Текст книги "Былые дни детей и псов"

6

Оказавшись на улице, Танк обрел долгожданную свободу и теперь, довольный, то и дело встряхивался всем телом и легкой рысцой продвигался вперед. Всю дорогу он тащил за собой Се Яцзюнь. Иногда на короткое время останавливался и настороженно замирал у обочины, высоко задрав голову и навострив уши. В одном из соседних дворов беззаботно тявкнула собака, из-за чего ночная мгла вмиг сделалась какой-то широкой и глубокой, загадочной и чуждой. Как и все собаки, Танк включился в перелай: «Гав-гав… Гав-гав…» – с чувством пролаял он, словно поддерживая разговор.

Только сейчас Се Яцзюнь почувствовала, насколько пугающе безлюдным было это место. Редкие смутные огоньки в окнах домов скорее напоминали отдаленный отсвет блуждающих фосфорических огней, а чуть дальше царила беспросветная тьма, черная до предела, словно на самом краю мира. И только небо над головой выглядело сверкающим и волшебным: то сияли в далекой вышине мириады звезд. Они так густо устилали небосвод, что, казалось, там не осталось свободного пространства, и от такого их скопления становилось трудно дышать.

Ее невольно накрыло волной сильных чувств, словно посреди безбрежной пустыни она вдруг обнаружила прекрасный живительный оазис. Душа подсказывала ей, что Всевышний и правда все видит, раз так щедро одарил это захолустье целой россыпью сверкающих звезд, иначе у здешних жителей по ночам было бы полное ощущение, что они находятся не иначе как в аду. Свет звезд зажег ее воображение, а то в свою очередь пробудило от спячки ее душу, подарив луч надежды. Доверившись Танку, который продолжал тащить ее вперед, она одиноко брела под этим безбрежным роскошно сияющим небом, пока незаметно для себя не оказалась у высоченного старого вяза. Не успела она и глазом моргнуть, как сошла с главной улицы поселка и направилась прямиком на запад, где чернела тополиная роща.

Стоило ей войти в рощу, как Танк, словно сумасшедший, принялся лаять и рваться вперед. В кромешной тьме его первобытная остервенелость через натянутую веревку передавалась ее руке. Танк изо всех сил тащил ее за собой. Казалось, веревка, глубоко врезаясь в кожу девочки, вот-вот оборвется; ладонь горела огнем. Не обращая внимания на боль, Се Яцзюнь насторожилась. Черный нос Танка яростно нацелился на нечто в глубине рощи. При свете звезд его обнаженные клыки сверкали, будто зубья пилы. Несколько раз она окликнула собаку по имени, надеясь, что та хоть немного ослабит свою прыть. Поскольку силенок у девочки было маловато, она не могла контролировать отчаянно рвущегося вперед пса. Еще немного – и она растянется на земле.

Неожиданно из рощи выскочило какое-то существо, и практически в тот же момент Танк рывком выдернул веревку из рук Се Яцзюнь и очертя голову ринулся к цели. Ее барабанные перепонки едва не разорвались от бешеного лая. В этой какофонии она различала голоса Танка и еще одной неизвестной ей собаки, чей лай был таким же оглушающим и надрывным. Никогда прежде девочке не доводилось быть свидетельницей такого жуткого противостояния и такой лютой ярости. Ее бросило в дрожь, язык перестал слушаться, горло перехватило. Она силилась что-то крикнуть, но из горла не вырвалось ни звука, страх сковал все ее тело. И вдруг в этот самый критический момент из рощи вылетел длинный тонкий силуэт и одновременно раздался чуть хрипловатый окрик:

– Сюда, Пчела! Быстро ко мне! Смотри у меня!

То ли из-за игры теней, то ли из-за того, что сегодня слишком уж ярко светили звезды, но голос этот вихрем ворвался в рощу и отозвался долгим раскатистым эхом, проникнув глубоко в уши Се Яцзюнь. Словно в тумане, ей показалось, что она попала в какую-то долину, где на сто верст окрест ее окружали горы. Не понимая, в каком она вообще измерении, девочка почувствовала себя крошечной и одинокой. К счастью, окрик подействовал, и большая светлая собака послушно вернулась к хозяину, все еще продолжая недовольно рычать, будто на что-то жалуясь.

