Текст книги "История Средневекового мира. От Константина до первых Крестовых походов"

Глава семнадцатая
Аттила

Между 450 и 455 годами армия Аттилы приближается к Риму, папа Лев I Великий ведет политические переговоры о мире, а гунны теряют свой шанс стать нацией

Вместо того, чтобы пойти в Равенну напрямую, через труднопроходимые Альпы, Аттила повел свою армию через Галлию. В апреле они дошли до города Мец, центра бывшей римской провинции, и захватили его для собственных нужд. Григорий Турский писал, что гунны «…накануне святой Пасхи пришли в город Мец, опустошая все на своем пути. Они предали город огню, убивали народ острием меча, а самих служителей Господних умерщвляли перед священными алтарями»¹

Теперь владения Аттилы простирались почти от Черного моря до севера Италии, что являло собой угрозу обеим столицам империи. Полководец Аэций, так долго руководивший военными кампаниями Западной Римской империи, собрал войско, чтобы выступить против Аттилы. К римской армии присоединились испанские вестготы и галлы юго-запада во главе с королем Теодорихом I. Так у Аэция появились новые союзники – племя салиев.

Салии были сильнейшим франкским племенем, которое селилось в северной Галлии на правах федератов. Салический вождь привел воинов всего союза франков к лагерю римлян, чтобы помочь тем бороться с гуннами. Он был одним из первых «длинноволосых королей» франков; салические вожди носили длинные волосы, чтобы отличаться от простых воинов, демонстрируя своё могущество.² Имя вождя осталось неизвестным, но поздние хроники называли его Меровеем.[44]44
  Салии (Salii) – подгруппа германских племен, которые с III века н. э. жили на правом берегу Рейна, по границе с владениями Рима. Салии (салические франки) занимали земли нынешних Голландии и Бельгии. В III–V веках все франки многократно совершали набеги, а некоторые присоединились к римским войскам в Галлии (на юге нынешней Франции). Только салии, которые первыми перешли границу, стали заселять римские земли и создали свое государство, которое римляне признали после 357 года. В это время возник «салический» свод законов, однако он не имел письменной формы, и все ссылки на него в дальнейшем были лишь политическими спекуляциями. К VII веку отдельные племена уже слились в один народ, и салии стали именоваться просто франками. Первым их исторически зафиксированным правителем был Хильдерик (начало V века) Он-то и участвовал в описанных военных действиях. Доказательств реального существования Меровея нет – возможно, это вообще было имя племенного божества. Так или иначе, он дал название первой династии королей – Меровингов. В условиях распада имперской власти именно они объединили франков и уже в VI веке завоевали Галлию. Так было положено начало государственности Франции. (Прим. ред.)


[Закрыть]

Теперь на стороне Аэция были вестготы, франки и бургунды (германское племя, жившее в долине Рейна и находившееся в полном подчинении у Рима). Сводная армия из бывших варваров и римских солдат шла к западному римскому городу Орлеану В июне 451 года они сошлись с гуннами в битве на Каталаунских полях, на полпути между Орлеаном и захваченным гуннами Мецем.

Иордан пишет, что Аттила со своими сильнейшими воинами занял середину фронта, а более слабых и ненадежных соратников расставил на флангах. Аэций же с римлянами наступал с одного фланга, Теодорих I с вестготами – с другого, а войска, в чьей верности сомневались, шли в середине, чтобы им было труднее покинуть поле боя.³ Эта стратегия оказалась удачной. Фланги гуннских войск распались, и Аттила с ядром своего войска был вынужден отступить обратно за Рейн.

Галлию отвоевали дорогой ценой – в бою пало свыше 150 000 солдат; хронист Идаций утверждал, что число их доходило до 300 000. По словам Иордана, резня была такой, что ручей, протекавший на поле боя, переполнился и «превратился в стремительный поток из-за притока крови».⁴ Теодорих I, король вестготов, погиб в этом сражении; его сын Торизмунд увел уменьшившееся войско вестготов обратно в Тулузу, оставшуюся без правителя. Потрепанные франки ушли домой, и ряды их значительно поредели.

