Текст книги "Былые дни детей и псов"

С этими словами мать положила рогатку на высокий комод. Достать ее оттуда маленькому Ячжоу не представлялось возможным. Малыш тотчас скуксился и надул губки, в глазах его заблестели готовые вот-вот выкатиться слезы.

Не обращая на него внимания, мать положила на угол стола два вытащенных из штанов леденца, затем уселась на низенький складной стульчик и принялась исступленно отстирывать вещи. Пока она что было сил возила штанами по доске, в доме стояла гнетущая гробовая тишина. Ячжоу вдруг как никогда раньше почувствовал, насколько жестокими могут быть взрослые.

В последующие дни, улучив момент, пока мать хлопотала на кухне, Ячжоу потихоньку брал стул, ставил на него складной стульчик и придвигал всю эту конструкцию к комоду. Словно хитрый разбойник, он осторожно вскарабкивался наверх, приподнимался на цыпочки и нашаривал ручонкой лежавшую на комоде рогатку. И хотя всякий раз его ноги дрожали от напряжения, ему почти всегда удавалось провернуть этот трюк.

После этого Ячжоу, словно вырвавшаяся на свободу птичка, весело вылетал во двор, набирал там с десяток камешков, складывал эти сокровища в карман и, следуя советам Лю Хо, принимался оттачивать свое мастерство. С тех пор, как у него появилась рогатка, жизнь его преобразилась. Теперь ему было чем заняться: он целился то в листья, то в стену, то в пролетавшего воробья, хотя, надо сказать, пока что ему не удавалось заполучить даже перышка.

9

В поселке снова без умолку принялся трещать громкоговоритель. По домам начали ходить кадровые работники, собирая всевозможную металлическую утварь. На первых порах, находясь в полном неведении, люди никак не могли взять в толк – кому и зачем в таком количестве понадобились все их кастрюли, черпаки, чашки и ложки? И как им следует теперь готовить пищу? А может, их нарочно хотят приучить обходиться без еды? Однако после убедительных речей и агитаций народ наконец-то прозрел.

Оказывается, все это делалось в угоду новому призыву, согласно которому в сроки от двух до трех дней планировалось повсеместно установить и запустить в производство плавильные печи. Кроме того, народ воодушевленно создавал какие-то коммуны и общественные столовые. Шли разговоры о том, что, питаясь в таких столовых, люди вообще забудут про нужду и голод. Туда можно будет свободно приходить и набирать чего душа пожелает: и риса, и пампушек, и мясных деликатесов, и рыбу, и мясо. Как говорится, ешь до отвала.

Время подошло к ужину, когда нагулявшийся вдоволь Ячжоу радостно прибежал домой, и в этот самый момент к ним наведались работники, собиравшие железную утварь.

Мальчик заметил, что его мать стала мрачнее тучи. Она непрестанно вздыхала, неохотно расставаясь то с кухонным тесаком, то с лопаткой для перемешивания овощей. Когда же она вытащила большой черный котел, то и вовсе принялась всхлипывать. Расставаясь со своим добром, она боязливо спросила:

– Подскажите, смогу ли я потом все это вернуть обратно?

Работники, осклабившись желтыми зубами, в ответ лишь захохотали, после чего деловито принялись расписывать ей надвигающееся светлое будущее:

– Товарищ, ну какая же ты наивная, к чему все это возвращать? Отныне у нас будет коммунизм. Понимаешь, что такое коммунизм? Захотела ты поесть – пожалуйста, нужна тебе одежда – пожалуйста… На кой тебе сдались эти отжившие век кастрюли, когда кругом будет электричество, телефоны, мы будем наслаждаться социалистическим раем!

Мать такие речи поставили в тупик, она не все поняла, однако задавать новые вопросы не решилась, тем более что визитеры явно выказывали нетерпение.

Ячжоу тем более ничего не понял, однако он прекрасно заметил покрасневшие глаза матери и ее мокрый от слез кончик носа. «Какие неприятные людишки, – думал он, – ворвались в дом, забрали целую кучу вещей, довели мать до слез! Ни стыда ни совести». Не тратя времени на расспросы, мальчик самовольно выскочил вслед за ними.

