Текст книги "История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов"

Глава шестая
Землетрясение и вторжение

Между 364 и 376 годами природная катастрофа и нападения варваров обрушиваются на Римскую империю.

Смерть Иовиана означала, что за четыре года в Римской империи сменилось три императора. «Из-за жестокости изменчивых обстоятельств», как это называет Аммиан Марцеллин, в те времена официальная религия и государственные границы Римской империи менялись с той же скоростью, что и её правители.

Никто не поддержал юного сына Иовиана в его претензиях на трон. Вместо этого армия (невольно ставшая представительницей всей империи) избрала на должность императора нового военачальника.

Валентиниану, бывалому воину и ревностному христианину, было сорок три; при таком сочетании качеств затруднительно найти его правдоподобный портрет в современных императору источниках. Историк Зосима, преданный старой римской религии, неохотно отмечает, что Валентиниан был «воином отменным, но крайне необразованным». Христианский историк Феодорет воспевает Валентиниана, говоря, что он был «не только человеком великой храбрости, но также благоразумным, дальновидным, сдержанным, обладателем выдающегося роста».¹

Империя в те дни нуждалась не в грамотном политике, а в опытном полководце, решения же Валентиниана позволяют предположить, что служба в армии не подготовила его к императорской ответственности. Он находился в Никее, когда войска избрали его; прежде чем отправиться на коронацию в Константинополь, он решил назначить соправителя. Это была военная тактика. Расстаться с жизнью на дорогах в восточных провинциях было просто, а наследников у Валентиниана не имелось.

Согласно Аммиану, он собрал своих армейских товарищей и спросил, что они думают о его младшем брате и однополчанине Валенте.[19]19
  Известном в отечественных источниках как Валент II. (Прим. перев.)


[Закрыть] После этого вопроса надолго воцарилась тишина и наконец командующий кавалерией сказал: «Если ты, добрый государь, любишь своих родных, то есть у тебя брат, а если отечество – то ищи, кого облачить в пурпур».²

Валентиниан обошел вниманием этот совет. Он дал брату титул правителя и поставил во главе восточных владений Римской империи вплоть до провинции Фракия; сам же отправился в Италию, но двор свой устроил не в Риме, а в Милане.

Так произошла кратковременная переориентация на Запад. Резиденция старшего императора была в Италии, а младшего – на Востоке, однако Валент II осел не в Константинополе, а в Антиохии, на реке Оронт. Почти сразу же стало ясно, о чем умолчал командующий конницей. Перед империей стояла масса военных проблем. Германские племена наводнили Галлию и пересекли Дунай; римские владения в Британии подвергались нападениям местных жителей; земли в Северной Африке страдали от набегов враждебно настроенных южных племен; персидский царь Шапур II, объявив, что его договор был заключен с Иовианом и аннулирован после его смерти, готовил нападение с востока.³

Но Валент II, поставленный править на Востоке, казалось, был более обеспокоен внутренней чистотой, нежели внешней угрозой. Его старший брат Валентиниан, христианин, придерживался Никейского символа веры, но был терпим к арианам и представителям традиционной римской религии. Самым жестким нововведением Валентиниана был закон, ограничивающий вечерние жертвы богам. Но как только один из проконсулов указал Валентиниану на то, что многие граждане придерживаются этой древней традиции, полагая, что это является частью римской идентичности, император тут же разрешил всем желающим не соблюдать новый закон.⁴

Но младший брат, Валент II, был арианином, нетерпимым к любой другой религиозной доктрине. Он начал войну за уничтожение никейских христиан в Антиохии: он отправил их лидера в ссылку, изгнал его последователей, а некоторых утопил в Оронте. Это позволило персам еще чаще атаковать восточные границы, поскольку неопытный и не забросивший другие дела Валент не заботился о гарнизонах своих крепостей на востоке. Зосим говорит, что Валент II был столь неопытен в делах правления, что не мог «выдержать бремя государственных дел». Солдат Аммиан пишет еще прямолинейнее: «В это время по всему римскому миру разнесся звук боевых труб».⁵

Но римлян ожидала и другая катастрофа.

