Текст книги "Двум смертям не бывать"

Глава 4

В офисе охранного агентства «Элида» у Жанны был свой кабинет, где, уединившись от всего остального мира, она беседовала с особо доверенными лицами. Одним из таких лиц был звеньевой Пепел – человек в охранном агентстве на первый взгляд малозначительный. Однако многие пацаны боялись его даже больше, чем самого шефа. С ним предпочитали иметь или хорошие отношения, или никакие.

Все знали – Пепел играет в группировке роль чистильщика. Чистильщик – это неофициальный палач, который казнит и наказывает только своих по приказу шефа. Он ликвидирует провинившихся боевиков, даже если их вина неочевидна. Он может расправиться с жертвой и на виду у всех – чтобы остальным было неповадно. Пепел был немногословным и скрытным типом. Вся бригада трепетала при одном взгляде на Пепла. Для него не существовало таких понятий, как дружба или долг, – только приказ на уничтожение, который всегда выполнялся без единого осуждающего звука. Братки прекрасно помнили момент, когда в «Подкове» на глазах у доброго десятка зрителей Пепел хладнокровно расстрелял Осу, который так долго считался правой рукой шефа, что мнил себя главным претендентом на его место.

Пепел был чаще других вхож в совещательную комнату Жанны. Вот и сейчас он сидел перед ней, вольготно развалившись в удобном кожаном кресле.

– Вместо Штурмана звеньевым теперь будет Шмель, – выпуская в потолок синеватую струйку дыма, негромко произнесла хозяйка кабинета. – Он парень неглупый, его уважают. Пусть соберет ребят – сегодня стрелка с кунцевскими по поводу магазина, который недавно открылся возле «Молодежной».

– Шмель – авторитетный пацан, – одобрительно кивнул Пепел, однако Жанна недовольно поморщилась – она не любила авторитетных людей.

– Пусть едут пустые, стволы дома оставят. После того, что недавно случилось с РУБОПом… То ли у нас стукач в бригаде завёлся, то ли что… Ты, случайно, не знаешь, кто бы это мог быть?

Ни единый мускул не дрогнул на суровом лице Пепла.

– Без понятия, – ровным голосом ответил он.

– Ну, ничего, – произнесла Жанна с ненавистью, – если я найду, кто это, то своими руками его… – От еле сдерживаемого бешенства у нее задрожал подбородок, но она сдержалась. Глубоко затянувшись сигаретой, спросила уже более спокойно: – Сколько Шмель уже у нас?

– Месяца три будет.

– Мало.

– Кто ж спорит, мало… Сама знаешь, пацанов много полегло, пришлось приглашать со стороны.

– Вот и наприглашали всякой швали! – недовольно отрезала Жанна. – Не хватало, чтобы к нам еще РУБОП заявился! Нет, рано его звеньевым ставить. – Она помолчала. – Ладно, я пока подумаю… Иди!

Когда дверь захлопнулась, она подошла к огромному зеркальному шкафу до потолка и приоткрыла створку. Выбрала из одежды, аккуратно развешанной на вешалках, простое тёмное платье и стала переодеваться.

В зеркале на миг отразилось поджарое тело, длинные худощавые ноги. Сняв костюм, Жанна пристально взглянула на себя. Тонкая талия, высокая грудь, не кормившая ребенка, чуть раздавшиеся бедра – точно двадцатилетняя девочка стоит перед зеркалом, тонкая и хрупкая. Почти такая же, как восемь лет назад…

Она повернулась боком и, хмуря брови, взглянула через плечо – вся ее спина была испещрена глубокими шрамами, похожими на карандашные штрихи. Она провела рукой и нащупала один, самый глубокий, чуть не доходящий до позвоночника.

Немногие знают, что всё тело у нее в шрамах. Но еще меньше людей догадывается, что в шрамах у нее не только тело, но и душа.

Солдат срочной службы Василий Говоров, служивший в химвойсках, пребывал в превосходном настроении. Почти три недели ему не давали увольнения – то за плохо вычищенные сапоги, то за то, что на дежурстве вышел за территорию охраняемого сверхсекретного института и стал клеиться к девчонкам, прогуливающимся возле забора части. Но на то он и солдат, чтобы проявить чудеса смекалки и находчивости!

