Текст книги "Треки смерти"

История 3
Сверчок

1

– А давайте рванем сегодня к сосне с вырванными корнями?

Гнавший впереди всех на велике Сверчок повернул назад свою большую голову – всю в поту.

– Томиока, ты же не видел еще? Сосну-с-корнями.

Я покачал головой, и Сверчок расплылся в улыбке.

– Отлично, тогда я тебе ее покажу.

Мы ехали один за другим по широкой дороге, ближе к обочине. Впереди Сверчок, потом я, Камиму, Симому и Журавль. Камиму – сокращенно от Камимура, а Симому – от Симомура. Говорят, такие фамилии часто встречаются в этих местах, но я пока никого не встречал, кроме них двоих. Журавль (Цуру) – от Цуруя. Но почему Сверчка так прозвали, я не знал. Я переехал сюда весной, всего лишь три с половиной месяца назад, и был в четвертом классе.

– А сосна-то с корнями… – начал говорить я.

Но Журавль, ехавший позади всех, перебил меня:

– Че ж не поехать. Только деньги как делить будем?

Наверное, под деньгами он имел в виду монетки, которые кидали к корням сосны. Если ехать прямо по проспекту, то по правую руку виднеется пологая гора Томби. На полпути к ее вершине росла сосна-с-корнями. Ее так прозвали из-за того, что корни у нее раскорячились, будто поднимали собой ствол. В широко раскрытую полость взрослые кидали монетки – одну йену, пять, десять, а иногда, изредка, сто йен. Когда жил в Токио, я видел, что в фонтане парка на дне лежит много мелких монет. Наверное, и у сосны что-то похожее.

– Деньги, если будут, отдадим Томиоке. Он впервые там, – сказал Сверчок и улыбнулся, будто напоказ.

– Да мне деньги не…

– Перестань. Все тебе отдадим. Мы сто раз уже поровну делили.

Седло дамского велосипеда Сверчка было опущено почти в самую нижнюю позицию. Для ученика четвертого класса начальной школы Сверчок был крупным парнишкой, но, наверное, его мать была еще крупнее, поэтому, не опустив седло, он не смог бы кататься. Мы же все ездили на велосипедах, подходивших нам по размеру. Своего велосипеда, пожалуй, не было только у Сверчка, если считать его одноклассников (хотя их было немного). Но никто над ним не подшучивал. Правда, не потому, что все по-доброму относились к нему.

– Да мы никогда поровну не делили!

– Ага.

Камиму и Симому перешептывались, а Сверчок тут же нажал на тормоз маминого велика. Мы ехали позади него и поспешно затормозили, колеса заскользили по земле, и велосипеды легонько столкнулись.

Сверчок обернулся, и его лицо показалось еще крупнее, чем обычно.

– Чего вы там шепчетесь?

– Ты всегда больше всех себе берешь, – сказал Камиму, резко подавшись назад.

– Так никто из вас не против.

– Ну-у… ты зачастую вообще не делишься.

– А чего вы только сейчас мне об этом говорите?

Сверчок в общем-то никому не угрожал, по его лицу было видно, что он искренне удивлен.

Но он был крупного телосложения, руки и ноги полные, говорил басом, когда у нас ни у кого голос еще не ломался, так что любое выражение его лица выглядело очень весомо. А Камиму и Симому были такими же коротышками, как и я сам.

– Ладно, проехали, – пробормотал Камиму, отводя взгляд, и Симому легонько кивнул.

Сверчок приблизил к ним лицо и уточнил с выражением искреннего сомнения на лице: «Точно все хорошо?»

За эти три с половиной месяца такое часто случалось, поэтому я молчал, делая вид, что чувствую себя неловко, а на самом деле думая о другом: как бы мне отделаться от поездки к сосне-с-корнями? Не то чтобы мне не хотелось посмотреть на нее. Говорили, что она напоминает стоящего осьминога, поднимая толстый ствол своими переплетенными корнями. Но по пути к горе Томби нужно долго ехать прямо по широкой дороге, повернуть направо и перебраться через реку Осако. А туда мне не хотелось. Не хотелось видеть цветы, которые дедушка и бабушка приносили в память об отце.