На заре 21 июля 365 года землетрясение, родившееся в глубинах Средиземного моря, распространилось по морскому дну и достигло римских берегов. На острове Крит дома обрушивались на своих спящих владельцев. Киренаику трясло, ее города рассыпались. Ударная волна достигла Коринфа, прокатилась на запад, по Италии и Сицилии, и на восток, по Египту и Сирии.⁶

Жители римских побережий уже начали выбираться из-под обломков, гасить пожары, раскапывать свои пожитки и оплакивать погибших, когда в Александрии, в дельте Нила, вода отхлынула от южного побережья. Горожане, удивившись, подошли ближе к линии воды. «Рокочущее море отступило от берегов, – пишет Аммиан Марцеллин, – и люди увидели, как отворилась бескрайняя бездна, на дне которой лежали многие морские создания, погрязшие в липком иле; увидели высокие горы и просторные долины… Многие корабли вдруг оказались как бы на суше, а люди без страха спустились на мелководье у кромки моря и стали собирать рыбу и раковины голыми руками».

Это развлечение длилось менее часа. «А затем, – завершает Аммиан, – рокочущее море, как бы в обиде на это вынужденное отступление, подняло великие волны, и, кипя, перехлестнуло через мелководье на острова и прибрежные полосы суши, и сравняло с землей неисчислимое количество домов в городах и прочих местах… Огромные массы воды, вернувшись, когда их вовсе не ждали, погребли под собой и утопили тысячи людей».⁷

Когда цунами отступило, корабли лежали вдоль берегов в обломках. Человеческие тела валялись грудами на улицах и крышах домов и плавали лицами вниз в заводях. Несколько лет спустя Аммиан, проезжая через соседний с Александрией город, увидел корабль, заброшенный вглубь суши. Он всё еще лежал на песке, и его корпус уже начинал гнить.

Перед лицом разрушения Валент II и Валентиниан пытались удержать свои владения от распада. Валента сверг узурпатор Прокопий, двоюродный брат погибшего Юлиана, умудрившийся убедить готов, служащих в римском войске, поддержать его претензии на восточный трон. Валент направил Валентиниану истеричное письмо, прося о помощи. Но Валентиниан был далеко на поле брани – он сражался в Галлии с алеманнами (еще один союз германских племен), и лишних солдат у него не было.⁸

Перетянув на свою сторону двух военачальников и часть армии Прокопия с помощью крупных взяток, Валент II сумел разгромить соперника под Фиатирой. Захватив мятежника в свои руки, Валент приказал разорвать Прокопия на части. Заодно он казнил и двух подкупленных им же полководцев Прокопия, благочестиво осудив их за столь своевременное предательство.⁹

Классические римские историки, такие, как Аммиан, объясняли огромную волну, обрушившуюся на города, именно мятежом Прокопия. В своих хрониках они просто перенесли цунами вперед по времени, поместив его после мятежа и настаивая, что попытка узурпации власти Прокопием нарушила естественный ход вещей. Христианские историки, описывавшие цунами, чаще объявляли виновным Юлиана Отступника – в их изложении Господь наказывал империю за проступки Юлиана. Либаний, старый друг Юлиана, предположил, что Земля оплакивает Юлиана, что землетрясение и цунами были выражением почтения усопшему со стороны Земли или, возможно, Посейдона.¹⁰

Представители и христианства, и старой римской веры пытались найти причину этим разрушениям. Такая причина, несомненно, должна была иметься. В языческом и христианском мировоззрениях любое событие воспринималось как прямой ответ на поступки людей – ни в одном из этих миров не было места беспричинному злу.

Вслед за природной катастрофой последовали катастрофы политические: на римские земли все чаще стали нападать варвары, понемногу обгрызая края владений империи.

Начало первой из политических катастроф положил Валент II, развязав войну с готами. Готы в римской армии поддерживали узурпатора Прокопия, и он желал их наказать.

До того времени римляне и готы умудрялись уживаться; готы предоставляли римской армии солдат, а в обмен могли селиться на римских территориях и даже наделялись некоторыми привилегиями римских граждан. За минувшие десятилетия среди них сильно увеличилось количество христиан. Готский епископ Ульфила придумал алфавит, которым записывал перевод Библии на готский язык. Ульфила, как и Валент II, был ревностным арианином – он проповедовал, что никейское христианство – «мерзкое и отвратительное, извращенное и порочное… изобретение дьявола».¹¹

Это не помешало Валенту организовать карательную экспедицию против заселенных готами земель. Эта война началась в 367 году и тянулась целых три года без всяких перспектив. Момент для войны против тех, кто был склонен к дружбе с римлянами, был выбран исключительно неудачно: на западе Валентиниан уже вел бои с алеманнами. В конце 367 года, когда Валент II пошел войной на готов, алеманны перешли Рейн и напали на людей Валентиниана на его собственных землях. Валентиниану удалось победить их в горячей схватке, но он сам потерял столько солдат, что был не в состоянии изгнать захватчиков.