Те еще не успели отойти слишком далеко. С видом победителей они вольготно вышагивали по улице, толкая перед собой тележку, на которой возвышалась целая груда закопченных котелков. Создавалось ощущение, что они возвращаются с рынка. Вихляя задами, эти товарищи выглядели самодовольно, словно им удалось удачно поживиться за чужой счет.

Ячжоу незаметно подкрался сзади, вытаскивая из кармана драгоценную рогатку. Камешки ждали его прямо под ногами на гравиевой дорожке, поэтому он нагнулся и выбрал экземпляр покрупнее. Грудь его выгнулась колесом, весь он превратился в единый сгусток энергии. Изо всех сил оттянув резинку, он напоминал в этот миг отважного бойца Красной армии или маленькую копию здорового мужика. Со знанием дела он прищурился, после чего аккуратно разжал свои пальчики. Тут же он услышал, как просвистел черный камень, стрелой направляясь к цели.

Один из товарищей, что еще недавно разглагольствовал перед его матерью, с диким воплем схватился за свою задницу и принялся, словно шаман, дико подпрыгивать из стороны в сторону. Ячжоу громко загоготал. Вот оно, величайшее счастье, которое могла привнести рогатка в обычные будни ребенка! Так или иначе, а за мать он отомстил. Однако уже в следующую секунду он понял, что навлек на себя беду. Бросив тележку, работники с грозными криками кинулись к нему.

Мать стояла ни жива ни мертва. Разумеется, она прекрасно понимала, насколько опасной игрушкой была рогатка, но она и в страшном сне не могла себе представить, что ее маленький сын умеет с ней управляться. Лицо пострадавшего, который пришел во главе своих напарников, искажала гримаса боли. Нечаянно задев больным местом стул, он отскочил от него как ужаленный. Не на шутку разозлившись, он пустился в демагогию о классовой борьбе, отчего мать и вовсе прошиб холодный пот.

– Скажу прямо, это вредительство «большому скачку» и организации коллективных столовых. А еще мать называется! Чему ты учишь своего ребенка?!

Услышав это, женщина молча, словно умалишенная, схапала Ячжоу, прижала его что есть силы к скамейке и отхлестала по маленькой попке попавшим под руки веником: один раз, второй, третий… Ячжоу голосил сам не свой, прося пощады, а мужчины невозмутимо наблюдали за этой сценой в сторонке. Никто из них не проронил ни звука, точно перед ними была бездомная собачонка, заслужившая взбучки.

И лишь когда веник совсем поистрепался, засыпав пол раскрошенной соломой, работники, не переставая возмущаться, удалились. Ясное дело, перед уходом они не забыли изъять и чудовищное орудие, справедливо подчеркнув, что рогатка обернута железной проволокой, а значит, ее можно пустить на выплавку социалистической стали!

Лишившись своего сокровища, Ячжоу закатил истерику, и матери пришлось крепко прижать его к себе, чтобы мальчонка снова не выбежал вслед за своими обидчиками и не накликал новую беду.

Между тем в поселок наконец-то вернулась агитбригада школьников. Ребята, казалось, разваливались на части от усталости, они еле-еле плелись по дороге, напоминая беглых солдат разбитого войска, которые бежали на край света, уже не веря, что смогут вернуться.

Целый день напролет Се Яцзюнь отсыпалась дома. Осеннее солнышко подкоптило ее кожу, на губах затвердела грубая корка, а все тело покрыла красная сыпь. Стоило чуть-чуть почесаться, как та начинала проявляться яркими пятнами, напоминая континенты на карте. Чем чаще Се Яцзюнь чесалась, тем сильнее ей этого хотелось, так что девочка то и дело раздраженно попискивала.

Мать, скривив губы, заметила:

– Так тебе и надо! Кто заставлял выпячиваться? Зато теперь знаешь, что такое страдания.

Продолжая ворчать, она тем не менее вытащила из ящичка дальновидно привезенные с собой полбаночки талька, оставшегося еще с тех времен, когда им присыпали младшего братишку.

Мельком взглянув на присыпку, Се Яцзюнь сказала:

– Только избавь меня от этих младенческих штуковин.