На другом берегу Рейна Аттила следил за распадающимся союзом. Когда союзники удалились на безопасное для него расстояние, он предпринял новую попытку, напав на Италию в начале 452 года. Вскоре Северная Италия оказалась у ног гуннов. Армия Аттилы уничтожила город Аквилею, поглотила Милан и Тицинум, опустошив тамошние земли. Сократившаяся армия Аэция уже не могла вступать с Аттилой в открытый бой. Вместо этого римляне были вынуждены совершать кратковременные вылазки против гуннов, всячески пытаясь замедлить их продвижение.⁵

Завоевания Аттилы

Когда Валентиниан III с придворными покинул Равенну и отправился на юг в безопасный Рим, стало ясно, что ни император, ни его магистр армии не в силах удержать гуннов. Поэтому Лев I Великий, патриарх Рима и первый папа христианской церкви, взял дело в свои руки. Он отправился на север, чтобы лично поговорить с вождем гуннов. Аттила согласился на встречу, и она произошла на реке По. Впоследствии Лев I никогда не писал и не говорил о том, что произошло между ними – но под конец встречи Аттила согласился на мир.

Перепуганным римлянам (и, возможно, даже самому Аэцию) успех Льва, наверное, казался колдовством. Историк Проспер Аквитанский считал, что Аттилу поразила святость Льва. Павел Диакон настаивал на том, что огромный нечеловеческого вида воин, что-то среднее между Марсом и Святым Петром, появился с обнаженным мечом, встал около Льва и так напугал Аттилу, что тот согласился на мир.⁶

Но все эти разнообразные догадки можно свести к менее драматическому объяснению. Во-первых, потери у гуннов были так же велики, как и у их противников. В таком состоянии армия Аттилы могла опустошать северные города Италии, но победа над Римом была ей не под силу. Во-вторых, гунны были нагружены награбленным добром и уже не спешили так неистово накапливать новые богатства. И, в-третьих, они стремились покинуть Италию, поскольку летняя жара вызвала вспышку чумы, и эта «посланная Небесами кара» стала косить их и без того поредевшие ряды. Приезд Льва дал Аттиле возможность отступить, не запятнав свою честь. Он оставил Италию, всё ещё горя гневом и угрожая вернуться в западные земли, если Валентиниан III не пришлет ему Гонорию. Как написал Иордан, Аттила «сожалел о мире и был раздосадован окончанием войны».⁷ В то время как Лев I вернулся в Рим, окруженный ореолом победителя. Впервые в истории священник взял на себя работу императора. Императорский указ Валентиниана, выпущенный шестью годами ранее, сделал Льва I главой всей христианской церкви и наделил папу чрезвычайно большими полномочиями. Он был духовным главой церкви – но дух церкви не может, если приверженцы будут бы уничтожены. И, как духовный лидер, папа был обязан обеспечить церкви физическое выживание.

Аттила больше не возвращался в Италию. В своем стане над Дунаем, восстанавливая силы и восполняя потери армии, он решил жениться. Его выбор пал на Ильдико, дочь вождя готов. Её описывали как молодую и очень красивую; кроме того, этот брак сближал его с союзниками-готами, чья помощь была ему нужна в восстановлении ослабленной армии. Аттила был не прочь иметь сразу двух жен, но, похоже, оставил надежды на получение титула «правителя Западной Римской империи», который мог бы получить благодаря союзу с Гонорией. Чтобы войти в Рим, ему нужно было за него побороться.

