Текст книги "Грешница"

Глава 15

Солнце отражалось в голубом полированном экипаже, когда он вырвался из тени деревьев на широкую дорогу, за которой простирались пастбища, у Синджина было достаточно времени, чтобы вернуться в дом и созвать прислугу.

Когда, немного времени спустя, Челси вышла из экипажа, опираясь на протянутую руку Синджина, он приветствовал ее улыбкой с почтением, какое оказал бы знатному посетителю.

Сначала она была удивлена, а потом тронута, когда он представил ее всей прислуге, выстроенной перед домом, как отборный военный отряд. Во многом прирожденный барин, он провел церемонию приветствия так, как поступил бы с любым знатным пэром, выказывая ей такой намеренной любезностью уважение как гостье. Он мог бы сделать по-другому: он мог бы обойтись с ней, как с любовницей.

– Леди Челси нужно освежиться, – сказал он своей экономке, которая немедленно обратилась вся во внимание с удивительной живостью для маленькой круглолицей женщины.

– Ты бьешь их? – спросила Челси вполголоса, смотря, мигая, на Синджина. Вассалы Фергасонов были больше членами семьи, нежели слугами, были скорее склонны давать советы, чем выслушивать приказания.

– Никогда перед гостями, – прошептал он в ответ, – поэтому они в безопасности, пока ты здесь.

Проводите леди Челси в ее гостиную, миссис Абетон, – сказал он громче.

– Я должна пойти одна? – выдохнула Челси полушутя-полусерьезно, стоя перед всей ошеломленной фалангой слуг Сикс-Майл-Ботома.

– Тебе нужно побыть одной? – спросил Синджин.

– Дорогой, – сказала Челси обычным голосом, от ее ласкового обращения даже у невозмутимого Сомерсета на секунду наступило шоковое состояние, потому что Синджин редко выказывал привязанность перед прислугой, – я проехала всего три мили. Я была бы очень рада твоему обществу. – Ее голос упал до еле слышного шепота:

– Хотя я очень желала бы уединения немного позднее.

Синджин улыбнулся и, наклонившись к ней, поцеловал перед всей потрясенной, но позабавленной прислугой. Подняв голову секунду спустя, он сказал:

– Спасибо всем. Сомерсет, ты можешь отпустить прислугу. Миссис Абетон, мы скоро будем завтракать.

– Где? – спросил он Челси, взяв ее руку в свою.

– Не имею ни малейшего представления. – Держа его за руку, ей вдруг показалось, что вся Вселенная окрасилась в розовый цвет и расцветилась радугой.

– Тебе нравятся лилии?

– Я люблю лилии.

– Мы будем завтракать с лилиями, – инструктировал Синджин Сомерсета, – и мое обычное тоже, – добавил он.

Когда Синджин открыл дверь в комнату, приготовленную в качестве гостиной для Челси, от удивления у нее перехватило дыхание.

Волшебная комната: высокий потолок, стены и своды расписаны сюжетами с изображением Нептуна и морских нимф, расцвеченная золочеными украшениями, с гобеленами гигантских размеров, но все это тускнело от огромного количества лилий кремовых, шафрановых и бледно-желтых цветов в пышном тропическом обрамлении, расставленных на столах, столиках, камине, подоконниках, – словом, везде.

– Как мило, – прошептала Челси.

– Я сказал – только лилии, – весело заметил Синджин.

– Ты кричал или урчал в тот момент?

Он засмеялся.

– Определенно. Не слишком ли много? Подожди здесь. – И, быстро повернувшись, он пошел по коридору, заглядывая в каждую комнату на своем пути. У него в глазах также была улыбка, когда он вернулся несколько минут спустя. – Они, должно быть, ободрали все сады вокруг. Посмотри. Это все для тебя.

И Челси была тронута заботой Синджина и прислуги. Весь дом был украшен букетами, всех размеров, цветов и оттенков.

– Спасибо, – сказала она с милой улыбкой, когда они стояли в дверях последней осматриваемой комнаты. – Я глубоко тронута.

