Текст книги "Ниже был только ад. Обжигающе-искренняя история о боли, зависимости, тюрьме, преодолении и пути к успеху"

На свиданке она доставала изо рта фитюльку с героином и передавала мне. Если бы её поймали, это было бы уголовное дело, но я просто не думал об этом. А она уже влюбилась в меня, поэтому была готова на всё.

Спустя два года, когда ей исполнилось восемнадцать, я пригласил её на длительное свидание.

В каждом лагере есть комнаты для длительных свиданий. Там кухня, душевая, как в общежитии, можно пожить вместе с родственниками три дня. В те времена расписываться было необязательно, просто платишь пару тысяч, и к тебе пускают кого угодно.

Лида приехала на свиданку. Для меня это было невероятно важное событие, я безумно волновался. Волнение усиливалось тем, что я был девственником. Двадцать лет на днях исполнится, а у меня ещё ни разу ни с кем ничего не было. Пацанам я задвигал, что у меня была сотня девушек. Странно, но быть девственником почему-то являлось постыдным делом.

Комната свиданий была убога. Ободранные обои, разваливающаяся кровать, какая-то древняя тумбочка в углу, телика не было. Лида сидела на кровати и теребила в руках расчёску. Было видно, что у неё тоже от волнения может сердце встать. Я присел рядом.

«Привет», – сказал я.

«Привет», – тихо ответила она.

Дальше я не знал, что сказать. Мы просто сидели молча, она теребила расчёску. Крайне неловкий момент. Я так и не решился к ней прикоснуться.

В соседней комнате был паренёк с женой. Она привезла ему героин. Я понял это по его глазам, встретившись с ним на кухне. Подмигнул, он кивнул в ответ, прошептав: «Через пять минут у меня в комнате…»

Я зашёл к ним. Всё уже было готово, я взял шприц, сел на кровать и вмазался.

«Только никому не говори», – попросил он.

«Естественно, – ответил я уже севшим голосом. – Благодарю, братан…»

Вот такое свидание. Наркотики были особенно нужны мне в те моменты, когда я чувствовал себя неуверенно, когда сильно нервничал. А нервничал я практически постоянно.

Покурив с ребятами, я вышел из комнаты этой наркоманской парочки, зашёл в нашу полунаркоманскую, лёг на кровать рядом с Лидой и уснул. Утром она уехала. А я вернулся в лагерь с ещё большим комплексом неполноценности.

Вот тут у меня и начались эти приступы.

Паранойя. Мне стало казаться, что все вокруг против меня.

Сосед заваривает чай, всех зовёт, а меня, как обычно, нет…

«Я ему не нравлюсь…» – проносится у меня в голове.

Другой парень идёт по комнате, угощает всех конфетами, но проходит мимо меня…

«Они тут все сговорились против…» – думаю я.

С такими мыслями я жил примерно год. Я отмечал и даже каждый день записывал (!), как меня игнорируют, обходят, кидают в мою сторону презрительные взгляды.

Я с утра до ночи сидел на своей шконке в совершенном безумии, загнавшийся, точно псих. Негодование и боль набухали внутри меня с каждым днём всё сильнее.

 ПАРАНОЙЯ. МНЕ СТАЛО КАЗАТЬСЯ, ЧТО ВСЕ ВОКРУГ ПРОТИВ МЕНЯ.

Однажды к нам в секцию заглянул Фёдор, парень из соседнего барака. Он поздоровался со всеми радостно, но со мной как обычно – равнодушно и холодно. Я отметил, что, пожимая руку именно мне, он не улыбнулся, потом быстро отошёл от меня к другим пацанам, с ними он был очень приветлив, даже обнял их.

Я наблюдал за ними и внимательно прислушивался к их разговору. И тут я понял, что они обсуждают меня. Я отчётливо слышал, как они говорят: «Белого надо убирать». Потом они ещё о чём-то поговорили, и Федя двинул на выход. Я выскочил за ним, обида и отчаяние переполняли меня, я схватил его за плечо, развернул его и проорал на весь отряд: «Кого убрать вы хотите?! Что я вам сделал?!»