Свадьбу праздновали с небывалым размахом, и Аттила, как пишет Иордан, предавался «неумеренной радости». Похоже, что он основательно выпил, прежде чем последовать в комнату для новобрачных. «Когда он, тяжелый от вина и сонный, лег на спину, – рассказывает Иордан, повторяя утраченные свидетельства историка Приска, – поток избыточной крови, который в обычном случае вышел бы носом, понесся в смертельном направлении – в горло, и убил его». Когда поздним утром следующего дня слуги выбили двери его комнаты, Аттила лежал мертвым, а его невеста рыдала рядом, вся покрытая его кровью. Командиры похоронили его глубокой ночью, наполнив могилу сокровищами, а после, как и слуги Алариха несколькими десятилетиями ранее казнили могильщиков, чтобы никто никогда не нашел место захоронения.⁸

Сыновья Аттилы пытались занять его место – но лидер гуннов умер, и армия начала распадаться. Как и вестготы до Алариха, гунны до Аттилы не были единым народом. Они не являлись даже одним племенем, а лишь собранием племен с общим далеким прошлым и харизматичным лидером. Итак, Аларих сделал вестготов из своих последователей; Аттила объединил свои племена в армию гуннов. Но, поскольку амбиции одного лидера были главным движителем нового народа, смерть лидера означала и смерть новорожденной национальности.

Вестготы, возможно, из-за долгого общения с римлянами, создали достаточно много административных и бюрократических скреп, чтобы продержаться вместе до прихода нового короля. Гуннам повезло меньше – к 455 году они были начисто разбиты. Изгнанные за пределы Рима, гунны рассеялись, и их шанс стать нацией оказался утрачен.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 17

Глава восемнадцатая
Правоверность

Между 451 и 454 годами императоры двух империй – Персидской и Восточной Римской – пытаются подчинить себе веру

В восточной половине империи не остались безразличны к событиям, происходившим в западной. Вторжение Аттилы, возросшее могущество вандальского и вестготского государств, быстрая смена императоров – всё это будоражило сознание восточноримского двора. Но занимало не более остального. Императорский двор в Константинополе был занят собственными проблемами. Ничто так не подчеркивало гибель общеримского самосознания, как относительные мир и процветание Восточной Римской империи на фоне борьбы Западной за выживание.

Пока Аэций с союзниками отчаянно сражался против гуннов и готов, император Восточной Римской империи Маркиан созвал собор. Он хотел вновь поднять неприятный вопрос о том, как связаны две природы Христа, человеческая и божественная. Епископы Римский и Александрийский были всё еще низложены, епископ Константинополя был объявлен еретиком, и Маркиан надеялся упорядочить сложившуюся ситуацию.

Это стремление усложнялось благосклонным отношением Маркиана к вере епископа Римского. Он хотел поддержать власть епископов в своей половине империи, но его больше привлекали высказывания Льва I о связи между двумя природами. Как писал Лев, в Христе человеческое и божественное начала отдельны друг от друга: «они не разделены, но… каждая природа сохраняет свои свойства без потерь… Каждая природа делает то, что ей надлежит, сотрудничая с другой; Слово делает то, что надлежит Слову; плоть – то, что надлежит плоти»¹

Эти формулировки были наиболее близки к убеждениям Маркиана, что неудивительно: Лев вкратце излагал двойственную природу, лежащую в основе императорского правления. Это была та же совмещавшая в себе две стороны символика, что привлекла Константина во время битвы у Мильвийского моста.

Маркиан был склонен поддерживать доктрину Льва I, однако не желал удовлетворить требования епископа Римского отдать ему всю духовную власть. Император хотел сохранить для своей страны право на религиозную самостоятельность. Константинополь должен был оставаться равным Риму. И когда Маркиан созвал в 451 году собор, он отказался проводить его в Италии, как предлагал Лев I. Вместо этого он назвал местом собора город Халкидон, отделенный от Константинополя водной границей. Для Льва I это было слишком далеко – он не хотел оставлять Римскую церковь без лидера во время вторжения гуннов. Римский епископ вместо себя послал представительство из нескольких священников, сопроводив их собственноручно написанным документом, разъяснявшим тонкости взаимосвязи двух начал.