Однако мать лишь раздраженно повалила дочь на кровать, и когда та улеглась плашмя, задрала ей майку и принялась наносить на ее кожу нежный, благоухающий порошок.

– Хм, скажи-ка на милость, а то ты не ребенок? – подразнила мать.

Не желая терпеть насмешки, Се Яцзюнь уже приготовилась что-то сказать в ответ, но тут масла в огонь подлил братишка. Хихикая, он подбежал к сестре и принялся стыдить: мол, такая дылда, а пользуется присыпкой. Се Яцзюнь окончательно разозлилась, ей не терпелось встать с кровати и хорошенько его отшлепать.

В этот момент в комнату беззвучно вошла Бай Сяолань. С момента их разлуки прошло всего ничего, но казалось, что эта рябая девчушка похудела раза в два, теперь на ее лице выделялись лишь черные глазища; большущие и глубокие, они блестели странным светом, будоражащим душу. Отец Бай Сяолань вкалывал на шахте, мать призвали на стройплощадку кашеварить, и девочка осталась дома совсем одна. Когда к ней наведались за железом, она едва не померла от страха. За всю жизнь ей не приходилось сталкиваться ни с чем подобным, поэтому весь этот абсурд ускользнул от ее понимания. Но, как говорится, лбом стену не прошибешь, поэтому в ответ на требования сдать необходимую утварь она только и могла, что повиноваться. Из-за этого Бай Сяолань очень переживала и осуждала себя. Прекрасно зная материнский нрав, она уже представляла, как та примется ее отчитывать, когда вернется домой. Когда мать увидит, сколько добра отдала ее дочь, то непременно начнет над ней издеваться: мол, зря только тебя растила, толку ноль, даже за домом присмотреть не можешь.

Что уж там говорить, Се Яцзюнь была очень рада увидеть Бай Сяолань. Словно после долгой разлуки, девочки сплели руки и принялись внимательно рассматривать друг друга.

– Ты так похудела.

– Ты, ты так загорела.

Выпалив эти фразы, они, глядя глаза в глаза, соприкоснулись лбами и, пихаясь, словно две милые курочки, расхохотались.

С трудом усмирив смех, Се Яцзюнь приняла серьезный вид и деловито доложила, что на стройплощадке видела маму Сяолань: теперь та вместе с остальными женщинами день-деньской готовит пампушки и варит для рабочих кашу – в общем, трудится не покладая рук.

– Слышала, что в день им приходится делать по тысяче с лишним пампушек, твоя мама говорит, что у нее уже скоро руки отвалятся месить столько теста.

Из глаз Бай Сяолань покатились слезы, ей было очень жалко свою маму.

– Но ты сильно не беспокойся, – добавила подруга, – характер у нее общительный, да и говорить она мастер. Все, кто работает с ней на кухне, встали под ее начало и, не считаясь с возрастом, считают ее главной, так что она пользуется всеобщим уважением.

Се Яцзюнь изо всех сил старалась успокоить и воодушевить Сяолань.

– Твоя мама попросила меня хорошенько присматривать за тобой, если с твоей головы упадет хоть один волосок, она мне этого не простит. Так что начиная с этого момента ты, Бай Сяолань, официально встаешь под мое руководство, понятно? Ты должна хорошенько меня слушаться. Разве у нас не организовали общественную столовую? С сегодняшнего дня будем ходить туда вместе и есть будем сколько захотим. Зачем отказываться, когда все бесплатно? К приезду твоей мамы я должна постараться сделать из тебя толстушку, посмотрим тогда, что она скажет!

Пока Се Яцзюнь толкала свои бойкие речи, тоска в глазах Бай Сяолань растаяла. Прикрыв ладошкой рот, девочка беззвучно засмеялась. И тут же на ее щеках, словно легкие семена, разлетелись россыпью мелкие конопушки.

10

Не успели и глазом моргнуть, как во дворе Лю Хо созрел виноград.

Спелые виноградины сияли изумрудным светом, свисая между листьев увесистыми гроздьями. Первой виноградом угостилась Се Яцзюнь, а затем – Бай Сяолань. Братишка Се Яцзюнь, разумеется, тоже не остался в стороне. Лю Хо специально отобрал две самые большие грозди и попросил Се Яцзюнь отнести гостинец брату. Пока девочки, стоя под лозой, лакомились, Лю Хо на полном серьезе сообщил, что собирается доставить созревший виноград на стройплощадку, чтобы угостить тамошних трудяг.