Три года Говоров скрывался от призыва, скитаясь по стране, пока однажды коварные люди из военкомата его не отловили и не забрили. В химвойсках Василий служил уже полтора года и теперь с нетерпением ждал дембеля. Чем меньше оставалось дней, тем тяжелее и томительнее ему казалась служба. Хотя на самом деле служба его была – не бей лежачего!

В функции батальона, расквартированного в городке, входила охрана секретного Института вирусологии и микробиологии, про который было известно только, что там разрабатывают новейшее биологическое оружие. В советские времена на территорию Зоны – так называли институт сотрудники – не могла бы и мышь проскочить, а уж выйти обратно тем более, но в нынешнее развальное время вместо охраны с нюхом кокер-спаниеля и хваткой бультерьера институт охраняли обыкновенные солдатики.

Солдат есть солдат. Ему что нужно: наесться от пуза, прижать в уголке хорошенькую барышню, а потом отоспаться, во сне грезя о дембеле. Из этих трех составных частей солдатского счастья Говорову было доступно лишь одно: на своем посту, а он охранял контрольно-пропускной пункт на территорию Зоны, можно было спать сколько душеньке угодно – после шести часов вечера право входа на территорию института имели только начальник караула, проверяющий и дежурная смена.

В шесть тридцать Говоров запирал на засов двери КПП и с чистым сердцем шел спать. Во сне солдата часто навещала его девушка Катя, с которой Василий имел письменную договорённость о возобновлении личных отношений сразу после демобилизации, но гораздо чаще снилась ему жирная котлета по специальному маминому рецепту (три части телятины, две части свинины и одна часть баранины плюс специи и лук). Иногда, когда Василию надоедало дрыхнуть и захлёбываться во сне слюной, он шел навестить своего напарника, охранявшего вход в здание института и доску с ключами. Ребята до рези в глазах резались в карты или рассматривали один и тот же замусоленный «Плейбой».

Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. На сегодняшнее дежурство у Говорова была запланирована совершенно особая, исключительная программа. Эта программа совмещала первые две составные части солдатского счастья (еду и женщин) и, в виде исключения, совершенно пренебрегала третьей, то есть сном. Качество запланированного гулянья во многом зависело от его сегодняшнего напарника. Им оказался некий Мустафа Керимов, тип хоть и сговорчивый, но несколько занудный и, более того, прожорливый. Конечно, Мустафа за часть съестного согласится пожертвовать Василию на ночь ключи от комнаты персонала – с мягкими кушетками и чистым бельем, да еще и теплой, в отличие от бетонного куба КПП, где всю ночь напролёт изо рта вырывался парок. Необходимость в комфортных условиях объяснялась очень просто – вечером к Говорову должна была пожаловать в гости девушка.

С этой особой он познакомился сегодня утром в пивной неподалёку от проходной Зоны. Василий заскочил туда на минутку, чтобы быстренько хлопнуть кружечку пива. Девушка ему понравилась с первого взгляда. Впрочем, в армии ему все девушки нравились с первого взгляда. Она сидела у окна и мрачно смотрела сквозь мутное стекло на улицу.

Немного старше его, сразу же определил Василий, серьезная. Ему нравились такие. Он любил, когда женщина внимает его разглагольствованиям с трепетным выражением на лице.

А она слушала Говорова именно так – затаив дыхание. Надя оказалась в городке случайно, проездом – заехала в поисках подруги, которая недавно переехала, не оставив адреса. Надежда планировала вечером вернуться в столицу. Потратив на завязывание отношений не менее пяти минут своего драгоценного времени, Василий запротестовал:

– Ну как же так! Вы же у нас еще ничего не видели!

– А что здесь смотреть! – пренебрежительно махнула рукой девушка. – Одни заборы…

Говоров предпочитал ковать железо, пока горячо. Он уговорил новую знакомую остаться еще на несколько часов, и тогда он ей покажет кое-что покруче серых железобетонных заборов. Короче, они договорились устроить ночью маленький бордельчик с выпивкой и едой на территории Зоны. Надя уже почти соблазнилась экзотическими условиями свидания, но внезапно заробела.

