Текст книги "Опасность тьмы"

Четырнадцать

– Отец на Небесах, даруй им утешение в страданиях. В страхе дай им отвагу, в муках даруй им терпение, в унынии принеси им надежду; в покинутых всели веру в молитву и в помощь всех Твоих святых, через Господа Нашего Иисуса Христа.

Пламя свечей слегка подрагивало, и светильники превращали часовню Христа Исцелителя в сияющую пещеру. Огромное пространство собора за спиной у Джейн Фитцрой рельефно выступало из темноты. Она в одиночестве преклонила колени перед маленьким алтарем с нарочито современным золотым крестом.

Она любила произносить последнюю молитву здесь, в одиночестве. Этим вечером она пришла помолиться за двух пациентов, умерших сегодня в Имоджен Хауз, и за других, которые, вероятно, должны были умереть через несколько часов. Ночная тишина в соборе не казалась глухой или пустой, она была наполнена веками молитв. Она знала, насколько люди могут отдаваться монашеской жизни.

Она еще немного постояла, преклонив голову и вверяя себя Богу, но в этот момент внезапный звук заставил ее остановиться. Ей показалось, что она слышала, как дверь, открываясь, зашуршала по каменному полу. Она подождала. Ничего. Снова тишина.

Она склонила голову.

Вдоль бокового прохода зазвучали шаги. Это был кто-то в обуви с мягкой подошвой.

Главные двери уже были закрыты на замок, но боковую дверь доверили закрывать ей, когда она уходит на ночь.

Она поднялась.

– Здесь кто-то есть?

Шаги остановились.

– Ау? – Пламя свечей оставалось неподвижным, а вот ее голос слегка дрожал. – Я могу вам помочь?

Ничего. Она задумалась, стоит ли спокойно пойти шагам навстречу или немного подождать. Шаги зазвучали ближе.

– Собор на самом деле уже закрыт, но если вы пришли помолиться, то можете побыть здесь недолго, мне еще нужно кое-что сделать перед уходом.

В раскрытых воротцах часовни стоял мужчина. Внутрь он не заходил. На обеих щеках и на голове у него отросла двухдневная щетина, на нем было укороченное темно-синее пальто и красный шарф. Она выдохнула. Не сумасшедший, не вор, не пьяница, и – она улыбнулась про себя, вспомнив это слово – не опустившийся.

– Макс, – сказала она.

Он казался потерянным, как будто не до конца понимал, где находится и почему. Потом он произнес:

– Лиззи.

– Макс, мне так жаль. – Джейн встала и пошла к нему, коснувшись его руки. Он посмотрел на нее так, как будто туда только что высадились инопланетяне. – Я возносила вечерние молитвы. Не хотите посидеть тут немного в тишине?

– Зачем?

– Вы выглядите уставшим.

– Я гулял. Я не могу пойти домой. Я не могу туда вернуться.

– Это очень тяжело.

Он сделал несколько шагов внутрь часовни. Джейн ждала. Они с Максом Джеймсоном встречались только однажды, когда она приходила к Лиззи в Имоджен Хауз. Тогда он был с ней довольно резок и сказал, что она здесь не нужна. Она ушла, поняв ситуацию, но потом вернулась, чтобы дать уже спящей Лиззи свое благословение.

– Ненавижу это место.

– Собор?

Он обвел взглядом пространство вокруг себя.

– Она заставила меня привести ее сюда. В самом начале. Я бы ее отвел куда угодно. Я бы ее на спине дотащил… Это называлось служба исцеления. – Он коротко и холодно рассмеялся. – Я стоял тут на коленях. Тоже молился. Это могло сработать, а я бы сделал все, чего бы она ни захотела. Она верила, что это помогло. Она так сказала.

– Может, вы хотели бы, чтобы я произнесла молитву сейчас? Или помолилась с вами?

– Нет. В этом нет никакого смысла.

– Я думаю, что есть.

– Ну конечно, вы так думаете.

– Я помолюсь. А вы просто сидите.

– Почему Лиззи умерла? Даже животное нельзя заставлять через такое проходить. Кто бы смог это сделать? Что это за злая шутка?

