Текст книги "Невеста мастера"

– У тебя манеры не лучше, чем у твоего папаши, Лохлен.

Констанс, на которую никто не обращал внимания, с ужасом и каким-то трепетом заметила, что на скулах Лока зарделись яркие пятна румянца. Но взрыва, который ей казался неизбежным, не последовало.

– Я не собираюсь обмениваться оскорблениями с вами, мистер Латэм, – жестко промолвил Лок. – Единственное, что заставило меня переступить порог вашего дома, это мой долг судовладельца. Я должен выполнить контракт – доставить вам пассажира. Для нас, Мак-Кинов, обязательства святы.

Замаскированный намек явно взбесил Роджера:

– Погоди-ка, черт возьми!..

Лок схватил за локоть Констанс и вытолкнул ее вперед:

– Эта леди прибыла сегодня на «Элизе», и на вашем месте я бы со всей серьезностью отнесся к задаче, как ее прокормить.

– Леди? Что за дурацкие шутки? – Роджер наморщил нос при виде грязного свитера и замасленного пальто. – Кто эта… особа?

Констанс из-под неровной челки бросила на него взгляд, полный мгновенно возникшей антипатии.

– Вы тоже Латэм… Неужели?

Роджер поглядел на нее так, как если бы неожиданно заговорил стул или сапог.

– Ты, недомерок! – Я Роджер Латэм, хотя тебе-то не все равно?

– Да, прежде чем прыгнуть на эту веточку фамильного древа, дважды подумаешь, должна сказать, – несколько высокопарно произнесла Констанс; ей послышалось, что со стороны мужчины, стоявшего рядом, раздался какой-то звук, похожий на сдавленный смешок, но когда она бросила на Лока подозрительный взгляд, его лицо ровно ничего не выражало.

– Женщина! – бросил Алекс, резко и нетерпеливо, – если у вас есть что сказать, давайте, выкладывайте. Моему пищеварению противопоказано здесь надолго задерживаться.

Констанс оглядела его, ища что-нибудь знакомое в морщинистом лице и пронизывающих карих глазах.

– Так значит, вы – Александр Латэм?

– Я.

Она глубоко вздохнула:

– Я – Констанс Лилио Латэм. Джеймс Латэм был моим отцом.

Взгляд Алекса стал холодным и жестким, как мраморные плиты у него под ногами.

– Это невозможно!

Констанс вызывающе вздернула подбородок, но ее голос был мягкий и мелодичный, в нем была музыка и аромат далеких южных островов.

– Может быть, невероятно, но почему же невозможно? Нет, дедушка. Хотя народ моей матери когда-то поклонялся богине огня, Пеле, кровь Латэмов горит во мне так же ярко, как и в вас.

– Нет, нет! – Алекс потряс своей седой головой. Удивленное выражение на лице Роджера свидетельствовало о том, что он еще не вполне разобрался в ситуации.

– Но… – начала было Констанс.

– Тихо! – рявкнул Алекс. Он перевел взгляд на Лока. – Я понимаю, что твой отец мог затаить злобу против старого партнера, но дойти до таких вещей, Мак-Кин? Ты на что надеешься? Неужели ты так влип, что думаешь поправить свои делишки этой суммой, которую я обещал за известие о моем сыне?

– Думай, что хочешь, – сердито отрезал Лок. – Ты знаешь, такие махинации не по мне – ни чести, ни славы. Я тебя вскрою по-своему и в свое время. А пока мое дело – доставить пассажира к месту назначения. Кто она такая – не мое дело!

– Твой отец меня ненавидел, и это, парень, настолько отравило тебя, что ты теперь пытаешься мне так отомстить. Это подло. Я двадцать пять лет все на что-то надеялся, но теперь-то я знаю – мой сын мертв. – В голосе Алекса слышалось глубокое презрение.

– Это верно. – В разговор мягко вмешалась Констанс. – Когда мне было десять лет, у нас была эпидемия лихорадки. Отец меня выхаживал и заразился, умер, когда я сама была без памяти. Пастор на той сахарной плантации, где мой отец помогал нести слово Божье, сказал, что пути Господни неисповедимы…

– Вранье! Мой сын погиб в море!

Констанс покачала головой: он похоронен в поселке миссионеров, там, в Лахайне…

– Это можно ведь и проверить, – сухо заметил Лок. – Или боитесь правды?

