Текст книги "Заманчивые обещания"

Глава 9

Ни в беседке, ни рядом с ней никого не оказалось. Не было никаких следов и на садовых дорожках; никаких улик на земле поблизости; ничего необычного на белой деревянной ограде, окружающей строение.

Кто бы тут ни находился, он уже успел уйти.

Нажав на кнопку у основания ручки зонтика, Шайлер аккуратно сложила его втрое. Затем поднялась по низким ступенькам внутрь беседки.

Этот летний домик был построен на исходе века. В те дни существовала целая армия слуг, чтобы доставлять сюда из дома все необходимое, и женщины семьи Грант принимали здесь летом гостей почти каждый день.

Наряженные в белые муслиновые платья и соломенные шляпки с синими лентами, развевавшимися за спиной, они пили чай из тончайших фарфоровых чашек, заедая его лакомствами, поданными на дорогом импортном фарфоре, сидя на мебели, привезенной в Америку из старинных фамильных замков на Темзе, Рейне и Сене.

То было время, прозванное «позолоченным веком»: время явного и беззастенчивого потребления и состязающегося бахвальства, время, когда сколачивались и, что не менее важно, проматывались целые состояния.

Сейчас летний домик был пуст, в нем стояло лишь несколько деревянных скамеек, появившихся уже позже. Шайлер села, сбросила мокрые тапки и подобрала ноги под себя.

Кто-то шел по саду.

Она тотчас узнала Трейса. Он шел к ней сквозь тьму, и ее сердце забилось с удвоенной скоростью. Она не могла справиться с учащенным дыханием. Каждая жилка ее тела затрепетала. Струйка пота стекла по спине в ложбинку у основания позвоночника.

– Только этого не хватало! – пробормотала Шайлер вполголоса.

Это просто нелепо. Она ведь уже не юная впечатлительная девочка, она взрослая женщина. А Трейс такой же мужчина, как и любой другой. Хотя, надо признаться, Шайлер не могла припомнить, чтобы раньше у нее возникала такая реакция на мужчину.

Но что же такого в Трейсе Баллинджере, что отличает его от остальных?

На уровне интуиции Шайлер понимала, в чем дело. Он обладает большим, даже выдающимся умом, при этом тверд как кремень и немного необуздан. А может, даже и не немного. Шайлер подозревала, что когда Трейс видел цель, он шел к ней на всех парусах, мобилизовав для этого все свои силы.

Он явно вышел из дома впопыхах. Рубашка расстегнута. Шнурки болтаются. Волосы растрепанны, подбородок небрит.

И никакой улыбки.

Без всякого вступления он спросил:

– Вы хоть представляете себе, который час?

Шайлер кинула взгляд на запястье:

– Я без часов, но думаю, где-то около половины четвертого.

Его совсем не забавляла эта ситуация.

Пока Бадди шумно возился в мокрой от росы траве, Трейс с непреклонным видом стоял у подножия ступенек, скрестив на груди руки.

– Вас не затруднит дать объяснения?

Шайлер нетерпеливо повела плечом:

– Объяснения по поводу чего?

Он смотрел прямо ей в глаза.

– Что вы делаете здесь в столь возмутительно позднее время?

Ее ответ был лаконичен:

– Вообще-то затруднит.

Неожиданно он сменил тему разговора. Вне всякого сомнения, это был тактический ход, которым он пользовался в суде, чтобы подлавливать ничего не подозревающих свидетелей защиты.

– У вас с собой зонтик.

– Ну да.

Трейс поднял лицо к небу и вытянул руку ладонью вверх.

– Но ведь дождя-то нет.

– В отличие от того вечера, когда мы с вами впервые встретились, – напомнила она, увлажнив языком губы.

Он сверлил ее взглядом.

– Вы мне не солгали.

– В чем?

Сделав еще шаг, Трейс оказался внутри беседки.

– Другой автомобиль действительно был.

Шайлер постаралась не выдать своего удовлетворения.

– Я же говорила вам, что кто-то ударил мою машину сзади.

Она больше не видела его губ.

– Я знаю. – Он говорил без обиняков. – Я вам верю. Я также считаю, что это было сделано намеренно.

Она издала звук, который таки выдал ее волнение.