– Ну, пойдемте… Почему бы вам не зайти ко мне, и я сделаю нам кофе… можете поговорить со мной, если хотите, или не разговаривать, если у вас нет такого желания. Вам не стоит шататься по улицам, вам нужна компания.

– Мне нужна Лиззи.

– Я знаю, Макс. Если бы я могла подарить ее вам, я бы это сделала. Но я знаю, что теперь она будет с вами всегда, в вашей душе.

– Эти слова для меня ничего не значат.

– Возможно, скоро станут.

Тут он сказал:

– Вы похожи на нее.

– Нет. – Джейн улыбнулась. – У Лиззи были такие красивые длинные волосы… прямые и гладкие… – Ее собственные волосы были темно-рыжие и торчали в разные стороны так, что их совершенно невозможно было укротить.

– Вы молоды, красивы… Такая же, какой была она.

– Пойдемте, Макс… Пойдемте со мной.

– Вы, правда, живая – вот в чем вся разница – а Лиззи мертвая. Почему все остальные не мертвы? Почему вы не мертвы?

Джейн взяла его под руку, и он позволил ей повести себя – сначала через двери часовни, а потом по боковому проходу пустого собора. Он казался растерянным, как будто не знал, как и куда ему идти дальше. Она боялась за него, его скорбь и боль были слишком сокрушительными, они ломали и физически, и эмоционально.

– Когда вы последний раз что-нибудь ели? – спросила она, пока они шли по тихому церковному двору.

– Я не знаю.

– Я могу сделать для вас что-нибудь… Как захотите. К вам приедет на похороны кто-то из семьи?

– Я не хочу похорон. Похороны будут значить конец Лиззи, они будут значить, что Лиззи мертва. Вы разве не понимаете?

– Да. Но Лиззи действительно мертва. Ее тело умерло, – сказала она мягко.

– Нет.

– Мы сейчас пойдем через вон те боковые ворота. Потом сразу загорится подсветка. – Она взяла его за руку, как ребенка, и повела через сад у дома регента по дорожке, огороженной шпалерой, к своему небольшому домику. Где-то в кустах послышалась возня кота или лисицы, и в черноте ночи на секунду зажглись огоньки глаз.

В маленьком коридоре все еще царил беспорядок. Джейн зажгла свет в своем кабинете, включила газовое отопление и протянула руки, предлагая забрать пальто Макса.

– Я не знаю, что мне делать, – сказал он.

– Присядьте здесь. Я сварю кофе… или чай? И сделаю сэндвичи, я сама пока ничего не ела. Просто отдыхайте, Макс.

Он стал разглядывать комнату: книги Джейн, ее рабочий стол, распятие и две свечи на небольшой тумбочке. Она зашторила окна, за которыми уже спустилась ночь, и пошла на кухню, оставив его сидеть в кабинете. У нее на телефоне мигала лампочка автоответчика.

«Джейн? Они отправляют меня домой завтра утром. Ко мне должна будет приходить районная медсестра, хотя она мне не понадобится. Я позвоню тебе… Может, получится поймать тебя в перерыве между церковными делами. До свидания».

Она улыбнулась про себя, очередной раз убеждаясь, что ее мать уже ничто не сможет изменить, и отказываясь переживать по этому поводу. Мысль о ее возвращении в дом, разоренный грабителями и преступниками, была неприятной, но она сделала что могла. К тому же Магда никогда не постесняется попросить, если ей что-то от кого-то понадобится. В этом ей не было равных. Она поставила чайник и достала буханку из хлебницы.

Когда она подошла к холодильнику, она услышала шаги, и чья-то кисть схватила ее за горло сзади, не сдавливая настолько, чтобы придушить, но достаточно, чтобы она не могла двигаться.

– Макс… – только и смогла она произнести. – Что…

– Как ты можешь быть здесь? Как ты можешь быть здесь, резать хлеб, заваривать чай, когда Лиззи лежит там мертвая? Что Лиззи сделала? Почему твой бог убил Лиззи? Ты не должна быть живой, я не могу позволить тебе жить, не после того, что случилось. Ты слишком похожа на нее. Ты не должна быть живой. – Он говорил странным, тихим голосом, как будто слово в слово повторял то, что уже говорил, учил наизусть, специально для этого момента, для этого места.