Федя, мягко говоря, ошалел от моей выходки, взял меня за плечи: «Славян, что с тобой?»

«Я слышал, что вы хотите убрать меня!» – По моим щекам текли слёзы.

Федя понял, что у меня поехала крыша, приобнял меня и завёл в комнату. Я не мог успокоиться, наверное, это был нервный срыв. Вокруг меня собралась куча народу, все спрашивали, что случилось. Я начал припоминать каждому, как они меня целенаправленно целый год обходили и относились без уважения. Я достал тетрадь, зачитывая точные даты и события.

Выплеснув все претензии, я немного успокоился и начал улавливать, что лица пацанов выражают неподдельное недоумение. А потом они стали обнимать меня и уверять, что всё это случалось не специально.

Когда я прорыдался и напряжение стало понемногу спадать, я осознал, что весь этот год я был не в себе. Меня просто накрыла паранойя.

Позже пацаны мне говорили, что последнее время я был каким-то странным и поэтому они не спешили со мной общаться.

«Славян, ты постоянно сидел на своей шконке с насупившимся лицом, по твоему виду я делал вывод, что ты не хочешь ни с кем общаться, поэтому обходил тебя…» – сказал мне Фёдор, когда мы с ним, сидя у меня на шконке, пили чай… а потом он зачитал стишок по этому поводу, который вычитал в какой-то книге:

«Хочешь правду? Думаешь, мы все в сговоре? Мы, друзья и родные, нарочно тебя пытаем под стать врагам? Вместе казни выдумываем всё новые? Да, нарочно. Да, вместе. По четвергам. Только, знай, и мечтаем, как нам опять растравить тебе душу, да посильнее, да подольше, да побольнее, вымотать аж до стона.

Нервы истрепать:

ни к сердцу прижать,

ни к чёрту послать,

ни пустить уже на все стороны.

Так вот и живём: мучим, а потом сядем и планируем заново.

Вот тебе, дружок, и четверг пришёл. Вот такая теория заговора».

Вот так могут выглядеть последствия детских психотравм.

Обиды, задавленные эмоции, гнев – эти монстры сидят глубоко внутри.

Вся эта негативная энергия давит изнутри на сознание и искажает восприятие действительности. Ты начинаешь видеть и слышать то, что тебе рисует твоя внутренняя боль. Ты как бы живёшь в своём собственном искажённом мире.

Тут будет полезно рассказать об одном понятии из НЛП – Карта Мира. Дело в том, что ни один человек на планете не имеет дела с реальным миром, каждый из нас имеет дело со своими представлениями о мире. Никто не может сказать, каков мир объективно, ибо, описывая мир, на самом деле будет описывать всего лишь своё субъективное мнение о нём.

Мы видим мир согласно нашим убеждениям.

Одни и те же внешние сигналы могут пройти через органы восприятия: слух, зрение, тактильные ощущения, – и внутри себя каждый будет интерпретировать их по-своему, в зависимости от подсознательных фильтров.

 МЫ ВИДИМ МИР СОГЛАСНО НАШИМ УБЕЖДЕНИЯМ.

Знаю одну девчонку, Машу, мать у неё умерла от передозировки, когда ей было четыре года. Отец был конченым алкоголиком, поэтому её взялись воспитывать бабушка с дедушкой. Они прошли войну и были, возможно, немного суровыми ребятами. По крайней мере Маша считала их очень жёсткими. Сейчас ей тридцать лет, и она выглядит как боец спецназа: короткая стрижка, вся в чёрном, на ногах берцы, с юности занимается тяжёлой атлетикой.

В детстве ей было очень обидно, что отец к ней не приезжает. Тогда она интерпретировала это в своей маленькой голове вот так: «Ему на меня плевать, и маме тоже было на меня плевать…» Суровость бабушки с дедушкой она также принимала на свой счёт и расценивала это как нелюбовь к себе. Она не чувствовала, что её вообще кто-то любит.

Вот тогда Маша и сделала вывод, что в этом мире она никому не нужна, что здесь надо быть жёсткой и бесчувственной.