Придя в себя, Се Яцзюнь тоже поспешила подозвать к себе Танка. Отец учил ее и брата, что команды для собак должны звучать коротко и четко: «Танк, ко мне! Танк, ко мне!» Разумеется, Танк понимал эту команду, однако вместо того чтобы развернуться и побежать к ней, он пригнул голову и, бросая хищные взоры в ту сторону, куда удалился противник, не спеша начал отступать. Дождавшись, когда Танк подойдет ближе, девочка быстро подобрала волочившуюся по земле веревку и несколько раз обмотала ее вокруг руки, чтобы собака не вырвалась снова. Несмотря на то, что опасность уже миновала, страх еще не прошел, сердце колотилось как бешеное, а ладонь все так же горела огнем. Однако она даже не взглянула на свою руку, потому как видела, что за ней неотрывно наблюдают. Собаки в этот момент уселись у ног хозяев, сверля друг друга враждебными взглядами.

Только теперь Се Яцзюнь наконец разглядела этого мальчишку. Сейчас он не был похож на хулигана, что сидел в классе у нее за спиной. Не был он похож и на того Лю Хо, который приставал к ней с глупыми вопросами. Перед нею стоял одинокий, унылый бродяга, подросток-голодранец, которому некуда было податься и единственной опорой которого была собака.

– Эй, здесь же кромешная тьма, почему ты бродишь один? – наконец спросила Се Яцзюнь. Голос ее прозвучал отрывисто и трусовато, но сама постановка вопроса выглядела так, что, казалось, единственной законной хозяйкой этой территории является она. На самом деле ей хотелось спросить подростка, за что тот изувечил ее брата, но она этого не сделала. Однако мальчик, словно обо всем догадавшись, произнес:

– Про-прошу прощения, я… я… в тот день я не специально!

И пускай говорил он сбивчиво, это были те самые слова, которые она мечтала услышать больше всего. Наверняка он сильно нервничал, поскольку говорил сумбурно и даже заикался. Зная, что в темноте ее все равно не видно, девочка поджала губы, чтобы не рассмеяться.

– Странно, – произнесла она, – неужели это заразно? Не успел угоститься едой из дома Бай Сяолань, как тоже заикаться стал?

С этими словами она вдруг не по-доброму хихикнула.

Мальчишка почти наверняка весь залился краской и теперь не знал, куда деваться от стыда. Он сконфуженно приподнял одну ступню и принялся ею чесать об икру другой, напоминая петуха. Глядя на его мученический и в то же время потешный вид, Се Яцзюнь поняла, что слегка переборщила со своими шуточками. А он мало того что выделывал кренделя ногой, так еще и почесывал черепушку, всем своим видом демонстрируя полное невежество и наивность. Пока он так чухался, ей вдруг показалось, что он превратился в себя маленького; выглядел он при этом уморительно и даже немного придурковато.

– Эй, а чего же ты тогда убежал?

– Я, я, я на-напугался. В любом случае я виноват, нет мне прощения.

– Председатель Мао говорит, что главное – уметь признавать и исправлять свои ошибки!

– Я клянусь перед председателем Мао, что больше никогда не стану убегать!

– То есть, другими словами, ты и впредь будешь хулиганить?

– Нет, нет, конечно же нет…

– Лю Хо, ты, кстати, еще не объяснил, почему тайком прятался в этой роще. Неужели снова что-то задумал?

– Нет, нет, я просто выгуливал Пчелу. После возвращения ее заперли в чулане, чтобы зря не гавкала, поэтому за эти два дня она сильно настрадалась.

– О, так, оказывается, они с Танком – товарищи по несчастью. Честно говоря, моя мама тоже запретила выводить Танка на улицу, чтобы он снова не накликал беду.

– А кто такой Танк?

– Глупый! Разумеется, собака, не ты же.

– То есть твоего пса зовут Танк?

– Да, потому что раньше он служил в армии. Мой отец говорит, что у него как у настоящего героя много выдающихся заслуг, но из-за ранения ему пришлось отойти от службы.

– Неудивительно, что у него такой свирепый вид! А как, кстати, глаз у твоего брата, поджил?