– Вон! – шкиперская бородка под мощной челюстью задрожала. – И забирай эту самозванку! Роджер, проследи!

– Сейчас, сейчас, дядюшка! – Роджер суетливо сделал шаг вперед.

– Вы расшумелись что-то, прямо как дети. – Голос Констанс прозвучал упреком. Откуда-то из-под свитера она вытащила отливающий серебром овальный предмет на довольно изящной цепочке. – Вот эта штучка вас, наверное, помирит.

Алекс замер, потом порывисто схватился за медальон, который она протянула ему. Теперь уже в его голосе не было уверенности, а только тяжесть и горечь прожитых лет:

– Где ты это взяла? Констанс пожала плечами:

– Он у меня всегда был. Открой. Там два портрета.

– Я знаю, что внутри…

– Дядя Алекс! – протестующе вмешался Роджер, глянув с отвращением сперва на Констанс, потом на Лока, лицо которого, впрочем, тоже не выражало особого восторга:

– Ведь ты же не…

– Помолчи! – дрожащими пальцами Алекс открыл медальон и, тяжело дыша, взглянул на миниатюрные изображения внутри.

Констанс вновь внимательно оглядела высокого джентльмена.

– Мой отец вроде как не похож на вас.

– Нет, – пробормотал Алекс, дотрагиваясь до изображения на одной из крышек-половинок. – Джеймс был копией матери. И сердце такое же мягкое – как у Рашели. Это ее вещь. Она его отдала Джеймсу, когда умирала; она хотела, чтобы он потом передал его своей будущей жене.

– Он так и сделал, а когда моя мать умерла, он перешел ко мне. Я его всегда ношу. – Констанс обратила взор на предмет, который все еще был в руках у престарелого джентльмена; теперь она чувствовала, что что-то уже прочно связывает их, не только цепочка, на которой висел медальон.

– А эта леди внутри – моя бабушка, да? Я всегда гадала…

Зрачки глаз Алекса расширились. Он бросил беглый, какой-то смущенный взгляд на стоявших слегка поодаль мужчин, потом захлопнул крышку и вернул Констанс.

– Нет, она мне незнакома. Ну, неважно.

– Разве? – Констанс не смогла скрыть разочарования. Она сжала медальон в ладони; он еще хранил тепло рук Алекса.

– Констанс. – Алекс Латэм произнес впервые это имя, и в глазах его что-то подозрительно заблестело.

– Девочка Джеймса. Посмотрите на нее. Бог мой!

Неожиданно для себя Констанс оказалась в его объятиях, он прижал ее щекой к тонкой шерсти своего смокинга. Ее ноздри наполнил аромат дорогого трубочного табака и мяты; она почувствовала, что его плечи вздрагивают. Это было уж слишком для нее; ей так хотелось, чтобы ее любили, и было так страшно, что это может не осуществиться. Она отшатнулась, почти в отчаянии, обхватила сама себя за плечи, чтобы скрыть дрожь, охватившую все ее тело.

– Дядя Алекс, – с возмущением воскликнул Роджер. – Ты, надеюсь, это не серьезно?

– Попридержи язык, племянничек! – Алекс отмахнулся от него и улыбнулся Констанс, не замечая ее состояния. – У нее медальон Джеймса. Я бы его узнал из тысячи.

– На это может быть тысяча причин, включая и то, что она воровка! – Лицо Роджера густо покраснело; казалось, его вот-вот хватит удар. – Это же нелепо! Она просто авантюристка в сговоре с Мак-Кином. Пытается завладеть наследством.

– Поосторожнее, Роджер. Я не собираюсь это выслушивать! – Глаза Лока опасно сузились.

Роджер, однако, уже не мог остановиться:

– Да посмотри ты на нее, дядя! Прямо как из сточной канавы, кто знает, что у нее в прошлом, да к тому же еще и… язычница! Знаем мы этих островитянок – шлюхи, голыми подплывают к нашим судам и предлагают себя матросам…

Эти слова иголками вонзились в Констанс, она даже пошатнулась. Алекс сердито одернул племянника:

– Хватит, парень!

– Ты же не дурак, чтобы дать себя так провести!