– Какой смысл вспоминать, что было раньше? То, это…

Журавль достал носовой платок, вытер шею, аккуратненько сложил его и отправил обратно в карман. Шея у Журавля была длинная и тонкая – может, это бросалось в глаза еще из-за его прозвища. И ноги очень длинные, он был где-то одного роста со Сверчком.

– С чего бы Ками и Симо всерьез на тебя обижаться? Если уж решили ехать, то поехали скорее. До сосны-с-корнями пипец сколько добираться.

– Это точно. Поехали. Но сегодня если увидите мелочь, не хватайте ее себе, договорились? Томиока в первый раз, так что все ему отдадим, ладно?

– Да я не хочу туда!

В ответ на мои слова Сверчок открыл рот, дернув квадратным подбородком. Я оглянулся, бросив взгляд на остальных. Все они нахмурились, будто говоря: «Нечего нам тут проблемы создавать».

– Устанем на великах в гору тащиться.

Я соврал, настоящую причину мне раскрывать не хотелось. Некоторое время все молчали. Слышно было только, как стрекочут цикады. Казалось, эта троица – Журавль, Ками и Симо – застыла в стойке, приготовившись к реакции Сверчка. В следующее мгновение Сверчок захохотал так, что еще немного, и лопнет на глазах у всех.

– Ну ты даешь, Томиока!

Он вытянул руку, схватил меня за футболку и закатал ее. За эти три с половиной месяца у меня загорели лицо и руки, но живот был совсем белый.

– Дорога вверх по склону Томби и впрямь не сахар. Тогда это… давайте куда-нибудь в другое место поедем. Например, как вам… Ну, мы там в прошлом году были. Там, где много этих, красных… как их называют-то?

– Яммо?[18]18
  Яммо, или ямамомо, – китайский дикий персик. – Прим. пер.


[Закрыть]

– Точно, яммо. Томиока, поехали яммо смотреть?

Что это за яммо такое, я и понятия не имел, но согласился, лишь бы не ехать к сосне-с-корнями.

Сверчок тут же принялся крутить педали маминого велика. Его прямые плечи бросались в глаза, он быстро удалялся из поля зрения. Оставшаяся троица одновременно вздохнула, и Журавль высказал усталым голосом:

– Опять туда тащиться…

Я хотел поехать вслед за Сверчком, но педали у меня не крутились. Я оглянулся. Камиму справа, а Симому слева тянули мой велосипед за багажник. Журавль из-за их спин сказал:

– Ты просто в новинку для него.

Я эту фразу проигнорировал и изо всех сил стал крутить педали, продвигаясь вперед. Камиму и Симому надоело, и они отпустили багажник. Ехать стало легко. Я задумался. Все слушались Сверчка, как будто им отдавал приказы какой-то крутой чувак. И в школе, и после уроков. Причина этого, наверное, в том, что никому не хотелось заморачиваться. И его боялись. Честно говоря, Сверчок умом не блистал, не продумывал хотя бы один шаг вперед и тут же начинал злиться, если ему что-то не нравилось. Учился он настолько плохо, что даже трудно было в это поверить. Когда Камиму посмеялся в шутку над его результатами за контрольную, Сверчок покраснел и пихнул его так, что тот свалился на пол вместе с партой. После этого Камиму отвели в медпункт, а Сверчка – к директору. С нормальной точки зрения хуже некуда иметь таких одноклассников в началке, куда ты попадаешь как новенький. Но я никаких чувств не испытывал. Мне было все равно, покровительствует мне Сверчок или нет, и даже если однажды он наорал бы на меня и побил, меня бы это наверняка совсем не тронуло. С тех пор как моя мать ушла из нашего дома в Токио, половина чувств покинула меня, а когда год назад умер отец, меня покинула вторая половина. Иногда я хотел, чтобы так же пропали и воспоминания о матери и отце, но мне не хотелось, чтобы каждый из них снова исчез.