Лев I считал, что собор будет коротким. Делегаты должны были прочесть документ, а после того, как «Пётр скажет своё слово, не будет нужды и смысла в дальнейших спорах». Но епископы, фактически по указке Маркиана, но формально по собственной инициативе, решили, что документ содержит положения, с которыми они и так согласны. Также они согласились, и вновь по настоянию Маркиана с тем, что епископ Константинопольский, второй по количеству полномочий после епископа Римского, авторитетен более, чем другие епископы. Он был не просто епископом, а патриархом – духовным лицом, стоящим над другими епископами.²

Завоевания Аттилы

Так началась переписка между Львом, Маркианом и восточноримскими епископами, которых Лев I обвинял в недостаточном уважении к своему авторитету. На это Маркиан и епископы предложили Льву не лезть в чужие дела. И все эти препирательства из-за статуса были облечены в цветистые выражения священного языка.

«Престол Константинопольский останется независимым, – написали Льву епископы. – Мы убеждены, что вы распространили принадлежащую вам апостольскую власть и на церковь Константинополя, лишь заботясь о других, поскольку одной из ваших добродетелей является бескорыстие по отношению к духовным братьям. Но представители Вашего Святейшества пытаются рьяно противиться этому».

В ответ Лев I писал Маркиану:

«Я удивлен и расстроен тем, что мир Вселенской Церкви, божественным образом восстановленный, нарушается духом своекорыстия. Оставьте Константинополю его высокое положение, наслаждайтесь правлением. Но дела мирские отличаются от дел духовных. Анатолий [епископ Константинопольский] не достигнет Святого апостольского Престола».

Пытаясь убить разом двух зайцев, он написал Пульхерии, жене императора, жалуясь: «Анатолий охвачен низменными страстями и нестерпимым своекорыстием. Именем благословенного апостола Петра мы не признаем принятого епископами [возведения Константинополя на престол]». Самому же епископу Константинопольскому Лев написал: «Ты зашел настолько далеко, что впал во своекорыстие. Эти высокомерие и гордыня причиняют беспокойство всей Церкви!»³

Эти сражения не были столь кровавыми, как битвы в Галлии между армией Аэция и гуннами, но их причина мало отличалась: борьба за территорию, за власть, за права; борьба за венец власти духовной – но всё же за венец.

Протесты Льва ни к чему не привели. Император продолжал настаивать на авторитетности и независимости епископа Константинопольского, и на этом Халкидонский собор закончился. Восточная Римская империя сделала еще один шаг прочь от Рима.

Последствия собора эхом звучали по всей Восточной Римской империи еще много лет. В Египте возмущались тому, что епископа Александрийского поставили ниже епископа Константинопольского. Возмущение переросло в сильное подспудное течение, постепенно ставшее разрушительным, и когда Халкидонский собор признал верной теорию о двойственности и неделимости природы Христа, многие христиане, не согласные с ней, стали перебираться в Персию, где их принял персидский император Йездигерд II (сын Бахрама V, умершего в 438).[45]45
  Многие христиане, отправившиеся в Персию, были несторианами, считавшими, что Халкидонский собор провел недостаточное разделение двух природ Христа. Разница в понимании доктрины отделила персидских христиан и от Рима, и от Константинополя. Сформировавшаяся таким образом несторианская ветвь христианства в конечном счете привела к созданию сирийской православной церкви. (Прим. авт.)


[Закрыть]

Несмотря на желание досадить Маркиану, приняв бежавших от него, Йездигерд II не сочувствовал христианам. К тому же незадолго до этих событий он ввел в стране свою единую религию. Вместо того, чтобы сделать это с помощью созыва собора, как Маркиан, Йездигерд просто объявил, что зороастризм будет главенствовать во всех частях империи, включая персидскую часть Армении, уже давно христианской. Об этом писал очевидец, армянский историк-христианин Егише. «Он утверждал, что мы, верующие во Христа, его противники и враги, – пишет Егише, – и повелел: „Все народы и языки, населяющие мои владения, отриньте ложные верования и восхваляйте солнце!“»⁴

Как и Маркиан, Йездигерд II руководствовался политическими и религиозными мотивациями. Он был предан своей вере, но его указ был продиктован скорее стремлением искоренить всяческие контакты с Восточной Римской империей, особенно в менее надежных регионах. Армяне усмотрели (и справедливо) в этом указе ограничение их свобод и религиозное преследование, они отказались предать христианскую веру. Йездигерд применил силу. В 451 году, в год Халкидонского собора, он пошел войной на Армению. Шестьдесят шесть тысяч армян собрались вокруг великого полководца Вардана Мамиконяна, готовые идти в бой, как мученики.