Тем временем римские владения в Британии также страдали от варварских набегов. В данном случае «варварами» были племена, обитавшие на севере острова. Еще в 122 году н. э. римский император Адриан провел здесь черту между цивилизованными и дикими землями, повелев выстроить стену через весь остров. Римская провинция Британия лежала к югу от стены. Шести британским городам был присвоен статус римских.[20]20
  Этими шестью городами были: Эборакум (нынешний Йорк), Веруламий (Сент-Олбанс), Глевум (Глостер), Линдум (Линкольн), Камулодун (Колчестер) и Лондиний (Лондон). (Прим. авт.)


[Закрыть] В самом большом из них, Лондинии (Лондиниуме), обитало 23 тысячи граждан; город обладал сложной инфраструктурой римского типа – имел судоходные протоки, купальни, канализацию и военные гарнизоны.¹²

На севере же, по мнению римлян, была сплошная глухомань. Племена на север от Адрианова вала, как и те, что жили на меньшем острове к западу от Британии, прибыли на британские берега как захватчики около 500 года до н. э… Теперь уже они были местными жителями (за тысячу лет люди странным образом врастают в землю, пуская в неё корни) и объединялись в несколько племенных союзов. Самыми сильными из племен были пикты и каледонцы («рыжеволосые и ширококостные», как описал их римский историк Тацит). На западном острове, который никогда не был под властью римлян, на юг от столичного города Тара обитали фении, тогда как север по большей части контролировали улуты (улады).¹³

Уже свыше ста лет Британию тревожили вторжения северян-пиктов и пиратские набеги племен с западного острова.[21]21
  Римляне знали этих пиратов под именем «скоты» (Scoti), что в переводе с их собственного языка означало «грабители». Это приводит к некоторой путанице, поскольку скоты происходили не из современной Шотландии (Scotland), а скорее с острова Ирландия. Так что, по сути, «скоты» были не шотландцами, а ирландцами. (Прим. авт.)


[Закрыть] В IV веке к этому присоединились рейды еще одного германского племени – саксы, прибывшие из краев, лежащих на север от Галлии, переплыли море и принялись разорять восточные берега Британии.

Римский наместник, отвечавший за оборону Британии, именовался dux Britanniarum – «герцог Британии».[22]22
  Первоначально слово «dux» означало не герцога, а просто военного вождя или предводителя. От него, кроме всего прочего, происходит итальянское «дуче». (Прим. перев.)


[Закрыть] Его помощником был особый офицер, Comes Litori – комит, или «защитник побережья»[23]23
  От слова «Comes» происходит титул «Comte», ныне переводимый как «граф». (Прим. перев.)


[Закрыть]. Его обязанностью было не подпускать саксов к юго-восточным берегам. Но в конце 367 года, пока Валентиниан отчаянно отбивался от алеманнов, а Валент II зашел в тупик, воюя с готами, оборона Британии развалилась, и варвары ворвались в страну со всех четырех сторон.¹⁴

Это была тщательно спланированная и согласованная атака. Аммиан Марцеллин назвал её Barbarica Conspirato – «заговор варваров». Римский гарнизон, стоявший у Адрианова вала, годами общавшийся с пиктами на оккупированных территориях, позволил пиктским воинам войти на земли римской Британии. В то же время пираты с западных островов высадились на британских берегах, а саксы наводнили юго-восточную Британию и северную Галлию. В течение нескольких предыдущих десятилетий численность римских войск в Британии медленно убывала: солдат понемногу переводили на континент. Немудрено, что и «дукс», и «комит побережья» были сокрушены.¹⁵