В пятнадцать лет у неё уже была сформирована чёткая установка, я это называю Глобальной Жизненной Метафорой, что Мир – это опасное место, а сама Жизнь в этом опасном мире – борьба.

Глобальная Жизненная Метафора определяет нашу судьбу.

Из этой установки родилась её стратегия выживания, она неосознанно решила: раз жизнь – это борьба и мир опасен, значит, я должна быть сильной, жёсткой и никому не доверять.

Эти подсознательные убеждения стали своего рода фильтрами, через которые она смотрела на мир. Маша упаковала себя в толстую броню из мышц и жира, стараясь таким образом почувствовать себя в безопасности. Её мужчины всегда были женоподобны, она не могла допустить, чтобы мужчина был сильнее её, ведь так она будет чувствовать себя уязвимой и он сможет причинить ей боль.

Маша выработала в себе агрессивность, чтобы уметь защищать свои интересы, видя во всём лишь войну и опасность. Например, сосед по даче делает что-то у забора, она думает: «Гад, хочет забор передвинуть…» Если ноутбук на сутки задерживают в ремонте: «Сотрудники меня не уважают!» – и летит туда с разборками.

Как-то я спросил: «Представь, что ты идёшь по улице и видишь пьяного первоклассника, он где-то нашёл бутылку вина и напился, кричит тебе: „Тётенька, ты дура!“ – что ты почувствуешь?» Она не задумываясь ответила: «Я бы захотела его убить». То есть у неё внутри не было ни сантиметра внутренней безопасности. Машу мог задеть кто угодно, хоть шимпанзе в зоопарке, она всё принимала на свой счёт.

 ВНУТРЕННИЕ УСТАНОВКИ ФОРМИРУЮТ НАШУ РЕАЛЬНОСТЬ.

Маша считала, что добрых, искренних людей не существует в принципе. Если кто-то и ведёт себя рядом с ней по-доброму, то это по-любому лицемерие, этому человеку что-то от неё нужно. Поэтому она сама не была доброй и честной. Её бизнес был не совсем легальным, отношения холодные, она не транслировала в этот мир любовь, она была несчастлива. Её персональный мир был очень суров и жесток.

Чтобы глубже понять, что значит Карта Мира и как она влияет на наше мировосприятие, представьте следующую ситуацию: вы стоите на перроне, ждёте поезд. Вам сообщают, что вы поедете в купе вместе с мошенниками, молодой парой, которые живут тем, что втираются в доверие, а потом разводят людей на бабки.

На самом деле в купе будут сидеть нормальные люди, муж с женой, которых просто попросили оценить со стороны вас как попутчика.

И вот вы заходите в купе с мыслью, что там мошенники. Представьте, как вы будете себя вести. Скорее всего, вы сухо поздороваетесь, в глаза им смотреть не будете, сядете с краю или залезете сразу на верхнюю полку вместе с сумкой.

Если потом спросить у этой пары, что вы можете сказать о попутчике, возможно, они описали бы вас как подозрительного типа, с которым нужно быть начеку.

Теперь представьте другой вариант: вам сообщают, что вы поедете с потрясающими людьми, которые ездят по миру с семинарами на тему благодарности и любви, ещё они создают приюты для бездомных животных и помогают бедным людям.

Как вы зайдёте в купе? Обратите внимание на своё лицо, что изменилось? Вероятно, вы поздороваетесь более приветливо, заглянете им в глаза с теплотой, ваши движения будут расслаблены. Если потом спросить у этих ребят, какое впечатление вы на них произвели, наверняка они бы сказали, что вы очень приятный человек.

Внутренние установки формируют нашу реальность.

Если нам кажется, что мир жесток, то конкретно с нами он действительно будет жестоким. Но не потому, что он объективно такой, а потому, что мы его таким делаем.

Маша каждый день создавала свой опасный мир и придумывала, как в нём выжить. Можно ли сказать, что она выдумывала опасность там, где её и в помине не было? Да, часто именно так и было. Поэтому она практически ежедневно сталкивалась с реальными неприятностями. Люди действительно пренебрегали ею, и у неё было множество подтверждений, что в этой жизни вообще нельзя расслабляться. Ну и мир всё больше и больше трансформировался под её видение.