– Придумал тоже, – отреагировала Се Яцзюнь. – Это же так далеко! К тому же этого винограда – с гулькин нос, на всех все равно не хватит. Как ты его собрался распределять? Да будет тебе известно, что одних только пампушек они съедают тыщу штук.

Лю Хо подумал и сказал:

– Я все равно обещал нашему руководству, что сделаю это, не могу же я нарушить слово. Так вышло, что в нашей семье не нашлось рабочих рук, а строительство плотины – дело общее. Не знаю, куда подевался отец, но я должен внести хоть какой-то вклад, пусть даже небольшой.

Так или иначе, доводы Лю Хо показались Се Яцзюнь разумными. На строительстве плотины и днем и ночью трудилось несколько сотен рабочих. К примеру, ее отец спал не больше двух-трех часов в сутки, и то – в одежде, и не где-то, а в обычной палатке. Ни свет ни заря он приступал к руководству объектом, а по ночам вместе с остальными часто вкалывал сверхурочно. Каких только забот на нем ни висело, к нему обращались по любому поводу: закончился цемент – к нему, закончился булыжник – к нему, закончилась арматура – к нему, закончились еда и питье – тоже к нему. Перед тем как приехавшие с концертом школьники покинули стройплощадку, отец рассказал дочери, насколько напряженный и сложный у них график, поэтому в ближайшее время вернуться домой он никак не может. Он также велел Се Яцзюнь не шататься в поселке без дела, а хорошенько помогать по хозяйству маме и заботиться о брате. В тот день Се Яцзюнь со слезами на глазах пообещала отцу выполнить его наказ.

Стоя под виноградной опорой, Лю Хо напряженно вращал зрачками, тщательно обдумывая, как лучше ему поступить.

И тут Бай Сяолань осмелилась. Она выдохнула, сжала кулаки и, переводя взгляд с одного на другого, объявила:

– У нас до-дома есть велосипед, ес-если поехать на нем, то-то будет быстрее.

Услышав такое, Лю Хо так обрадовался, что по-обезьяньи подпрыгнул вверх, задев головой виноград. Тот размашисто закачался, мальчик виновато высунул язык.

– Но мама, она этот ве-велосипед заперла в кладовке.

Весь боевой дух Лю Хо тут же угас.

– А я уже обрадовался! Могла бы тогда и не предлагать.

Мальчик удрученно присел на корточки и надолго замолчал.

Се Яцзюнь, обдумав ситуацию, спросила Сяолань:

– А ты можешь найти ключ?

Бай Сяолань мрачно покачала головой, сказав, что этот ключ мать всегда носила при себе, никому его не давала и даже заходить в кладовку не разрешала. Лю Хо окончательно пал духом. Плюхнувшись на низ виноградной подпорки и громко засопев, он запустил пальцы в свою шевелюру и принялся ворошить спутанные как солома волосы.

Проявляя заботу, на мальчика тут же оперлась передними лапами Пчела, уткнувшись в него черным блестящим носом. Она внимательно обнюхала хозяина, но тот словно ничего не замечал. Тогда собака протяжно завыла, да так тревожно и беспокойно, словно обиженная девица.

Се Яцзюнь сдаваться не собиралась. Поразмыслив, она предложила:

– Выход всегда найдется. Хватит уже торчать тут и вздыхать. Пойдемте лучше домой к Сяолань, а там на месте что-нибудь придумаем.

Кладовка в доме Бай Сяолань представляла собой отдельное строение, которое, как и дом, было обращено на запад. В него вела деревянная дверь со встроенным в нее добротным замком. Прямо над дверью находилось слуховое окошко, но проблема заключалась в том, что размером оно было не больше маленького тазика, так что пролезть в него не представлялось возможным.

Лю Хо нахмурился и вдруг задрал ногу, делая вид, что собирается вышибить дверь пинком. Се Яцзюнь тут же его остановила:

– А ну стой! Или ты хочешь навредить Сяолань?