– Ну конечно. Никто не врезается в бампер автомобиля три раза подряд по чистой случайности. Может, за «ягуаром» ехал какой-нибудь хулиган, – предположила Шайлер немного сиплым голосом – внезапно она охрипла.

– Может. – Его глаза сейчас были синими-синими. – Или же вы были заранее намеченной жертвой.

Она откашлялась.

– Вы хотите сказать, что кто-то специально ехал за мной из аэропорта до самого Райнбека, чтобы только спихнуть меня с дороги?

Трейс шагал взад-вперед. Он заметил, что ему требуется всего пять больших шагов, чтобы пересечь беседку. Он остановился и обернулся.

– Это не исключено. Шайлер стало любопытно.

– Не исключено, но едва ли реально. Кому придет в голову заниматься подобными вещами?

– Не знаю, – произнес он, поставив сначала одну, а затем другую ногу на край деревянной скамейки, чтобы завязать шнурки.

Шайлер продолжила:

– Если вы пытаетесь меня испугать, то вам это не удастся.

Трейс выпрямился:

– Очень плохо.

– Плохо?

– Я надеялся, что в следующий раз вы дважды подумаете, прежде чем отпускать нанятого шофера и машину. – Он снова сменил тему: – Итак, что же вы делаете здесь посреди ночи?

Сначала Шайлер решила ничего не говорить, но потом все же призналась:

– Мне показалось, я кое-что заметила.

Брови мужчины поползли вверх.

– Кое-что?

Она закусила нижнюю губу.

– Вспышку света. Он нахмурился. – Где?

Шайлер нервно теребила пояс халата, остро ощущая присутствие Трейса, высокая внушительная фигура которого вырисовывалась в бархатной черноте ночи.

– Здесь.

– Давайте-ка по порядку. Вы увидели свет в беседке в три часа утра. Свет неизвестного происхождения. Вообще-то это мог быть кто угодно и что угодно. А вы тут же недолго думая побежали в сад выяснять, в чем дело.

Он заблуждался. И Шайлер поправила его:

– Я не бежала. Я шла.

Совершенно в мужском духе, голосом, в котором явно чувствовалось превосходство, он сказал ей:

– Как бы то ни было, не кажется ли вам, что это довольно глупо?

– Я не люблю игры, – заявила она.

– Вы думаете, что кто-то так играет?

– Да.

Трейс сделал паузу, обдумал ее предположение и медленно покачал головой.

– А вам не приходило в голову, что это могут быть опасные игры?

Трейс не знал, чего ему хочется больше: задушить Шайлер или зацеловать ее до смерти.

Она умна, но при этом безрассудна. При всем своем причудливом образовании и кажущейся европейской утонченности, она довольно наивна. Ей не откажешь в бесстрашии, и от этого он еще больше боится за нее. Он привык считать себя терпеливым человеком, но она исчерпала его терпение до дна. Да, она явно из породы чертовски действующих на нервы женщин.

И при этом она просто неотразима.

В конце концов он все же либо задушит ее, либо расцелует.

– Не самая лучшая идея, Баллинджер, – пробурчал он себе под нос.

– Простите, что?

– Я говорю, что прийти сюда посреди ночи – не лучшая идея.

– Вы в любой момент можете вернуться, – заметила она. – Никто вас не держит.

– Ну разумеется.

Шайлер высокомерно вздернула подбородок и презрительно фыркнула:

– Я могу сама о себе позаботиться. Я уже давно прекрасно с этим справляюсь.

Он искоса на нее посмотрел, и на губах его мелькнула улыбка.

– Вообще-то я хотел предложить вам Бадди.

Она рассмеялась.

Трейс, отбросив церемонии, сказал без обиняков:

– Итак, с чувством юмора у вас все в порядке.

– А у кого его нет? – спросила она с ноткой неподдельного удивления в голосе.

– Есть такие.

Шайлер наклонилась вперед и бессознательно обвила ноги руками: ноги, которые с самого начала привлекли его внимание; ноги, которые он мог представить себе даже с чертовски плотно зажмуренными глазами; ноги, о которых, ему казалось, он мечтал задолго до того, как увидел наяву.

– Назовите мне хоть одного человека без чувства юмора, – потребовала она, бросая ему вызов.

У Трейса как раз был готов пример для нее:

– Мисс Фрик.

Ее брови сошлись на переносице.