– Ну, тогда это стоило того, – дразня, ответил он, – потому что я, определенно, заинтересован в том, чтобы овладеть твоими чувствами.

– Тебе это удается и без посторонней помощи.

Ее прямолинейная откровенность очаровывала.

«Неделю, – подумал он с огромным удовлетворением. – Семь дней, сто шестьдесят восемь часов, десять тысяч сколько-то минут…» Его улыбка могла бы очаровать ангелов на небесах.

– Я очень рад, что встретил тебя, – сказал он низким и хриплым голосом.

– Я знаю, что нельзя так говорить, – прошептала Челси, смотря на него, – но я тоже рада. – И она встала на носки, потянувшись, нежно поцеловала его в подбородок.

Они позавтракали – спинка лосося, спаржа, абрикосовый пирог, ананасовое мороженое («Что-нибудь, что понравится леди», – приказал Синджин) – в саду из лилий; окружавший их запах был как предвкушение, нависшее над безмятежностью их слов. Ни один не ел много, был сладок вкус ожидания.

Синджин пил грушевый коньяк, обнаруженный в горном монастыре на Пиренеях. И благодаря значительным ежегодным пожертвованиям на содержание монастырского храма, он каждый сезон получал около десятка ящиков грушевого коньяка. Он любил его пить во время вялого полудня, у коньяка был опьяняющий весенний запах.

Челси пила маленькими глотками шампанское из очень старинного персидского бокала. И когда она запротестовала против того, чтобы использовать хрупкое стекло в таких земных целях, Синджин только улыбнулся.

– Бахус, с его любовью к красоте, одобрил бы. Он тоже разбирался в лошадях.

– Эти два предпочтения параллельны? – развеселясь, спросила Челси.

– Нет, – любезно ответил Синджин, – но оба допускают сильные эмоции.

– Значит, ты взволнован?

– О, определенно. – Ленивая улыбка тронула изящество его губ, голос стал мягким, как бархат. В любых обстоятельствах она возбуждала его, но здесь, в уединении его дома, устроившись в кресле Луи Четырнадцатого, окруженная и обрамленная пышными лилиями, она излучала непередаваемую свежесть. Она была в простом батистовом облегающем платье, с приколотой под самым горлом брошью чертополоха, которую он заказал для нее. Зеленая лента стягивала ее золотые волосы. Если бы боги могли смоделировать естественную красоту, чтобы ослепить мир, они сделали бы это в ее образе.

– Может, тогда останемся здесь? – сказала она, словно читая его мысли или в действительности читая по его глазам.

– Я так не думаю, – просто сказал он. – Я могу подождать.

– Но тогда, – сказала она, как юная языческая волшебница, сладко и искренне, – в тебе больше здравого смысла.

Он не хотел выводить ее из заблуждения. У него совсем не было здравого смысла в «ожидании», пока она не вошла в его мир. Она открывала в ней черту характера, о которой он не подозревал.

– Поешь что-нибудь, – сказал он с любезной улыбкой. – Мы находимся слишком близко от Прайори Коттеджа. Мы отправимся в Оакхэм, как только дороги станут менее оживленными.

Она надула нижнюю губку, как ребенок.

– Тогда развлекай меня, – сказала она с легким намеком на недовольную гримасу.

– Бах подойдет? – Она заметила инкрустированный клавесин около окна.

– Ты знаешь какие-нибудь шотландские мелодии?

– Немного, – сказал он, не объясняя, откуда шотландские мелодии появились в его репертуаре. Кассандра время от времени наигрывала их утром, когда он еще нежился в постели, ее муж был любителем шотландских мелодий. Много раз утром он входил в ее гостиную и пил свой кофе, слушая, как она совершенствовала свою технику.

– Сыграй.

– И тогда ты будешь довольна?

– Какое-то время, – сказала она с улыбкой.

Он сыграл для нее, перейдя через некоторое время от шотландских мелодий к Баху, Гайдну; его тонкие пальцы легко скользили по клавишам. Синджин был одет как провинциальный джентльмен, в кожаный камзол отличного качества, выделанный под замшу, ботинки блестели, хотя не были новыми, и Челси на минуту забыла о роскошной комнате и внушительном великолепии его титула и состояния. Слушая музыку и наслаждаясь его улыбкой, она на какое-то время забыла, что привело ее сюда.