Лю Хо ничего не оставалось, как послушаться. Он разочарованно опустил ногу, навалился на дверь спиной и принялся ударять по ней задницей, будто так можно было решить все проблемы.

Тут к ним с улицы резво и радостно забежал Ячжоу. Должно быть, он услышал их голоса и решил присоединиться к компании. Се Яцзюнь, увидав брата, тут же нашла выход из положения.

– Точно, пусть туда залезет мой брат, – сказала она. – Он маленький и гибкий, вот и поможет нам открыть дверь изнутри, идет?

Бай Сяолань с опаской спросила:

– Как же ему туда забраться? К тому же там стекло.

Тут уже оживился Лю Хо:

– Я могу разбить уголок стекла, пролезть туда рукой, отодвинуть щеколду и открыть окно.

И все же Бай Сяолань не хотела рисковать: ведь если они разобьют стекло, ей наверняка достанется от матери.

Но Лю Хо ее успокоил:

– Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Стекло я потом возьму откуда-нибудь из дома и заменю.

Бай Сяолань все еще колебалась:

– На-на словах-то все легко, но-но это еще надо сделать.

Се Яцзюнь развеяла ее сомнения:

– Пусть только не сделает! Тогда мы перестанем с ним водиться!

Лю Хо тотчас нашел кусок кирпича, встал на табуретку и без труда отбил уголок стекла. Затем он просунул в отверстие руку, на ощупь открыл щеколду и силой толкнул окно внутрь. Оно тут же открылось, выпустив наружу волну прохладного затхлого воздуха. Лю Хо попробовал протиснуться внутрь, но окошко и впрямь было слишком узким, туда не влезали даже его голова и плечи. Похоже, этот трюк действительно мог провернуть лишь Ячжоу.

Поначалу Ячжоу ни в какую не соглашался, яростно тряся головой наподобие китайского барабанчика. Малыш не переставая орал, что боится, к тому же он понимал, что если об этом узнает мама, то порки ему не избежать. Не так давно из-за случая с любимой рогаткой он уже почувствовал на себе ее твердую руку. Се Яцзюнь и Лю Хо принялись по очереди уговаривать малыша, обещая купить самых лучших сладостей.

И Ячжоу, можно сказать, почти поддался соблазну. Он заморгал глазками и стал в предвкушении облизываться, уже чувствуя вожделенный вкус леденцов. Однако он все еще не осмеливался решиться на этот шаг. Тогда Лю Хо сказал, что в награду за помощь он снова сделает для него рогатку, причем точь-в-точь такую же, как раньше. И только после этого Ячжоу кивнул в знак согласия. Как говорится, была бы выгода, найдется и желание. Однако, беря на вооружение это правило, дети зачастую перестают видеть опасности.

Бум, бум.

Бум, бум, бум.

Бум, бум, бум, бум, бум…

Трое ребят практически одновременно барабанили своими кулачками в обветшалую дверь с выведенным посередине красным крестом.

– Доктор, откройте!

– На помощь!

– Док-тор!

Только сейчас до ребят наконец дошло, что работавших в поселке двух босоногих врачей[15]15
  В Китае так называли крестьян, прошедших курсы минимальной медподготовки.


[Закрыть] уже давно перебросили на участок, где шло строительство дамбы. А самое главное, они увезли с собой самое драгоценное, что было в их медпункте, – аптечку, в которой находились и шприцы с иглами, и бинты, и пластыри, и бесценный пенициллин, и другие необходимые лекарства на экстренный случай. Этот обтянутый толстой кожей, словно сундук с сокровищами, чемоданчик, на лицевой стороне которого красовался ярко-алый крест – отличительный знак медперсонала, в минуту смертельной опасности являлся настоящим спасением.

Никакой обуви на маленьких ножках Ячжоу не было, он послушно снял свои ботиночки, чтобы без всяких помех пролезть в окошко. Левая ступня малыша была обмотана двумя носовыми платочками, которые Лю Хо связал между собой. Один из платочков Бай Сяолань еще совсем недавно преподнесла в подарок Се Яцзюнь. Рана на ступне малыша выглядела устрашающе, напоминая вывернутый наружу красный рот младенца, кровь из нее хлестала потоком, словно из неисправного крана. Девочки были так напуганы, что старались на его ногу даже не смотреть. К этому моменту их светлые платочки уже сплошь почернели от крови, прилипнув к подошве; глядеть на такое без слез было невозможно!