В последовавшей Аварайрской битве[46]46
  У автора она именуется «Вардананкской битвой» (Battle of Vartananz). На самом деле Вардананк (Вардананц) – армянский национальный праздник, день памяти героев, получивший свое название в честь Вардана Мамиконяна, причисленного армянской церковью к лику святых. Сама битва произошла у села Аврайр на берегу реки Тхмут, неподалеку от нынешней Нахичевани. (Прим. ред.)


[Закрыть] Вардан был убит, и обе стороны понесли большие потери. Егише пишет: «Осознание поражения настигло обе стороны, поскольку груды мертвых тел были так велики, что походили на крутые скалы».⁵ Персы победили маленькое армянское войско, Иездигерд II захватил в плен и пытал выживших военачальников, присоединил Армению к Персии и назначил стране нового правителя[47]47
  Автор излагает события так, как будто все они происходили одновременно. На самом деле разгромленные повстанцы, разбившись на мелкие отряды, нашли убежище в недоступных горных районах и начали партизанскую войну. Сасанидские войска лишь постепенно подавили разрозненные очаги сопротивления, некоторые захваченные в плен руководители восстания действительно были казнены. Но в конечном счете напуганный размахом восстания Иездигерд II был вынужден отказаться от насильственного обращения армян в зороастризм, восстановил самоуправление, вернул привилегии местной знати и христианскому духовенству. (Прим. ред.)


[Закрыть]. В то же время он принял превентивные меры против других возможных беспорядков: в 454 году он выпустил ряд указов, запрещавших евреям Персии отмечать Шаббат и даже учить детей в еврейских школах.⁶

Оба императора действовали, исходя из убежденности в том, что единая вера укрепит их империи; что правоверность, утверждение единого вероисповедания и религиозного ритуала скрепит их земли. Но и в Персии, и в Восточной Римской империи недовольство народа лишь исчезло из поля зрения, продолжая незримо распространяться, как подземные воды.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 18

Глава девятнадцатая
Верховные короли

Между 451 и 470 годами в Ирландии господствует клан Уи Нейлов, Святой Патрик приносит на остров христианство, а Вортигерн приглашает в Британию англов и саксов

За галльскими полями битв, отделенные водой от растущего влияния вестготов в Испании, вдали от римского трона, на Британских островах рождались новые народы. Находящийся на западе остров Ирландия никогда не был оккупирован римскими солдатами и пересечен римскими дорогами, и его люди шли к осознанию себя нацией собственным извилистым путем.

Как и прочие народы, окружавшие Римскую империю, народ Ирландии состоял из племен и кланов, каждый из которых, руководимый военачальником и его родичами, обладал местными полномочиями. Но даже будучи незавоевана Римом, Ирландия находилась в зоне его влияния. В 451 году сильнейшим племенем Ирландии были фении, а наиболее влиятельным кланом в нем – Коннахты. Вождь рода Коннахт звался Ниалл Девять Заложников. Его мать была римлянкой: отец Ниалла, Эохайд, похитил римскую девушку во время набега на Британию, сделав её своей наложницей.¹

Ниалл, самый младший сын в семье, стал главой клана после смерти отца. Ирландские исторические хроники, большинство которых было создано в последующие столетия, превратили его подвиги в легенду, смешав их с достижениями других ирландских правителей, так что трудно понять, какие из деяний совершил сам Ниалл.

