Текст книги "Что Кейти делала"

Глава 4
«Кикери»

И все-таки, как мне ни грустно об этом говорить, моя бедная, неразумная Кейти забыла и попала в новую историю, и к тому же не позднее чем в следующий понедельник.

Понедельник всегда был бурным днем в доме Карров. Это был день большой стирки, и тетя Иззи казалась более придирчивой, а слуги гораздо более сердитыми, чем в остальные дни. Но я думаю, что отчасти виноваты в этом были и дети, особенно резвые и шумные после тихого воскресенья и особенно склонные к всевозможным проделкам.

Для Кловер и Элси воскресенье начиналось еще в субботу, когда они ложились спать со смоченными водой и накрученными на бумажные папильотки волосами. У Элси волосы вились и без этого, так что тетя Иззи не считала необходимым накручивать их на бумажки слишком туго, но жесткие и прямые волосы Кловер приходилось закручивать как можно туже, чтобы на них появился хоть малейший изгиб, и поэтому для Кловер ночь с субботы на воскресенье была ночью мучений. Она вертелась в постели, пытаясь заснуть сначала на одном боку, потом на другом, но, как бы она ни легла, твердые бумажные папильотки и острые булавки впивались в голову, причиняя боль. Заснуть удавалось, лишь лежа лицом вниз и зарывшись носом в подушку, что было очень неудобно и отчего снились плохие сны. По причине этих страданий Кловер терпеть не могла кудряшек и, сочиняя сказки для младших, неизменно начинала так: «Волосы у прекрасной принцессы были прямые, как палки, и она никогда не накручивала их на бумажки – никогда!»

Воскресное утро начиналось с чтения Библии, а затем на завтрак подавали печеные бобы. Филу Библия и бобы представлялись совершенно неотделимыми друг от друга. После завтрака дети учили урок для воскресной школы, потом к крыльцу подъезжал большой экипаж, и они отправлялись в церковь, до которой была добрая миля пути. Церковь была большая, старинная, с галереями и длинными скамьями, на высоких сиденьях которых лежали красные подушки. Участники церковного хора сидели в конце зала за зеленой занавеской, которую они раздвигали в стороны, когда начиналась проповедь, а в остальное время держали задернутой, так что их не было видно. Кейти всегда думала о том, как они, должно быть, славно проводят время там, за зеленой занавеской, – грызут апельсинные корки или листают учебники воскресной школы, – и ей часто хотелось оказаться среди них.

Скамья, принадлежавшая семейству доктора Карра, была такой высокой, что никто из детей, за исключением Кейти, не мог достать до пола даже носком ботинка. Поэтому ноги у них немели, и, почувствовав странное колотье, которым сонные ноги обычно пытаются себя разбудить, дети сползали со скамьи и сидели внизу на корточках, чтобы избавиться от неприятных ощущений. А оказавшись там, где они были совершенно скрыты из виду, было почти невозможно не шептаться. И хотя тетя Иззи хмурилась и качала головой, пользы от этого было мало, особенно потому, что Фил и Дорри обычно спали, положив головы ей на колени, и обе руки у нее были заняты – нужно было придерживать спящих, чтобы они не скатились со скамьи. Когда мистер Стоун, старый добрый священник, произносил: «Итак, братья мои», она принималась будить их. Иногда это было совсем не просто, но обычно ей удавалось достичь цели, и во время пения последнего псалма оба стояли бок о бок на скамье, вполне бодрые и освеженные сном, держа вдвоем одну книжку псалмов и делая вид, что поют, как взрослые.