– Послушаем ее, – твердо сказал Алекс. – Почему ты так долго не давала о себе знать, Констанс?

– Я же ничего не знала о вас, – ответила она. Покусала губы, боль ее как-то успокоила. – Я была совсем маленькая, когда мама умерла, а когда папа… – тогда мне было десять. Может, он и говорил мне о вас и этом доме, только я не помню. И в миссионерской школе на сахарной плантации, где я жила, никто мне ничего не мог рассказать про его родственников.

– Тогда как же ты вообще узнала про нас? – осведомился Роджер.

– От Дайлана Мак-Кина.

– Ну, конечно! – В голосе Роджера прозвучала смесь торжества и презрения. – С начала до конца все подстроено!

На Констанс его слова подействовали как красная тряпка на быка. Она выпрямилась и обратилась к нему сладчайшим тоном:

– Да нет, дорогой кузен! Когда Дайлан впервые оказался в Лахайне, он увидел мое имя на картине, которую я написала, и начал задавать вопросы. Так все и обнаружилось. С его стороны это был чисто христианский жест – помочь мне обрести мою семью, не так ли? Я хочу изучать искусство во Франции, в Лахайне меня ничто не удерживало, поэтому я здесь. – Голос Констанс подчеркнуто спокойный, даже равнодушный, звучал ядовито-презрительно. – Но не беспокойся – я не собираюсь здесь жить и не рассчитываю на твои нежные чувства. Я уже сказала; моя цель – Париж, и, по правде говоря, в этом доме слишком напряженная атмосфера – это меня не устраивает. Роджер чуть не задохнулся от ярости:

– Эта тварь осмеливается нас осуждать! Я не могу этого вынести!

Констанс бросила на него сожалеющий взгляд:

– Столько спеси в мужчине – это скучновато. Алекс резко оборвал Роджера, попытавшегося что-то вставить:

– Ну а зачем же ты все-таки в таком случае пришла, а?

Констанс победоносно улыбнулась:

– Как зачем? За вознаграждением, конечно же! И я была бы очень обязана, если бы вначале ты заплатил мастеру Мак-Кину, а потом и я возьму свою долю.

2

– Ах ты, сучка продажная! – Пронзительный вопль Роджера разорвал удивленное молчание, воцарившееся после дерзкого заявления Констанс. – Ну, Мак-Кин, чтобы мы попались на такую липу?!

– Да подождите вы! – рявкнул Лок. – Я-то как раз ни на что не претендую!

Констанс удивленно вздернула голову:

– Нет, почему же? Ведь все оговорено. Мы все разделим поровну.

– Так, значит, это все-таки твой план, Лохлен – В глазах Алекса отразилось горькое разочарование.

Лицо Лока потемнело как небо перед грозой.

– Да я скорее провалюсь ко всем чертям, чем возьму что-нибудь от Латэмов.

– Но вы – мой агент-перевозчик, согласно контракту, и должны получить соответствующую оплату, – произнесла Констанс таким тоном, как будто она вразумляла малое дитя. Почему это он так прореагировал на ее слова? – Почему вы и Дайлан должны отказываться от того, что вам положено по праву? Во всяком случае, я собираюсь все для этого сделать.

Лок одарил Констанс взглядом, полным жгучего презрения.

– Латэмы всегда поклонялись Мамоне, и только ему, и мне следовало бы понять, что и к вам это относится не в меньшей мере. Но я, во всяком случае, не собираюсь вам помогать в этих темных делишках, принцесса!

Заинтригованная и слегка задетая, Констанс сделала жест в сторону богатой отделки вестибюля:

– Но они же могут заплатить!

– Ну и забирай эти свои чертовы монеты. Моя миссия на этом окончена. Он рванулся к двери и, обернувшись на пороге, язвительно бросил:

– Надеюсь, вы найдете общий язык – к обоюдному удовольствию.

Ну вот, она и совсем одна осталась – в обществе этих двух разъяренных мужчин. Ну и ладно, не страшно, главное, не вешать носа. Констанс повернулась к деду с видом одновременно и вызывающим, и беспомощным:

– Ну?

– Что «ну», девушка? – слегка пораженный ее наглостью, Алекс всматривался в ее лицо, словно не веря своим глазам.