2

Мы добрались до холма, который был гораздо ближе горы Томби. Загадочный яммо оказался красными круглыми плодами, висящими на деревьях.

– Вкусные они, без дураков, – настаивал Сверчок, и Журавль, Камиму и Симому кивнули, немного улыбнувшись.

Сверчок поставил велик на подножку и зашагал вверх по склону своей походкой вразвалочку. Деревья с большим количеством ярко-красных плодов находились на вершине холма, раскинув свои ветви. Вокруг было еще некоторое количество деревьев, но они, похоже, относились к другому виду.

– Я буду вас поднимать по очереди.

Стоя под деревом с яммо, Сверчок подхватил меня за под мышки и поднял. Обе мои ноги болтались в воздухе, а огромные ветви дерева приблизились к моему лицу. Я схватился за них, сел на корточки, и цикада, сидевшая на ветке, свистнула и улетела.

– Отпускаю? Можно, да?

– Все в порядке.

Я лег животом на ветку, тем самым опустив ее, и одну ногу перекинул через нее. Ветер задувал через воротник футболки и выходил со стороны живота. За холмом простирался пейзаж, полный зелени. По левую руку располагалась гора Томби более сложного оттенка. А если посмотреть еще в сторону, то можно увидеть тот мост, поэтому я спешно отвернулся. За это время Сверчок успел закинуть на другие ветви дерева Камиму и Симому. Журавль отказался от помощи, заверив, что залезет сам. Но в результате так и не смог и сказал, что будет собирать внизу плоды, которые мы будем ему скидывать.

– А, хорошо. Тогда на дереве лопать не будем, все кидаем вниз. Журавль плоды соберет, и мы потом все вместе поедим, – сказал Сверчок и обхватил ствол обеими руками и ногами.

Времени на это у него ушло много, но он залез на дерево выше, чем сидели мы с Камисимо. Выглядело это некрасиво и опасно, так что мы хотели даже подать ему руки. Сверчок был крупным парнем, но ловкостью не отличался. Такое впечатление, что его голова не успевала за ростом и развитием тела, что бы он ни делал, все получалось плохо. На физкультуре во время кувырков на матах он так неловко заваливался вперед, что оказывался не на мате, а на полу. Когда он пробовал встать в стойку на руках у стены, у него ничего не получалось, он только пукал несколько раз, и все. Я ни разу не видел, чтобы он проявлял активность во время игры в гандбол. Он оставался на поле до конца матча, но никому не хотелось, чтобы он орал, поэтому ему просто не пасовали мяч. Играя в другой команде против него, я однажды бросил мяч без всякой задней мысли. И он не смог его поймать. Мяч ударил его по пояснице, и потом Сверчок хватался руками за воздух перед грудью, как неуклюжий форвард сборной. В это мгновение все замерли. Но ничего особенного не случилось, Сверчок с досадой усмехнулся и вышел за пределы поля.

Я посмотрел вниз. У подножия холма стояло новое трехэтажное здание. На втором этаже в большом окне виднелись несколько парней. Там же росли высокие деревья, которые могли бы спрятать нас друг от друга, но сейчас мы отчетливо видели их. Похоже, пятиклассники. В этом городе в началке в каждой параллели было по одному классу, и мы помнили лица даже тех, кто старше нас на год. В здании располагался центр «Соприкосновение», в котором были детский комплекс и библиотека, проводились выставки картин и каллиграфии.

– Там всегда пятиклассники сидят. Все оккупировали, – щелкнул языком Камиму, проследив за моим взглядом.

И тут же, развернувшись на ветке, сел спиной к зданию. Симому же, несмотря на то что мы только что говорили о «Соприкосновении», даже не посмотрел в их сторону. Пятиклассники за окном сидели на полу по-турецки и играли в геймбой[19]19
  Геймбой (англ. Gameboy) – портативная игровая система от компании Nintendo, выпущенная в 1989 году. – Прим. ред.


[Закрыть]. Разглядеть было сложно, но, скорее всего, в цветной, который вышел два года назад. У меня был черно-белый, но с тех пор как ушла мама, я ни разу его не включал.