После церковной службы были занятия в воскресной школе, которую дети очень любили, а затем ехали домой – обедать. Воскресный обед всегда был одним и тем же: холодная солонина, печеный картофель и рисовый пудинг. Если им не хотелось, они могли не ехать в церковь после обеда, но тогда их атаковала Кейти и заставляла слушать чтение вслух религиозной газетки, которую сама выпускала. Газетка носила название «Воскресный гость», текст был написан частью рукописными, а частью печатными буквами на большом листе бумаги, украшенном сверху карандашным рисунком и крупно выведенным названием. Чтение обычно начиналось со скучной статейки того рода, что у взрослых называется «передовицей». Она носила заголовок «Об опрятности», или «О чистоте», или «О послушании». Слушая ее, дети всегда вертелись; я думаю, их раздражало то, что в своей газете Кейти проповедовала в качестве легкодостижимых именно те добродетели, которые сама находила столь трудным воплощать в жизнь. За этим следовали рассказы о собаках, слонах и змеях, взятые из учебника по естественной истории и не очень интересные, ибо слушатели уже знали их наизусть. После этого шли один или два псалма или стихи собственного сочинения и, наконец, очередная глава из страшной сказки «Маленькая Мария и ее сестры», в которую Кейти вкладывала столько поучений и делала такие обидные намеки на недостатки остальных, что это было для них почти невыносимо, а однажды даже вызвало в детской восстание. Я должна сказать вам, что несколько недель подряд Кейти, поленившись готовить новые выпуски «Воскресного гостя», заставляла детей садиться в ряд и слушать чтение вслух старых номеров, начиная с самого первого! В таких больших дозах «Маленькая Мария» звучала еще хуже, чем обычно, и, объединившись на этот раз, Кловер и Элси решили, что дольше терпеть невозможно. Улучив удобный момент, они унесли все издание в кухню и там, бросив его в печь, с забавной смесью страха и восторга на лицах наблюдали, как оно горит. Они не осмелились признаться в содеянном, но было невозможно делать вид, что ничего не знаешь, когда Кейти носилась по дому, обшаривая все углы в поисках своего утраченного сокровища, так что она все же заподозрила их в преступлении и в результате была очень разгневана.

Воскресный вечер всегда проводили вместе с папой и тетей Иззи за чтением псалмов. Это было большим удовольствием, так как все должны были читать поочередно, и даже была борьба за то, кто получит любимые псалмы, такие, как «Закрыл врата златые запад» или «Иди с сияющей зарей». Вообще воскресенье было хорошим и приятным днем, так думали и сами дети, но оно оказывалось намного тише и спокойнее других дней, и поэтому в понедельник они всегда просыпались полными жизни и огня, готовыми вспениться в любую минуту, словно бутылки с шампанским, когда проволочки, прикрепляющие пробки, уже перерезаны.

В понедельник, о котором я собираюсь рассказать, шел дождь, так что об играх во дворе, которые обычно позволяли дать выход накопившейся энергии, в этот день не могло быть и речи. Просидев весь день в тесной, душной детской, младшие стали совершенно необузданными. Фил был не совсем здоров и потому должен был принять лекарство. Оно называлось «Эликсир Про» и являлось излюбленным лекарством тети Иззи, которая всегда держала под рукой бутылку с этим средством. Бутылка была большая и черная, с привязанной к горлышку этикеткой, и дети всегда содрогались при виде ее.

Когда Фил перестал кричать и хрипеть и в детской снова начались игры, куклы, что вполне естественно, тоже заболели, а с ними и Пикери, маленький желтый стульчик Джонни, с которым она всегда играла, как с куклой. К спинке его обычно был привязан старый передничек, и Джонни даже брала Пикери с собой спать – не в кровать, конечно, это было бы неудобно, но просто привязав его на ночь к столбику кровати. Сейчас, как она сообщила остальным, Пикери был тяжело болен. Ему нужно было дать лекарство, точно так же как Филу.

– Дай ему воды, – посоветовал Дорри.

– Нет, – возразила Джонни решительно, – оно должно быть черное и из бутылки, а то не поможет.

Немного подумав, она на цыпочках пробежала по коридору в комнату тети Иззи. Там никого не было, но Джонни знала, где хранится эликсир – в шкафу на третьей полке. Она выдвинула один из нижних ящиков шкафа, влезла на него и достала бутылку. Дети были в восторге, когда она снова появилась в детской с бутылкой в одной руке и пробкой в другой и щедрой рукой налила лекарство на деревянное сиденье Пикери, которое она называла его коленями.

– Ну-ну, бедный мой мальчик, – сказала она, похлопывая его по плечу, то есть по спинке, – проглоти-ка это – тебе сразу станет лучше.

В эту минуту в детскую вошла тетя Иззи и, к своему ужасу, увидела стекающую со стула на ковер струйку чего-то черного и липкого. Это было лекарство, которое Пикери отказался проглотить.

– Что это такое? – спросила она раздраженно.

– Мой ребеночек болен, – запнувшись, ответила Джонни, показывая ей бутылку с эликсиром.