– А если проверяющие? – спросила она опасливо.

– О проверяющих нам становится известно еще за неделю, – заверил девушку солдат.

Они договорились на восемь. Узнав о грядущем празднике души, Мустафа потребовал за ключи от комнаты отдыха батон хлеба и банку тушёнки – как минимум! И выпивку, если будет. Василий радостно потирал руки. Ночь обещала быть божественной.

В восемь вечера Говоров отпер ворота и, обнаружив за ними испуганно жмущееся существо с хозяйственной сумкой, обрадованно замахал рукой.

Надя вошла и скинула пальтишко.

– Вот колбаска, вот сырок, а это пельмешки горяченькие в термосе, а вот яблоки с рынка, а вот это… – Умница Надя выставила на стол литровую бутылку вина.

При виде этого великолепия Мустафа захлебнулся слюной и решительно отказался уходить в холодную каптёрку.

– Ничего, он нам не помешает, – заверил Говоров, одной рукой обнимая девушку за плечи, а другой наливая полный стакан вина.

Но Надя пить не стала, только пригубила.

– Какой хороший женщина! – удивился Мустафа и одним махом опорожнил за нее стакан.

После еды и выпивки глаза солдат масляно заблестели, речи стали несколько путанее, а взгляды, которые они кидали на подругу по застолью, еще более пылкими.

– Давай мы с тобой пойдем в комнату, – зашептал Василий на ухо девушке.

Но та решительно отстранилась.

– Так что же тут у вас такого интересного есть? Обещал показать, – напомнила она.

Пришлось срочно организовывать экскурсию по секретному объекту.

– Вот здесь у нас баклаборатория, вот это стерилизационная, это виварий, здесь живут подопытные животные, – тараторил Говоров, надеясь сократить экскурсию до минимума.

Как назло, его новая знакомая всем интересовалась и лезла во все дыры. Расширенными от удивления глазами она смотрела на сложные микроскопы, аналитические весы, разноцветные химические растворы в лаборатории, высокие вытяжные шкафы, приборы для титрования, уважительно трогала огромные автоклавы в стерилизационной, визжала от восторга, когда брала в руки маленьких хорошеньких мышей – те взволнованно пищали в своих клетках при появлении людей.

– Какие они миленькие! – восхищалась она, осторожно трогая розовым пальчиком крошечные мордочки животных. – Они заразные?

– Заразные в другом боксе, – заверил ее Мустафа.

Мустафа явно перетягивал одеяло на себя: он самолично открывал ключами все двери, небрежно срывая с них печати, и на ломаном русском языке объяснял девушке всё, что знал, а чего не знал, то придумывал. Говоров был недоволен. Он опасался, что Керимов отобьёт у него девушку, и был раздражён необходимостью тратить драгоценное время на какие-то ерундовые колбы и дурацких мышей.

– А там что? – остановилась девушка перед герметической дверью, на которой красовалась строгая надпись: «Вход запрещён, лаборатория инфекционных болезней».

– Зараза всякая, – небрежно объяснил Мустафа. – Там болезни в пробирках лежат.

Василий оттер его плечом и начал объяснять девушке интимным тоном:

– Понимаешь, Надя, в этой комнате хранятся страшные вирусы, возбудители всяких ужасных болезней. Входить туда конечно же нельзя. Сотрудники допускаются в лабораторию только в очках, бахилах, халатах и перчатках. Одно движение – и верная смерть!

– Хочу туда! – немедленно заявила девушка и при этом даже капризно притопнула ножкой.

Говоров вздохнул. Как бы получше ей объяснить…

– Понимаешь, туда нельзя! Совсем нельзя! – сказал он.

– Тогда я пойду домой. – Надя огорчённо надула губы.

– Ладно, я пойду принесу ключи. – Мустафа умело оттёр Василия в сторону.

– Нет, я! – Говоров бросился со всех ног в дежурку. Он не мог допустить, чтобы все лавры достались конкуренту.

Надя и Керимов остались одни.