– Которая из них?

– Обе.

Шайлер снова рассмеялась. Трейс подумал, что ему нравится ее смех. Он был непринужденным, безудержным и очень женственным, как и сама Шайлер.

– Вы правы, – согласилась она, прикрыв голые ноги полой халата.

Трейс опустился на скамейку рядом с ней.

– Надо же, женщина признает, что она не права.

Но Шайлер явно не собиралась так легко признавать поражение.

– То, что вы правы, совсем не означает, что я заблуждаюсь, – настаивала она. – Разница едва уловима, но она все же есть. Знаете, вы должны были меня предупредить.

Трейс притворился, будто не понимает:

– О чем?

Она повернула голову и оперлась подбородком о согнутые колени.

– Не о чем, а о ком.

– Ну хорошо, о ком?

– О мисс Фрик.

– О которой из них?

– Об обеих.

На этот раз рассмеялся Трейс:

– Вы правы. Надо было вас предупредить.

Шайлер сообщила ему:

– Они пригласили нас на чай в следующий четверг.

– Сестры Фрик?

Она кивнула.

Трейс скорчил гримасу:

– И мы должны пойти?

Шайлер плотнее запахнула свой кашемировый халат.

– В сложившихся обстоятельствах я не вижу возможности им отказать.

Он сдался быстро и безоговорочно:

– Думаю, вы правы.

Она испытующе посмотрела на него.

– Сестры Фрик, кажется, считают, что мы с вами родственники.

– Вы хотите сказать, как вы и, – Трейс едва сдержался, чтобы не произнести готовое соскочить с языка слово «красавчик» перед именем ее кузена, – Джонни?

– Они этого не сказали.

Молодая женщина поежилась. Это не укрылось от Трейса.

– Замерзли?

– Да, – призналась она.

Он встал, стянул с себя рубашку, подошел к Шайлер и накинул рубаху ей на плечи.

Она мотнула головой, откидывая с глаз выбившуюся прядь волос, и запротестовала:

– Вы подхватите простуду.

– Ничего подобного.

Трейс знал, что рубашка еще хранит тепло его тела. Шайлер закуталась в мягкую ткань и тихо сказала:

– Хм, она пахнет вами.

Он услышал, как его голос задал ей вопрос:

– А как я пахну?

К его удивлению, Шайлер ответила:

– Лесом, свежим воздухом. Наверное, так пахнет ваше средство после бритья. – Она принюхалась еще раз. – Запах хорошего, чистого, без добавок, старинного мыла и еще чего-то такого, что я не могу назвать точно, может быть, Бадди. – Охотничий пес как раз неуклюже забрался в беседку и уткнулся головой ей в руку.

Трейс видел, что его пес просто-таки замер у ног Шайлер, когда та наклонилась и стала чесать его за ушами.

– Ты легкая добыча для красивой женщины, да, Бадди? – прокомментировал он.

Трейс видел, что его комплимент приятен Шайлер.

– Давно вы с Бадди вместе? – спросила она, лаская собаку.

Трейс постарался, чтобы его голос звучал небрежно, но ему это не удалось:

– Больше, чем многие из известных мне супружеских пар.

– А это сколько?

– Пару лет, – произнес он со стоическим смешком. Далее последовал вполне естественный и логичный с ее стороны вопрос:

– Вы были женаты?

Трейс посмотрел на реку, представляя себе игру лунного света.

– Нет. – Он снова повернулся к Шайлер и встретился с ее выжидающим взглядом. – А вы были замужем?

Ее ответ прозвучал так же коротко:

– Нет.

Ну, раз уж они заговорили на тему человеческих отношений…

– А помолвлены?

– Почти что. Раз или два. Но официально ни разу. – Она вопросительно выгнула брови, выжидательно глядя на него.

– Однажды, – ответил Трейс, отлично понимая, что именно это она и хотела у него узнать.

Шайлер поинтересовалась:

– Что же произошло?

Он решил удовлетворить ее любопытство:

– Миранда хотела занимать первое место в моей жизни.

– А она не занимала?

– В те дни я только начинал двигаться к намеченной цели в фирме, стараясь пробиться с низкооплачиваемой должности в «Даттон, Даттон, Маккуэйд и Мартин». Что вы об этом скажете?