И… Челси уснула.

Внезапно Сомерсет порывисто распахнул дверь, но Синджин прижал палец к губам и покачал головой. До отъезда еще оставалось достаточно времени, чтобы она выспалась. Ему доставляла удовольствие простая близость розовощекой мисс Фергасон. Почему-то он был доволен.

* * *

Они ехали в тот вечер в Оакхэм при весеннем волшебном свете луны, наполненном запахами цветущей флоры. Вечер был столь прекрасен, что Челси подшучивала над Синджином, будто он заказал этот поэтический мир как лирическое вступление к их совместной неделе.

Он необычайно хорошо ощущал, что ее приподнятое настроение и романтический взгляд на их неделю вместе отличается от его. Плотские мысли не покидали его, в такой близости от восхитительной леди Челси, но самое странное, что ему нравится ее общество.

– Поскольку мы вынуждены путешествовать ночью, я подумал, что будет уместен серебряный свет в больших количествах, – игриво ответил он. – Я рад, что ты одобряешь.

– Ты всегда такой очаровательный?

– Нет, – честно ответил он. – Но ты всегда красивая, – добавил он с улыбкой, – поэтому у меня есть" преимущество…

– Doues gratus eram tibi, – пробормотала она, потом с иронией перевела:

– Пока нахожу твой вид приятным. – Она откинулась на обитое сиденье напротив него, сдержанная, спокойная, уверенная в своей красоте.

– Где ты научилась латыни?

Ему ее вбивали в Итоне.

– Дома, от Тютора.

– Повезло ему, – автоматически ответил он, уверенный, что у учителя Челси были трудности с тем, чтобы сосредоточиваться на латинской грамматике. – Но почему латынь?

– Он был очень старым, – сказала она. – И почему бы и нет, скажи на милость?

«Определенно счастливчик», – распущенно подумал он, его ум находился во власти воображения, представляя молодую красивую Челси и ее наставника по латыни, каким бы старым он ни был.

– Прости меня, – извинился он. – Действительно, почему бы и нет, – любезно добавил он, хотя женщины из его окружения обычно не были сильный в латыни. Будучи человеком своего времени, он считал женщин слабым полом, способным лишь развлекать, вести хозяйство, рожать, а красота с лихвой компенсировала нехватку ума.

Но Челси не подходила ни под одну из характеристик.

– Почему только мужчины должны учиться латыни и греческому? – поинтересовалась она, ее вопрос удивительно не "соответствовал ее чувственной ленивой позе и копне золотых волос, распущенных из-под ленты в провокационном беспорядке.

– Ты и греческий знаешь?

– Да. Это так странно? Мой ум работает так же хорошо, как твой.

– Обычно женщины не знают, вот и все, – сказал он, скорее констатируя, чем приводя аргументы.

– Некоторые женщины – нет.

– Большинство.

– Тогда жаль, – сухо ответила она.

Он смотрел на нее через разделяющее их пространство повозки, продолжая размышлять. Были, конечно, «синие чулки», но он не общался с ними, находя их слишком серьезными. И хотя Челси демонстрировала замечательную независимость, она, казалось, не подходила под шаблон «синих чулок».., хотя во многом была необычной: она выращивала лошадей, она участвовала в скачках, и очень компетентно, она, черт возьми, чуть не обошла Фордхэма, она знает классические языки… Словно стараясь найти ей место среди женщин, живущих нормальной жизнью, он спросил:

– У тебя есть какие-нибудь обычные женские достоинства, кроме этого?.. – добавил он с усмешкой в ответ на ее поднятую бровь.

– Что ты имеешь в виду? – Она была настроена не враждебно, только из любопытства хотела знать, что он считал женскими достоинствами.

– Вышивание, например.

– А Кассандра вышивает в таком случае?

Он растерялся на секунду, как от ее прямоты, так и от неспособности ответить на этот вопрос.