Британия и Ирландия

Одна из легенд указывает, что его путь к власти был кровавым. В «Приключении сыновей Эохайда Мугмедона» Эохайд посылает Ниалла и четверых его братьев (сыновей от законной жены, в отличие Ниалла) на испытание, исход которого определит, кто из них унаследует власть над племенем. В пути сыновей обуревает жажда, и они идут на поиски воды. Они находят колодец, но его сторожит ужасная ведьма:

«С головы до ног каждый сустав ее был чернее угля; словно хвост дикой лошади, росли седые растрепанные волосы у нее на темени. Зеленую ветвь дуба разгрызли бы ее зеленые зубы, что торчали во рту от уха до уха. Темные глаза были у нее, и изогнутый скрюченный нос. Разъеденной была у нее середина тела, покрытая волдырями, бедра кривые и вывернутые. Толстыми были ее лодыжки, огромными колени, а ногти были зеленого цвета».²

Старуха потребовала от братьев близости в обмен на доступ к колодцу. Четверо старших братьев отказались, но Ниалл с радостью проявил готовность переспать с ней ради воды. Старуха тут же превратилась в прекрасную деву в алой королевской мантии. «Я есть власть над Ирландией, – сказала она. – Какой увидел ты меня прежде, ужасной, в зверином обличье и дикой, такова и власть, ибо редко достается она без сражений и распрей, но для кого-то оборачивается прекрасной и доброй»?

По легенде, братья Ниалла признали его главой рода по доброй воле. Но восхождение Ниалла сначала на роль главы клана, а после короля фениев, без сомнения, сопровождалось насилием, захватом чужих владений и кровопролитием – диким и ужасным. Лишь с короной в одной руке и мечом в другой он смог достичь красот истинного королевского правления. За десятилетия главенства Ниалла его власть распространилась не только на племя фениев – он стал одним из первых верховных королей, подчинив и других, малых королей Ирландии, и другие племена. Он заслужил имя «Ниалл Девять Заложников», потому что взял заложников от девяти соседних племен, тем самым заручившись поддержкой их вождей. Под его началом Ирландия стала относительно единой – и он приступил к набегам на побережья Галлии и Британии.

В одном из набегов он взял в плен романизированного бритта по имени Патрикий и увез его в Ирландию как раба. Патрикий шесть лет служил ему, после чего сумел спрятаться на уходящем в набег ирландском корабле и выбрался на сушу, когда корабль бросил якорь у берегов Галлии. Там его обратили в христианство, и Патрикию было видение, призвавшее его вернуться в край, где он пребывал в рабстве, и наставлять ирландцев на путь христианства. Об этом мы узнаем из собственного сочинения Патрикия – его «Исповеди».

К моменту возвращения Патрикия ко двору верховного короля Ниалл Девять Заложников погиб в бою (то ли в Британии, то ли в Галлии), и теперь его сыновья боролись за право управлять страной. В условиях междоусобиц Патрикий посвятил себя распространению христианства и делал это столь успешно, что Ирландия стала христианской задолго до Британии на востоке. Христианские историки более позднего периода знали его как святого Патрика, ирландского апостола, и приписывали ему изгнание змей из Ирландии. На самом деле змей в Ирландии не было с конца Ледникового периода.[48]48
  «Там нет рептилий, – пишет монах Беда, изучавший историю Англии, – и ни одна змея не живет там; хотя змей иногда привозят из Британии морем, но едва корабль достигает берега, как они погибают, вдохнув воздух этой страны». (Прим. авт.)