Хотя Валентиниан был вплотную занят алеманнами, в 368 году он отправил в Британию опытного военачальника, Феодосия Старшего, дабы тот отвоевал римские провинции. Феодосий Старший повиновался и в качестве первого заместителя взял с собой своего сына Флавия Феодосия[24]24
  В отечественных источниках известен в первую очередь как император Феодосий I Великий. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Он обосновался в Лондинии, из которого и повел многолетнюю войну, в итоге вернув Римской империи контроль над Британией. «Он согрел север кровью пиктов, – писал один восторженный римский поэт, – и ледяная Ирландия оплакала многих мертвецов». Вдоль юго-восточных берегов были возведены крепости с башнями, с которых дозорные могли углядеть приближение саксонских кораблей.¹⁶

Но не всё шло хорошо. Захватчики разрушили города и сожгли села, стерли с лица земли целые гарнизоны и нарушили торговые связи, прежде существовавшие между Британией и северными племенами. Пиктские деревни около Вала были сожжены, их жители истреблены, римские гарнизоны вдоль границы заперлись в наскоро возведенных изолированных крепостях.¹⁷

А на римской части материка венценосные братья были вынуждены заключить мир со своими противниками-варварами. Валент II прекратил попытки побороть готов в 369 году и заключил договор с их вождями. В 374 Валентиниан заключил мир с вождем алеманнов Маркианом. Но почти сразу же началась еще одна война с варварами.

Британия и Ирландия

Годом ранее Валентиниан приказал строить новые крепости к северу от Дуная, на землях, принадлежавших германскому племени квадов. Квады не представляли большой угрозы («народ, вовсе нестрашный», – так пишет о них Аммиан), и когда началась стройка крепостей, они прислали к местному римскому военачальнику послов с вежливой просьбой оставить их землю в покое. Просьбу проигнорировали; послы продолжали приходить.¹⁸

Наконец римский военачальник не придумал ничего лучшего, чем пригласить вождя квадов на пир и убить его. Этот вероломный поступок так поразил квадов, что они объединились с соседними племенами и пошли штурмом через Дунай. Римские земледельцы, жившие у границы, не ожидали нападения: атакующие «перешли Дунай, когда никто не ожидал врагов, и напали на селян, собиравших урожай; большинство земледельцев они убили, выживших же увели домой как пленников»¹⁹

Валентиниан, разгневанный бездарностью командира, начавшего эту войну, отозвал Феодосия Старшего и его сына Флавия из Британии и направил их в горячую точку. Сам он вскоре после этого тоже прибыл сюда, изрыгая проклятья и обещая покарать своенравных подданных. Но когда он собственными глазами увидел опустошение, царившее на границах, то пришел в ужас. Он решил не брать в расчет убийство вождя квадов и начал ответную карательную кампанию. Он сам повел войско; Аммиан с неодобрением пишет, что Валентиниан сжигал поселения и «не глядя на возраст, лишал жизни» всех мирных квадов, что встречались ему на пути.²⁰

По сути, его поведение позволяет предположить, что он просто утратил связь с реальностью. Он отсёк руку конюху из-за того, что лошадь, которую конюх держал за поводья, встала на дыбы, когда Валентиниан садился на неё. За несвоевременную шутку он замучил до смерти безобидного младшего секретаря. Он даже приказал казнить Феодосия Старшего, так хорошо послужившего ему в Британии, после того, как Феодосий проиграл одну битву, а его сына Флавия отправил в ссылку в Испанию.

Наконец квады отправили к Валентиниану послов, чтобы договориться о мире. Когда они попытались объяснить, что конфликт начался не по их вине, Валентиниан до того разъярился, что с ним случился удар. «Он стоял как громом пораженный, – пишет Аммиан, – онемевший и задыхающийся, побагровев обликом. Внезапно кровь отхлынула от его лица, и смертный пот выступил у него на лбу». Валентиниан умер, не назначив преемника.²¹

Западная часть империи временно осталась без правителя, и полководцы на границах остановили войну с квадами. Валент II сообщил, что унаследовать корону должен сын Валентиниана, шестнадцатилетний Грациан, и править ему надлежит совместно со своим младшим братом, четырехлетним Валентинианом II.

Первым делом Грациан – выказав тем удивительную рассудительность – вернул из испанской ссылки Флавия Феодосия, сына казненного Феодосия Старшего, назначив его командующим обороной северных границ. Флавий Феодосий научился сражаться в Британии и показал себя блестящим стратегом. К 376 году, через год после смерти Валентиниана, он стал ведущим полководцем на всех центральных землях империи.