Так же произошло с моей паранойей.

Я был убеждён, что мир – это опасное место, а сам я до мозга костей бракованный.

Поэтому я был закрыт и вечно ждал от других подвоха. Окружающие люди казались мне неприветливыми, хотя на самом деле неприветливым был я сам.

Мне казалось, что все думают про меня плохо. На самом деле это я думал про всех плохо.

Мне казалось, что все вокруг что-то задумали против меня. На самом деле это я отдалился от всех.

Когда я всё это осознал, то решил начать изучать психологию. Я понял, что мне срочно нужно что-то делать со своей мрачной картиной мира. После года паранойи и нервного срыва во мне будто жили две личности. Одна – славный парень, который верит в себя, в успех и добро. Вторая – торчок-неудачник, который считает, что весь мир настроен против него.

Я хотел измениться, изучал психологию, но направлял эти знания на обман. В то время, в 2009 году, в лагере уже были телефоны, и многие занимались мошенничеством. Я не был исключением.

Мы разводили людей и даже гордились этим, соревнуясь между собой за звание самого крутого обманщика. У меня на счету были десятки одиноких женщин, с которыми я созванивался и рассказывал «про любовь», хотя на самом деле единственное, что меня интересовало, – это потешить свою жалкую самооценку и вымутить денег. Всё, что удавалось добыть, мы тратили на наркотики.

Внутри меня возникла какая-то нездоровая мешанина: психология, личностный рост, желание измениться, жертвизм, мечты об успехе, наркотики, психические расстройства и мошенничество.

Именно тогда, в 2009 году, появились курительные спайсы. Мы долбили каждый день. Через год мои мозги ссохлись. Я докурил до того, что однажды решил позвонить Лиде и понял, что не могу вспомнить, как её зовут. Так бы и продолжалось, но в 2010 году во всех тюрьмах стали отделять тех, кто сидит впервые, от рецидивистов.

Наверное, в этом есть смысл. У тех, кто оказался в тюрьме первый раз, есть шанс осознать, что находиться здесь – полный отстой и надо всё срочно менять. Но, попадая под влияние заядлых сидельцев, молодой паренёк может подхватить эту волну и заразиться тюремной романтикой.

Тюремная романтика – интересный психологический феномен.

Зеки романтизируют свою жизнь, чтобы смягчить реальность.

Когда ты сидишь уже не первый раз, из-за того что не можешь реализоваться на свободе, сложно признать, что на самом деле ты просто неудачник.

Нужно как-то объяснить себе, что во всём этом безумии есть хоть какой-то смысл. Поэтому многие зеки придерживаются некой идеи, стараясь этим как бы амортизировать непривлекательную правду. Многие слушают шансон о нелёгкой арестантской доле и пропитываются этой идеологией.

И вот человек уже начинает ассоциировать себя с этим миром, называет себя порядочным арестантом, кричит: «Тюрьма – это наш дом!»

Если такое слышат неокрепшие умом восемнадцатилетние пацаны, они могут поверить в эту идею. Поэтому отделять первоходов от рецидивистов мне кажется вполне логичным и правильным решением.

Я сидел второй раз, поэтому меня отделили от новичков и перевезли в Великий Устюг. Там сделали лагерь для рецидивистов.

В Великом Устюге я продолжил изучать психологию и читать книги по саморазвитию. Даже что-то вроде бы понимал. Наркотиков там было меньше, и я более-менее пришёл в себя. Даже, помню, сказал одному парню, что хочу стать тренером личностного роста. Хотя он даже не понял, о чём речь.

 ЗЕКИ РОМАНТИЗИРУЮТ СВОЮ ЖИЗНЬ, ЧТОБЫ СМЯГЧИТЬ РЕАЛЬНОСТЬ.

Лида приезжала на свиданки. У меня наконец получилось сделать сдвиг в плане интимной близости. Получается, девственности я лишился в 21 год. Зачем я это пишу? Очень многие люди заморочены какими-то социальными стандартами и комплексуют, если не удаётся этому соответствовать. Я тоже очень комплексовал по этому поводу в свои восемнадцать, девятнадцать, двадцать лет, и, общаясь с пацанами, мне приходилось врать, что опыт у меня в этом деле огромный. Сейчас это кажется таким смешным и глупым.