[Закрыть] Но для христианского писателя змея была не просто змеей: в Эдемском саду Сатана принял образ змея, змеи же, как священные животные друидов, адептов исконной религии Ирландии, символизировали силы тьмы и противопоставлялись Евангелию Господнему. Постепенно новая вера вытесняла старую.⁴

На момент смерти Патрикия (около 493 года) три сына Ниалла правили тремя царствами в северной части острова: Мидом, где находился древний город Тара, Уладом и Коннахтом – изначальной родиной клана. Их потомки стали известны как династия Уи Нейл, и правили шестьсот лет. Но их влияние распространилось намного дальше Средневековья. Неординарная Y-хромосома Ниалла проявилась ни много ни мало в трех миллионах людей по всему миру. Его сыновья и их буйные потомки родили столько детей, что каждый двенадцатый ирландец (или каждый пятый в той части Ирландии, что некогда была Коннахтом) может похвастаться тем, что в его предках – Ниалл Девять Заложников.⁵

Несмотря на все свои достижения, Уи Нейлы не покорили весь остров. В юго-западной Ирландии всё еще правил клан Эоганахтов, сопротивлявшийся растущему могуществу фениев. На юго-востоке племя Лейнстеров также крепко держалось за свои земли.[49]49
  Здесь мы приводим исторические названия земель и народов Ирландии в английском написании, общепринятом в научной литературе. У автора они приводятся в ирландском написании – Laighin вместо Лейнстер, Ulaidh вместо Улад, Mide вместо Мид и т. д. Земля, которую занимало племя Эоганнахт, более известна как Манстер. (Прим. ред.)


[Закрыть] Но некоторые лейнстерцы покинули их из-за продолжительных набегов преемников Ниалла и осели на берегах Британии, в местности, которая позже стала Уэльсом. А там, избегнув власти верховного короля Ирландии, они попали в прямую конфронтацию с верховным королем Британии.⁶

Этим королем, насколько нам известно, был Вортигерн, перед которым в 455 году встала почти неосуществимая задача – защитить Британию от захватчиков, вознамерившихся завоевать остров. Римская Британия, частично покинутая оккупантами после ухода Константина III в 410 году, представляла собой ряд территорий с мелкими военачальниками (по большинству романизированными кельтами или кельтизированными римлянами); среди них было и несколько поселений саксов, которым римляне позволили селиться на побережье. Набеги ирландских захватчиков – скоттов – стали под началом Уи Нейлов еще более жестокими. Тильда, историк VI века, дает весьма яркое описание ирландских разбойников: они являлись с кораблей, «подобно темным сонмам червяков, которые выползают из узких отверстий в скалах, когда солнце высоко, и день пылает зноем». Тем временем на севере пикты еще более упорно нападали на Адрианов вал, намереваясь отторгнуть север.⁷

Перед лицом этого хаоса малые короли и вожди британских племен собрались на совет, на котором избрали северянина Вортигерна своим главой. Вортигерн приказал одному из вождей, бритту по имени Кунеда, выбить племя Лейнстера из их нового дома. Кунеда, его восемь сыновей и его воины сделали это и создали на отвоёванных землях своё королевство – Гвинедд. Также Вортигерн послал письмо римскому магистру армии Аэцию, прося подмоги в борьбе с пиктами. Письмо осталось без ответа. Тогда, в отчаянии Вортигерн предложил оставшимся бриттским воинам сплотить ряды с саксонскими союзниками. Бритты были готовы позволить саксам постройку новых поселений на юге (в особенности в Эссексе и Кенте, на юго-восточном побережье) в обмен на воинов, которые помогли бы бриттам бороться с пиктами и ирландцами. Вожди согласились на это. Вортигерн отправил послание не только саксам, жившим у дальнего Северного моря на запад от современной Дании, но и их союзникам англам, жившим на северо-востоке от саксов, на границе современных Германии и Дании. Эта стратегия, предпринятая от отчаяния, навлекла на Вортигерна ненависть историков последующих годов. «Эти дичайшие, нечестивого имени саксы, – пишет Гильда, – мерзкие Богу и людям, были введены, словно волки в овчарню, на остров для сдерживания северных народов… О, глубочайшее затмение чувств! О, безнадежная и грубая тупость ума!»⁸