Тетя Иззи стукнула ее наперстком по голове и назвала «очень непослушной девочкой», отчего Джонни надула губы и немного поплакала. Тетя Иззи вытерла черные потеки и, забрав эликсир, понесла его в свой шкаф, бормоча при этом, что «никогда не видела ничего подобного» и что «такое всегда бывает по понедельникам».

Сколько еще и каких проделок было совершено в тот день в детской, я даже не осмеливаюсь сказать. Но во второй половине дня в детской раздался ужасный визг, и когда все, кто был в доме, примчались, чтобы узнать, в чем дело, оказалось, что дверь комнаты закрыта на ключ и внутрь не попасть. Тетя Иззи кричала в замочную скважину, чтобы дверь открыли, но рев в детской был совершенно оглушительным, и она долго не могла получить ответа. Наконец Элси, отчаянно рыдая, объяснила, что Дорри закрыл дверь на ключ, а теперь ключ не поворачивается и они не могут открыть дверь. Неужели они останутся в детской навсегда и умрут с голоду?

– Конечно же нет, глупые вы дети! – воскликнула тетя Иззи. – Боже мой! Что еще вы выдумаете? Перестань плакать, Элси, слышишь? Все вы выйдете оттуда через несколько минут.

И в самом деле вскоре задребезжали ставни и на приставленной снаружи к окну высокой лестнице появился Александр, батрак, и закивал детям головой. Забыв все свои страхи, они бросились к окну и прыгали и скакали вокруг Александра, пока тот влезал в комнату и открывал дверь. Им показалось совершенно великолепным быть выпущенными на свободу таким образом, и Дорри даже возгордился, что их запер.

Но тетя Иззи не разделяла такого взгляда на происшедшее. Она как следует отчитала их и заявила, что они доставляют всем массу хлопот и с них ни на минуту нельзя спустить глаз. Она даже пожалела, что обещала в этот вечер присутствовать на лекции.

– Как могу я быть уверена, – заключила она, – что в мое отсутствие вы не подожжете дом или кого-нибудь не убьете?

– Нет, нет! Мы не подожжем! И не убьем! – захныкали дети, глубоко взволнованные этими пугающими предположениями. Но ручаюсь, что через десять минут они обо всем этом совершенно забыли.

Все это время Кейти сидела на выступе книжного шкафа в библиотеке, склонившись над книгой. Это был «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо[9]9
  Торквато Тассо (1544–1595) – итальянский поэт. Историческая поэма «Освобожденный Иерусалим» была написана им в 1574 г.


[Закрыть]. Автор был итальянцем, но кто-то переложил его сочинение на английский язык. Довольно необычно, чтобы девочку увлекла такая книга, но почему-то она очень нравилась Кейти. В ней рассказывалось о рыцарях и дамах, великанах и битвах, и все время, пока она читала, ее кидало то в жар, то в холод и казалось, будто это она должна куда-то бросаться, кричать и наносить удары. Кейти любила читать. И папа поощрял ее в этом. Он спрятал под замок лишь несколько книг, а остальные предоставил в ее полное распоряжение. Она читала все, что попадало под руку: книги о путешествиях, проповеди, старые журналы. Ничто не казалось ей настолько скучным, чтобы она не смогла дочитать до конца. А если ей попадалось что-нибудь особенно интересное, то чтение увлекало ее настолько, что она даже не замечала происходящего вокруг нее. Девочки, в гостях у которых она бывала, знали это и, ожидая ее к чаю, обычно заранее прятали подальше свои книжки. Если они забывали сделать это, Кейти непременно хватала одну из книг и погружалась в чтение, и тогда было бесполезно звать ее или дергать за платье – она ничего не видела и не слышала, а потом уже пора было возвращаться домой.

В этот понедельник она читала «Освобожденный Иерусалим», пока не стемнело так, что читать стало нельзя. Поднимаясь наверх, она встретила на лестнице тетю Иззи, в шляпке и шали.

– Где ты была? – спросила тетя Иззи. – Я зову тебя вот уже полчаса.

– Я не слышала, мэм.

– Да где же ты была? – настаивала тетя Иззи.

– В библиотеке, читала, – ответила Кейти. Тетя Иззи хмыкнула, но привычки Кейти ей были хорошо известны, и она ничего не добавила к этому.

