Текст книги "Забудь меня. Китайская версия «Списка Шиндлера»"

Глава 7
Скорей зовите извозчика

Неизбежно эмоциональные проблемы Цянь Сюлин стали заметны для окружающих.

Конечно, мужчины пытались ухаживать за ней. В свежем воздухе над университетом Лёвена так и витали юношеские гормоны. Среди прочих знакомств, о которых потом напишет Сюлин, был некий Ги Лицзян, студент-медик, повсюду ходивший за ней. Она упоминает и о других ухажерах, среди которых собиралась выбрать себе суженого. Однако в документальном фильме, снятом внучкой Цянь Сюлин, «Моя бабушка – герой?», есть довольно трогательная сцена, где исполнительница главной роли в сериале «Китаянка под прицелом гестапо», Ку Цинь, беседует с Цянь Сюлин в ее гостиной. Ку Цинь подбирает свои серебристые волосы и игриво спрашивает Цянь Сюлин:

– Так что же, матушка, муж гонялся за вами или вы гонялись за ним?

На лице у Цянь Сюлин мелькает улыбка, и она загадочно пожимает плечами.

– Так-так! Значит, это вы сделали первый шаг?

Цянь Сюлин гордо кивает головой с коротко стриженными волосами и фыркает: «Угу!»

То был редкий момент, когда Цянь Сюлин чувствовала себя беззаботной и влюбленной. Мы возвращаемся в кампус Лёвенского университета, в 1932 год. Цянь Сюлин – лучшая студентка факультета химии, и ее имя знают все в его аудиториях и коридорах. Ее часто можно видеть снующей между стеллажей старинной, монументальной и царственной библиотеки. Ей вслед шепчут восторженные слова. Хотя обычно поклонников ждет отказ, у них, по крайней мере, всегда есть возможность завести с ней разговор, ловя каждое ее слово. Цянь Сюлин старается не смотреть на то, как выглядит человек, ее больше волнует, что она чувствует по отношению к нему. Если кто-то ей нравится, она не стесняется подойти первой. Нечего, как обычные азиатские девушки, ждать, пока к тебе явится принц на белом коне.

На сохранившихся с университетских времен немногочисленных фото Грегори Перлинги выглядит изысканным и утонченным, как человек с поистине джентльменской кровью. Русские и греческие гены, унаследованные от матери и отца, подарили ему голубые глаза, всегда глядящие с сочувствием. Невозмутимость, приобретенная за время учебы на медицинском факультете, и деликатность манер как будто не соответствуют юному возрасту. Первые воспоминания о нем относятся к вечеринке, на которой Цянь Сюлин заметили танцующей со студентом-медиком. Они танцевали вальс. Когда музыка стихла, они внезапно куда-то скрылись. Десятилетия спустя нашелся снимок их двоих, бродящих по сосновому лесу. Внучка Цянь Сюлин Татьяна обнаружила его в семейном архиве. Цянь Сюлин явно хотела, чтобы ее потомки видели, как она была счастлива. Грегори Перлинги поджидал ее у лаборатории, приносил букеты бордовых роз с капельками росы и ее любимое лакомство, хрустящие горячие вафли. Мало кто знал, что они встречались до того. Нет, никаких предварительных договоренностей – лишь случайная встреча, которую может устроить один Бог.

В ленивый воскресный вечер Цянь Сюлин бродила по городу, заходя в лавочки. На углу, возле маленького бара, ее внимание привлекло скопление людей. Она подошла посмотреть. Пожилой мужчина упал на тротуар. Незнакомый юноша склонялся к нему – он делал старику искусственное дыхание. Лицо у старика было белое как снег, губы посинели. Те, кто его знал, утверждали, что это бродяга, который слоняется возле бара и подбирает объедки. Лицо юноши вспотело, так он старался вдохнуть в бродягу жизнь. Кто-то из студентов сказал, что он с медицинского факультета. Его звали Грегори Перлинги. При виде упавшего человека он не запаниковал, а весь сосредоточился и напрягся. Он протолкнулся через толпу не для того, чтобы поглазеть – его привлекли возгласы, свидетельствовавшие о том, что человек на земле на грани жизни и смерти, но его, наверное, еще можно спасти. Время шло, старик так и лежал с закрытыми глазами, но вдруг его правая рука чуть пошевелилась. Потом он наконец распахнул глаза и издал глухой стон. Один из зевак воскликнул: «Он жив!»