– Ты не знаешь, – сказала она после недолгого молчания. – Что говорит о том, – сказала она с ослепительной улыбкой, – насколько важно вышивание.

– Touche, – признался он, с теплотой и заманчивой улыбкой.

И затем они болтали об увлечениях, которые были интересны им: лошадях, скачках, охотничьих сезонах, рыбалке в Шотландии. У герцога было небольшое имение, унаследованное от деда, куда он ездил ловить красную рыбу. Челси, как он обнаружил, играла на лютне. «Я пошлю за ней, – подумал он, – и мы сможем играть вместе Моцарта». Она рисовала, в основном лошадей, и, следуя методике Стабса, она однажды расчленила труп лошади, чтобы усовершенствовать рисунок.

«Неповторимая женщина», – не единожды воскликнул про себя Синджин во время их легкой дружеской беседы.

Челси, в свою очередь, обнаружила, что он был абсолютно непритязательным, хотя у него было много достоинств и достижений в различных областях. В его имениях выращивали, семенные культуры. Он много путешествовал по континенту, как и все состоятельные молодые люди. Они сравнивали свои воспоминания о Париже. Он рыл канал, соединяющий три его имения, чтобы легче перевозить лошадей на скачки. Он провел во время военной кампаний почти два года в колониях и путешествовал по Ближнему Востоку и Северной Африке в поисках чистокровных лошадей.

– Я планирую опять ехать в Тунис.., возможно, осенью. Друг написал мне, что видел у одного вождя в пустыне потрясающего берберийского коня. Возможно, мне удастся, в отличие от остальных, кто пытался, убедить продать животное.

– Сколько лет коню? Ты часто там бывал? В диких лесах водятся львы? Существуют ли гаремы для женщин? Вожди в пустынях выглядят как на гравюрах в книгах для путешественников? – От любопытства ее вопросы так и сыпались.

И на все он отвечал с анекдотами и красочными подробностями, которые делали пейзажи Северной Африки ясными и живыми. Она вздохнула, когда он закончил.

– Я завидую тебе, твоим путешествиям, – сказала она.

Хотя ее пол не служил препятствием, потому что английские женщины всюду путешествовали в сопровождении своих слуг, у нее никогда не было для этого достаточных средств.

– Возможно, когда-нибудь… – мечтательно проговорила она.

Тогда он еще рассказал ей о своих путешествиях, описывая ей в некоторых подробностях свою поездку из Акры в Тунис. Когда они подъехали к охотничьему домику Синджина, казалось, что они давно и хорошо знали друг друга.

Экипаж остановился перед постройкой в елизаветинском стиле из красного кирпича с ломаной крышей, с уходящими высоко вверх остроконечными фронтонами и десятком труб. Синджин распахнул дверь экипажа и спрыгнул на землю.

– Скорей, я хочу показать тебе ярчайший утренний пейзаж, – приказал он, быстро оглядываясь, чтобы увидеть восход. И когда Челси встала у двери экипажа секунду спустя, он раскинул руки, улыбнулся и сказал:

– Прыгай, я поймаю тебя.

Она упала в его объятия. Синджин повернул ее так, чтобы ей было удобно у него в руках, и поцеловал, нежно приветствуя.

– Я знаю тебя, – прошептала она, словно подтверждая свое невысказанное чувство восхищения.

– Ты совершенство, девочка, – прошептал он, дотрагиваясь губами до кончика ее носа, простота комплимента выражала его собственное удовольствие.

Затем он улыбнулся знакомой распутной улыбкой:

– Я думаю, тебе понравится это местечко.

– Мне нравится. – Ее улыбка была такой же яркой, как утреннее солнце.

Глава 16

Охотничий домик, так же как дом для скачек в Сикс-Майл-Ботоме, был просторнее и больше, чем многие, заполненный вековой экзотической мебелью и предметами искусства, привезенными странствующими предками Сейнт Джона. Свет, проникающий через цветное оконное стекло, наполнял интерьер ювелирной игрой красок, отбрасывающей мерцающие блики на турецкие ковры насыщенно-красного цвета, на поблескивающее золото, сверкающее индиго, глубокий пунцовый и зеленый цвета лета на вышитой обивке, и мягкое сияние на полированные полы и витиеватый деревянный узор.