– Я иду пить чай к миссис Холл, а затем собираюсь посетить вечернюю лекцию, – продолжила она. – Проследи, чтобы Кловер выучила уроки, а если, как обычно, придет Сиси, то отошлите ее домой пораньше. В девять все вы должны быть в постелях.

– Хорошо, мэм, – сказала Кейти. Но боюсь, думала она в этот момент лишь о том, как замечательно, что тети Иззи не будет дома. Мисс Карр очень добросовестно относилась к своим обязанностям и редко оставляла детей даже на один вечер, так что, когда она все-таки отлучалась из дома, они испытывали необычное чувство свободы, которое было как приятным, так и опасным.

И все же я уверена, что на этот раз у Кейти не было на уме никакого озорства. Как все легковозбудимые люди, она редко совершала что-нибудь плохое преднамеренно – она просто делала то, что вдруг приходило ей в голову. Ужин прошел вполне благополучно, и все могло бы пойти хорошо и дальше, если бы после того, как уроки были выучены и появилась Сиси, речь не зашла о «Кикери». Так называлась игра, которая была очень популярна у них год назад. Они придумали ее сами, а название взяли из старой сказки. Игра напоминала одновременно жмурки и пятнашки – только вместо того, чтобы завязывать кому-то глаза, они играли в темноте. Водящий оставался в передней, которая была тускло освещена горевшей на лестнице лампой, а остальные прятались в детской. Спрятавшись, они кричали: «Кикери!» Этот возглас был сигналом для водящего, что он может прийти и начать искать их. Конечно, войдя в темную детскую с освещенной лестницы, он ничего не видел, да и остальные видели его не совсем ясно. Это было так интересно – стоять, съежившись где-нибудь в углу, и следить, как медленно бредет, спотыкаясь и ощупывая все справа и слева от себя, чернеющая в темноте фигура, и слышать, как то и дело кто-нибудь, только что избежавший ее хватки, выскакивает в переднюю с радостным криком: «Кикери, Кикери, Ки!» Тот, кто был схвачен, занимал место водящего. Эта игра довольно долго была самым любимым развлечением маленьких Карров, но она приводила к стольким ссадинам, к такому количеству опрокинутых и разбитых вещей в детской, что в конце концов тетя Иззи распорядилась никогда больше в эту игру не играть. С тех пор прошел почти год, но, вспомнив об игре, все вдруг захотели попробовать поиграть в нее опять.

– Ведь мы же ничего не обещали, – сказала Сиси.

– Нет, и папа ни слова не говорил о том, что нельзя играть, – добавила Кейти, для которой папа был авторитетом и с его мнением всегда следовало считаться, в то время как требованиями тети Иззи можно было иногда пренебречь.

И все пошли наверх. Дорри и Джону, хоть они уже и были полураздеты, тоже позволили присоединиться к игре. Фил крепко спал в соседней комнате.

Это была великолепная забава! Один раз Кловер вскарабкалась на каминную полку и сидела там, так что когда Кейти, которая водила, схватилась в темноте за ступню Кловер, то никак не могла понять, откуда эта ступня торчит. Дорри получил большую шишку и заревел, а в другой раз Кейти зацепилась за ручку ящика комода и ужасно разорвала платье, но все это были слишком заурядные происшествия, чтобы хоть в малейшей степени испортить удовольствие от игры в «Кикери». Чем дольше они играли, тем веселее становилось в детской. Все были возбуждены и не замечали, как летит время. Неожиданно в самый разгар игры послышался резкий отдаленный звук – стук дверцы экипажа у бокового крыльца. Тетя Иззи вернулась с лекции!

Ужас и замешательство в детской невозможно описать! Сиси на цыпочках спустилась вниз по лестнице и полетела по дорожке, которая вела к ее дому, так, словно страх придал ей крылья. Миссис Холл, пожелав тете Иззи доброй ночи, закрыла за собой парадную дверь дома доктора Карра и, вероятно, была поражена тем, что в тот же миг словно эхо до нее донесся отдаленный стук парадной двери ее собственного дома. Но она была доверчивой женщиной, и у нее не зародилось никаких подозрений; а когда она поднялась наверх, одежда Сиси, аккуратно сложенная, лежала на стуле, а сама Сиси была в постели и, казалось, крепко спала, только румянец на ее щеках был немного ярче обычного.