За год до освобождения я решил полностью прекратить употреблять наркотики. На этот раз у меня было действительно твёрдое намерение – освободиться и изменить жизнь.

Глава 7

Я вышел в августе 2011 года. Приехав домой, я увиделся с мамой, она всё так же жила с Серёгой. Я понятия не имел, с чего мне начать движение к успеху, что именно нужно делать. Решил начать ходить в спортзал. Конечно, встретились с Лидой.

На работу идти я категорически не хотел. А что хотел – не понимал. Лида видела моё потерянное состояние.

Вроде вышел на свободу спустя пять лет, по идее – радость. Но её не было. Скорее была депрессия.

Оказавшись на свободе, я ощутил тотальное непонимание, чем тут вообще заняться. Я осознал, насколько сильно я выпал из общего потока.

Мне не хотелось становиться каким-то идейным преступником, но и ходить пять дней в неделю с восьми до пяти на какую-то работу мне не хотелось ещё больше.

Если у человека нет цели, нет плана – он начнёт поддерживать какой-нибудь чужой план.

Мы встретились с Климом, он тоже на днях освободился. Начали вместе ходить в спортзал. У него были мошеннические схемы, как можно раздобыть денег.

Помню, занимаемся в спортзале, и после очередного подхода Клим говорит: «Славян, один раз живём, раз в неделю-то можно расслабляться…»

Расслабляться – значит что-нибудь употреблять. У Клима есть татуировка Vita brevis, в переводе с латинского – «жизнь коротка». Он интерпретирует её так, что, пока живы, надо попробовать весь кайф на планете… под кайфом подразумевались, естественно, наркотики. Мне нечего было ему противопоставить, и поэтому я поддержал его философию.

Мы начали с героина раз в неделю. Потом плотно перешли на дезаморфин. Дезаморфин – наркотик, который готовится из таблеток, бензина и йода, – лютая бодяга, сидя на которой ты мог протянуть от силы пару лет. Люди в Череповце от этой беды ежедневно умирали десятками.

У меня на хате образовался наркопритон. Беда была в том, что люди беспрестанно менялись. Одни уходили, приходили другие. Нескончаемый конвейер. Мы варили дезаморфин, и с каждого замеса я получал свою долю просто за то, что вся эта чернуха происходит в моей квартире. Я кололся по десять-пятнадцать раз в сутки. Через полгода я был похож на мумию. Надо было что-то предпринимать, и я впервые решил лечь в наркуху.

Позвонил Лиде и попросил отвезти меня в больницу. Она заехала ко мне утром, помогла собрать сумку и на такси отвезла меня в городскую наркологическую больничку.

Помню, как сидел посреди кабинета, вцепившись обеими руками в стул. Казалось, если отпущу, то обязательно соскользну почему-то вправо и расшибу себе башку об кафель.

– Сколько раз ставишься за день? – Врач-нарколог смотрел на меня классически поверх очков.

– Что делаю?

– Колешься сколько раз?

– А-а…

Я задрал рукава кофтёнки. Дорог больше, чем на карте Москвы.

– Ясно… Держи направление, четвёртый этаж.

На третьем пришлось организовать передышку. Сумка ещё… тонну весит. Потный, мокрый. Все тридцать триллионов клеток моего тощего тела молили об очередной дозе.

Добрался. Вдавил кнопку звонка. Открыла приятная с виду женщина, улыбающаяся, с родинкой на щеке.

– Заходи, заходи, дорогой…

Вот что меня поразило: все, кто там работал, не испытывали ко мне отвращения.

Напротив, от каждого исходили лучи… тёплые, мягкие… сверхпервоклассные лучи души, если хотите.

Это возвышало ситуацию из пакости, придавало ей человечность.

В палате никого не было, я кое-как застелил кровать. Простынь моя – стыдно, капец – вся прожжённая сигаретами.

«Давай укольчик поставим… – Медсестра стучала по шприцу. – Тебе полегче станет».