Атмосфера дома была насыщена богатством, нетленная вечность шептала в комнатах, размещавших поколения Сейнт Джонов и еще служащих обителью для новых поколений.

– Он не всегда был охотничьим домом, – много позже сказала Челси после их обхода дома, когда уже внесли багаж и извозчики уехали. Они сидели в маленькой гостиной с прекрасным видом на зеленую долину, простирающуюся на юг, и медленно пили дымящийся чай. Синджин добавил себе бренди. Они улыбались друг другу, чувствуя безмятежное спокойствие.

– Много лет назад он был пристанищем первого Сейнт Джона, отправившегося в Россию для королевы.

Не стоит говорить, что после своего путешествия в Московию он вернулся по-настоящему богатым человеком и построил себе великолепное жилье в Стэмфорде.

– Кингсвей. – Все знали о министре королевы Елизаветы, который достраивал свой дворец в течение сорока лет службы у королевы.

Синджин кивнул:

– Я предпочитаю этот дом, когда бываю в тех местах. Моя семья осуществляет надзор за Кингсвеем..

– Ты не живешь там?

– У меня есть там свои комнаты.

Определенно, он предпочитал не распространяться на тему о том, что его герцогская резиденция не служила ему домом. Не расположенная выпытывать, Челси вместо этого отметила его умение готовить чай.

– Я не думала, что августейший герцог чувствует себя на кухне, как дома.

Он, в действительности, удивил ее.

– Моя няня. Стили, разрешала мне бывать на кухне. Я думаю, она питала нежность к дворецкому.

Я также думаю, что он был женат.

– Ты научился готовить чай, находясь там, – перебила Челси, не желая затрагивать тему незаконных связей.

Он повел плечами.

– Как и еще некоторым вещам. Повар любил меня, а мои родители считали, что их заботы по воспитанию заканчиваются, когда няня со мной. – Он улыбнулся, не скрывая легкой меланхолии. – Тем не менее, – продолжил он, вернувшись в прежнее хорошее расположение духа, – нам придется приглашать прислугу. С нашей едой все более или менее в порядке, но никто из слуг не осмелился напомнить о необходимости уборки.

– Я помогу.

На его лице изобразилось удивление. Ни одна из женщин его окружения не знала, как вымыть тарелку.

– Спасибо, – любезно сказал он, – но, чтобы быть абсолютно откровенным, я не хочу занимать время…

Челси сразу поняла, потому что его голос сделался хриплым, а глаза наполнились знакомой соблазнительностью.

– Можно, чтобы местные жители приходили на несколько часов в день. Это не будет обременительным. Ты знаешь кого-нибудь?

– Обычно здесь есть прислуга. – Он усмехнулся. – Ты видишь, как я опьянен… Я хотел, чтобы мы были совсем одни.

– Я не хочу показаться неженственной, – ответила Челси, отставив в сторону чашку с чаем, – но я.., ну… Очень тяжело было находиться рядом с тобой в экипаже… – Она остановилась, на секунду опустив темные ресницы с наивной кроткой застенчивостью, не зная, насколько бесстыдной позволено ей быть.

В первый раз в своей жизни она была наедине с мужчиной и не дома.

– Продолжай.'.. – мягко подсказал Синджин, он был очарован ее манерой, ее свежей естественной красотой, тем, как безыскусно она его желала.

Она подняла ресницы при звуке его голоса. Посмотрев на него, она невероятно просто сказала:

– Я хочу быть в твоих объятиях с того момента, как ты выпустил меня в последний раз. Пожалуйста, обними меня снова…

Только Катарина много лет назад просила его так же сладко, и, стряхнув маленький приступ мучительных воспоминаний, он нежно сказал:

– Давай, я покажу тебе вид из моей спальни.

Встав, он протянул вперед руки.

Замечательная королевская кровать занимала почти всю маленькую комнату, навес и изголовье украшала замысловатая резьба, портьеры были вышиты к одному из приездов королевы Елизаветы.