Один из пятиклассников поднял голову и заметил нас, сидящих на дереве. Тотчас сказал что-то остальным, и они одновременно посмотрели в нашу сторону. Все они смеялись. Вот как? Теперь понятно, почему никто, кроме Сверчка, не хотел сюда ехать. Пятиклассники сидели в комнате с кондером и играли в геймбой. А мы собирали яммо и выглядели то ли как неандертальцы, то ли как дети малые. Не хотелось, чтобы нас застали за подобным занятием.

– Журавль, ты готов? Сейчас сброшу тебе.

Согнувшись среди веток, образовавших что-то похожее на иероглиф, Сверчок протянул руку к яммо, висевшему на кончике ветки. Среди красных плодов он выбрал те, что побольше, и стал кидать их вниз, в траву. Журавль вяло пошел их подбирать.

– Томиока, яммо вкусны, когда они красные. Но слишком красные или даже черноватые – они это… гнилые. Смотри не проколись.

Подражая Сверчку, я срывал плоды и кидал их вниз. Если на них сидели муравьи, то я сперва сдувал их. От каждого моего движения ветка качалась, сквозь листву проникали солнечные лучи, которые светили в глаза. Камиму и Симому, не торопясь, тоже срывали и кидали плоды, а Журавль подбирал их внизу. Время от времени Сверчок отправлял в рот сорванный яммо и смачно выплевывал косточки.

– Жижа такая сладкая, супер!

Камиму посмотрел на Симому и прошептал: «Жижа». Симому сжал губы, чтобы не рассмеяться. Я подумал, лучше бы они сказали, что это не жижа, а сок. Но и так было понятно, поэтому я промолчал.

– Ну все. Хватит на сегодня. Айда есть!

Сверчок медленно слез, скользя по дереву и держась за его ствол руками и ногами. На последнем метре показалось, что еще немного, и он соскользнет и свалится, поскольку не опустил ноги. В итоге он тяжело приземлился на попу. Потом встал и решил помочь нам спуститься, но Камиму и Симому спрыгнули сами. Я повис, держась за большую ветку обеими руками, хотел было спрыгнуть в траву, но не смог, так как Сверчок стоял внизу и мешал мне. Он схватил меня за зад, осторожно поставил на землю и положил мне на голову свою руку, испачканную соком яммо.

– Пошли, поедим в теньке.

Я подумал, что мы и впрямь куда-то пойдем, но Сверчок просто тут же сел под деревом. Мы с Ками и Симо сели там же. Журавль принес яммо, завернутые в носовой платок, и положил их посередине – всего около тридцати штук.

Я ел яммо в первый раз. Плоды были теплые, в центре – огромная косточка, так что есть оставалось не так уж и много, но на вкус они были неплохие. Если раздавить кусочек яммо языком, прижав его к верхнему небу, то из него выходит сладкий сок, который затем попадает в горло. А куда же выкидывать косточки? Пока я раздумывал, Сверчок выгнул шею и выплюнул косточку позади себя. Я сделал так же. На фоне ослепительно-голубого неба темно-красная косточка исчезала из поля зрения, то уменьшаясь, то увеличиваясь. Журавль, Ками и Симо клали себе в рот яммо с таким выражением лица, как будто их заставляли есть живых жуков, а косточки выплевывали себе под ноги с таким видом, будто изрыгали из себя трупы.

Журавль несколько раз поглядел на часы – наверное, не мог дождаться, когда Сверчку надо будет возвращаться домой. В начале пятого Сверчок говорил: «Мне в идзакаю[20]20
  Идзакая (яп. 居酒屋) – тип японского неформального питейного заведения, в котором посетители выпивают после рабочего дня. – Прим. ред.


[Закрыть]», – и уходил раньше других. Его родители держали питейное заведение, и ему вроде как надо было помогать им. Сначала вместе с остальными я провожал Сверчка взглядом, а теперь чаще всего стал уезжать вместе с ним. Без Сверчка эта троица нарочно начинала обсуждать всякую всячину, о которой я не имел никакого понятия.