– Все в порядке, скоро совсем поправится.

– Я… я хотел бы лично извиниться перед ним.

– Считай, что уже извинился, просто моя мама сейчас очень рассержена.

– Так пусть и отругает меня как следует, а еще лучше – побьет, я только обрадуюсь, правда!

– Неужто ты такой смелый?

Так, слово за слово, они еще немного поговорили, хотя на самом деле этот разговор по большей части состоял из ее вопросов и его ответов. Атмосфера понемногу разрядилась и стала теплее, Се Яцзюнь удалось кое-что узнать о его жизни:

Лю Хо был единственным сыном в трех поколениях семейства Лю.

По сути, он считался наполовину сиротой.

Его мать умерла очень рано.

В настоящий момент даже отец не знал, куда пошел Лю Хо.

В этом мире, кроме отца, самым родным существом для него являлась эта большая рыжая собака.

Неизвестно, кто из них первым сделал шаг (а может, и два) навстречу, но только расстояние между ними сократилось, разговор постепенно стал сердечнее и тише, они почти перешли на шепот. Теперь ребята общались, словно друзья после долгой разлуки.

Что же касается собак, то те сперва настороженно осматривали друг друга, в их взглядах читалось подозрение, а когти и пасти были приведены в боевую готовность. Однако вскоре и они молча сблизились и принялись осторожно обнюхивать друг друга. В мире собак все устроено иначе, чем у людей: чтобы отличить своего от чужака, собаки полагаются на нюх, и, если на этом этапе им удается достичь консенсуса, это равноценно сходству во вкусах у людей. Отныне можно, что называется, зарыть топор войны и установить добрососедские отношения, дать клятву верности и никогда не разлучаться.

Мать чуть ли не каждый день трубила о том, что без дела нечего бродить по улицам: мол, в этом поселке не встретишь ни одного приятного человека. Но теперь Се Яцзюнь показалось, что мать нарочно стращает ее.

7

Через какое-то время их оторванный от мира тихий поселок на северо-западе Китая захлестнуло волной, которая по своему накалу была даже жарче, чем наступившее бабье лето. День-деньской уличный динамик разрывался от высших указаний, которые сыпались в виде лозунгов вроде «насаждать полезное и искоренять вредное», «трудиться с полной отдачей» и т. д. Очень скоро работники зоостанции, медпункта, государственной столовой, мелочной лавки, масляной лавки и автовокзала стали наперебой организовывать митинги. Даже учителя и ученики центральной поселковой школы – и те, выстроившись в ровную колонну, воодушевленно и горделиво выходили на улицу и там дружно рвали глотки, целое утро выкрикивая лозунги.

В поселке призывали к тому, чтобы каждая семья выделила по крайней мере одного крепкого работника на стройплощадку, где требовалось передвигать валуны, таскать мешки с песком, замешивать бетон. Каждому, кто откликнулся, руководство распорядилось выдавать в день по полцзиня пайка при условии, что дамба как подарок к годовщине образования КНР будет построена до наступления зимы. Со всех сторон к главной дороге поселка мощной приливной волной прибило более тысячи человек, которые грандиозным потоком хлынули на стройплощадку, что находилась в излучине реки на расстоянии примерно в несколько десятков километров. Люди тащили на спинах скатки с постельными принадлежностями, за поясами у них болтались черпаки, на плечи были закинуты лопаты или мотыги. У шагающего впереди высоко вверх вздымалось ярко-красное знамя, на котором сиял недавно нанесенный золотисто-желтой краской лозунг: «Мобилизуем массы на борьбу с водой в надежде на богатый урожай!». При каждом порыве ветра знамя жестко вздрагивало, издавая упругие хлопки.

Тут-то соседи и обнаружили, что куда-то запропастился отец Лю Хо. Одни говорили, что тот подался куда-то на юго-запад и в результате заблудился в пустыне Му-Ус, которая и погребла его под своими песками; другие возражали: ни в какую пустыню он не заходил, а на самом деле его загрызли голодные волки, когда он отправился в горы к западу от поселка. Третьи рассказывали, что он на грузовике соскользнул в ущелье и разбился… В общем, никто толком не знал, куда именно он пропал. В этой семье остался лишь мальчик-подросток, но чем он не работник? В те времена каждый человек должен был отдавать свою энергию коллективу, как говорится, социализм не терпит тунеядцев.