– Вы хотели получить известия о своем сыне, и получили, разве не так? – Констанс воинственно подбоченилась. – Собираетесь заплатить мне вознаграждение, или все это была лажа?

– Дядя, разреши мне вышвырнуть эту мошенницу в канаву – ей место только там, – почти взмолился Роджер, как-то женственно ломая руки.

– Мне наплевать, веришь ты мне или нет, что я дочь Джеймса, – не обращая на него внимания, продолжала Констанс. – Факт тот, что я проделала длиннющий путь, чтобы принести вам весточку о его судьбе. При этом я представила веское доказательство того, по крайней мере, что я его знала. Во всяком случае, это не какие-то матросские байки. Я требую, чтобы вы выполнили условия.

– Она требует, надо же! – Алекс издал коротенький, чуть удивленный смешок. – Это в тебе явно от Латэмов, ничего не скажешь…

– Дядя Алекс! Уж не хочешь ли ты сказать, что ты поверил в это нагромождение вранья? – произнес Роджер.

Алекс перевел взгляд с серебряного медальона на лицо Констанс, довольно обеспокоенное. Он протянул к ней руки, и Констанс едва удержалась, чтобы не отпрянуть назад или в сторону. Алекс откинул назад пряди ее свисавших на лоб волос и внимательно вгляделся ей в глаза.

– Я ей верю.

– Что?! – Роджер как будто подавился чем-то, потом сумел выдавить из себя:

– Сэр, я протестую!

– А вознаграждение? – с надеждой произнесла Констанс, не обращая ровно никакого внимания на реплики Роджера.

– Да, черт побери, оно твое! – Алекс вновь загрохотал своим лающим смехом. – Деловая, настойчивая – мне это по душе!

– Ну, а как иначе попадешь в Париж? – Она пожала плечами. – Когда женщина одна, приходится вертеться, чтобы выжить.

– Ты уже больше не одна, – резко возразил Алекс.

– Ах, да. – Констанс как будто проглотила какой-то комок. – Я еще к этому не привыкла, как-то об этом даже и не задумывалась…

– Да уж, конечно! – В голосе Роджера прозвучал сарказм.

– Она и не задумывалась о том, чтобы пролезть в одно из самых богатых семейств Массачусетса – ей это и в голову не приходило.

– Я ни на что не претендую, кроме этих денег, которые принадлежат мне по праву, – повторила Констанс. – Я для вас не соперница. Вот куплю билет на пакетбот – и только вы меня и видели!

– Ерунда! Никуда я тебя не отпущу! – вмешался Алекс, почесывая пышные баки – признак крайней взволнованности. – Я старик, больной и немощный. Мы должны получше узнать друг друга. Ты мне еще должна много чего рассказать.

– А, по-моему, пусть уж забирает эти свои деньги и едет куда хочет, – не замедлил со своим советом изрядно помрачневший Роджер.

– Ты, я смотрю, настолько обеспокоен за себя, что даже не способен понять, какое это чудо! Ты – сын моего двоюродного брата, мы с тобой неплохо ладим, но ведь это – ребенок моего Джеймса! – в обращенном на племянника взгляде Алекса было видно, что он уже теряет терпение.

– Дядя, пойми, я поступил бы безответственно и как родственник, и как деловой партнер, если бы не сказал тебе, что это очень странно с твоей стороны – доверять всему, что говорит эта… женщина! – Роджер произнес это, весь, уйдя в безупречно накрахмаленный воротничок своей сорочки, что должно было означать крайнюю степень неодобрения с его стороны всего происходящего.

– Слушай, племянничек! Верно – я уже начал тебя вводить в курс дел как управлять моей компанией, но я все еще босс и не позволю, кому бы то ни было оспаривать мои решения. – Тон Алекса был таким жестким, что Роджер даже побледнел.

– Да, и у меня есть кое-какие вопросы, например, какое отношение ко всему этому имеют эти Мак-Кины. Но с меня хватит твоих комментариев. Констанс останется со мной.

– Да нет же! Я не могу здесь остаться! – воскликнула Констанс. Только она завоевала себе свободу – и вот на тебе!

– А куда тебе деваться? На что жить-то будешь? – с раздражением бросил Алекс.

– Но если бы я могла получить хотя бы аванс… – Она беспомощно мотнула головкой.