– Этот Говоров – такое трепло! – заявила девушка, пристально глядя на солдата. – И зачем я только с ним связалась!.. Обещал всё показать, а говорит, нельзя…

Мустафа расцвёл прямо на глазах.

– Конечно, можно! – заверил он. – Тебе можно! Я сам всё покажу.

Громыхая сапогами, Говоров уже мчался назад с ключами.

Наконец ключ повернулся в замке, но дверь оставалась закрытой.

– Сигнализацию отключил? – спросил Мустафа.

– Отключил, – уныло произнёс Василий, чувствуя, что с каждой секундой стремительно теряет расположение девушки, и добавил мрачно: – Ничего не выйдет. Здесь еще устройство стоит для считывания карточки, его не обманешь.

– А ну, давай я! – уверенно сказал Мустафа. Он сиял, как начищенный самовар, – видно, настал его звёздный час.

Керимов приблизился к небольшому черному ящичку с поперечной щелью на стене, достал из кармана какую-то проволочку, согнул ее, вставил в щель, нажал на что-то – и замок, поддавшись, щёлкнул и открылся.

– Открылась! – удивился Василий. – Ну, ты гляди! Азиат, а соображает.

– Офицеры открывали, когда у них что-то сломалось, а я им помогал, – объяснил довольный Керимов. Видя восхищенный взгляд Нади, он уже не сомневался, что девушка у него в кармане.

В лаборатории вспыхнул свет.

– Ух ты! – воскликнула девушка, приближаясь к столу, возле которого в специальных ячейках стояли пробирки с грозными надписями «холера», «сибирская язва», «тиф», «лихорадка Эмбола».

– Только ничего не трогай! – предупредил Говоров, с любопытством оглядываясь. Его куда больше интересовали не пробирки, а календарь с голыми девушками на стене.

Надя приблизилась к столу и оглянулась: Мустафа не сводил с нее влюбленного взгляда, Говоров внимательно изучал календарь, но в любую минуту мог обернуться.

– Ой! – Неожиданно девушка громко взвизгнула и испуганно всплеснула руками. – Мышь! Там, в углу! Заразная!

– Где? – Парни бросились в угол.

– Там она, в щёлку спряталась! – В это время девушка схватила первую попавшуюся пробирку и сунула ее в карман. – Мышь, наверное, холерная! – испуганно пропищала она.

Солдаты бестолково топтались в углу, заглядывая под столы. Звякнуло стекло, притёртая пробка наглухо замуровала горлышко пробирки.

– Ничего нет! – Ребята наконец выползли из-под стола.

Девушка как ни в чем не бывало пожала плечами:

– Наверное, показалось… Ну что, пошли?

Когда они выходили из лаборатории, она тихо шепнула Мустафе:

– Приходи в комнату отдыха. Только тихо, чтобы Говоров не видел.

Керимов просиял. Через минуту компания вернулась к накрытому столу. Рука Василия уже не покидала плеча девушки, то и дело ненароком сползая на грудь.

– Ты первый иди, – интимно шепнула Надя на ухо галантному кавалеру, – а то еще этот тип, Мустафа, привяжется!

Василий кивнул и громко произнёс, вставая:

– Пойду немного пройдусь на сон грядущий.

Мустафа просиял и, едва только Говоров вышел, опрометью бросился в комнату отдыха.

Посетив туалет и немного подышав на крыльце – надо же дать девушке время приготовиться к ночи любви, – Василий вошел в комнату персонала и стал прыгать на одной ноге, стягивая брюки. Там было темно.

«Наверное, уже легла», – в предвкушении подумал Говоров.

– Слушай, я уже полгода этим не занимался, – зашептал он, забираясь под одеяло, под которым уже лежало что-то теплое. – А ты?

– Я тоже! – услышал он грубый мужской бас у себя над ухом…

…Хотя солдаты одеваются в стандартные сорок пять секунд, но девушку они так и не успели обнаружить.

«Ну, хоть наелся, – философски думал Говоров, засыпая на жестком топчане в дежурке, свернувшись калачиком. – И то счастье…»

Сидя на крохотной кухне хрущёвки, Наташа сосредоточенно работала. Руки обтягивали резиновые перчатки, фигуру облегал резиновый фартук, а лицо закрывали очки для подводного плавания, плотно прилегающие к лицу. На столе стояла бутылка дорогого шампанского «Дом Периньон», рядом лежал шприц с длинной тонкой иглой.