На шелковых занавесках кровати были вышиты шерстью огненные цветы и вьющиеся плети, разноцветные нити еще блестели на темно-синем шелковом фоне, внутренняя сторона занавесок была более тонко оттенена мягким золотом. Огромные пуфы в виде молочая, такие же изысканные, как в природе, украшали углы навеса, как дань уважения совершенному таланту мастера резьбы по дереву.

Взойти к огромной кровати можно! было по нескольким золоченым ступеням.

Шкафчик, два маленьких столика и стол с отличной французской растительной инкрустацией был куплен предком Синджина в гобеленовой мастерской Пьера Голя, бывшего главным изготовителем мебели для Луи XIV. Их элегантность выгодно дополняла королевскую кровать, которая украшала филигранный интерьер.

– Как уютно, – сказала Челси. Произнося эти слова, она подумала, как не соответствует ее эмоциональное состояние такому совершенству. Но комната была скорее спальней, чем гостиной: кровать напоминала роскошный шелковый цветок, мебель состояла не из предметов, а из произведений искусства, все блистало радугой красок и внешним богатством.

Стоя на пороге комнаты, она оглянулась. Синджин стоял за ее спиной и смотрел на нее.

– Я часто так думал, – сказал он с улыбкой, позабавленный ее впечатлением, но понимая ее чувства. Он выбрал эту комнату много лет назад из-за ее цвета и нормальных размеров. – Тебе следует попробовать кровать, – сказал он странно спокойным голосом. – На ней спала королева Елизавета, когда останавливалась здесь.

– О… – С губ Челси слетел мягкий круглый звук, ее роскошные губы немедленно сделались соблазнительными для хозяина дома, который обнаружил, что его спокойствие неожиданно было нарушено. – Ты думаешь о ней, когда спишь здесь?

Он, конечно, не думал: девственницы-королевы были за пределами его эмоциональных интересов.

– Иногда, – соврал он, потому что ее реакция и затаенное дыхание ожидали утвердительного ответа.

– Я знала это. – Улыбка Челси появилась так неожиданно, что вызвала у него страшное возбуждение.

– А теперь ты меня обнимешь? – сказала она, стараясь быть такой же спокойной, как Синджин, но все это было очень новым.

– О, да, – сказал он странно хриплым голосом.

Он подошел к ней бесшумно, как огромная пантера, и взял ее на руки. Улыбаясь лиловой глубине ее глаз, находящихся всего в нескольких сантиметрах от него, он прошептал:

– Я хотел бы запереть тебя от всех… хочу, чтобы ты всегда была только со мной. И я схожу с ума, думаю, оттого, что говорю это.

– Чувствуешь… Я дрожу, – прошептала Челси, – …хочу тебя. И я, должно быть, тоже сумасшедшая, потому что не должна вовсе здесь находиться.

– Но ты здесь, – произнес он, и эти слова прозвучали как странное заявление о собственности.

По ней пробежала дрожь, от безумного желания и предвкушения силы и власти Синджина, от его небрежных легких объятий.

– И я не могу уйти…

– Я не отпустил бы тебя, – сказал он категорично и величественно хриплым голосом, – даже если бы ты захотела. – Он двигался к кровати, представляя, как в действительности смог бы задержать ее, удивляясь неистовости своих мыслей, еще более изумляясь безграничной силе своих чувств. – Я не знаю, смогу ли быть нежным, – предупредил он, испытывая непривычную неукротимость.

Она ответила горячим поцелуем, ее руки на лице Синджина были такими же страстными, как поцелуй.

Оторвавшись от его губ, она подняла лицо и прошептала:

– Я знаю, что не могу быть нежной, поэтому берегись.

В тот полдень они были как молодые разбойники в комнате с драгоценностями, безумные, ненасытные, жадные, – их потребность друг в друге не иссякала.

Вечером Синджин покинул кровать, чтобы открыть окно и впустить прохладный вечерний воздух. Стоя перед окном, он нервно дышал, ощущая сильное душевное волнение.