– Ребзя, может, кто-нибудь купит геймбой, а? В него можно и на улице играть, – предложил Сверчок.

Весь рот у него был вымазан красным соком.

Практически у всех одноклассников Сверчка дома была приставка Super Famicom[21]21
  Super Famicom – игровая приставка от компании Nintendo. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я тоже привез свою из Токио, она так и лежала в картонной коробке. Но в этом городе младшеклассникам было запрещено собираться у кого-нибудь дома после уроков, чтобы поиграть в игры. Типа, из-за этого может испортиться зрение и развиться гиподинамия. Наверное, пятиклассники собирались в «Соприкосновении» по этой причине.

– Кто-нибудь купит, и мы вместе будем играть, да? Да? Да? Да? Да?

Для убедительности Сверчок посмотрел каждому из нас в лицо. Журавль, Ками и Симо закивали, немного улыбнувшись. Я хотел было сказать, что у меня есть геймбой, но передумал. Геймбой с черно-белым экраном уже устарел, одна досада от него.

– Журавль, который час? – спросил Сверчок, и Журавль поднес к лицу руку с часами.

Я увидел со своего места электронные цифры 15:58.

– Пятый час.

– Вот как? Ну, я поехал. Мне в идзакаю. Извиняйте.

Сверчок запихнул в рот яммо и встал. Я поднялся за ним. Мой уход вместе со Сверчком вошел в привычку, поэтому никто не задавал лишних вопросов.

– Мне еще карасику надо корм дать. У меня же это… рыбка есть. Она маленькая пока, я ее в Охако выловил. Кормлю ее кормом для золотых рыбок. Когда я к ней подхожу, она ко мне подплывает, реально.

«Поняли?» – как будто хотел сказать он, улыбаясь, но мы всего лишь неуверенно мотнули головами. Он хвастался рыбкой уже в третий раз. Во второй раз Журавль сказал тихонько: «Они же бедняки. Она вырастет, и они сожрут ее, наверное».

3

Где моя мать, я не знаю.

Мне просто неизвестно, в каком она конкретно месте, а вот в каком она мире, я худо-бедно себе представляю. Ну, так же, как понимаешь, когда говорят «ушел в мир иной».

Когда я учился во втором классе, мама работала кассиром в супермаркете неподалеку. По утрам мы выходили из дома в следующем порядке: папа, я, мама. Она работала где-то до часу дня, поэтому возвращались мы так: сначала мама, потом я, потом папа. Иногда бывало: я, мама, папа.

– Сегодня я задержусь на работе, – иногда говорила мама.

В такие дни она возвращалась часов в семь-восемь вечера. Я готовил рис в рисоварке, разогревал в микроволновке жареное мясо с имбирем, креветки в кляре и курицу в панировке в тостере и ужинал один. У меня был бонус: я мог есть, смотря телик. Но мне все равно бывало тоскливо и одиноко. Не знаю почему, но это чувство тоски накатывало волнами. Иногда я вообще ничего не чувствовал, а иногда мне казалось, будто что-то высасывает все содержимое моей груди.

Однажды после уроков эта волна стала особенно большой, мне показалось, что еще немного – и она опустошит меня. Я взял кошелек и пошел к лифту. Это было незадолго до прихода зимы. Пока лифт спускался с седьмого этажа на первый, я отстегнул липучку кошелька и пересчитал монетки. Там было четыреста с небольшим йен. В супермаркете, где работала мама, был небольшой отдел канцелярских принадлежностей, я собирался купить там ластик. Что бы сказать? Я потерял ластик в школе, или же он у меня истерся? Так и не придумав, как правильно сказать, я спустился на лифте и вышел из главного входа нашего дома.

Пока шел по дороге по направлению к супермаркету, я заметил, что стал необычайно бодр. Как будто в мою грудную клетку влили питательную жидкость, и она заполнила все пустоты. В какое-то мгновение мне подумалось, что я иду в супермаркет из-за мамы. Несмотря на то что она занята работой, мама хочет увидеть меня. И тут я появлюсь. Пусть я всего лишь второклашка – я иду один, и у меня кошелек. Она наверняка очень обрадуется. Может быть, даже расплачется.