Откуда-то с ног пошло расслабление, тиски разжались, и я, видимо, резко опрокинулся в сон.

Тяжело было дышать… Сплю? Где я? Каждый вдох давался с трудом…

Я открыл глаза. На моей груди лежал чёрный здоровенный котяра. А-а, вот кому она кричала: «Космос, Космос! Кис-кс-с-с-с-кс-с!»

«Ко-о-осмос, слезай на хрен, ща задохнусь…» – Я перевернулся на бок.

С улицы заливал лунный свет. Форточка была открыта. Сквозняк прошёлся прохладой по моему лбу, шее, груди. Мне было холодно. Пусто. Внутри будто чёрная дыра.

Кое-как присел на край шконки. Мозги – бетон. Чем меня укололи?

Чтобы вы понимали, состояние моё было примерно такое: захотелось почесать нос, я смотрю на правую руку, думаю, что надо её поднять и почесать ею нос… начинаю поднимать… уже половина дистанции пройдена… и тут я осознаю, что нос уже не чешется… приходится опускать руку обратно… такое вот состояние.

Там, в конце коридора, была душевая, а посреди душевой стояла большая чёрная ванна, я вспомнил о ней, и мне до смерти захотелось её принять. Обожаю принимать ванну.

Взял банные причиндалы, вышел в тёмный коридор… там, далеко в конце, был свет… символичненько.

Засеменил, как жук, как мотылёк, на свечение. Космос не отставал. Хорошо помню это путешествие… пенопластовые ноги… будто плыл в густом киселе, будто в пенсионном возрасте на Эверест, будто бумажный манекен против ветра.

Душевая была просторна, белоснежна. Яркий свет обжигал сетчатку. Посреди стояла она – чёрная ванна. Положил на подоконник мыльницу, полотенце, надежду, что когда-нибудь всё изменится… и принялся освобождать купель. Да, в ней были какие-то кастрюли, резиновые сапоги, тряпки… ясно дело – ванной не пользовались… но мне-то что? Помыл, заткнул водосток, выдавил на дно прилично шампуня, включил воду, скинул с себя тряпьё и перелез через борт. Мне нравится в самом начале… когда воздух холодит, но снизу вода прибывает и по телу мурашки… Космос разместился на подоконнике.

Вода, пена, блаженство разрастались… Я улёгся, закрыл глаза. Ох, как хорошо… Шум разбудил меня. Кто-то ломился в дверь.

– Открывай! – Санитар надрывался. – Ты живой там?!

Пошли к чёрту. Пошёл весь мир к чёрту. Оставьте меня в покое.

– Открывай!

Космос сидел столбом на подоконнике, жмурился.

– Открывай, слышишь?!

Ага, ща… пошли к чёрту.

– Гена, вышибай.

Гена, видимо, вдарил с ноги – грохот! – они вломились… окружили ванну, уставились на меня. Пена повсюду… только моя голова торчит.

– Ты чё тут…

– Чего?

– Гена, доставай его… Ишь чё выдумал.

Гена помог мне выбраться, сопроводил до палаты, даже укрыл меня.

Засыпая, я размышлял: почему, зная, как поступить себе во благо… люди поступают наоборот?

На следующий день я познакомился с Фитилём. Двухметровый тощий паренёк, тоже дезаморфиновый. Он протащил телефон. Решили прямо оттуда заморочиться на наркотики. Я позвонил Лиде, чтобы она встретилась с фитилёвскими друзьями, забрала наркотики и привезла в наркуху.

Мы располагались на четвёртом этаже, я был с Лидой на связи, а Фитиль рвал простынь на мелкие полоски и делал верёвку, чтобы выбросить из окна и подцепить груз. Когда Лида уже подъезжала, к нам в комнату залетела девчонка, Яна.

«Если вы меня не возьмёте в тему, я вас сдам», – заявила она.

Вопиющая наглость с её стороны, но такова наркоманская сущность. Мы с Фитилём переглянулись. Можно было ей объяснить кое-что о жизни, но времени не было, поэтому мы просто кивнули. Она присела на кровать, сложила на коленях руки, будто держа в руках маленькую птичку, и так невинно спросила: «Ребята, может быть, вам чем-то помочь?» Я попросил Лиду купить ещё один шприц.