Его опыт очень пригодился. До Рима стали доходить слухи о новой угрозе: с востока неотвратимо приближались кочевники – бесстрашные воины, вырезавшие всех и уничтожавшие всё на своем пути, не знавшие религии и разницы между добром и злом, не имевшие даже настоящего языка. Все народы к востоку от Черного моря были в смятении. Аланы, столетиями проживавшие на восток от Дона, уже покинули свои земли. Вождь готов, «наводивший ужас на соседей», сам был побежден. Беженцы заполнили северный берег Дуная, просясь под защиту Римской империи.²²

На далеких границах западного мира объявились гунны.

Римляне, никогда не видевшие гуннов, пуще землетрясения и цунами боялись этой необоримой силы. Историки тех времен не знали, откуда родом эти пугающие пришельцы, но были уверены, что пришли они из кошмарных мест. Римский историк Прокопий утверждал, будто гуннов породили ведьмы, вступившие в близость с демонами: «это низкорослое, грязное племя недолюдей, знающих только один язык, который являл лишь подобие человеческой речи».^22.

Но гунны были еще далеко, а поблизости имелась более насущная проблема – беженцы. Валент II принял официальную делегацию от готов, просивших позволения селиться на римских землях по другую сторону Дуная. Валенту уже пришлось заключить с готами мир, и теперь он решил позволить им иммиграцию. В свою очередь, новоприбывшие могли осваивать целинные земли Фракии и поставлять римской армии солдат – как и другие племена готов, населявших земли империи.²⁵

Плотина римской границы рухнула, и новые волны готов хлынули через Дунай. Римские чиновники, занимавшиеся новыми поселенцами, были загружены бумажной работой. Налоговая система работала плохо, начались хищения денег; у новоприбывших истощились запасы пищи, и они голодали. За два года решение Валента II привело к еще одной войне с варварами. Армия голодных готов пронеслась по Фракии, распространяя вокруг себя «ужасающую смесь разбоя, убийства, кровопролития и огня», убивая, сжигая поселения, захватывая пленников – и направляясь в сторону Константинополя.²⁶

Валент II вышел из Антиохии защищать город; юный Грациан поспешил с запада на восток на помощь дяде. Но прежде, чем он с войсками поддержки прибыл на место, пути Валента II и готов пересеклись у города Адрианополя, лежавшего к западу от Константинополя. Этот город был назван в честь Адриана, императора, построившего стену, ограждавшую империю от варваров.

9 августа 378 года Валент II, сражавшийся вместе со своими воинами, был убит. Две трети войска пало вместе с ним; после вынужденного отступления римских солдат мучили голод и жажда. Валент не был облачен в императорский пурпур, и тело его было столь изуродовано, что его так и не опознали. Аммиан пишет, что кровь на земле стояла по щиколотку. Всю следующую ночь люди Адрианополя слышали из темноты стоны раненых и предсмертные крики умирающих, брошенных на поле боя.

Приближение варваров

Готы окружили город, но они были значительно менее опытны в ведении осад, нежели в открытом бою, и вскоре отступили. То же они попытались сделать в Константинополе – и вновь поняли, что не могут пробиться через стены. Они отступили, но главное стало очевидным: Римская империя перестала быть непобедимой. Землетрясение и потоп оставили её в руинах, далекая орда варваров испугала её, а разъяренные беженцы смогли убить императора.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 6

Глава седьмая
Восстановление государства

Между 371 и 412 годами Когурё перенимает буддийские принципы, учение конфуцианства и побеждает своих соседей

Далеко на востоке – вдалеке от Константинополя, Персии и Индии, за Восточной Цзинь и Северной Вэй еще одно царство пыталось восстановить силы после поражения. В 371 году молодой царь Сосурим унаследовал корону правителя Когурё, а вместе с ней – разоренную и раздробленную страну У него не было базы, на которой можно было отстроить государство; армия его была деморализована, военачальники погибли в боях, земля превратилась в пустыню.

Выход из всех его проблем явился в 372 году в обличье монаха.

Царство Когурё располагалось к востоку от Желтого моря. Предки его жителей, вероятно, пришли сюда с дальнего юга, с берегов реки Хуанхэ, однако культуры Китая и Корейского полуострова существовали отдельно уже много веков.[25]25
  С лингвистической точки зрения, люди Корейского полуострова отделились от китайцев достаточно рано; их язык относится к тунгусо-манчжурской языковой семье, не входящей в сино-тибетскую языковую семью, к которой относится старокитайский (или древнекитайский) язык, чья письменная форма является самой древней среди китайских письменностей. (Прим. авт.)