Что же до самого Лю Хо, то он весь просто горел энтузиазмом. Выпятив свою куриную грудь, он сам пришел куда надо и обратился к ответственному за мобилизацию:

– Мой отец еще не вернулся домой. Можно ли мне поехать на стройплощадку вместо него? Я полон сил, справлюсь с любой работой.

Облаченный в суньятсеновку[13]13
  Китайский полувоенный френч.


[Закрыть] работник, заложив руки за спину, быстро обошел его дом и направился во дворик. Бросив беглый взгляд на виноград, он сорвал одну виноградину, сунул ее в рот, разжевал и, скривившись, тут же принялся тщательно отплевываться зелеными слюнями, похожими на свежий куриный помет. Наконец, втягивая щеки, работник произнес:

– Скоро поспеет виноград. Подойдет время, собери все это богатство и доставь на стройплощадку, чтобы народ полакомился. Считай, что это и будет твой вклад.

По правилам, сестрице Хуа также следовало отправиться на строительство дамбы. Дело в том, что муж ее работал на стороне, между тем как грандиозный проект должен был осчастливить все население поселка, принеся выгоду каждому из его жителей, включая сестрицу Хуа. Со слезами на глазах та прибежала в дом Се Яцзюнь и принялась жаловаться: мол, хорошо матери Се Яцзюнь, ей не нужно ехать ни на какую стройплощадку, ведь уже несколько месяцев ее муж и так денно и нощно находится на передовой, да еще и руководит этим проектом, управляя всеми рабочими. Другого такого в их поселке днем с огнем не сыскать. В общем, от зависти сестрица Хуа, что называется, весь язык себе поискусала.

Учителей по большей части также всех отправили на стройку, поэтому занятия в школе практически прекратились. Однако ребята, не желая оставаться в стороне, решили сколотить агитбригаду, отвечающую за художественную самодеятельность, чтобы приезжать на стройплощадку и устраивать там поднимающие дух концерты. Тем самым они мечтали внести свою лепту в эту великую стройку.

Поскольку Се Яцзюнь говорила на прекрасном путунхуа, ей доверили роль ведущей концертов. Разумеется, она с огромной радостью согласилась. Ведь на стройке она могла увидеться с отцом, по которому так сильно скучала, и это взволновало ее до предела. Она даже вызвалась выступить с декламацией известного всем стихотворения председателя Мао «Застава Лоушань»:

 
…Пусть перевал этот труден и сложен,
Мы все равно одолеем его.
Да, одолеем его.
Синие горы похожи на море,
А заходящее солнце – на кровь[14]14
  Перевод А. Панцова.


[Закрыть].
 

Каждый раз, когда Се Яцзюнь доходила до последних строк, все ее тело пронизывала дрожь, она с головой погружалась в дерзновенную энергию стиха. Ее охватывало такое бурное воодушевление, словно она и впрямь видела эту ослепительную картину синих гор и заходящего солнца собственными глазами.

В общем, примерно через неделю их агитбригада в составе двадцати одного человека должна была выдвигаться на стройплощадку, чтобы подбодрить рабочих.

Се Яцзюнь вытащила из шкафа свое самое любимое платье. Стоявшая в стороне мать недовольно фыркнула:

– Решила покрасоваться? Ты ведь просто ведущая, к чему так выряжаться? Лучше бы надела белую блузку и синие брюки.

Не обращая внимания на мать, Се Яцзюнь встала перед висевшим на стене небольшим зеркалом, собрала волосы в хвост и перевязала его изящным бантом из белоснежного платочка. Во всем поселке такой бантик завязывала только она одна.

Мать снова принялась ворчать:

– Такой долгий путь, а вы ерундой страдаете. Готова поспорить, что уже на полпути все девчонки выбьются из сил и начнут ныть.