Когда дошел до супермаркета, в отделе зелени неподалеку от входа я заметил знакомую тетеньку-продавца. Когда мы с мамой заходили сюда за покупками, мы несколько раз общались с ней.

– Твоя мама ушла в час, – сказала она, когда я посмотрел в сторону кассы.

Словно в качестве оправдания я выбрал ластик в канцелярском отделе, оплатил его на кассе у чужого человека и вернулся домой.

Мама вернулась в восьмом часу, и я сказал ей, что потерял ластик и ходил в супермаркет за ним. «Я был там, а тебя не было», – сказал я. Я ни в чем не сомневался, просто мне хотелось, чтобы мама узнала о моем отважном приключении.

– Только не говори об этом папе.

Мама оглянулась на меня, снимая пальто. Она улыбалась, только глаза ее совсем не улыбались. Она смотрела на меня, как на предателя или что-то вроде того… Хотя нет. Просто позже я напредставлял себе столько всего, что, может, на самом деле такого и не было. Какой там был взгляд?.. Постепенно мне стало тяжелее вспоминать все, что связано с ней.

Тогда я кивнул ей, но в конце концов нарушил данное ей обещание. Прошло несколько дней, и в субботу, когда у папы был выходной, я решил похвастаться ему, как сам ходил в магазин. Я ведь не знал, насколько важным было обещание, данное матери.

Папа слушал меня так, как будто смотрел скучную передачу по телевизору. Сейчас мне кажется, он настолько сдерживал себя, чтобы не взорваться, что его лицо утратило всякое выражение.

Что и как было потом, я не знаю. Я стал чаще просыпаться по ночам. Меня будили равнодушный ровный голос отца, удары по обеденному столу, всхлипы матери – мне казалось, что я слышал именно эти звуки. Иногда предчувствия меня не обманывали. А может быть, это были не предчувствия, а признаки чего-то.

Во время зимних каникул мы с отцом сели на синкансэн и поехали в гости к дедушке и бабушке. Тогда мне и в голову не могло прийти, что потом я стану у них жить.

Мы провели дома у бабушки и дедушки семь дней. Мы и раньше приезжали к ним на Новый год или на Обон[22]22
  Обон, или Бон, – японский праздник поминовения усопших. – Прим. ред.


[Закрыть] летом, но так долго мы никогда у них не гостили, даже без мамы. Дедушка с бабушкой, как и прежде, улыбались мне, мы все вместе смотрели новогодний конкурс песни, ели новогоднюю еду. Но когда я ложился спать, до меня доносились голоса разговаривавших о чем-то троих взрослых, как далекая буддистская молитва.

Когда мы вернулись в Токио, отец отправил меня домой, а сам остался на улице. Я открыл дверь и увидел маму. Она сидела, выпрямив спину, на стуле в столовой. Мама была накрашена. Она пристально посмотрела на меня, вошедшего в комнату.

– Прости меня, – сказала она, встала и вышла из дома.

Я не знал, что с тех пор больше не увижу ее. Как дурак, не проронил ни слова, просто смотрел, как она уходит, о чем-то задумавшись.

Мама не возвращалась, отец не поднимался, и я стал зачем-то осматриваться. Заметил, что в доме не осталось маминых вещей, как будто здесь всегда были только наши с папой вещи. В шкафах все было аккуратно разложено.

Нельзя сказать, что мне и сейчас совсем непонятно, что произошло. Я понимаю, но смутно. После того как мама ушла, мы с папой смотрели сериалы и шоу. Иногда он внезапно переключал канал или вообще выключал телевизор. Наверное, в сериале или в шоу показывали то же, что случилось с мамой. После того как я начал жить с дедушкой и бабушкой, они иногда произносили слово «мужчина», думая, что я не слышу, и я догадывался, что они подразумевают что-то другое – не то, что пишут на двери туалета или раздевалки в школе.