– Думаю, вам пришлось немало попотеть, чтобы добиться своего, – просто сказала Шайлер. – Ни о чем не жалеете?

– Нет.

– Тогда, очевидно, вы сделали правильный выбор. Трейс отбросил осторожность в сторону:

– Кто-нибудь ждет вас в Париже?

Шайлер покачала головой и подкрепила свой жест словами:

– Никого особенного. – Но тут же поправилась: – Хотя две мои кошки умерли бы от отчаяния, услышав, что они не особенные для меня. Знаете, французы так любят своих питомцев. Особенно собак. – Улыбка одобрения скользнула по ее лицу. – Поэтому всегда надо смотреть под ноги, когда гуляешь по Парижу.

Трейс негромко рассмеялся:

– Надо запомнить, на случай если я когда-нибудь попаду в Париж. А вы знаете, что у Адама Коффина на сегодняшнем приеме в кармане пиджака была собака?

– Должно быть, это очень маленькая собачка.

– Муз – чихуахуа, – пояснил Трейс. – Адам рассказал мне, что он нашел его в бумажном пакете на обочине дороги.

– Тогда Муз – просто счастливчик. – Шайлер почесала шею Бадди. – А где вы нашли Бадди?

– Это он меня нашел.

– И где же?

– В Центральном парке. Он увязался за мной. Я его оставил. Остальное, как говорится, дело техники.

Шайлер окинула его взглядом своих прекрасных невинных глаз.

– У вас доброе сердце, Трейс Баллинджер.

Он хотел предостеречь ее: «Леди, у меня вообще нет сердца». Но промолчал и провел рукой по своему обнаженному животу, больше, наверное, по привычке, чем по какой-то другой причине.

– Я хочу, чтобы вы забрали свою рубашку. – Шайлер явно пыталась сдержать дрожь в голосе.

– Есть такая поговорка: «Будьте осторожны в своих желаниях – они могут исполниться», – напомнил ей Трейс.

Она снова задрожала.

– Все еще холодно?

– Да.

– Хотите вернуться в дом?

Она закусила нижнюю губу и покачала головой:

– Нет. А вы?

– Это же не я почти закоченел, – усмехнулся он.

Мужчина виноват, если он виноват, но виноват он и тогда, когда не виноват. Трейс предложил:

– Можете прислониться ко мне, если хотите. Тепло моего тела согреет вас.

Шайлер поколебалась, но не более секунды. Затем она подвинулась на деревянной скамейке и прижалась к нему. Он как бы невзначай обнял ее за плечи.

– Хмм. Вы теплый, как только что вынутый из печки хлеб, – прошептала она, прижимаясь к нему сильнее.

Трейс протянул руку, чтобы убрать прядь прекрасных золотисто-каштановых волос, зацепившихся за его щетину.

– Я же говорил.

Послышался заданный приглушенным голосом вопрос:

– Почему?

– Почему я такой теплый?

Она кивнула.

– Физиологическая особенность бегуна, – предположил Трейс.

Он втянул в легкие ночной воздух вместе с ароматом Шайлер, витавшим в нем. От нее слегка пахло вином, которое они пили за ужином. Еще пахло чем-то соблазнительным, экзотическим, смутно напоминающим запах цветов; наверняка какими-то абсурдно дорогими французскими духами. А еще она пахла апрельской ночью и апрельским лунным светом.

Возможно, это не лучшая его идея. Но все-таки и не худшая из них.

Есть старая пословица о дураках, бросающихся очертя голову туда, куда даже ангелы боятся ступить. Трейс знал абсолютно точно, что в свои почти тридцать девять лет он был кем угодно, но только не ангелом. Однако он не слишком часто бывал и дураком. Но чувствовал, что такое положение может вот-вот измениться.

Он медленно повернул Шайлер к себе и заглянул в ее глаза, превратившиеся из светло-карих сначала в изумрудно-зеленые, а затем – в горячее расплавленное золото.

И он поцеловал ее.

Глава 10

Вот она, настоящая опасность.

Не таинственные вспышки света в беседке. И не странный шум, доносящийся из близлежащих зарослей. И даже не сумасшедший водитель, столкнувший ее в кювет двумя ночами ранее.

А этот мужчина.