Вынув притёртую пробку, девушка влила в горлышко пробирки немного воды и взболтала ее круговыми движениями. Потом взяла приготовленный шприц и вытянула им жидкость из пробирки.

Острая игла легко впилась в пробку, которой было закупорено шампанское, и выпустила содержимое в бутылку. За толстым зеленым стеклом вскипели пузырьки воздуха и быстро успокоились. Потом Наташа вновь аккуратно обернула горлышко блестящей фольгой.

Затем Наташа собрала всё – фартук, перчатки, шприц, очки и даже клеенку на столе, – сложила в пакет и вынесла на мусорку. Там она полила пакет бензином из пластмассовой бутылки и бросила в контейнер зажжённую спичку.

Пламя на секунду озарило ее сосредоточенное лицо с серьезными серыми глазами.

Глава 5

После памятного вечера в ресторане «Эльдорадо» в жизни Жанны наступил крутой перелом. Настало время забыть все перипетии полуголодного существования и окунуться в жизнь, полную утех и плотских удовольствий.

К тому времени, когда Карел вышел из больницы, Жанна уже вольготно расположилась в только что отстроенном доме, стены которого были отштукатурены ее беленькими ручками, где каждый кирпичик она знала наизусть. Карел едва узнал в роскошной девушке с холодным взглядом, который проникал сквозь него, точно он, Карел, был стеклянный, ту девчонку в заляпанной белилами робе, которой он недавно предлагал сто пятьдесят рублей за ночь.

Карел потерял не только свое лицо – после выхода из больницы он представлял собой ужасное зрелище, с розовыми бесформенными пятнами вместо кожи и кусками едва отросших волос на голове. Он потерял большее – работу, доверие шефа, власть. Отныне он никому не был нужен.

Теперь стоило этой девчонке небрежно бросить Калине (Карел слышал это собственными ушами!): «Мне неприятно смотреть на этого урода…» – как бывшего прораба тут же сослали с глаз долой и заставили заниматься ужасно муторным и опасным делом – собирать дань с торговцев на местном рынке. Впрочем, на рынке Карел оказался на своем месте – нагонял на челночников ужас своим изуродованным лицом. Даже у самого Калины Карел теперь вызывал отвращение: во-первых, потому, что самым бессовестным образом надул своего шефа, а во-вторых, домогался его девушки…

Про Жанну поползли по городу самые невероятные слухи. Хотя Быковск по сравнению с захолустной Выдрой почти столица, однако и там существовали известные личности, вокруг которых всегда крутилась людская молва. Тёте Варе, которая вышла утречком погуторить с соседками возле подъезда, сообщили последние горячие новости: будто бы вчера в ресторане какой-то бандит подарил своей любовнице шубу с бриллиантами, а та от радости танцевала голая на столе.

– Так-таки голая? – изумлялась доверчивая тётя Варя, не подозревая, что речь идет о ее обожаемой племяннице.

– Совершенно! – авторитетно подтверждали свидетельницы, как будто лицезрели всё собственными глазами.

А Жанна между тем чувствовала себя как в раю. Шикарные шмотки, вкусная еда – всё то, чего она была лишена в детстве, появлялось у нее по одному мановению пальчика и с готовностью ложилось к ее ногам. Скучно ей не было: рестораны, пикники с ребятами Калины, с их подругами, которые не могли без скрежета зубовного смотреть на удачливую выскочку, катания на машинах, поездки в столицу «за шмотьём» и прочие прелести полууголовной жизни она воспринимала как должное.

Долгое время она ощущала себя королевой небольшого городка и лишь поездки в столицу слегка отрезвили ее. В Москве Калина выглядел не столь круто, как в родном Быковске. Всё, что в областном городе казалось последним шиком, в Москве давно считалось безбожно вышедшим из моды и вообще провинциальным. Да и саму Жанну там воспринимали как смазливую провинциалку, которой вечно не хватает денег на что-то стоящее.