– Ма, откуда у тебя такой исключительно буржуазный настрой? – не сдержавшись, огрызнулась Се Яцзюнь. – На стройке вон сколько человек, и все они как-то добрались туда пешком. Неужели мы слабее или у нас ноги короче? Не забывай, что говорил председатель Мао: «Вершить революцию никогда не поздно, в ней должны участвовать и женщины, и мужчины, и стар, и млад, в сплочении сила!»

Дочь говорила настолько бодро и убедительно, что мать как-то и не нашлась, что сказать в ответ. Она и знать не знала, где та нахваталась всех этих величайших принципов.

Братец пропускал все мимо ушей, он нахально прицепился к сестре, обхватив за ногу, и ни за что не хотел ее отпускать, все твердил, что поедет вместе с ней. Се Яцзюнь что-то раздраженно сказала ему, но брат не унимался. Тогда ей пришлось обратиться за помощью к матери:

– Ма, можешь отцепить от меня эту липучку? А то я опоздаю.

Мать тут же холодно бросила:

– Ячжоу, что тебе говорят? Сестра не на гулянку уходит, ее ждут лишения и страдания.

Однако малыш и слушать ничего не хотел. Мертвой хваткой впившись в ногу сестры, он выпалил:

– Я тоже хочу лишений и страданий.

Мать не знала, сердиться ей или смеяться. В конце концов она отцепила его и взяла на руки.

Оценив поступок матери, которая, можно сказать, совершила хорошее дело на благо страны и народа, Се Яцзюнь радостно повесила на левую руку их домашнюю армейскую флягу, а на правую – застиранную школьную сумку. С такой экипировкой она напоминала себе молодого солдата, готового вот-вот выступить на фронт. Теперь из зеркала на нее смотрел сильный и смелый боец.

Полюбовавшись своим отражением, она закинула в сумку полотенце для лица и сменную одежку, после чего повернулась к матери и, резко вытянувшись по стойке «смирно», точь-в-точь по-военному отрапортовала:

– Товарищ глава семьи, если нет дальнейших указаний, разрешите ведущей выступить в путь!

Мать застыла на месте, сраженная наповал такими чудны́ми манерами дочери.

– Запомни: увидишь отца – поторопи его домой. Так и скажи, что мама рассержена и считает его самым большим обманщиком в мире.

– Ма, ну что ты говоришь всякую ерунду? Мой папа – инженер на серьезном объекте, он настоящий революционер, а никакой не обманщик!

С этими словами она показала матери кончик розового язычка и стремительным шагом вышла из дома.

Мать, прикинувшись рассерженной, устремилась к порогу и, глядя на силуэт дочери, про себя подумала: «Вся в отца, такая же бессовестная, сказала „уйду“ – и ушла…»

Отряд уже поджидал Се Яцзюнь у ее дома. Не успела она вклиниться в его ряды, как вся компания широким шагом выступила в путь. Впереди кто-то затянул пионерскую песню. Сперва она звучала звонко и чисто, но вскоре голоса пошли вразлад, песня стала угасать, рассыпаясь на отдельные отрывистые звуки, и под конец совсем заглохла.

В этот момент Се Яцзюнь случайно повернула голову и увидела, что на обочине дороге в тени дерева одиноко стоит напряженная фигурка Бай Сяолань, которая со всей страстью взирала на их отряд. Немного поколебавшись, Се Яцзюнь быстро отделилась от строя и подбежала к ней.

Бай Сяолань тут же вынула из кармана брюк беленькую стеклянную баночку и сказала:

– Э-это для мо-моей мамы, крем для для лица, она так спе-спешила, что за-забыла взять.

Принимая баночку, Се Яцзюнь с улыбкой сказала:

– И ради этого ты ждала меня здесь, ну ты даешь!

Не успела Се Яцзюнь договорить, как Бай Сяолань, подобно фокуснику, протянула ей еще и аккуратно сложенный новенький платочек с нежным цветочным рисунком.

– А э-это тебе, – сказала она.

Се Яцзюнь посмотрела на платочек, потом на Бай Сяолань, не зная, что и сказать. Бай Сяолань, видя, что Се Яцзюнь замерла в нерешительности, взяла ее руку в свою и чистосердечно сунула цветастый платочек в ладонь подруги.