В ту минуту Грегори явилось нечто вроде божественного предзнаменования. Он отер со лба пот, обернулся и увидел встревоженное лицо Цянь Сюлин – впервые в жизни. Не задумываясь, он приказал ей: «Скорей зовите извозчика!»

Цянь Сюлин вздрогнула. Она и сама не помнила, как пробралась сквозь толпу, чтобы остановить извозчика посреди дороги. Тем не менее она ощущала себя избранной – ведь ей приказал искать извозчика человек, который только что спас другому жизнь. Она собиралась поехать с ними вместе, чтобы помочь в больнице. Сюлин уже чувствовала себя ассистенткой этого спасителя. Однако в экипаже не хватило места для троих. Студент-медик поглядел на нее, придерживая старика руками. Внезапно в душе у Сюлин вспыхнуло странное чувство. Когда этот юноша склонялся над стариком и делал ему искусственное дыхание, он был так спокоен и уверен – выглядел одновременно бесстрастным и взволнованным. Впервые в жизни мужчина по-настоящему привлек внимание Цянь Сюлин. Она чувствовала мужскую силу в его крепких руках. Она не знала его имени, но была уверена, что они еще встретятся.

На следующий день его фотография висела на доске почета университета. Талантливый студент-медик с третьего курса спас жизнь бродяги на улице. На западе врач для людей – чуть ли не ангел, спустившийся с небес. Она запомнила его имя – Грегори Перлинги.

Они частенько сталкивались друг с другом по пути в библиотеку. Она поздоровалась с ним первой, упомянув о том дне, когда он спас человека. Сюлин не пыталась скрывать своих теплых чувств к нему. Она держалась спокойно, нисколько не напористо. Он внимательно ее выслушал, дав девушке насладиться моментом. Он был немного застенчив – говорил мягко и вежливо. Не тараторил. Идя с ним плечом к плечу, она поняла, какого он огромного роста – не меньше двух метров. Ей приходилось задирать голову, чтобы говорить с ним. Сюлин нисколько не стеснялась того, что она, как все азиатки, такая миниатюрная. Тем не менее с тех пор, покупая обувь, она старалась выбирать туфли на каблуках. В душе она посмеивалась сама над собой, но от каблуков не отказывалась.

Обычно она засиживалась в библиотеке допоздна. Ей всегда везло: даже ненамеренно, когда библиотека закрывалась и персонал расходился, она замечала Грегори со стопкой книг под мышкой. Его высокий худой силуэт сразу выделялся в толпе. Они тихонько беседовали, постепенно отделяясь от остальных. Однажды, когда они расставались, Грегори мягко сказал: «То, как ты смотришь на меня, просто очаровательно. Такую улыбку невозможно забыть».

Слова не особо изобретательные, однако, прозвучав из его уст, они обожгли ее огнем – несмотря на ласковый тон.

Цянь Сюлин сама пригласила его на прогулку в сосновый лес за университетом. И ей показалось, что от их первого сладкого поцелуя по соснам пробежал трепет, словно их коснулся легкий бриз.

Цянь Сюлин рассказала брату Чжулу про Грегори. Он не казался ей иностранцем – между ними не было никакого культурного барьера.

Она не упомянула о том, что ей вообще было все равно, из Китая он или нет. Главное – их взаимное притяжение и страсть, слияние двух сердец.

Постепенно они начали повсюду ходить за руки. Их роман не столкнулся ни с какими препятствиями, никто не преследовал ее и не уговаривал порвать с Грегори. Чжулу юноша тоже очень понравился. Единственное, что его удивило, это старомодные манеры и молчаливость. Сюлин ответила: «Хм, я даже не заметила. Когда мы с ним вдвоем, он болтает без умолку». Дальше брат и сестра взялись решать, сообщать ли родителям на другом конце света.