У девушки темнело в глазах, когда на просьбу показать какую-либо приглянувшуюся вещь продавщица точно холодной водой обдавала ее ледяным взглядом и бросала в лицо с пренебрежительной усмешкой: «Вряд ли вам это подойдет…» Шикарный «БМВ» Калины в столице казался старой развалюхой, которую гаишники пропускали с презрительным свистом – что с босоты взять!

У Жанны с Калиной установились весьма странные отношения, в которых и для нее самой было много непонятного. Выигрыш ее в ресторане «Эльдорадо» поначалу обернулся большой форой для девушки. Жанна всегда вела себя так, как будто не Калина осчастливил ее, а она сама снизошла до него с некоего пьедестала, словно римская матрона, которая позволила любить себя черному рабу. Говорят, что из двух любящих один любит, а другой снисходительно позволяет себя любить, из двух целующихся – один целует, а другой подставляет щеку. Несомненно, Жанна лишь подставляла щеку и позволяла себя любить. По молодости она считала, что так и должно быть, думала, так будет всегда.

Но не все надежды Жанны оправдались – у нее до сих пор не было денег, чтобы открыть собственное дело. Впрочем, слова «собственное дело» постепенно стали для нее странной, недостижимой абстракцией. Теперь она уже и помыслить не могла, что будет метаться с неподъёмными баулами по грязным поездам и оттаптывать себе ноги на самом дешевом оптовом рынке столицы. В грёзах она представляла себя хозяйкой большого магазина, перед которой служащие испуганно ломают шапки, как крестьяне перед барином, и мчатся со всех ног выполнять ее поручения.

Пока до сих пор всё было именно так. Люди, окружавшие «возлюбленного» Жанны, боялись ее немногим меньше, чем самого Калину. Они помнили участь злополучного Карела, которого буквально на днях пырнули ножом приезжие торговцы с Кавказа. Никто не хотел повторить его судьбу. Кроме опьяняющего ощущения силы и богатства, добавился еще наркотический привкус власти, который дурманил голову похлеще шампанского.

Жанна не понимала, что ее личное благополучие целиком зависит от благополучия ее покровителя и от его отношения к ней. Доброжелатели рассказывали новой фаворитке о судьбе бывших любовниц удачливого бандита – кого-то из них застрелили в случайной перестрелке, кого-то отправили в места не столь отдаленные, сцапав с незарегистрированным оружием, какая-то просто пошла по рукам, опускаясь всё ниже и ниже по ступеням социальной лестницы.

Всё это ей не грозит, решила Жанна. Калина ее ни за что не бросит, он от нее без ума, а что до остального… Только последних дурочек могут застрелить или запереть в кутузке. С ней ничего подобного не случится! Однако и Калина не вечный, задумалась она как-то, его могут замочить конкуренты, могут посадить в тюрьму, а дом, в котором она живет и который построен ее руками, конфисковать. Что она тогда будет делать? На этот случай не худо было бы иметь кругленькую сумму в загашнике. Тем более что ее кавалер обещал ей это еще несколько месяцев назад, в ресторане. И многие свидетели могут подтвердить данное ей обещание.

Жанна несколько раз принималась заводить разговор о деньгах, но Калина только смеялся, быстро переходя к комплиментам, объятиям и поцелуям.

– Ты обещал мне! – как-то завизжала Жанна, хватаясь за испытанное женское оружие – истерику.

– Когда это? – Хитроватые глаза Калины откровенно смеялись.

– В ресторане! Рыжий слышал, и Корик, и Шмон!

– Что они слышали? – делано изумлялся парень. – Ну-ка давай спросим их!

Вызвали всех названных свидетелей, и Калина прямо спросил:

– Шмон, что я говорил тогда в ресторане?

– Когда? – Туповатый Шмон в напряжении наморщил узкий лоб.

– Ты слышал когда-нибудь, что я обещал Жанне денег?

Шмон пожал плечами и развёл руками:

– Не при мне дело было, Калина, ты ж меня знаешь, я не совру.

И Корик согласно кивнул, поддакивая ему.