[Закрыть] Жители полуострова претендовали на древнее и необычное наследие. Согласно их собственным мифам, первым царством на их землях был Чосон[26]26
  Или Кочосон – «Древний Чосон». (Прим. перев.)


[Закрыть], основанный божественным Тангуном в 2333 году до н. э. – в эпоху древнейших китайских царств.

До своего падения китайская династия Хань захватила северную часть Корейского полуострова, и там поселились китайские чиновники с семьями. В южной же части полуострова сформировались три независимых царства: Силла, Когурё и Пэкче. А тем временем на самом крайнем юге союз четырех племен – Кая – противостоял попыткам соседей включить их в одно из разрастающихся монархических государств.

Когурё всегда было наиболее агрессивным и более всего беспокоило власти Хань. Но последние надеялись, что смогут контролировать царства, лежащие на юг от ханьских колоний, и проследить, чтобы они не набрались излишней мощи. Как было написано в романе «Троецарствие», «По своему характеру эти люди неистовы и получают наслаждение от разбоя».¹

Во времена заката империи Хань её контроль над землями Чо-сон ослабел, под властью ханьцев остался лишь один административный округ – Лолан, столицей которого был старинный город Вангомсон – нынешний Пхеньян.

Лолан пережил своих ханьских правителей и просуществовал до 313 года. В этот год правитель государства Когурё, амбициозный и энергичный Мичхон, двинулся в поход на север и захватил Лолан, присоединив его к своим землям и изгнав остатки китайской армии. Так Когурё под властью Мичхона стало втрое больше любого соседствующего с ним государства. Это было самое сильное и могущественное из трех государств Кореи.

Но это также сделало Когурё самой заметной мишенью. Мичхон умер в 331 году, оставив на троне своего сына, Когугвона. Когугвон не был равен своему отцу в воинском деле, и тридцать лет вел политику бездействия; за это время Когурё захватывали дважды. В 342 году армии шестнадцати варварских государств захватили здесь тысячи пленных и разрушили стены столицы Когурё – Хвандо. В 371 году наследный принц Пэкче со своей армией вторгся на территорию Когурё и дошел до Вангомсона.

Стряхнув привычную апатию, король Когугвон лично прибыл из Хвандо, чтобы сразиться с соседом – и был убит при обороне крепости Вангомсон. Пэкче объявила большую часть земель Когурё своими, а Сосурим, сын побежденного короля и внук великого Мичхона, остался править усохшими останками Когурё.

Когурё в период расцвета

Вскоре после восшествия Сосурима на трон к его двору явился буддийский монах, пришедший с запада. Этот монах по имени Сундо принес королю в дар буддийские манускрипты вместе с заверением, что буддийские практики помогут ему защитить Когу-рё от врагов. Король Сосурим принял Сундо, послушался его и в 372 году сам принял новую веру В тот же год он повелел открыть Сонгюнгван – национальную школу конфуцианства, созданную по образцу китайских.²

Буддизм и конфуцианство, исходно очень разные, образовали для Когурё полезный синтез. Сундо учил Сосурима и его придворных, что недовольство, несчастье, честолюбивые амбиции и страх – суть самскрита, несуществующие состояния. Согласно его учению, истинно просветленный человек понимал, что нет недовольства, нет несчастья, нет амбиций, нет страха. Королевство Когурё и само было такой самскритой — идеей, не существовавшей в реальности. Если бы король Сосурим и его придворные по-настоящему поняли это, они смогли бы пребывать в мире, признавая (словами мастера Дзен Шэн-яня), что «мира и явлений в нем не существует». Их решения не исходили бы из стремления к выгоде, к безопасности, к счастью.³

С другой стороны, конфуцианство принимало реальность материального мира и учило своих последователей жить в нем достойно, добродетельно и ответственно. Принципы буддизма принесли людям Когурё духовное единство; принципы конфуцианства дали королю Сосуриму испытанную схему для обучения новых полководцев, министров, счетоводов и чиновников – то есть всё, что необходимо для процветания страны. Буддизм был философией монахов, конфуцианство – доктриной в академиях.