 МАЛО КТО ПОНИМАЕТ, НО СОЗАВИСИМОСТЬ – ПРОБЛЕМА ПОХЛЕЩЕ ЗАВИСИМОСТИ.

Почему Лида помогала мне? Кто-то подумает: неужели она не понимала, что этим не помогает, а наоборот, только усугубляет ситуацию? Это называется созависимость.

Созависимость, или эмоциональная зависимость от другого человека, – это невротическое расстройство. В 9/10 случаев рядом с наркоманом или алкоголиком есть созависимая мама/жена.

Мало кто понимает, но созависимость – проблема похлеще зависимости.

Потому что созависимые женщины почти никогда не признают, что с ними что-то не так.

«Это сын у меня проблемный…», «Это муж у меня алкаш/нарк…», «Со мной-то всё норм…»

 СОЗАВИСИМЫЕ НЕВРОТИКИ ПРИВЯЗЫВАЮТ К СЕБЕ ЛЮДЕЙ МАНИПУЛЯЦИЯМИ.

Созависимые женщины неадекватны. Когда говорю «неадекватна», имею в виду, что её взгляд на ситуацию искажён: она сама тонет в страхах, тревоге, обидах, претензиях, в чувстве вины и стыда. Они спрашивают: «Как помочь мужу?» Но было бы прекрасно, если бы они спрашивали: как помочь себе?

Например, созависимая мама-спасательница может говорить: «Сын достал, играет на ставках, весь в долгах, из меня все соки высосал…»

Парню 29 лет, где-то служит, созваниваются каждый день, его зарплата приходит ей, она с самого детства его контролирует, нарушает его границы, проецирует на него свои страхи. Невероятно тревожная женщина.

Он один день не позвонит ей, она не может уснуть, в её голове рисуются страшные картины. Она невротик, и поэтому в их семье отношения строятся исключительно на манипуляциях. Её мать тоже была невротик. Так же манипулировала и бесцеремонно нарушала её границы. Она не умеет по-другому. Боится остаться одна. В личной жизни беда. Она всю дорогу прививает сыну чувство вины, стыда и никчёмности.

«Ты заставляешь меня переживать…», «Мать хочешь в могилу свести?», «Я молюсь за тебя каждый день…», «Ты не звонил неделю, я десять пачек успокоительных выпила…»

Созависимые невротики привязывают к себе людей манипуляциями.

Они годами давят на чувство вины, стыда и страха. Зачем? Проблемы с самооценкой. Невротики не верят, что достойны безусловной любви. Им постоянно кажется, что их бросят, кинут, оставят, предадут. Поэтому они зациклены на болезненном контроле.

Им кажется, что, если они будут давить на жалость и чувство вины, скорее всего, их не бросят. Конечно, это всё завёрнуто в фантик спасательства и самопожертвования.

Жертвить и спасать – вообще очень привычная стезя русской женщины.

Знаю женщину, которая хотела спасти бомжа. Муж у неё давно спился и умер. Она, как истинный невротик, решила, что в этом виновата она: «Недоспасала…» Да, созависимые постоянно берут на себя ответственность за выбор другого человека. Они постоянно парятся: «Может, это я что-то неправильно делаю?» Живут прошлым. Купаются в чувстве вины. Ощущают одиночество.

Посредством спасения бомжа эта женщина хотела искупить придуманные грехи, облегчить тревогу, почувствовать нужность и самоценность. Короче, у неё была потребность причинить ему добро.

Он бы в итоге не оценил и пропал. Зато теперь у неё был бы повод зайти к подруге, рассказать, мол, какие мужики всё-таки неблагодарные козлы. Потом, гуляя по улице, она бы его высматривала… Ей очень хотелось бы посмотреть ему в глаза и спросить: «Почему… почему ты так поступил?»

Спасатель – Жертва – Контролёр – это так называемый Треугольник Карпмана – любимые роли невротика. Созависимая женщина растворена в муже/сыне. Её эмоциональное состояние на 90 % зависит от него. Она теряет себя.