Слыша всё это, Жанна в ярости сжала кулаки, так что длинные, холеные ногти впились в ладони, оставив розовые следы.

– Я сказал, милая, только то, что ты выиграла, победила, – мягко, будто он втолковывал неразумному дитяте важную мысль, объяснял ей Калина. – А о деньгах у нас с тобой уговору не было.

Видя, что Жанна бледнеет от бессильной ярости и готова вцепиться ему в физиономию, Калина внезапно сбросил шутовскую маску и стал серьезным.

– Ты же знаешь, как я тебя люблю, – вкрадчиво промурлыкал он, обнимая девушку.

Та с негодованием отворачивала от него свое лицо.

– Ну-ну, не сердись, крошка! Всё, что есть у меня, – всё твое! Ну скажи, зачем тебе деньги? – недоуменно спрашивал он. – Глупенькая, я ведь знаю, как только ты получишь значительную сумму, сразу же рванёшь в магазин и накупишь всякой дряни. Так зачем же нам ссориться, я и так куплю тебе всё, что ты хочешь!

– Да, а если с тобой что-нибудь случится? А если я останусь одна? – капризничала Жанна. – Что тогда со мной будет?

– Ну что ты, глупышка! – ласково обнимал ее Калина. – Ты же знаешь моих парней, они не оставят тебя без куска хлеба.

– А если ты меня бросишь? – упорствовала Жанна.

– Ну тогда клянусь, – великодушно заявил Калина, – что в этом случае я немедленно выплачу тебе десять штук. Ты же меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.

– Пусть Шмон подтвердит это! – потребовала Жанна. – И Корик!

Опять вызвали Шмона и Корика, которые подтверждали слова шефа, что в случае, если Калина бросит Жанну или с ним что-нибудь случится, ей будет выплачена требуемая сумма.

– Наличными, – уточнила Жанна. – В валюте!

Калина согласно кивнул. Такой договор для криминального главаря считался круче нотариального свидетельства – отныне он обязан был отвечать за свои слова своим авторитетом.

Теперь Жанна была более-менее спокойна за свою жизнь. Ей казалось, что она застраховала свое будущее в солидной страховой компании и в любом случае останется в выигрыше. Откуда ей было знать, что очень скоро, через считаные месяцы, ее жизнь круто изменится!

Живя в провинциальном Быковске, Жанна целыми днями умирала от скуки. Дни напролет она проводила в своей спальне в загородном доме, подпиливала ногти, красилась до одурения, до рези в глазах смотрела фильмы по видео. У нее не было подруг, у нее не было друзей. Их дом посещали только приятели Калины, ужасные типы с мрачными физиономиями, которые приходили на несколько минут со своими размалеванными подружками и быстро исчезали. Небольшой отдушиной были посещения магазинов и вечеринки в ресторанах.

Однако эти прелести праздной жизни очень быстро приелись. Ей хотелось чего-то небывалого, чего-то неземного, чего-то до сих пор не изведанного. От размеренной скуки существования девушка чахла и никла, точно цветок без полива. Ей нужна была борьба, азартная битва с сильным противником, азарт схватки. Но пока жизнь не предлагала ей ни первого, ни второго, ни третьего.

Жанне было восемнадцать лет, и порой она казалась себе ужасающе старой. Она считала, что уже всё познала и всё испытала. Всё, кроме любви.

Однажды пасмурным зимним днем Жанна решила забежать к своей тётушке, проведать ее. Тётя Варя пребывала в полной уверенности, что ее племянница удачно вышла замуж, и теперь молила бога дожить до того времени, когда появятся внуки.

Когда Жанна вошла в квартиру, тётя Варя сидела с очками на носу перед распакованным ящиком и, далеко отставя руку, как это делают дальнозоркие люди, читала письмо. От посылки пахло плесневелыми сухофруктами и лежалой крупой. Жанна брезгливо наморщила нос.

– Передачка от твоей мамы, – поведала тётя Варя, указывая на ящик. – И записка…

– Что пишет? – безразлично спросила Жанна, опасливо косясь на ящик. Ей казалось, что оттуда непременно выползет таракан.