Поскольку буддизм не был религией, построенной на письменных догматах, вокруг веры в которые собирались её сторонники, два разных мировоззрения гармонично сосуществовали бок о бок. Сторонники буддизма, в отличие от христианства, никогда не выделяли свою философию как исключительное мировоззрение, требовавшее отказа от других верований. Поэтому, хотя король Сосурим сделал своей верой буддизм, он не превратил его в официальную религию страны. Этим он завоевал исключительные полномочия, не имевшие никакого смысла вне буддистской среды.⁴

Когурё больше не стояло на грани исчезновения. Сосурим вернул его из небытия и восстановил государство. Но на то, чтобы страна набрала достаточно сил для завоеваний и экспансии, требовалось время.

Тем временем Пэкче оставалось самым влиятельным государством на Корейском полуострове. Правил им Кынчхого, некогда начавший вторжение, во время которого пал отец Сосурима. Границы Пэкче расширялись и поглощали южные земли, и королю Кынчхого, как и его северному соседу, необходимо было ввести обычаи, которые удерживали бы территории Пэкче в рамках единого государства под началом одного короля. Никогда прежде корона Пэкче не переходила от отца к сыну; воины один за другим добывали её силой. Но схватка за наследование, скорее всего, привела бы к утрате части территории Пэкче, поскольку местные военачальники более вкладывались во внутреннюю политику, нежели в экспансию. Король Кынчхого, стремясь защитить завоеванные земли, объявил, что корона перейдет к его сыну. Когда он умер в 375 году, его слово не потеряло силу. Трон перешел сначала к сыну, а потом, после ранней смерти сына, к внуку Чхимрю.⁵

В 384 году индийский монах Марананта, странствуя по Китаю, пришел из государства Цзинь в Пэкче. Когда король Чхимрю услышал о его приближении, он вышел навстречу Марананте и взял его в столицу, чтобы послушать, что тот говорит. Как и Со-сурим, король тоже принял учение буддизма.⁶

Для обоих королей буддизм нес в себе отблеск древности, дух старинных китайских традиций. Оба правили относительно молодыми государствами, и в этих государствах все китайское было крайне желанно. За буддизмом летело эхо унаследованных полномочий многосотлетней давности, слабый отголосок (как и в случае с Цзинь) далекого и славного прошлого.

Когда в 391 году на трон взошел Квангэтхо, племянник Со-сурима, основа государства, заложенная его предшественниками, была достаточно крепка, чтобы поддержать завоевательную кампанию, и даже буддийская философия, получившая широкое распространение, не побудила Квангэтхо отказаться от честолюбивых целей и материальной выгоды. Не прошло и года после коронации, а Квангэтхо уже организовал кампанию против Пэкче, в течение десятилетий считавшегося неприступным.

Ему удалось заключить союз с третьим королевством полуострова – Силлой. В 391 году Силлой правил дальновидный правитель Нэмуль. Он уже посылал дипломатические миссии за море, ко двору Цзинь; теперь он дружелюбно ответил на политические реверансы Квангэтхо, радуясь, что обретет союзника против постоянно вторгающихся на его земли войск Пэкче.

Армии Силлы и Когурё объединились и вместе напали на Пэкче. Противостояние было недолгим: Пэкче было оккупировано войсками соседних государств. В 396 году король Пэкче передал захватчикам тысячу высокопоставленных заложников в знак гарантии своего примерного поведения и согласился платить дань королю Квангэтхо.

Оставшаяся часть правления Квангэтхо ознаменовалась столь масштабными завоеваниями, что он заработал себе прозвище «Великий расширитель границ». Между 391 и 412 годами Квангэтхо захватил для Когурё шестьдесят пять городов, защищенных крепостными стенами, и тысячу четыреста незащищенных сел; он вернул стране северные земли, отобранные у нее десятилетиями ранее, и оттеснил Пэкче на юг. Список его деяний высечен на каменной стеле, до сих пор стоящей на его могиле – «Стеле

Квангэтхо», первом документе в истории Кореи. На ней значится: «Этой великой военной силой он охватил четыре моря, как растущий ивняк. Люди его процветали и жили в довольстве, и пять зерен дали большой урожай». Его собственные слова сохранены в храме, который он повелел построить в ознаменование своих побед: «Исповедуя буддизм, – гласит эта надпись, – мы движемся к процветанию».⁷

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 7