– Не смеши меня. Конечно, ты останешься. Это твой дом. Ты должна жить в нем.

– Вот это как раз ни к чему – и даже опасно! – вновь вмешался Роджер. Губы его скривились в брезгливой гримасе. Он выразительно показал глазами на ее, мягко говоря, необычный наряд. – По крайней мере, я бы запер столовое серебро.

– Ты, воображала несчастный! – Констанс, наконец, взорвалась, инстинктивно правильно рассчитав, что это не повредит. – Если мой дедушка приглашает меня погостить у себя, ты-то что лезешь?

– Хорошо сказано! – Алекс громко захохотал, забавляясь потерянным видом Роджера. Он церемонно взял Констанс под руку, опять не заметив, как она вся сжалась при этом, и повел ее к лестнице.

– Пойдем, моя девочка. У меня к тебе тысяча вопросов, но сперва отдохни, приведи себя в порядок. Сейчас я скажу Мэгги, она поможет. А я пока пойду отделаюсь от своих гостей.

– Ой, ну зачем же так? Извините меня, что я все вам тут нарушила, – нежным голоском пропела Констанс.

– Да ну их, этих толстобрюхих! – решительно отрубил Алекс. – Кроме того, они меня поймут, когда я сообщу им, какое мне привалило счастьице! Ну, ты давай, действуй, как я сказал.

Констанс беспомощно кивнула. А впрочем, все складывается для нее не так уж плохо. Она в безопасности, ее признали, по крайней мере, Алекс, и до Парижа не так уж далеко. Жером, тот бедный француз-туберкулезник, который первым познакомил ее с красками и холстом, и стал единственным другом девушки, оказавшейся на перепутье двух культур. Он буквально вскружил ей голову рассказами о Париже – о золотых закатах под каштанами Тюильри, о гордом профиле собора парижской Богоматери, о сокровищах Лувра… Ее руки уже истосковались по кисти и краскам. О, как она будет учиться, с каким старанием! Ее не очень-то устраивала перспектива, которую ей наметил Алекс, но она понимала, что должна как-то выразить свою благодарность.

– Спасибо, сэр! Вы такой добрый!

– Добрый? Я? – Старикан даже запнулся, и голос его прозвучал как-то странно. – Ну, в этом городе мало кто с тобой согласится. Хотя у меня раньше не было внучки… Ладно, пока не привыкнешь называть меня дедушкой, зови Алексом. А то все сэр, сэр…

– Да… Алекс…

– Констанс… у тебя и имя-то вполне бостонское.

– В Лахайне меня звали Лили, – доверительно сообщила она.

– Почему?

– Наверное, от моего туземного имени – Лилио. Детское прозвище…

– Может быть, ты хочешь, чтобы и здесь тебя звали так же – Лили? – осведомился Алекс.

– Нет, нет! – Она сразу вся как-то напряглась. – Опять будут вспоминаться все эти горести… – Да сверстники ко мне приставали. – Она с трудом выдавила из себя улыбку. – Эта болезнь, лихорадка так на меня подействовала, что я после какое-то время была… ну не как все дети: не могла играть, веселиться как остальные… Они надо мной смеялись, разные клички придумывали. «Придурковатая Лили» – это меня больше всего бесило…

– Да, пожалуй, Лили – это здесь не пойдет, да и лохмотья эти тоже. – Алекс бросил взгляд через плечо на племянника, – Роджер, пошли в магазин за платьем для Констанс. Я не могу допустить, чтобы моя внучка одевалась как какая-то сирота.

– Да, дядюшка, – смиренно произнес Роджер, вытянув губы в ниточку.

– Он неплохой парень, услужливый, – тихонько шепнул Алекс своей спутнице, когда они поднимались по лестнице. – Он придет в себя, вот посмотришь.

– Да я понимаю, что мое появление могло шокировать, а мой вид тем более, – тоном кающейся грешницы произнесла она. – Но я же не нарочно…

– Ты сейчас прямо как твой отец. – Рука его крепко сжала руку Констанс. Кажется, он снова не заметил, как она почти непроизвольным движением вырвалась из его полуобъятия. – Не волнуйся, девочка. Ты теперь дома.

Как бы ей хотелось, чтобы это было именно так! Но она знала – ей не суждено, никогда теперь не суждено иметь своего собственного дома. Убийца должен все время менять место своего жительства. Он всегда в пути.