Например, он задерживается на работе. Она уже тревожится. Биохимия в крови уже нездоровая. Муж открывает дверь – она по звуку определяет, трезвый он пришёл или пьяный.

Созависимость – это такая же зависимость. У Лиды, как и у меня, была куча внутренних проблем, поэтому она растворялась во мне и поддерживала моё безумие… Ей казалось, что она поступает правильно… хотя на самом деле всё катилось прямиком в преисподнюю.

Но больше всего я удивился, когда встретил Вована. Он тоже торчал на дезаморфине. Это был уже другой человек. Мышцы сдулись, щёки впали. Вован был весь грязный. Я в буквальном смысле замер от когнитивного диссонанса, когда увидел его. От того сильного парня, которого я знал, который когда-то был моим наставником, остался только силуэт.

У него всё началось с привычки стабильно расслабляться гашишем раз в неделю. Помните, он ещё в тюряге покуривал. Беда была в том, что Вован не считал гашиш наркотиком.

Многих, кстати, сгубило именно это убеждение, что гашиш, трава, алкоголь не являются наркотиками. Конечно, являются – возможно, самыми опасными.

К Вовану приезжали друзья, успешные ребята, они выкуривали по плюшке и играли в шахматы. Кажется, ничего страшного, но трава и гашиш – это почти всегда трамплин к каким-то другим наркотикам.

И так случилось, что однажды ему предложили амфетамин. Со своим одержимым характером Вован нырнул в новый кайф с головой. Потом на амфетаминовых отходняках ему предложили героин, типа станет легче, он согласился. Начал торчать на героине. Потом попробовал более дешёвый вариант – дезаморфин. Когда мы с ним встретились, он торчал уже пятый год.

Это было так странно – видеть Вована в роли торчка. Мне стало очень не по себе. Я подумал: если уж Вован сюда залез, как же мне выбраться? Мы начали торчать вместе. Двери моего притона были открыты для всех. С самого утра кто-то приходил, и вместо завтрака мы варили наркотики. Вонь от дезаморфина стояла на весь подъезд. От меня самого воняло за три метра. Запах специфический – смесь бензина с йодом.

 Я ПОНИМАЛ, ЧТО ОПУСТИЛСЯ НА САМОЕ ДНО.

Соседи уже не раз жаловались участковому, поэтому моя хата была в разработке, и однажды в квартиру, выбив дверь, залетели менты. Нас было человек восемь, всех положили на пол. Скрутили. Привезли в отдел. На кухне в шприце нашли остатки дезаморфина. Этого хватило, чтобы завести уголовное дело. Статья 228 часть 2 – хранение наркотиков в средних размерах. Так как я хозяин притона, пришлось брать всё на себя.

Мне дали три года строгого режима. Заехав в тюрьму уже в третий раз, я попал в камеру к трём знакомым наркоманам. С нами был один парень, который в прямом смысле слова гнил заживо. Он был в настолько плачевном состоянии, что стоило ему постоять на одном месте минут десять, как под его ногами оставались следы гноя.

Я понимал, что опустился на самое дно.

У Лиды тогда случилось обострение депрессии, все ей говорили, что она дурочка и вообще зря тратила на меня время. «Мы же тебе говорили, что он конченый!» – внушали ей подруги. Она обратилась к психиатру, чтобы тот выписал ей успокоительные, потому что даже поспать нормально не могла. Её мир, основанный полностью на мне, рухнул. Лиде выписали антидепрессанты. Она сходила с ума дома, а я – в камере. Написал ей письмо: просил приехать ко мне один раз и привезти самое необходимое. Ещё я попросил прощения, что так всё вышло.

Лёжа на шконке очередной бессонной ночью (когда отходишь от наркотиков, тебя ломает и ты не спишь минимум неделю), я размышлял о том, что, чёрт возьми, вообще происходит.

Я понимал, что скатываюсь всё дальше и вообще не контролирую это падение.

Тогда я спросил себя: готов ли я попробовать ещё раз поработать над собой, сделать мощнейший рывок к изменениям, снова посвятить весь срок работе над собой и в третий раз попробовать изменить свою жизнь? Я почувствовал, что готов.