8 на Б. Охте, посетитель должен спросить пива.

Иначе – сиди хоть три часа, а обеда не дождешься, официант к столу не подойдет.

Если же хочешь получить пива, достаточно показать официанту пальцами сколько надо бутылок, и пиво тотчас будет на столе.

Мне пришлось обедать в этой столовой. Ждал-ждал, наконец обратился с двумя другими посетителями к заведующему.

Тот распорядился подать нам обеды.

Нам подали, но не то, что мы просили. Приборы оказались грязными.

Мы вторично подошли к заведующему.

– Вас много, а я один. За всеми не усмотришь, – был ответ.

И только когда подававший нам официант Сергеев увидел, что один из нас взял книгу жалоб, он с трехэтажной бранью переменил поданные нам обеды.

Рядом с нами сидел товарищ, дожидавшийся обеда 2 часа. Он также подошел к заведующему.

Заведующий объяснил:

– Видите, сколько у нас посетителей? Не успеваем пиво подавать, а вы – с обедом. Возьмите бутылочку пива – тогда и обед подадим.

Посетитель согласился, и заведующий собственноручно подал ему пиво и обед.

Таким образом, рабочая столовая превращается в пивную, а рабочему некуда пойти пообедать»[103]103
  Адулов. О плохих обедах, грязных приборах и пиве // Ленинградская правда. 1927. 1 дек. № 274. С. 4.


[Закрыть].

Кстати, многие рабочие были недовольны тем, что кооперативные и заводские столовые превращались фактически в пивные. В протоколах рабочих собраний встречаются требования «воспретить отпуск пива по кредитным талонам», «воспретить отпуск пива малолетним» и т. п.[104]104
  ЦГАИПД СПб. Ф. 1200. Оп. 1. Д. 61а. Л. 23–24.


[Закрыть].

Еще более пропитанным алкогольными парами оказывался другой рабочий район – Смоленское, одно из сел за Невской заставой вдоль Шлиссельбургского тракта (пр. Обуховской обороны). С 1880-х гг. он постепенно становился местом концентрации различных фабрик и заводов, и, подобно городу Иваново, его иногда называли «русским Манчестером». Репутация у села была дурная. Еще в 1880 г. там проживало 13 тыс. человек и насчитывалось 11 фабрик и 106 различных питейных заведений. Жительница села М. Новикова в заметке «Волны пивные» (1925 г.) описывала его так:

«Заборы… Покривившиеся домики… Заводы-фабрики…

А сбоку Нева серебрится.

Кругом – дым заводов.

Длинной полосой тянется село Смоленское – конца не видно.

Настоящий фабричный городок.

Тут и „Ленина Судостроительный“, и „Картонтоль“, и „Рабочий“, и прядильно-ткацкая Ногина. А сзади всех в сторонке „Заманчивая Вена“ – пивоваренный завод.

Вот с этой-то „Вены“ все и начинается!

Что ни угол – то пивнуха!..

И другой раз обидно за свой рабочий Володарский район».

Балтиец. 1929. № 41 (151). 22 октября. С. 2

Пиво могли продавать не только в пивных, но и в различных столовых, чайных, кипяточных и прочих так называемых «живопырках». В подобные места приходили со своим алкоголем: водку покупали заранее в магазине, а в заведении мешали с местным пивом или лимонадом под нехитрую закуску. Вот как описывается подобное заведение, расположенное на Выборгской стороне, рядом с телефонным заводом «Красная заря»:

«Крепко трещат головы у наших алкоголиков по понедельникам, после вчерашнего гулянья. Работа валится из рук. Надо непременно „поправиться“, сходить во время обеда, решают они. И как только дело подходит к обеду, несутся они из ворот по проспекту. А тут неподалеку от завода есть так называемая „кипяточная“. Весело вылетают пробки из бутылок в этой кипяточной. Жадно тянут ко рту содержимое бутылки привычные пьяницы, и легкий туман мягко расстилается в их головах. Тут встречают они друзей, которые вообще решили не идти нынче на работу или опоздать до обеда. Здесь же бродят оборванные с красными носами люмпены. Когда-то они тоже работали, но за постоянную пьянку рассчитаны с завода. Теперь пропились в доску и торчат здесь в надежде подстрелить у какого-нибудь старого знакомого двугривенный, чтобы лакнуть лишний раз. А придя после перерыва на работу, „поправившиеся“ энергично берутся за дело, но только браку выходит у них теперь больше, чем всегда. У некоторых же дело складывается так, что после поправки на работу идти уже не приходится. Неудобный сосед у завода эта кипятильная»[105]105
  «Закрыть пьяную „живопырку“» // Красная заря. 1928. 21 янв. № 2 (6). С. 5.


[Закрыть].