Она проснулась на рассвете от очередного страшного кошмара. Отбросив теплое пуховое одеяло и не обращая внимания на пронизывающий холод в комнате, она рванулась к окну, распахнула его. Запахнув одолженный ей накануне служанкой фланелевый халат, она лихорадочно несколько раз вдохнула и выдохнула ледяного воздуха с улицы. Это помогло. Бешеное сердцебиение прекратилось, пот высох, выступивший на висках. Перед ней ярко освещало голые стволы деревьев, образуя на снегу четкие, густые тени.

До чего же незнакомая, странная, и в то же время такая фантастически прекрасная картина! Она не могла оторвать от нее глаз. Но вот в воображении возник другой, мрачный образ – как будто какие-то белые демоны тащат ее куда-то вниз, вниз, на дно этого белоснежного океана. Она схватила пригоршню снега с карниза и натерла им лицо. Кошмарное видение пропало. Захлопнув окно, она бросилась под одеяло. Фу, вроде все прошло, чуть-чуть только осталось, но это ничего. На «Элизе» было похуже…

Впрочем, там все было хуже. Пять месяцев непрерывного ужаса. Она прожила всю свою жизнь на острове, но панически боялась океана, воды. Сама не знала – почему…

Может быть, ответ скрывался там, в темном закоулке ее мозга, где только скапливались вопросы, не находившие ответа, где вместо этого раздавался рев и визг демонов?

С десяти лет, после той едва не убившей ее лихорадки она знала, что она какая-то другая, не такая как все. Как будто кто-то как острым ножом вырезал из ее памяти целый пласт ее жизни. Она знала о себе некоторые вещи, но не знала – откуда она это знает. Знала имя отца, но не помнила его лица. Умела читать, но не имела ни малейшего представления о том, где и при каких обстоятельствах она выучилась. Она не узнавала сверстников, которых не могла не знать. Те, в свою очередь, относились к ней с опаской, как к какой-то ненормальной. Они называли ее придурковатой Лили, дразнили ее за смешные ошибки, вызывая в ней приступы бессильной ярости. В нее дьявол вселился – имел обыкновение говорить ее опекун, человек глубоко религиозный, которого христианская добродетель подвигла на то, чтобы взять на себя заботу об осиротевшем ребенке его умершего помощника по плантации. Он воспитывал ее, как воспитывал бы собственных детей, частенько поколачивая ее за вранье. Но она не перестала придумывать всякие истории о себе – только они стали более изощренными, хотя и не более правдоподобными. Почему она это делала? Наверное, потому, что быть человеком без прошлого – это еще страшнее, чем самое жестокое наказание…

Но теперь это все позади, раз и навсегда… Или нет? Констанс вздрогнула при мысли о предстоявшем ей путешествии в Европу. Как она его вынесет? Правда, это всего две с половиной недели… Она должна. Другого выхода для нее нет.

Поджав ноги и прижавшись спиной к резной спинке кровати, укутавшись в одеяло, Констанс с силой растирала замерзшие плечи. Ну, вроде все, следы кошмара развеялись. Она здорова. Но на душе по-прежнему саднило, пожалуй, не меньше, чем саднило ее тело в ту страшную ночь, когда ее вытащили из воды на борт матросы с судна Дайлана Мак-Кина – абсолютно голую, окровавленную, близкую к помешательству. Тогда он спас ее не только физически, но и духовно: он так дружелюбно говорил с ней о ее картинах, рисовал ей такие волшебные картины того, как ей хорошо и безопасно будет по ту сторону океана. Но, наверное, и Дайлан не был бы так добр к ней, если бы узнал правду о том, что она совершила… Констанс вновь вздрогнула, сунула голову под одеяло, надеясь, что это поможет ей избавиться от жутких воспоминаний. А они все роились и роились в ее мозгу, четкие как местность, освещенная вспышкой молнии, – неизмеримо более устрашающие…

Бамбуковый крест и висящая на нем петля. Бесконечная цепь боли, унижения, непонимания – и пряный запах тропических цветов. Ее бесценные кисти – поломанные в щепки – последнее наказание ей. И бешеный гнев, толкнувший ее на этот ужасный поступок, и тяжелый обломок розовой раковины с каплями крови на ней…

«Не убий». Она нарушила эту заповедь. Она осуждена теперь на муки ада. Но почему нет сожаления, раскаяния? Тем более что ее жертва – служитель Божий на земле.