Ослабев от сексуального избытка, Челси любовалась высокой фигурой Синджина на фоне лавандового неба. Она не знала раньше, как желание может управлять умом и телом, разжигая такую потребность, что исчезает весь мир. Она не знала до сегодняшнего дня, что Синджин Сейнт Джон так просто может заставить ее столь сильно желать себя.

– Вернись, – сказала она.

«Нет, – подумал он, – мне не следует». Он нервничал оттого, что так хотел ее, все еще.., после половины дня. Бесконтрольное чувство.., и это у мужчины, который всегда считал женщин в большинстве своем развлечением, временным развлечением.

– Иди ко мне, – снова сказала Челси, пошевелившись, и он услышал, как ее ноги скользнули по простыне, ноги, которые обвивали его и держали внутри себя, стройные бледные ноги, со вкусом розовой воды – жаркой страсти.

Он постоял еще секунду, влажный воздух охлаждал его лицо и тело, зная, что он должен броситься прочь, потому что ни одна женщина не должна для него столько значить.

– Пожалуйста, – прошептала она, и он отправил здравый смысл во временное изгнание, усилием подавил тревогу, потому что хотел то, что хотел. Он пошел к ней, как подросток, движимый вожделением, прижал к себе и просто обнял" заставляя свои руки не дрожать.

– Это когда-нибудь кончится? – прошептал он, не уверенный ни в чем, кроме того, что она была в его объятиях.

– Спроси меня позже, – в ответ прошептала она, движимая своим неотступным желанием, подняв губы к его губам, раскрыв перед ним ноги. – Я не знаю сейчас. Я не могу думать, все, что знаю, – это то, что я в огне и ты нужен мне внутри меня.

Они запутались в ту ночь, кто кому был нужен, когда и как, в какой степени, но к утру одинаково чувствовали и понимали невообразимое чувство страсти.

Когда на небе появились первые лучи восходящего солнца, Синджин отнес Челси вниз к кухонной двери и затем на улицу к конюшням. На них были только халаты. Его босые ноги чувствовали прохладу смоченной росой травы.

– У меня для тебя есть подарок, – сказал он, остановившись у ограды конного двора.

– Для меня? – спросила она с наигранной застенчивостью, медленно целуя его в шею и крепче прижимаясь к его теплому телу.

– Ты заслуживаешь это, – сказал он, думая о том, что она достойна по меньшей мере богатств пещеры Аладдина, так же как золота Перу и несметных жемчугов Востока за ее редкую, утонченную чувственность.

Он немного повернул ее, чтобы она могла видеть простирающееся на восток поле, где пасся Тун.

– Он твой, – просто сказал Синджин-.

– Это слишком много.

Возможно, она была права. Но его лицо оживилось от радости, это хорошее капиталовложение.

– Когда-нибудь я смогу расплатиться с тобой, – сказала она.

Он усмехнулся.

– Может быть, сможешь.

– Я не имела это в виду. – Но его улыбка была заразительной, и она почувствовала, что улыбается ему в ответ. – Для тебя все имеет сексуальный подтекст?

– Эту неделю – да. – Он говорил это шутя, вспоминая о тревоге, терзавшей его всю ночь. Несмотря на то, что он приобрел свою репутацию за сексуальные излишества, женщины играли относительно маленькую роль в его жизни и никакую в его мыслях. Но Челси постоянно присутствовала в его голове.

– И так каждую неделю, – сказала она, вспомнив о его разгульном образе жизни. – По сплетням, твоя щедрость безгранична. – И в ее настроение вкрался холодный утренний свет или напоминание о его подвигах и славе.

Он посерьезнел от возникшего в ее глазах отчуждения.

– Не верь всему, что слышишь, – спокойно сказал он.

– Даже если бы я поверила в половину услышанного – твои подвиги.., поразительны.

– Тогда не относись так серьезно, – с тоской произнес Синджин, раздраженный от необходимости защищать свою жизнь от сплетен, уличных пересудов и гнева праведников. – Послушай, – сказал он с легким вздохом, – я не знаю, почему моя жизнь интересует такое количество людей. Я никогда никого не обманывал, не скрывался, не притворялся. Мои дружеские связи с женщинами заводились с обоюдного согласия, были сердечными и, – он замолчал, ища благозвучное слово, – доступными. Я поражен тому, что моя жизнь вызывает такой интерес у каждой старой сплетницы в городе.