В тот момент, когда губы Трейса коснулись ее губ, Шайлер поняла, что теряет голову. Она всегда держала себя в руках, когда дело касалось мужчин. А сейчас – сейчас она утратила над собой контроль. Ее вдруг закружило в вихре, лишившем ее всякой воли. Ей казалось, будто она летит без парашюта или балансирует на огромной высоте на тонкой проволоке – и нет никакой страховки.

Тепло, исходящее от Трейса, согрело ее. Его запах заполнил ее ноздри. От его прикосновения тонкие волоски сзади на шее наэлектризовались, давая ей знать о малейших движениях его руки, вызывавших дрожь во всем теле. Кожа Шайлер покрылась мурашками.

Она чувствовала его вкус на своих губах, на языке. Ее рассудок затмил его запах.

У нее больше не было рассудка.

Она не могла думать.

Она могла только чувствовать.

Шайлер никогда не любила игры. Но она очень скоро поняла, что это не игра. Происходящее было вполне серьезно. Ее никогда не целовали так искренне, так самозабвенно, так горячо за все ее двадцать девять лет.

Трейс Баллинджер не был похож ни на кого из тех мужчин, с кем ей доводилось встречаться. А его поцелуй – ни на один из тех поцелуев, что ей довелось испытать.

Его рот был совершенен.

Его губы были совершенны.

Его поцелуй был совершенен.

У Шайлер не было обыкновения целовать незнакомцев или даже хорошо знакомых мужчин. И уж, во всяком случае, не так. Не с полуоткрытыми губами. Не так, будто она изголодалась, а его рот был единственным источником насыщения. Не так, будто бы ей необходимо его дыхание в легких, чтобы дышать. Не так, чтобы ее груди напрягались под халатом, когда прижимались к его телу.

Она согрелась. Даже слишком. Она пылала. Пламя желания снедало ее тело, дразня, мучая, раззадоривая ее, доводя до безумия.

Она уже не была собой.

Так кто же она тогда?

Кто эта женщина, неистово отвечающая на поцелуй каждой клеточкой своего существа?

Шайлер не знала, смеяться ей или плакать, противиться поцелуям Трейса или умолять, чтобы он не останавливался, оттолкнуть его или прижаться к нему сильнее. Может, безумие передалось ей по наследству?

– Трейс? – Пока он не оторвался от ее губ, Шайлер не была уверена, что произнесла его имя вслух.

Его глаза были ярко-синего цвета, словно летнее небо на рассвете.

– Боже, до чего сладки твои поцелуи, – выдохнул он.

– Твои тоже.

Его глаза потемнели.

– Так бы и проглотил тебя.

Шайлер верила ему. Она дрожала от возбуждения и какого-то инстинктивного первобытного страха: слабая женщина, отданная во власть большого и сильного мужчины.

– Тебе все еще холодно? – спросил он.

– Нет, – ответила она с нервным смешком. – Скорее даже жарко.

– Да, ты такая горячая.

Она почувствовала, как румянец заливает ее лицо.

– Обычно мне говорят совсем иное.

– Что именно?

Она ответила прямо:

– Что я холодна, как ледышка. Что выражение «холодная, спокойная и невозмутимая» – это про меня. Что я надменная. Неприступная. Строптивая. – Она вздохнула. – Очень строптивая.

Все время, пока она говорила, Шайлер чувствовала, что ее напряженные соски через халат прижимаются к голой груди Трейса. Ее руки бродили по его обнаженной груди. Она ощупала его мышцы, провела рукой по жестким темным волосам, окружавшим маленькие темно-вишневые мужские соски и спускавшимся вниз до самого пояса его джинсов. Она провела кончиками пальцев по его коже, и он содрогнулся.

– Не верю ни единому слову, – пробормотал Трейс, оставляя огненную дорожку поцелуев на чувствительном месте у нее за ушком. – Может, снаружи ты и кажешься снежной королевой, внутри ты – раскаленная лава.

Шайлер захотелось очутиться на месте Трейса и посмотреть на мир его глазами, увидеть то, что видит он, почувствовать то, что чувствует он, ощутить, так ли он возбужден, как она сама.

Что это значит – быть мужчиной, возбужденным женщиной?

В Трейсе пробудилась страсть. Его возбужденная плоть была прижата к ее бедру. Его снедало пламя. Он целовал ее снова и снова и не мог насытиться. Будто такое насыщение вообще возможно.