На самом деле семья уже все знала.

Ву Сичжэн сообщил новость Цянь Сэнсуну. Его сын, Ву Чонгхи, упоминал о ней в одном из своих писем: Цянь Сюлин нашла себе кавалера, иностранца. Ву Сичжэн пришел в такое негодование, что едва ли не плевался огнем. Он поспешил в поместье Цянь, собираясь обрушить на Сэнсуна град оскорблений, но нашел того в постели, совсем больного. Оскорбления пришлось придержать.

Цянь Сэнсун поднялся в кровати и впервые в жизни прошептал слова: «Прошу прощения».

Каждое слово было для него словно капля пролитой крови. За всю жизнь Цянь Сэнсун ни разу никого не подвел. Никогда не был никому в тягость. Он сидел в подушках перед своим старым другом, едва сдерживая слезы. Две семьи, некогда связанные крепчайшими узами дружбы и брачными планами, теперь стали смертельными врагами. Он страдал от сложившейся ситуации настолько, что едва не покинул этот мир.

В документальном фильме, снятом Татьяной, «Моя бабушка – герой?», есть сцена, где Цянь Сюлин вспоминает, как они с Грегори Перлинги познакомились и влюбились друг в друга.

Их отношения продлились пять лет. Она закончила общий курс и продолжила учиться дальше, получив докторскую степень по химии и по физике. Иными словами, их роман никак не помешал ей добиваться поставленных целей. Грегори готов был ее ждать. Примерно тогда же она еще раз поехала во Францию, в лабораторию мадам Кюри. К сожалению, ее снова там не оказалось. Кто-то из сотрудников сказал: «Если бы вы приехали вчера, то смогли бы ее увидеть. Но сегодня рано утром мадам уехала в США». Для Цянь Сюлин разочарование от этой упущенной возможности стало куда более горьким, чем от ее первого, наспех организованного визита. Похоже, сама судьба не хотела, чтобы она увиделась со своим кумиром. Китайцы часто винят злую судьбу, когда что-то идет не так. У потомков семьи Цянь есть другое объяснение: к тому времени мадам Кюри уже перевела свою лабораторию в Соединенные Штаты. И когда Сюлин поехала туда, здание было абсолютно пустым.

4 июля 1934 года мадам Кюри скончалась во Франции. Она дожила до 67 лет. Узнав эту новость, Сюлин рыдала так, что едва не охрипла. Мадам Кюри похоронили в семейной усыпальнице в Со, близ Парижа. Этот маленький незаметный городок вскоре стал священным местом для всего мира. Сюлин с однокурсниками посетили небольшое тихое кладбище с усыпальницей, заваленной цветами, где покоилась мадам Кюри. Они возложили на ее могилу букет белоснежных калл, в знак поклонения и скорби. Очень, очень долгое время Сюлин не могла заставить себя оттуда уйти. Одна лишь молитва помогла ей примириться и отказаться от плана, который она держала у себя в голове столько лет.

Все ее мечты рассеялись в дым. Стоя у могилы мадам Кюри, Сюлин внезапно осознала подлинные масштабы ее успехов и достижений. Да, жизнь – борьба, но и мир огромен. Никто не может гарантировать, что ты не сойдешь на другую тропу с той, по которой шел изначально. Пускай в мире не будет другой мадам Кюри, все равно надо работать и исполнять свой долг – как она.

Глава 8
В мечтах о Гуаньшане

Тогда она не знала, насколько значительно смерть мадам Кюри скажется на ее будущем. Постепенно перед Цянь Сюлин начали вставать новые вопросы – например, продолжать учебу в Бельгии или возвратиться в Китай. Мадам Кюри ушла, лишив Сюлин поставленной цели. Она всегда хотела стать ближе к мадам Кюри, но ее лаборатории больше не существовало. В результате в душе Сюлин неожиданно поселилась ностальгия. Как будто духи потянули за невидимую нить, заставив ее снова мечтать о возвращении в родной дом, к матери и отцу.