– Всё по-прежнему… Работает на узловой, – сказала тётя Варя, складывая очки. – За тебя волнуется, почему не пишешь. Хочет с мужем твоим познакомиться.

– Обойдётся, – негромко пробормотала Жанна, зная, что тётка почти глухая. И уже громко сказала: – Кто передачу принёс?

– Да парень какой-то! Славкой зовут, – поведала тётка. – Он здесь в станкостроительном учится, домой на каникулы ездил. Он же ваш, выдринский… Вот и адрес оставил…

У Жанны тихонько заныло сердце. Вспомнились майские вечера над тихой Выдрянкой, пряный цвет черёмухи по берегам, горячий шёпот, жар молодых, обнимающих ее рук.

– …Студент, денег не хватает, вот и подрабатывает понемногу, – продолжала тётя Варя. – Работа, конечно, тяжёлая, да парень здоровый, выдюжит…

– А где он работает? – точно сквозь сон, поинтересовалась Жанна.

– Вагоны по ночам разгружает.

Дальше племянница слушать не пожелала и отчего-то быстро засобиралась домой. Когда она вышла от тёти, в ее кармане лежал смятый листок с адресом общежития Станкостроительного института.

Весь вечер Жанна была мрачна и неприветлива со своим «мужем». На его вопросы она или отмалчивалась, или отвечала невпопад, погруженная в свои размышления.

– Что с тобой, крошка? – спросил ее Калина, когда они остались одни. – Почему ты такая грустная? Кто-то обидел мою киску?

Жанна махнула рукой.

– Послушай, – сказала она. – Ты недавно говорил, что тебе людей не хватает.

– Ну и?.. – сразу же напрягся Калина. Он не любил, когда женщины заговаривали с ним о делах.

– У меня есть двоюродный брат, он учится здесь, денег у него ни гроша… Разгружает по ночам вагоны, не высыпается, а ему ведь надо еще днем заниматься. Может, возьмёшь его к себе?

Трепеща от волнения, Жанна ожидала реакции Калины и облегчённо вздохнула, услышав:

– Нет проблем, крошка. Пусть приходит. Устрою его охранником в магазине.

– Ой, как я тебя люблю! – От восторга она расцеловала «мужа» в обе щеки. Такой приступ нежности с ее стороны случился, наверное, впервые за все месяцы их совместной жизни, и Калина искренне поразился активной заботе о дальнем родственнике. Сердце девушки взволнованно билось…

Общежитие Станкостроительного института встретило ее прогорклым духом жареной селёдки и щемящим гитарным перебором. На красивую, со вкусом одетую особу, которая искала триста двадцать восьмую комнату, удивлённо косились обитатели общаги, облачённые в стандартную униформу – застиранные халаты, растянутые спортивные треники и в шлёпках на босу ногу.

Услышав незнакомый женский голос, спрашивающий, не здесь ли проживает Путинцев Вячеслав, Слава удивлённо вышел из-за платяного шкафа, который перегораживал вход в комнату, образуя некое подобие прихожей. В молодой, благоухавшей духами даме в роскошной шубе, которая точно лебедь вплыла в обшарпанную конуру, он не смог узнать ту девчонку в единственном парадном платьице, с которой гулял душными майскими вечерами по топким берегам Выдрянки.

– Ой, а ты не изменился! Почти… – воскликнула Жанна, разглядывая высокого юношу с блестящими глазами. – Ты что, меня не узнаешь?

– Жанка? А ты изменилась… Очень! – удивился Слава. – Я бы тебя не узнал, если бы встретил на улице…

Слава пододвинул Жанне стул и предложил сесть.

Для приличия начали разговор ни о чём: как там жизнь в родной Выдре, перемыли косточки знакомым и друзьям. Наконец, когда самые последние новости были исчерпаны, а воспоминания истощились, воцарилось неловкое молчание. Его первым нарушил Слава.

– Говорят, ты вышла замуж… – начал он.

Жанна поморщилась и ничего не ответила: ей не хотелось упоминать об этой стороне своего существования. Рядом со старой любовью она чувствовала себя десятиклассницей, и огромный кусок жизни, заключавший всё самое темное и мрачное, не существовал сейчас.