А в это время тетя Иззи тоже поднималась наверх, и какая паника царила в детской! Кейти позорно бежала в свою комнату, где постаралась как можно скорее забраться в постель. Но для остальных лечь в кровать оказалось гораздо труднее: их было так много – все толкались и попадали друг другу под ноги, и в темноте ничего не было видно. Дорри и Джонни, полуодетые, влезли под одеяло, Элси куда-то исчезла, а Кловер, слишком медлительная, чтобы суметь последовать их примеру, услышав шаги тети Иззи, сделала нечто совершенно ужасное: упала на колени и, уткнувшись лицом в сиденье стула, начала с чрезвычайным усердием читать молитву.

Тетя Иззи, вошедшая со свечой в руках, остановилась в дверях, изумленная этим зрелищем. Затем она села и стала ждать, пока Кловер кончит молиться; Кловер же не осмеливалась сделать это и в отчаянии снова и снова повторяла первую строку молитвы. Наконец тетя Иззи сказала очень сурово: «Довольно, Кловер! Вставай!» Кловер поднялась с колен, чувствуя себя преступницей, и не зря, ибо притворяться, что молишься, было гораздо худшим проступком, чем не послушаться тетю Иззи и не лечь в постель до десяти часов, хотя, я думаю, Кловер едва ли понимала это тогда.

Тетя Иззи сразу начала раздевать ее и одновремено задала столько вопросов, что вскоре уже знала всю правду. Она строго отчитала Кловер и отправила ее мыть залитое слезами лицо, а сама подошла к постели, где лежали, притворяясь спящими, Джонни и Дорри и посапывали так явно, как только умели. Вид постели показался тете Иззи несколько странным, и это заставило ее взглянуть внимательнее: она приподняла одеяло, и там, разумеется, лежали они – полуодетые и в уличных ботинках. Обнаружив это, тетя Иззи так встряхнула маленьких плутов, что тут проснулись бы даже самые неисправимые сони. Отшлепав, отругав, раздев и снова уложив Джонни и Дорри, тетя Иззи потеплее укрыла их одеялом и только тогда в первый раз хватилась Элси.

– Где моя бедная Элси? – воскликнула она.

– В постели, – коротко отозвалась Кловер.

– В постели? – повторила тетя Иззи, весьма удивленная.

Затем, наклонившись, она решительным рывком выкатила из-под кровати Джонни и Дорри низенькую кроватку на колесиках, и там действительно лежала Элси, одетая и в башмаках. Она спала так крепко, что никакие толчки, щипки и окрики не могли ее разбудить. И все время, пока тетя Иззи снимала с нее платье, расшнуровывала ботинки, надевала на нее ночную рубашку, Элси спала и благодаря этому единственная из детей не получила в эту ужасную ночь заслуженного нагоняя.

Кейти даже не попыталась сделать вид, что спит, когда тетя Иззи вошла в ее комнату. Мучимая запоздалым раскаянием, она лежала в постели, чувствуя себя очень несчастной из-за того, что навлекла неприятности и на себя, и на остальных и что снова осталось неосуществленным принятое ею решение «быть примером для младших». Ей было так тяжело и горько, что суровые слова тети Иззи принесли чуть ли не облегчение: и хотя она уснула в слезах, было это, скорее, от собственных гнетущих мыслей, чем оттого, что ее отругали.

Она плакала еще горше на следующий день, после того как доктор Карр поговорил с ней серьезнее, чем когда бы то ни было. Он напомнил ей о тех днях, когда мама умирала, и о том, как она сказала тогда: «Кейти, когда подрастет, заменит младшим мать». А потом он спросил Кейти, не кажется ли ей, что уже пришла пора для нее занять это дорогое место матери в отношении младших детей. Бедная Кейти! Она рыдала так, словно сердце ее разрывалось на части, и, хотя она ничего не обещала, я думаю, что она никогда больше не вела себя так безрассудно, как в тот понедельник. Что же до остальных, папа собрал их всех вместе и дал ясно понять, что впредь они не должны играть в «Кикери». Папа так редко запрещал какие-либо игры, даже самые буйные, что этот приказ произвел большое впечатление на непослушный выводок, и они ни разу не играли в «Кикери» с того дня и по сей день.