Грегори был хорошим человеком. Он любил слушать, как Сюлин рассказывает китайские легенды про мост Ванг По в родном городке и про моторные лодки, летящие по рекам. Он так ее любил, что ее рассказы о Китае его завораживали. Поэтому, когда она предложила вернуться после свадьбы в Китай, он без колебаний согласился. Потомок греков и русских, он был убежденным последователем греческой православной церкви. Большинство китайцев же – буддисты. Однако это не имело для него значения. Они с Сюлин считали, что сила любви превыше всего – религий, теорий, традиций и тому подобного. Никакая церковь в мире не разрушит истинную любовь.

Однако было нечто, что они не могли игнорировать. Цянь Сюлин решила вернуться, но для этого требовалась помощь Чжолуня. Все это время они обменивались письмами. Чжолунь одобрил ее желание вернуться в Китай и даже поговорил о ней с одной крупной научной организацией: Институтом по исследованиям рака в Шанхае, который основало националистское правительство. В Институте сказали, что рады будут принять у себя Грегори и ее. Сюлин всегда искренне любила Шанхай. Ей казалось, там идеально уживаются восточная сентиментальность и западная цивилизованность. Ее описания великого Шанхая были столь вдохновенными, живыми и красочными, что совершенно очаровали Грегори, который никогда раньше не покидал Европы.

По канонам православия Цянь Сюлин и Грегори венчались в церкви – той самой, где отец Грегори проработал несколько десятилетий. На свадебной фотографии, сохраненной Цянь Сюлин, запечатлена идиллическая сцена – сердце у нее таяло, когда они с Грегори обменивались кольцами. Ей понравилась строгая простота венчальной церемонии. Однако, когда Грегори ее поцеловал, перед ней предстало лицо ее отца, обремененного тысячами тревог, и матери, подавляющей рыдания. Цянь Сюлин вздрогнула, но тут же расслабилась под ласковым взглядом Грегори, направленным на нее.

После свадьбы ее наставник, мистер Уилсон, рекомендовал ее в химическую лабораторию Лёвенского университета на должность техника. Спустя год она получила повышение, став ассистентом профессора. Она отлично ладила с коллегами, проводя большую часть времени и питаясь в кампусе. Грегори заканчивал интернатуру в госпитале Лёвена. Он был очень занят, но звонил ей каждый день. Время от времени он садился на извозчика и приезжал повидаться с ней. По выходным они навещали родителей Грегори. У него была большая семья. Мать Грегори была высокая, крупная, разговорчивая русская дама. Она готовила великолепную запеканку с говядиной и картофелем. Его отец, греческий эмигрант, служил в церкви органистом и любил выпить. В молодости он поехал в Россию на заработки и вступил в оркестр, приписанный к большому собору. Они играли на похоронах и свадьбах, где спиртное лилось рекой. И вот он познакомился с высокой стройной русской девушкой. Они влюбились, обвенчались, вернулись в Грецию, а потом обосновались в Бельгии.

Его отец до сих пор продолжал целыми днями торчать в церкви. Для жизнерадостного органиста с беззаботным отношением к жизни спиртное было главной любовью. От выпивки его нос стал красным и издалека бросался в глаза. Тело было под стать разросшемуся носу – отец рано растолстел.

Доходы органиста были не слишком высоки. Поэтому время от времени он нанимался на подработки, но там приходилось много трудиться за гроши. За обучение Грегори платил его брат, учитель в церковной школе. Семья, тем не менее, была дружная, и в ней царила любовь. Правда, Сюлин сразу бросилось в глаза, что они не богаты. Они с Грегори стремились к независимости и собирались помогать его родителям деньгами. Их первое жилье – комнатка не больше семи квадратных метров – находилось в пригороде. Места там было совсем мало, однако им удалось вместить железную раму для кровати, два стула и простой умывальник. В доме, этажом ниже, был дворик, выходящий на юг, с садиком. В выходные по вечерам Сюлин с Грегори любили сидеть там. Воздух был напоен ароматами роз и лаванды, и они чувствовали себя самой счастливой парой в мире.