Но сначала казалось, что эта стратегия работает. Англы и саксы приняли приглашение, и примерно в 445 году переплыли море, чтобы присоединиться к бриттам в борьбе с пиктами. «Они сражались с врагом, напавшим с севера, – пишет Беда, – и саксы одержали победу». В свою очередь, союзники получили от Вортигерна право селиться в Кенте, или, как это подает неизменно враждебный Гильда, «вцепились ужасными своими когтями сначала в восточную часть острова, якобы собираясь сражаться за нашу землю, а на самом деле скорее намереваясь сражаться с нею».⁹

Обосновавшись в цветущем Кенте, англы и саксы не удовольствовались подаренной землей – их амбиции простирались дальше. В течение нескольких месяцев к юго-восточным берегам прибывали драккары, груженые их соотечественниками, а также ютами – союзниками англов, жившими на Ютландском полуострове на север от них. «Суда были забиты вооруженными воинами огромного роста», – пишет британский историк Гальфрид Монмутский. Вортигерн уничтожил угрозу с севера, но при этом спровоцировал натиск с юга.¹⁰

Под предводительством двух братьев-саксов по имени Хенгист и Хорса юты оккупировали южное побережье; саксы из Кента пошли вглубь острова, на юг и юго-запад от Лондиния, а англы вторглись на юго-восточный берег Темзы. Царила разруха. «Все города были повержены, – скорбно писал Гильда, – и жалки были видом посреди площадей основания башен, выкорчеванных с корнем, камни высоких стен, священные алтари, части трупов, покрытые заледеневшей коркой багряной крови – казалось, все это смято каким-то жутким прессом для вина. И не было иных погребений, кроме руин домов и чрев животных и пернатых».¹¹

Объединенные Вортигерном, бриттские племена шесть лет подряд тщетно сражались против превосходящего численностью противника. Казалось, что захватчики необоримы и так жестоки, что монах Ненний, создавший «Историю бриттов» несколькими столетиями спустя, приписывал им нечеловеческую злобу. Историк рассказывает, что Вортигерн был не в состоянии построить крепость, способную выдержать их нападение. Наконец, придворные маги сказали, что нужно найти ребенка, рожденного без отца, принести его в жертву и обрызгать его кровью фундамент крепости.

Этот отголосок друидских ритуалов свидетельствует о том, что в отчаянной борьбе за родину бритты прибегали к радикальным древним мерам. Но Ненний, христианский монах, пишущий христианскую историю, прибавляет, что жертвоприношения так и не произошло. Вместо этого найденное дитя указало Вортигерну на озеро под фундаментом крепости. На дне озера спали два змея, красный и белый. «Багряный змей – твой дракон, – сказало дитя Вортигерну, – а белый – дракон народа, что захватил всю Британию от моря до моря. Но в последующем поднимется наш народ и вышвырнет народ саксов за море».¹² Это пророчество постфактум сбылось не полностью. В 455 году Вортигерну удалось ненадолго победить захватчиков в жестокой битве у переправы через речку Медуэй, что в Кенте.

«Англо-Саксонская хроника»[50]50
  «Англо-Саксонская хроника» – собирательное название серии хроник, посвященных истории Англии с V по XII век нашей эры. Состоит из девяти частично пересекающихся хроник, самой ранней из которых является так называемая «Хроника Паркера» (или манускрипт А), созданная на рубеже IX и X веков – в значительной мере на основе сочинений монаха Беды Достопочтенного. Остальные манускрипты представляют собой монастырские хроники, частью на древнеанглийском, частью на латыни, отчасти являющиеся переписью более старых, не сохранившихся трудов. (Прим. ред.)


[Закрыть] повествует, что Хорса был убит в бою. Гибель одного из вождей заставила захватчиков замешкаться, и на несколько кратких мгновений Вортигерну могло показаться, что он смеет надеяться на победу. Но сын Хорсы встал на место отца, и стрелка весов качнулась обратно. Война длилась еще пятнадцать лет, и каждый год случалась новая жестокая стычка между людьми Вортигерна и новоприбывшими. Ни одна сторона не имела преимуществ, никто не хотел уступать.¹³

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХРОНОЛОГИЯ К ГЛАВЕ 19