– Макс, пожалуйста, отпустите свою руку.

К ее удивлению, он так и сделал. Он отпустил ее, а потом толкнул в сторону кабинета. Когда они оказались внутри, он закрыл дверь.

И тогда, внезапно, Джейн стало страшно. Макс обезумел от горя, и люди в таком состоянии могут действовать иррационально и импульсивно. Он был зол. Она не знала, в какой форме его злость может выплеснуться.

«Помоги мне, – молилась она, – помоги мне». Других слов у нее не было, кроме: «Помоги ему».

– Садись, – сказал Макс.

Она подчинилась. Сейчас это казалось лучшим вариантом – не спорить, ни о чем не просить. Оставаться спокойной.

– Что вы хотите, Макс?

– О, вечные вопросы? Давайте сначала зададим один простой. С простым ответом. У вас такие должны быть, разве нет?

– На самом деле, нет. Я и сама задаю много вопросов. Постоянно.

– За это вам не платят.

Она улыбнулась.

– Я должен получить ответы.

– Это тяжело, я знаю…

Он рванулся с места и навис над ней, так что она откинулась на стуле.

– Как ты смеешь мне это говорить? Как ты смеешь говорить, что знаешь, как это тяжело. Откуда тебе знать? Это с тобой случалось?

– Нет, – сказала Джейн. – Если вы имеете в виду, умирал ли кто-нибудь, в кого я была влюблена или за кем была замужем, то нет.

– Тогда не надо меня поучать.

– Тогда не надо, пожалуйста, мне угрожать.

– Ты веришь в это? Правда в это веришь? Ты готова умереть за это?

– Вы имеете в виду христианство? Я верю в это, да. Готова ли я за это умереть… Я не знаю, насколько я смелая. Но множество людей погибли за свою веру. И до сих пор погибают.

– Ты веришь, что Иисус воскрес из мертвых?

– Да.

– А молитвы?

– Я не верю, что молитвы – это какое-то магическое заклинание. Мы всегда получаем ответ, но не всегда тот, который хотим.

– Отличная отмазка.

– Так это звучит? Ну просто я не считаю, что молитва – это как письмо Санта Клаусу… «Я хочу… Пожалуйста, можно мне?…»

– Почему Лиззи умерла? Ты можешь на это ответить?

– Нет. Я не знаю… это кажется жестоким, чудовищным, бессмысленным… каким часто кажется весь мир. Каким и является. Я знаю, что мы в состоянии примириться со всем, что с нами происходит, и когда случаются ужасные вещи, Бог всегда с нами посреди этого хаоса.

– Извините, я как-то не заметил. Глупо с моей стороны.

– Давайте я доделаю чай, а потом отвезу вас домой.

– Нет.

– Вам нужна передышка, Макс.

– Я никуда не поеду. Как и ты. До тех пор, пока ваш бог не вернет Лиззи обратно к жизни.

– Он этого не сделает. В нашем разговоре сейчас нет никакого смысла, вы не в том состоянии.

– До тех пор, пока ты не объяснишь мне, почему моя жена умерла, и пока твои молитвы не смогут вернуть ее мне, ты, священница, будешь оставаться здесь, и я буду оставаться здесь. Может быть, всю ночь, может быть, и завтра… Может, пока мы не умрем.

– О чем вы говорите?

– Ни о чем.

– Позвольте мне отвезти вас домой. Если вы хотите что-нибудь мне сказать, выплеснуть свои чувства, что угодно – хорошо, но только не сегодня. Вы не помните себя от горя, а я очень устала. Приходите, и поговорим завтра.

– Я хочу, чтобы ты закрыла дверь… Здесь только одна дверь?

Джейн не знала, что ей делать.

– ОТВЕЧАЙ МНЕ!

– Да. Одна дверь.

– Иди и запри ее. Я буду за тобой смотреть.

– Пожалуйста, успокойтесь.

Он сидел совершенно неподвижно, как будто еле дыша, очень напряженно и сфокусированно.

Она встала.

Он взял ее за руку и повел в сторону двери с такой силой, что сопротивляться было бы бесполезно. Она повернула ключ. Дверь была массивная, без стекла, со старым, тяжелым замком. Был еще и второй засов. Она медленно повернула вниз медную ручку.