Но вдруг здоровье Сюлин пошатнулось. Какие-то проблемы с желудком – ее постоянно преследовала тошнота. Потом ей показалось, что она простудилась. Грегори, со своим медицинским образованием, сразу поставил диагноз: похоже, Сюлин беременна. Они обратились в госпиталь, где Грегори работал. Анализы подтвердили, что Грегори прав. Он скакал от радости, осыпал поцелуями любимую жену и благодарил ее за то, что она подарит ему чудесного ангелочка. Сюлин, однако, отнеслась к беременности странно. Она испугалась – они к этому еще не готовы. Она плакала, сознавая, что появление на свет ребенка полностью изменит их жизнь. Тоска по дому снова захлестнула ее. После новости о беременности эти слова, «вернуться домой», постоянно вертелись у нее в голове. Она искала поддержки у брата, Чжолуня, рассказывая ему о своем положении и своих чувствах. Однако он не отвечал.

Она ждала долго – месяца два или три. Наконец письмо от Чжолуня пришло. Конечно, он ее поздравил. Но ей показалось, что в его словах притаилась грусть. Чжолунь всегда философски относился к трудностям. Он был молод, и его карьера находилась на взлете. Хотя он занимал не самые главные посты, но всегда находился при власти. Это означало, что многие ему завидовали. Письмо оказалось коротеньким, и в нем брат сообщал ей печальную новость: его переводят. Он больше не принадлежит к сильным мира сего. Он не объяснял, что именно произошло. Лишь просил временно не писать ему. Когда он узнает, где окажется в результате, то обязательно ей сообщит.

Интуиция говорила Сюлин, что с ее старшим братом, Чжолунем, произошло нечто серьезное.

Она отправила ему еще три письма с вопросами, но Чжолунь не ответил. Сюлин знала, что он больше не стоит в своей прежней военной части, но продолжала писать ему на тот же адрес. Она надеялась, что сослуживцы перешлют ему почту.

Позднее Сюлин узнает, что ее брат пережил настоящую трагедию.

Глава 9
Небеса спасают жизнь

Все началось с того, что однажды Цзянь Чжолунь побывал на секретном военном совещании.

Опираясь на данные из надежного источника, националистская армия Гоминьдана планировала окружить и уничтожить верхушку Коммунистической партии. Стратеги были уверены, что только божественное вмешательство может теперь спасти коммунистов от гибели. На том совещании присутствовало лишь несколько высших военных чинов. Чжолунь находился там как самый доверенный секретарь генерала Чан Кайши и стенографировал все выступления, с начала до конца. Собственно, совещание продолжалось недолго.

Когда Чжолунь вернулся домой, его ждали двое одноклассников, с которыми он не виделся несколько лет. Оба были из его родного города. Когда-то они очень дружили. Одного из них звали Сон Чжухон. Они ходили вместе купаться. Однажды у Чжолуня в воде свело ногу, и он стал тонуть. К счастью, Сон Чжухон был рядом и хорошо плавал, он вытащил Чжолуня из воды. Другого друга звали Лю Сичжао. Они хорошо знали друг друга. В детстве у него была кличка Лю Большие Штаны. Чжолунь рад был видеть их обоих.

Весь вечер они пили, вспоминая старые добрые времена, с самого детства и до сегодняшнего дня. Чтобы поддерживать веселье, требовалось много вина. Главной слабостью Чжолуня было то, что у него всегда развязывался язык, если он многовато выпивал. Все, что он таил в своем сердце, он тут же начинал высказывать вслух. Очень скоро две бутылки старого вина из Лучжоу опустели, и они решили послать кого-нибудь из домашних купить еще. На помощь пришел старший сын в семье, Цянь Кесянь – он принес им вина. Как и мать, он обычно следил, чтобы Чжолунь не напивался. Однако на этот раз сын повел себя по-другому – внезапно он притащил целый ящик вина, а потом притворил за собой дверь. Трое старых друзей откупоривали бутылку за бутылкой, чокались бокалами и болтали до тех пор, пока утро не заглянуло в окна.