Шайлер жадно приникла к нему, наслаждаясь прикосновением его губ, волнующими движениями языка, она стремилась ощутить его вкус, запах, осязать его.

Это была страсть.

Не бледное подобие страсти, которое она испытала в прошлом, – но отчаянное желание, ненасытный голод, неодолимое вожделение, пугающее притяжение к нему.

Она никогда не чувствовала ничего подобного, и это тоже пугало Шайлер. В этом была настоящая опасность.

Трейс по-настоящему опасен.

Где-то на периферии сознания у нее отложилось, что он в своем обычном облачении: линялые синие джинсы – и ничего больше. Щетина на подбородке и щеках напоминала наждачную шкурку. Трение его щетины об ее кожу было невероятно эротично. Шайлер открыла глаза и стала разглядывать дуги его бровей, благородный, даже какой-то выразительный нос и превосходной формы уши, плотно прижатые к голове.

– Ты просто невероятный, – прошептала она, откидывая голову назад и любуясь им.

Трейс хрипло рассмеялся. Шайлер чувствовала, как при этом сотрясаются его грудь и упругие мышцы живота.

– Бьюсь об заклад, ты говоришь это всем своим парням, – поддел он ее.

Шайлер провела языком по губам и сделала глубокий вдох.

– Каким ты был в детстве?

– Буйным.

– И?..

– Непослушным. – Она удивилась, когда Трейс подхватил эту тему безо всякого понуждения с ее стороны. – Трудным. Недисциплинированным. В общем, сплошное наказание. – Он снова рассмеялся, но вовсе не потому, что его это позабавило. – Думал, что я настоящий разбойник. Что знаю все. Что мне никто не нужен.

– Может, ты просто боялся?

– И это тоже. – Он поискал глазами ее взгляд. – А какой ты была в детстве?

– Высокой.

Он захохотал.

– И?..

– Мечтательной.

– О чем же ты мечтала?

Шайлер неожиданно смутилась. Запинаясь, она промямлила:

– Обо всем на свете.

Трейс, похоже, почувствовал ее смущение и решил не усугублять его.

– Когда я был мальчишкой и у меня не было ровным счетом ничего – черт побери, даже и того меньше, – я мечтал о девчонке, у которой есть все, как раз о такой, как ты. – Он был абсолютно серьезен. – Ты реальная, Шайлер Грант, или ты просто плод моего воображения?

– Я не плод твоего воображения, – уверила она его. – Я настоящая. Из плоти и крови.

Трейс готов был голову дать на отсечение, что она из плоти и крови. Он ощущал выпуклости ее груди и прикосновение сосков через ткань халата.

Он испытывал непреодолимое желание взять в ладони ее груди, почувствовать, как ее соски покалывают его ладони. Но он давным-давно усвоил, что мужчина не должен поддаваться искушению, чтобы не быть соблазненным.

Он хотел Шайлер Грант. Он не смог бы скрыть от нее это, даже если бы захотел. Его тело буквально кричало об этом. В конце концов, мужчина не может спрятать свое возбуждение. Оно бросается в глаза всем и каждому.

Он не собирался извиняться за свою эрекцию. Учитывая случившееся, это было вполне объяснимое, естественное и простое следствие их поведения.

«Может быть, и естественное, – подумал Трейс, сардонически усмехнувшись, – но только не простое. С такой женщиной, как Шайлер Грант, ничто и никогда не будет просто».

Мужчина виноват, если он виноват, но виноват он и тогда, когда не виноват.

Шайлер могла и не быть плодом его воображения, но это не мешало его воображению не на шутку разыграться. Он представил себе, как развязывает пояс ее кашемирового халата и медленно разводит его полы в стороны; как ее белье становится влажным от его поцелуев, ее грудь вырисовывается под тонкой материей, ее соски видны до мельчайших деталей и готовы к прикосновению его зубов, губ, языка.

Трейс чувствовал бархатистость ее кожи, ощущал ее вкус у себя на языке, обонял запах ее возбужденного тела.

Больше всего ему сейчас хотелось сорвать с Шайлер одежду и заняться с ней любовью на ложе из мягкой зеленой травы, чтобы ее кожа покрылась ночной росой и капельками пота.