Охваченная сильным чувством, Се Яцзюнь аккуратно поместила эти две вещички к себе в сумку и, легонько дотронувшись пальцем до носа Бай Сяолань, повторила:

– Ну ты даешь.

Бай Сяолань вся зарделась, словно только что совершила подвиг. Веснушки на ее лице напоминали мириады звезд на небосклоне. Глядя на ее простодушный вид, было просто невозможно удержаться от смеха. Стояние на солнцепеке и этот игривый жест подруги сделали свое дело, и щеки Бай Сяолань залились краской. Девочка смущенно опустила голову.

Вдруг Се Яцзюнь, словно опомнившись, быстро сказала:

– Сяолань, пока меня не будет, заходи к нам почаще, чтобы поиграть с Ячжоу, а то он один исстрадается.

Бай Сяолань старательно закивала в ответ, всем своим видом показывая, что сделает все, что в ее силах.

8

Травмированный глаз у Ячжоу практически зажил, повязку доктор уже снял, так что ребенок быстро возвращался к нормальной жизни. К счастью, никаких повреждений на глазном яблоке не осталось, так что все тревоги, которые долгое время мучили материнское сердце, наконец-то рассеялись. Что же касалось небольшого шрамика в углу глаза, то и он со временем обещал стать незаметным, так что опасаться теперь было нечего.

Едва Бай Сяолань пришла в дом Се Яцзюнь, как Ячжоу, словно завидев спасительницу, бросился к ней на шею и принялся тараторить, жалуясь, какая плохая у него сестра: мол, отправилась развлекаться одна, а его не взяла. Бай Сяолань тут же принялась успокаивать малыша, объясняя, что сестра ушла вовсе не развлекаться, а давать концерт для рабочих на стройплощадке. Тут же она предложила взять его на прогулку.

К слову сказать, Ячжоу уже успел довести мать до белого каления, так что, заметив искреннюю готовность Сяолань помочь, она тут же кивнула в знак согласия. Тем более сестрица Хуа перед отъездом на стройку сама передала ей свою дочь на попечение. Беспокоясь, что Сяолань останется на хозяйстве одна, та попросила соседку присматривать за ней, поэтому-то мать Се Яцзюнь и обратилась к девочке:

– Слишком долго не гуляйте. И потом приходи к нам на ужин, поедим втроем.

В тот ясный день после полудня Бай Сяолань, крепко сжимая маленькую ручку Ячжоу, повела его в лавку, где продавали всякую всячину. На обратном пути набитые сладостями щеки малыша активно шевелились, а губки то и дело чмокали от удовольствия. Вкуснейшая медовая сладость нескончаемым потоком проникала в его горло и желудок. Непередаваемое ощущение!

Повернув за угол находившейся на отшибе улицы, Бай Сяолань тут же заметила большую рыжую собаку. Та спокойно сидела на противоположной стороне и, высунув язык, часто-часто дышала, глядя на нее. В стороне, в густой тени дерева замерла длинная тонкая фигурка мальчика, который пристально смотрел в их сторону.

Сама не понимая почему, Бай Сяолань вдруг почувствовала к этому мальчишке некоторую неприязнь, даже, скажем прямо, отвращение. Ведь если бы не он, то глаз малыша был бы в полном порядке и Ячжоу вырос бы настоящим красавцем. А теперь на его личико больно смотреть, и пускай шрам уже побледнел, в уголке глаза все равно оставалась небольшая отметина, заставлявшая сжиматься ее сердце. Даже непонятно, почему это настолько сильно ее беспокоило. Точно такие же сестринские чувства она испытывала и к Се Яцзюнь – ведь когда любишь человека, любишь и все, что с ним связано. Так или иначе, Сяолань не желала знаться с тем, кто причинил вред семейству Се, поскольку ее это тоже ранило и она ни за что не хотела с этим мириться. Поэтому она притворилась, будто вообще никого не заметила, и, быстро притянув к себе Ячжоу, пошла прочь.

Лю Хо догнал их сзади. Увидав рядом большую рыжую собаку, Ячжоу тут же в испуге прижался к Бай Сяолань.

– Ты, ты чего творишь, а ну у-убери собаку, а то на-напугаешь ребенка! – грубо сказала Бай Сяолань, прикрывая собою Ячжоу.