Да, она позволила Дайлану Мак-Кину убедить себя, что она должна отправиться на край света, к деду, о существовании которого она и не подозревала. Это понятно в ее тогдашнем состоянии. Рука, растиравшая тело, наткнулась на серебряную цепочку. Да – она настоящая Констанс Латэм, и у нее есть тому доказательство. Да, верно, это Дайлан Мак-Кин, узнав фамилию ее отца, рассказал ей о полагающемся вознаграждении, но вот об этом пусть в Бостоне никто не узнает. Она порасскажет Алексу кучу небылиц о Джеймсе. На этом она собаку съела. Ради половины этих двадцати пяти тысяч, которые позволят ей начать новую жизнь, похоронить и придурковатую Лили, и Констанс Латэм, ради этого стоит взять еще один грех на душу, тем более что душу эту все равно уже не спасти…

Ох, как она устала, измучена… Взгляд Констанс бесцельно бродил по элегантной обстановке спальни: камин с резными изразцами, туалетные столики с мраморными крышками, обои цвета желтой чайной розы… Как это не похоже на вонючий трюм корабля или тростниковую хижину в миссионерской колонии, которой дядюшка Сайрус правил как своим королевством! Соблазнительно, очень даже соблазнительно…

Съежившись под одеялом, Констанс стала раздумывать: нет, таким образом, она сама себя заманит в ловушку; она не может доверять никому, кроме себя самой; она не имеет права ответить на ту симпатию, которую – она это чувствовала – испытывает к ней этот Алекс, при всем его пугающе суровом виде. Было бы нечестно позволить ему привязаться к ней. Так что, как ни хотелось бы ей узнать, что же представляет собой семейство, в котором вырос ее отец, и в чем суть конфликта между Локом Мак-Кином и Латэмами, ей надо всецело сосредоточиться на одном – побыстрее получить деньги и исчезнуть…

Раздался тихий стук в дверь, и в проеме появилась рыжая, вся в кудряшках, головка Мэгги. – Доброе утро, мисс!

Констанс еще глубже зарылась одеялом, что-то пробормотала в ответ, а служанка тем временем, распахнув дверь, вкатила в комнату тележку с утренним шоколадом. Его густой сладкий аромат приятно защекотал ноздри. Пять долгих месяцев она не могла себе позволить больше, чем несколько кусочков пищи, чтобы только душа с телом совсем не рассталась, и теперь сосущее чувство голода было ее постоянным спутником.

– Спасибо, э…

– Мое имя Мэгги, мисс. Вообще-то, Мари Маргарет Каллагэн, но дома меня всегда звали Мэгги.

– Так вы не из Бостона? – Констанс села на кровати, поджав под себя ноги, и сделала первый глоток. Боже, какое это было божественное ощущение!

– Господь с вами, мисс! Я из Ирландии. – Мэгги взяла кочергу и начала орудовать у камина, продолжая начатый разговор – уж что-что, а поболтать она любила. – Приехала три года назад и сразу нашла это чудное место у мистера Латэма. Такой джентльмен! Я уж скоро накоплю, чтобы выписать сюда младшего братишку. Господь всегда прислушивается к нашим молитвам, вот что я вам скажу.

Констанс горестно закусила губу. Может быть, к молитвам хороших людей, таких как Мэгги, – да, но не таких грешниц, как она. Но горячий шоколад утром – это все-таки замечательно!

– Хочу еще поблагодарить вас за помощь и за этот халат, – сказала Констанс, отставляя пустую чашку.

– Не стоит благодарности, мисс. И, кстати, вы мне напомнили! – С этими словами Мэгги исчезла из комнаты, чтобы вернуться несколько секунд спустя с несколькими завернутыми в бумагу свертками и только что поглаженным халатом цвета кофе с молоком, высоким воротником и широкими рукавами, которые внизу были украшены изящной кружевной оторочкой. – Это мистер Алекс велел вам принести и передать просьбу позавтракать с ним внизу.

Констанс выскользнула из-под одеяла и начала быстро распаковывать сверток за свертком – какие-то непонятного назначения предметы одежды.