Среди тем, которые они обсуждали, была война националистов с коммунистами, а также хаос, который она вызывала. Чжолунь доверчиво открывал друзьям великие планы Гоминьдана, а потом проболтался, что через несколько дней Коммунистическая партия будет обезглавлена. Двое его друзей с виду не проявили к этой новости никакого интереса. Оба утверждали, что больше интересуются бизнесом, чем политикой, в которой почти не разбираются. Чжолунь многословно поведал им все, что знал, считая, что оказывает друзьям честь такой откровенностью.

Он уже и не помнил, когда в последний раз столько пил – наверное, много лет назад. Он не знал, сколько выпил, но с каждым бокалом все больше терял контроль над собой и над тем, что рассказывал. Словно в тумане двое друзей задавали ему вопросы о военных делах. Чжолунь ничего не заподозрил – подумаешь, обычное любопытство. Они как будто нарочно вели его по заранее продуманному пути к бездонной яме, где царила темнота. Что было в конце, он полностью забыл.

На следующее утро его разбудил срочный телефонный звонок. Чжолуня вызывали в ставку главнокомандующего. Генерал Чан Кайши был в гневе, его крик гремел по всему коридору. Сослуживец отвел Чжолуня в сторону и прошептал ему на ухо несколько слов. Лицо Чжолуня побелело как снег. Кто-то их выдал. Безупречный план националистов по уничтожению коммунистов провалился.

Внезапно Чжолунь вспомнил двух одноклассников, с которыми засиделся допоздна. Утром, когда он проснулся, то спросил про них. Но родные сказали, что те ушли еще затемно.

Это было словно удар в живот. Шатаясь, Цянь Чжолунь прошел по коридору в кабинет главнокомандующего. Теперь он вспомнил, как друзья выспрашивали у него военные подробности, пока они пили в эту ночь. В мгновение ока Чжолунь протрезвел. Он забыл, что успел рассказать, но теперь все до последнего слова встало у него в памяти.

Чжолунь ощутил пронзительный укол чувства вины. По его телу пробежал озноб, спина покрылась холодным потом. Он увидел перед собой лица двоих друзей. Похоже, их отправили к нему специально, с заданием. То, какие последствия это будет иметь для Чжолуня, их не беспокоило. Им было наплевать и на собственные жизни – они беспокоились лишь о Коммунистической партии.

Чжолунь понял, что попал в дьявольскую ловушку.

Сначала он молил генералиссимуса о прощении, объясняя во всех подробностях, что случилось прошлым вечером. Генерал Чан Кайши успокоился и задал Чжолуню несколько вопросов о его одноклассниках. Потом он велел ему вместе с охраной ставки начать по городу поиски.

Сначала Чжолунь думал, что генералиссимус прикажет казнить его на месте. Или, по крайней мере, посадить в камеру смертников.

Однако тот лишь сказал:

– Ципей, тебе не нужно беспокоиться. Раньше твоих одноклассников не ловили и не допрашивали, так что это не считается. Я очень доволен твоим признанием.

Ципей было прозвище Цянь Чжолуня. Генералиссимус любил придумывать своим приближенным такие прозвища – он никогда не называл их настоящими именами. Так между ними создавалось нечто вроде особой связи. Например, Дайли он всегда звал Юоном, а Сенсена – Сису.

Новость о предательстве распространилась, по мнению Чжолуня, не слишком широко. Вокруг него никто ничего не знал. Если ему повезет, он еще успеет поймать своих одноклассников и искупить совершенный проступок. Однако при этой мысли в сердце у него вспыхнул настоящий пожар. Да, он совершил преступление. Эти двое пришли к нему домой, разрушили его жизнь, и ушли так, словно ничего не случилось.

Проблема заключалась в том, что теперь, когда первая тревога отступила, Чжолуню вовсе не хотелось ловить их, чтобы расквитаться за свой грех. Даже если они члены Коммунистической партии, это не отменяет того факта, что они были друзьями – а Сон Чжухон даже спас ему жизнь!

В жизни мужчины главное – честь. Генерал Чан высоко ценит его. Он дал Чжолуню высокий пост и зарплату. Он был милосерден и проявил снисходительность. Но у уступчивости Чжолуня тоже был предел. Он знал, что должен делать.