Лю Хо косо посмотрел на нее, потом что-то громко крикнул собаке, и та тотчас улеглась на землю. Лю Хо подошел к малышу и наклонился, чтобы рассмотреть его лицо. Внимательно изучив глаз мальчика, он хотел было погладить его пухлую щечку, но тот вдруг резко заплакал.

Плач малыша начался на ровном месте. Ячжоу широко раскрыл свой маленький ротик и теперь из него, смешиваясь со слезами, потянулись недожеванные сладости. Рука Лю Хо, словно окаменев, остановилась на полпути. Ребенок определенно его боялся: тот злосчастный выстрел из рогатки превратил его в пуганую ворону.

Видя такое дело, Бай Сяолань вдруг с силой оттолкнула Лю Хо. Ее глаза метали громы и молнии. Присев на корточки, она, точно курица, защищающая цыпленка, сгребла в свои объятия Ячжоу, как будто боялась, что кто-то может его отобрать.

– Не-не плачь, Ячжоу са-самый умный, са-самый послушный.

Успокоив малыша, она сурово обратилась к Лю Хо:

– У-уходи, не-не приставай к нему, слы-слышишь?

Лю Хо заметил, что сегодня Бай Сяолань настроена по-боевому. Он и подумать не мог, что эта заика может дать такой решительный и мощный отпор. Казалось, она приходится этому мальчишке не иначе как родной сестрой.

Поэтому Лю Хо насколько возможно миролюбиво сказал:

– Сяолань, не нужно так волноваться, я ведь просто хотел посмотреть, как его глаз, а еще… – Тут он засунул руку в карман. – Глянь, я хотел подарить ему вот это.

С этими словами он простодушно протянул Ячжоу красивую рогатку, которую сделал своими руками.

Сперва малыш вел себя настороженно и ежился от страха, прячась позади Бай Сяолань, однако едва заметил искусно сделанную рогатку, как его словно подменили. Он не мог отвести глаз от вожделенной штуковины, о которой всегда мечтал, в его взгляде читалась ничем не прикрытая зависть. Разумеется, Ячжоу понимал, как это здорово – стрелять из рогатки, и ему уже давно хотелось стать владельцем такой игрушки, однако папа был вечно занят и к тому же сейчас он отсутствовал, а от мамы и сестры помощи в этом деле ждать и вовсе не приходилось. Бай Сяолань заметила реакцию мальчика, сконфуженно поджала губы и теперь не знала, что ответить. Тогда Лю Хо, уловив момент, придвинулся к Ячжоу и спросил:

– Хочется такую? Если хочется, бери, и будем считать, что я перед тобой открыто извинился.

– Он-он тебе дарит, мо-можешь взять.

Бай Сяолань наконец-то обнажила свою блистательную улыбку и, аккуратно присев на корточки, приняла вместо Ячжоу красивую, перемотанную толстой проволокой рогатку. Она прекрасно понимала, что для Лю Хо это была самая ценная вещь на свете.

Это был счастливейший день для Ячжоу.

Следует иметь в виду, что такие счастливые дни выдаются совсем не часто, бывает – максимум один-два раза в год. А тут мало того что карманы малыша были набиты сладостями, так вдобавок ему досталась еще и рогатка. Можно себе представить его радость! Рогатка, в отличие от леденцов, как ни крути, была опаснейшим оружием. Буквально этим летом Ячжоу сам испытал на себе ее смертоносный удар, едва не лишившись глаза. Но дети есть дети, всех их, пожалуй, объединяет одна особенность: оправившись от беды, они тут же о ней забывают. Хотя, боюсь, и взрослые порой ведут себя так же, из-за чего наступают на одни и те же грабли и даже усугубляют ситуацию. Как говорится, колесо истории иной раз катится назад.

После этого все трое, по предложению Лю Хо, весело отправились в ту самую тополиную рощу к западу от поселка.

Листва на деревьях уже в основном пожелтела. Золоченые листочки шуршали при каждом дуновении ветерка, трава под ногами пестрела всевозможными красками. Ступая по земле, ребята слышали приятное потрескивание, которое издавали втаптываемые в почву налитые колоски сорняков. Из их растрескавшихся ядер щедрым потоком, словно дождик, высыпались черные семена. В мире природы наступил сезон сбора урожая.