– Да, мисс. «Латэм и К0» – это же крупнейшая торговая фирма в Новой Англии. Разве вы не знали, кто ваш дедушка! – Мэгги поспешно прикрыла рот рукой и покраснела – не следовало бы затрагивать здесь тему, о которой уже все утро судачила прислуга.

Констанс со вздохом уселась на край кровати с ворохом каких-то белых штучек – это, скорее всего, нижнее.

– Боюсь, я была не совсем в курсе. Я тоже не из этих мест. Я… с Тихого океана. Только-только прибыла и не очень-то знакома с местными обычаями… Начнем с того, что делать вот с этим? – Она имела в виду нечто в складках, с огромным количеством лент и ленточек.

– О, мисс. – Мэгги хихикнула. – Это же ваши панталончики, ну, это самое… штанишки…

Констанс скептически покачала головой. В Лахайне женщины обычно носили только холоку – и то этот наряд появился не больше двадцати лет назад, введенный первыми миссионерами ради того, чтобы внушить туземцам понятие о скромности и приличии.

– Это похуже, чем я думала, – пробормотала Констанс и взялась за странное сооружение, сделанное вроде бы из китового уса и ботиночных шнурков. Она вопросительно посмотрела на служанку.

– Это ваш корсет, мисс, – рыжеголовая хохотушка изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

Констанс снова вздохнула. Да, вот что значит, оказывается, быть почтительной внучкой! Нет, побыстрее отсюда, чем раньше, тем лучше!

– Вы меня можете называть Констанс, – сказала она.

– О, мисс, это не положено, – проговорила смущенная Мэгги.

– Так мне будет легче, Мэгги. – Констанс схватила кучу нижнего белья и подошла к зеркалу. – Ты должна сделать из меня настоящую бостонскую леди, по крайней мере, на сегодня. И это, наверное, будет не так-то легко?!

– Что-что ты хочешь на завтрак? – удивленно переспросил Алекс.

– Яблочный пирог, – попросила Констанс, тоже немало удивленная.

– Мы в Бостоне едим на завтрак только овсянку, – сказал Алекс.

– А, понятно.

– Почему? – Роджер беспомощно заморгал. Он очень похож на сову, – подумала Констанс, а эти его напомаженные белесые волосики – как два совиных уха. Она едва удержалась, чтобы не расхохотаться, но, не желая еще более усиливать его антипатию к ней, попыталась изобразить искреннюю заинтересованность.

– Да, почему?

– Ну, потому что это хорошо для того, чтобы держать форму, и вообще… так принято.

– Роджер – человек, который чтит традиции и сложившиеся обычаи. Он отличный бизнесмен, так что я даже подумываю уйти на покой, – сухо заметил Алекс.

– Спасибо, дядя! – Роджер даже слегка покраснел от удовольствия.

– Однако его консерватизм, который делает его таким полезным для нашей фирмы, порой мешает ему должным образом воспринимать все новое. – Алекс, словно подсказывая ему что-то, кивнул в сторону Констанс.

Взгляд Роджера остановился на серебряном медальоне Констанс, и он судорожно сглотнул, как будто в горле у него застряла кость.

– Да, это… Я хотел извиниться за прошлый вечер, кузина Констанс. Мои возражения были несколько чрезмерны. Я не хотел вас обидеть и рад, что вы вошли в нашу семью…

– Ну что вы, кузен Роджер! Спасибо, спасибо! -

В глазах Констанс мелькнуло осторожное удовлетворение. Конечно, это он выдавил из себя явно по требованию Алекса, но все-таки, какое-никакое, а предложение перемирия – почему бы его не принять?! – Надеюсь, мы будем друзьями.

– Прекрасно сказано, дорогая. Очаровашка ты наша! А после сна ты вообще прелесть, правда, Роджер?! – почти промурлыкал Алекс.

– Да, вид вполне презентабельный.

– Это все Мэгги. – Констанс провела рукой снизу вверх по плотно облегавшему ее фигуру платью и прикоснулась к простенькому банту, скреплявшему сзади ее густые волосы. Мэгги подровняла их. Так что теперь они облегали ее плечи правильным овалом. – Не хочу, чтобы вам было за меня стыдно, но не знаю, что получилось… здесь все так непривычно…