Он стряхивал бы с ее груди травинки, листочки и даже мелкие веточки и смотрел бы, как ее соски затвердевают от этой непреднамеренной ласки. Хотя, может, и не такой уж непреднамеренной.

Он жаждал увидеть ее тело, залитое лунным светом и распростертое под звездами. Он усадил бы ее на себя, уговорил пошире раздвинуть бедра, обвить его тело красивыми длинными ногами и медленно опустил бы ее на свой возбужденный пенис. Он заполнил бы ее всю без остатка, пока она не вобрала бы в себя все, что он мог ей дать.

Ночной воздух, возможно, немного прохладен, но Трейс считал, что они этого даже не заметят.

Да, они начнут, но не медленно. Не с легких поцелуев, нежных ласк и постепенно нарастающего движения.

Нет, черт побери.

Все будет быстро и резко – так, что у них обоих перехватит дыхание. Сначала будет резкий толчок ее бедер, затем его, затем еще один и еще, сильнее, глубже, доводя их обоих до экстаза. Апогей их страсти будет сокрушительным, невероятным, просто ошеломляющим.

О Господи, Трейс почти ощущал ее вкус, почти осязал ее. Какая мука! Он чуть не взорвался. Его пенис пульсировал. Если он продолжит о ней думать, если снова поцелует ее, если пододвинется еще хоть чуть-чуть к ее соблазнительному телу, он кончит прямо себе в джинсы.

– Ты жалкий сукин сын, – самокритично обругал себя Трейс.

Шайлер удивленно моргнула.

– Что?

А ведь его считают таким красноречивым! Казалось бы, слово – его профессиональное оружие. Куда же теперь подевались походящие слова, когда он так отчаянно в них нуждается?

– Я… э… сказал, что мне жаль, – промямлил он. – Это неэтично с моей стороны.

Шайлер попыталась понять.

– Неэтично?

Трейс открыл рот и маловразумительно пробормотал:

– Я… я был… поверенным Коры, а сейчас соответственно перешел на службу к вам.

Неубедительно.

Ситуацию спасло чувство юмора Шайлер. Она огляделась вокруг:

– Я не вижу ни одного сотрудника Эй-би-эй[4]4
  Эй-би-эй (ABA – American Bar Association) – Ассоциация американских юристов


[Закрыть], затаившегося в кустах.

Трейс сказал первое, что пришло ему в голову:

– Мы разгорячены. Надо вернуться в дом.

Это не было нужно ни ему, ни ей, но возымело действие.

– И кроме того, – добавил он, – должно быть, уже довольно поздно.

Шайлер скользнула взглядом по своему запястью.

– Уверена, что это так, – произнесла она, хотя часов на ней не было.

Трейс выдохнул:

– Думаю, на сегодня событий достаточно.

Она не стала возражать.

Они вышли из беседки и вернулись к дому по садовой дорожке. Бадди трусил рядом с ними.

– Спасибо за рубашку, – вежливо сказала Шайлер, когда они дошли до входной двери.

– Не за что. – Трейс вновь включил сигнализацию и заявил: – Я провожу тебя до комнаты.

– Это не обязательно. Я найду дорогу, – заверила она.

– Я знаю, – отозвался он.

Они молча дошли до спальни Шайлер. Она взялась за круглую дверную ручку, помедлила и повернулась к нему:

– Ты не говорил, в каком крыле дома ты остановился.

– По-моему, да… – Он мог без опаски признаться ей в этом. Все равно рано или поздно она узнает. – Я остановился в этом же крыле. Я живу в Голубой комнате, когда приезжаю в Грантвуд.

Ее глаза удивленно округлились.

– Голубая комната всего через три двери от моей.

Трейс скрестил руки на груди.

– Верно.

Шайлер взмахнула ресницами.

– Мы почти соседи.

– Почти, – согласился он.

– Почему же ты не сказал об этом раньше?

Трейс опустил руки.

– Это было как-то некстати. Но теперь ты знаешь, где меня найти, если я тебе понадоблюсь.

– Ну, тогда спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Шайлер прибавила:

– Приятных снов, Трейс.

Он вовсе не был уверен, что ночь будет спокойной, а сны приятными. Внутренне он натянут, как тугая пружина.

И все же, направляясь с Бадди к своей спальне, Трейс заставил себя бросить через плечо:

– Сладких снов, Шайлер.