Чжолунь понял, что совершил огромную ошибку. В последнее время жизнь его текла слишком гладко, теперь настало время для бурь и штормов. Если генерал Чан все узнает, это будет означать для него смерть. Однако есть у него и свои расчеты. Он отвечает за детей: правда, старший, Кехун, уже поступил в армию и служит заместителем командующего батальоном в армии Гоминьдана; второй, Кесянь, учится в университете – он у них самый умный. Суна и Юна, две младшие дочери, такие веселые и забавные! А больше всего он беспокоился о двух младших сыновьях, Сянхуне и Сянконе. Они еще совсем малыши. Но такова уж жизнь: получая одно, неизбежно упускаешь другое. Где-то выигрываешь, где-то теряешь. Когда надо было принимать решение, Чжолунь не колебался и не оглядывался назад.

Он молился о том, чтобы двое его одноклассников успели сбежать. Вспоминал Сон Чжухона в детстве. Тот был страшным озорником. Однажды сунул водяную змею в пенал учителю в частной школе. А Лю Большие Штаны мастерски карабкался по стенам и всех одолевал в кулачном бою. Он залезал к людям на крыши и забивал им дымоходы. Чжолунь намеренно тянул с отдачей приказа о поисках и только поздно вечером позвонил в охранную службу ставки. Трубку взял главный следователь. Он сказал Цянь Чжолуню, что они уже обыскали весь город – еще утром, – но никого не нашли. Очевидно, подозреваемым удалось сбежать. Главный следователь был в курсе всех деталей, и Чжолунь с трудом сохранил бесстрастный тон.

Сердце у него сжалось – это было так в стиле генерала Чан Кайши! Одним неверным шагом Чжолунь сам загнал себя в ловушку. Теперь его положение было куда более опасным, чем утром. Он вернулся к себе в кабинет, но замки там уже сменили. Его ключ больше не отпирал дверь. Чжолунь пришел в ужас. Он взял в соседнем архиве бумагу и быстро написал генералу письмо с признанием, а потом попросил кого-то срочно доставить почту.

А дальше сел и стал ждать наказания.

В ту ночь его посадили в военную тюрьму. До утра он просидел в чистой одиночной камере. Прошло три дня, но никто так и не явился за ним. Чжолунь знал, что так обычно и бывает. В большинстве случаев, если предательство было доказано, преступника казнили на месте, не давая возможности раскаяться. Если же доказательства были недостаточными, его на три месяца запирали в камере. Без посетителей заключенный чувствовал себя полностью отрезанным от мира. Дальше наступал эмоциональный срыв, и он уже сам хотел рассказать о том, что совершил.

Однако Чжолуню повезло больше. На четвертый день ареста в камеру вошел охранник и заговорил с ним. Он приказал Чжолуню умыться и прополоскать рот, а потом отвел на встречу с посетителем.

Чжолунь вспомнил, что в тот день должен был проводить с Сон Мейлин, женой Чан Кайши, урок каллиграфии. Мадам Чан сначала изучала каллиграфию под руководством самого генералиссимуса. Он унаследовал свой стиль у знаменитого каллиграфа Лю Гонквана и писал решительными, четкими штрихами. Она переняла у него эту манеру, как хорошая жена. Но очень скоро перегнала своего учителя.

Генерал Чан был очень занят, и у него не всегда находилось время на занятия каллиграфией с ней. Ему нравилось, как пишет Чжолунь. Оба были людьми культурными и утонченными, но без педантизма. Однажды генерал обратился к Чжолуню: «Ципей, я хочу, чтобы ты учил мою жену писать иероглифы». Чжолунь понимал, что отказаться будет невежливо, поэтому он с почтением подчинился. Мадам Чан оказалась понятливой ученицей, очень сообразительной и с отличными манерами – все это отражалось в ее стиле. Он учил ее писать «Классику духовного полета» и «Предисловие к мудрым учениям». Если она делала шаг вперед, он охотно ее хвалил. Если совершала ошибки, обводил их кружком. Если иероглифы выходили немного принужденными или неаккуратными, он сначала подбадривал ее, и только потом переходил к исправлениям. Мадам Чан считала его стиль обучения приятным и эффективным. Она постоянно пела дифирамбы Чжолуню в присутствии мужа. Позднее в дневнике генерала Чана нашли следующую запись: «В каллиграфии моя жена делает значительные успехи. Я очень доволен».