«Но не меня, – подумала Челси. – Он не знает о силе своей привлекательности, даже эти старые сплетницы, хоть неодобрительно, но замурлыкали бы, если бы Синджин посмотрел в их сторону».

– Не стоит затрагивать эту тему, – сказала она, понимая, как мало у них времени, и напоминая себе о том, зачем она приехала в Оакхэм. – – Делаешь ли ты каждую красивую женщину в Лондоне счастливой, это твое личное дело.

– Не надо, – пробормотал он низким гортанным голосом. – Я повторяю, что большей частью это пустые сплетни.

По крайней мере, у него хватило мужества смягчить свое утверждение. Он явно не вел подсчетов. Она случайно слышала разговор Данкэна с Нейлом о том, какой обширнейший выбор у Синджина среди женщин старше пятнадцати лет. Оказывается, специально нанятый секретарь каждый день сортировал любовные письма с пометками для герцога.

Немного поздновато она задумалась о благочестии. Конечно, ее мог возмущать всеобщий интерес к нему, но она прекрасно понимает безграничную меру его очарования. И кроме того, она приехала к нему, зная, что означает эта неделя в Оакхэме, но и желая ее.

– Прости меня за то, что я сказала, не подумав.

Твоя жизнь принадлежит тебе, и я не имею права комментировать. Друзья? – спросила Челси, улыбнувшись.

Ее откровенность всегда поражала Синджина; он слишком долго находился в хрупком мире высшего общества, где никто не говорил то, что думал.

– Определенно друзья, – быстро согласился он с усмешкой. – Ну, теперь прогуляемся верхом?

Этой простой фразой он предлагал ей удовольствие, которое могло сравниться только с наслаждением находиться в его объятиях, потому что скаковая езда была ее жизнью. Тун – любимой лошадью, а Синджин Сейнт Джон – самым приятным попутчиком.

Они часто ездили верхом в ту неделю, то в бледном утреннем тумане, то в полуденную жару, а несколько раз очень поздно ночью, чтобы остудить тела от жаркого блаженства страсти. Время от времени они также устраивали на плоской равнине скачки Тун – Мамелуке, меняясь победами с дико бьющимися сердцами и пьянящим возбуждением.

Синджин несколько великоват для жокея, но Мамелуке привык носить его, и Мамелуке любил быть первым, поэтому заезды демонстративно выигрывались в течение дня.

* * *

Синджин пожелал вызвать прислугу, так как его привилегированное происхождение не позволяло заниматься такими земными делами, как уборка.

– Я могу помыть тарелки, – предложила Челси.

– Нет, – оборвал Синджин, в недоумении роясь среди вещей, находившихся в чемодане, в поисках чистой рубашки. – Я не для этого перераспределил обязанности десятка людей на этой неделе, чтобы смотреть, как ты моешь тарелки. Боже праведный, где; дьявол, чистая рубашка!

– Кажется, тебе все-таки нужна помощь, – весело заметила Челси, удобно устроившись на кровати и провожая взглядом очередную брошенную вещь.

– Мне также нужна ванна, но сначала я должен найти рубашку, чтобы пойти в деревню и вернуть обратно свою прислугу. – Потерявшаяся рубашка нашлась, он оделся со скоростью человека, у которого вместо крови течет ртуть.

Челси решила ему немного помочь, и в течение часа охотничий дом был похож на жужжащий улей.

– Я не думал, – сказал Синджин, сидя за дымящимся завтраком через некоторое время, – что вожделение становится ничем без хорошей чашки кофе и горячей ванны, но я все исправил. – Он улыбнулся по-мальчишески и с самодовольным удовлетворением, он теперь был чистым и хорошо накормленным.

– Мне кажется, что слова «путь к сердцу мужчины лежит через его желудок» уместны в данном случае, – дразнила Челси, сидя за столом напротив него, чистая, розовая, свежая, в простом шелковом халате, таком же бледно-желтом, как ее волосы.