Случилось так, что Лю Хо встал на табуретку и, поддерживая малыша, принялся проталкивать его в окошко над дверью кладовки. Поначалу все шло гладко, Ячжоу не обманул их ожиданий и, словно ловкая обезьянка, протиснулся внутрь. Однако, когда подошел момент спрыгивать на пол, он по несчастью приземлился прямо на те самые осколки разбитого окна. Они оказались настолько острыми, что, словно ножи, глубоко вонзились в левую ступню малыша. Сначала мальчик изверг из себя истерические вопли, точно его убивали, но потом, то ли из-за притупившейся боли, то ли из-за головокружения, его плач вдруг ослаб. Теперь малыш только хныкал, причем урывками, словно беспомощный новорожденный котенок.

– Что делать?

– Что же делать?

– Что же теперь делать?!

– Ты онемел? Быстро говори, у тебя же было много идей!

– Еще немного – и мой брат умрет!

– Уу-уу.

– Уу…

Первой заплакала Бай Сяолань, к ней присоединилась Се Яцзюнь. Плачи девочек слились воедино и стали громче и пронзительнее, чем свист поезда. По счастью, на улице в этот момент никого не было, все взрослые ушли на переплавку железа. Глаза Лю Хо покраснели, зрачки его помрачнели, он напоминал загнанного в угол зверя и выглядел устрашающе.

– Хватит, хватит, перестаньте рыдать! Спокойно, дайте подумать, дайте подумать… Точно… точно… Я знаю одного ветеринара, он живет в деревне к западу от нашего поселка. Идем прямо сейчас к нему!

Эти слова были равносильны яркой вспышке молнии, неожиданно озарившей темную бездну.

– По-поедем на велосипеде, так-так будет быстрее! – проговорила Бай Сяолань, вытирая слезы.

– Да, да, да! Поедем на велосипеде! – подхватила Се Яцзюнь.

И все трое с малышом на закорках опрометью бросились назад к дому Бай Сяолань.

Практически одновременно они ворвались в темную кладовку. Лю Хо передал Ячжоу на руки Се Яцзюнь, а сам бросился вытаскивать на улицу старый велосипед. Однако на эту колымагу было страшно смотреть. Казалось, к велосипеду не прикасались сотни лет, он так заржавел, что теперь никого не слушался. Однако Лю Хо это не смутило. Стиснув зубы, он пустил в ход все свои силы и все-таки вытащил эту груду металлолома из кладовки. Примостившись на седле, он схватился обеими руками за руль и скомандовал:

– Скорее, Яцзюнь! Садись вместе с братом, и поехали!

Однако не успела еще Се Яцзюнь устроиться на велосипеде, как раздался душераздирающий крик Бай Сяолань. Казалось, рядом каркнула ворона – это прозвучало жутко неприятно и к тому же сулило большое несчастье.

– Ужас, как так, ма-мама его зам-замкнула! Как же так, о-о-о!.. – заголосила она, переходя на вой.

Се Яцзюнь растерялась. Она не могла в такое поверить. Лю Хо в гневе спрыгнул с велосипеда, опустил голову и вперил свой взгляд в кольцевидный замок. Его охватила глубокая ненависть. Вдруг он поднял ногу и со всей дури пнул велосипед, опрокинув его на землю.

– Полный отстой! Бай Сяолань, твоя мать нас погубила!

Взбешенный до предела, он напоминал загнанного в клетку льва. В следующую минуту он выхватил из рук Се Яцзюнь малыша, перебросил его через плечо и, крепко прижимая к себе, без оглядки помчался прочь со двора. Се Яцзюнь на какой-то миг оторопела, но тут же побежала следом.

Прежде чем покинуть двор, Бай Сяолань бросила взгляд на валявшийся велосипед, чье переднее колесо еще продолжало со скрипом вращаться. Эту худенькую печальную девчушку охватило чувство небывалого стыда и досады. Как же ей хотелось найти молоток и разбить эту никчемную рухлядь! Еще никогда прежде она не ненавидела свою мать так, как сейчас.