Сначала он думал, что увлечение мадам Чан каллиграфией – всего лишь способ времяпровождения. Он не предполагал, что она отнесется к занятиям столь серьезно. Если он давал ей домашнее задание, она выполняла вдвое больше. Иногда, когда государственные дела заставляли ее переносить занятие, она непременно просила у него извинения. И никогда не пропускала уроков без причины.

Он пришел к мадам Чан в комнату для свиданий. Они тепло приветствовали друг друга. Рассевшись по местам, оба некоторое время хранили молчание. Мадам Чан определенно знала о сложившейся ситуации. Она хотела его защитить. Она упомянула о том, насколько уязвлен ее муж. Если он не может полагаться на свое самое доверенное лицо, Цянь Чжолуня, то кому же вообще тогда верить?

Чжолунь слушал ее, и слезы бежали у него по лицу.

– Я подвел генералиссимуса. И вас тоже подвел. Я заслуживаю тяжелейшего из наказаний.

Мадам Чан остановила его:

– Сейчас не надо этого говорить. Муж ничего не сделает вам. Я сказала ему, что вы не предатель. «Если он пришел к тебе и признался, а ты его казнишь, то кто осмелится сказать тебе правду и кто останется верен тебе? К тому же, – сказала я ему, – если ты его казнишь, кто будет учить меня каллиграфии?»

Голос ее при этих словах потеплел, хотя она держалась по-прежнему холодно и отстраненно. Она сидела, повернувшись лицом к противоположному окну. Чжолунь видел ее силуэт в ярком свете и остро выступающие скулы.

Слезы продолжали течь, на лице выступил пот. Он чувствовал, что жизнь его висит на волоске.

Мадам Чан рассказала о том, что прошлым вечером ее муж вспоминал кое-какие подробности Северной экспедиции.

– Вы были одним из тех, кто сопровождал его всю дорогу в ад и обратно. Вы трудились день и ночь во время Северной экспедиции, планируя военные операции, и сражались с врагами за железную дорогу в Лонг-Хое и Пиньяне. Фронт был широким, и бои продолжались много месяцев, прежде чем прекратиться. Эти события из прошлого мой муж не забудет никогда.

Чжолунь склонил голову и долго ничего не отвечал. Одинокая слеза упала в чернильницу.

– Больше всего мне запомнилось, как я хотел сопровождать генералиссимуса в Хайкоу, когда бои закончились. Он не позволил мне, сказав, что я должен вернуться домой и позаботиться о семье. Когда мы расставались, он подарил мне свое фото. Он надписал его собственной рукой: «На память моему товарищу и брату Ципею». Я до сих пор всегда ношу это фото с собой.

Мадам Чан слушала, промокая слезы в уголках глаз шелковым носовым платком.

Потом она повернулась и взяла со стола кисть из волоса хорька. Положила перед собой чистый лист бумаги и написала две строчки:

Тому, кто видел океан, эти воды кажутся жалкими.

Тому, кто видел облака на горе Ву, эти небеса кажутся мрачными.

Она поглядела на свои иероглифы и добавила: «Господин Ципей, это лучшие строки, которые вы когда-либо написали. Я запомнила их».

В тот момент он понял, что опасность миновала. Он не стал сдерживаться и низко поклонился ей. А потом, воспользовавшись возможностью, сказал, что не заслуживает работать бок о бок с генералиссимусом. «Вместо того чтобы сражаться со мной вместе, лучше бы он назначил меня инструктором в военной школе». Это наказание Чжолунь пережил бы, да еще и принес бы пользу, обучая молодежь. С его военным опытом он мог посвятить себя взращиванию молодых и талантливых солдат.