Лю Хо решил лично научить Ячжоу, как стрелять из рогатки. Бай Сяолань забеспокоилась и даже пыталась отговорить его от этой затеи, но подросток уже вернулся в свою стихию, поэтому ее слова пролетали у него мимо ушей. Что же до Ячжоу, то он был полон энтузиазма. Стоило Лю Хо продемонстрировать лишь базовые умения, как его уже было не оторвать от процесса. Будучи настоящим мастером в этом деле, Лю Хо попадал в любую цель без промаха, что вызывало у малыша целую бурю эмоций. Мальчику не терпелось попробовать пострелять самому, однако несколько попыток подряд оказались провальными. Тогда Лю Хо задрал голову, показал на присевшего на ветку воробья и тихонечко сказал:

– Давай-ка его подстрелим.

Не успел малыш кивнуть в ответ, как Бай Сяолань, закусив губу, категорично затрясла головой и замахала руками:

– Не-не вздумай, че-чему ты учишь, ты его и-испортишь.

Лю Хо даже не отреагировал. Он уже встал на колени и, одной рукой фиксируя рукоятку, а другой – обхватив пальчики Ячжоу, изо всех сил оттянул резинку. При этом он четко и последовательно объяснял весь алгоритм действий: «Если хочешь попасть точно в цель, один глаз прикрой, иначе прицел будет сбит; камешек следует поместить на резинку ровнехонько посередине. И еще кое-что: если хочешь, чтобы все было идеально, дождись, чтобы мишень замерла – и сразу после этого отпускай камень; вжух – и он попадает в самое яблочко».

И действительно, уже через секунду воробей упал на землю и неловко захлопал крыльями, пытаясь выбраться из травы. Малыш запрыгал от радости и радостно закричал: «Попал! Попал!» Лю Хо вдруг громко свистнул Пчеле, та стрелой бросилась в заросли и вскоре, весело виляя пушистым хвостом, прибежала обратно, сжимая в зубах чуть живую птаху.

В тот вечер, собираясь постирать одежду Ячжоу, мать обнаружила в карманах его брюк остатки конфет и рогатку. Пробегав на улице полдня, малыш замызгался по уши. «Только посмотрите на этого порося!» – ворчала мать. Набрав в тазик воды, она попросила сына принести с крыльца побелевшую от времени стиральную доску, а сама привычным жестом похлопала по карманам грязной одежды, чтобы вытащить лишнее. Тут-то она и наткнулась на его сокровища.

– А ну признавайся, откуда это? – строго спросила мать, указывая на найденные трофеи.

Ячжоу долго мялся, в конце концов поставил перед матерью доску и промямлил:

– Ну, это мне купила сестрица Сяолань.

– Сколько раз тебе говорить, – с каменным лицом отозвалась мать, – никогда ничего ни у кого не проси, иначе потом тобой будут пользоваться. Тебя что, дома не кормят? Берегись, вот вернется отец, скажу, чтобы выпорол тебя как следует.

Ячжоу, почесывая затылок, недовольно ответил:

– Я никого и не просил, Сяолань сама меня угостила.

– Еще и препираться вздумал? А это у тебя откуда? – продолжала давить мать, подозрительно уставившись на рогатку и переводя взгляд на сына.

– Это… а это я нашел на улице.

Такому ответу его научил Лю Хо. Так и сказал: «Будут спрашивать откуда, говори, что сам нашел». Малыш не знал, почему Лю Хо заставлял его скрывать правду, но сейчас ему и самому не захотелось его предавать. Он понял, как здорово можно проводить с ним время. У детей все решалось легко и просто, в отличие от взрослых, которые привыкли все усложнять.

– Правда нашел на улице? – недоверчиво спросила мать, глядя на сына.

Ячжоу немного поколебался, после чего молча и уверенно кивнул. Опыт подсказывал ему, что в такие моменты лучше всего поменьше говорить, иначе возрастает риск проколоться.

– Я не могу позволить тебе играться с рогаткой, это очень опасно. Что будет, если кого-нибудь покалечишь? Я ее забираю!