– Где твой телефон?

– В кабинете, и есть еще один, в спальне.

– Выключи их из розеток. А сначала дай мне свой мобильный.

Он был в кармане сутаны. Она подумала, как бы ей набрать номер, пока она будет доставать его. Но, прежде чем она смогла это сделать, Макс схватил ее за запястье, а другой рукой отыскал в кармане телефон, достал его и выключил.

– Теперь остальные.

Они пошли в кабинет, потом к розетке рядом с ее кроватью.

– На окнах есть замки?

– Изнутри они запираются, да.

– Они сейчас заперты?

– Да.

– А теперь я бы хотел выпить чаю, пожалуйста. И чего-нибудь перекусить. Ты мне обещала.

– Хорошо, Макс, но, пожалуйста, вы этим ничего не достигнете, это…

Он молча стоял и ждал. Она пошла вперед, на кухню, он последовал за ней. Потом он закрыл дверь, придвинул к ней стул и сел на него. Она вспомнила, что случилось с ее матерью – как они забрали все и стукнули ее по голове. Она посмотрела на Макса Джеймсона. Нет, это было не то. Тут было нечто другое.

– Я должна вам кое-что рассказать. – Она услышала, что ее собственный голос стал хриплым, будто у нее встало что-то поперек горла. Это был страх. – Недавно мне пришлось срочно поехать в Лондон… Мне позвонила моя мать… Она детский психиатр, живет одна. Когда я до нее доехала, то обнаружила, что дом перевернут вверх дном, многое украдено… а моя мать лежит на полу в луже собственной крови. Она застала их врасплох. Они думали, что дом пустой. Мне тогда стало очень, очень страшно. Я… Я до сих пор не могу выкинуть это из головы. А теперь вы. Это…

– Я не грабитель. Мне здесь ничего не нужно.

– Я не понимаю, что вам нужно.

– Ответы.

– Простых ответов у меня нет, Макс.

– Чудеса.

– Если бы я могла вернуть вам Лиззи, я бы так и сделала… Я не могу. Это так не работает. Бог так не работает. Это сложно.

Она сама удивлялась тому, что говорит. Она всегда ощущала, что, совсем наоборот, все не сложно, а просто. Не легко, никогда не легко, но невероятно просто. Теперь она как будто ничего не знала наверняка. В ее голове все смешалось.

Не говори ничего. Не говори ничего. Просто делай.

Да.

Она подожгла газ, поставила чайник, открыла шкаф, чтобы достать чашки, и холодильник – чтобы взять молоко. Не думай ни о чем. Не говори ничего. Просто делай.

Макс сидел и молчал, сгорбившись на деревяном стуле, и смотрел на нее.

Ее охватило странное чувство спокойствия и нереальности происходящего, будто она ходила во сне, но к ней нельзя было прикоснуться, она была недосягаема. Она нарезала хлеб, порезала ломтиками помидоры и сыр, нашла фруктовый пирог, который кто-то оставил для нее в день ее приезда. Чайник закипел.

Когда он поест и допьет свой чай, он наконец поймет, как казалось Джейн, где он находится, и все снова встанет на свои места. Она отвезет его домой и обязательно удостоверится, что он в полной безопасности. Это было словно присматривать за ребенком.

– Пожалуйста, подойдите, поешьте, – сказала она.

Она ждала, пока он это сделает. Ждала, пока все снова вернется в норму. Ждала.

Он наблюдал. Макс наблюдал.

Она была как Лиззи. Ее руки, которыми она нарезала хлеб и брала чайник. Ее глаза. Лиззи.

Он знал, что это была не Лиззи, но он слишком устал, чтобы разбираться в этой путанице, которая кидала его из стороны в сторону: Лиззи, не Лиззи, Лиззи жива, Лиззи мертва, Лиззи/Джейн, Джейн/Лиззи.

Он периодически оглядывался вокруг себя, не понимая, почему он сидит в незнакомом доме, с непривычно маленькими комнатами. Здесь было темнее, чем он привык, слишком много предметов, книг, мебели и странных изображений. А потом он вспоминал. Его разум прояснялся, как будто через него пропускали струю чистой ледяной воды, и его намерение вновь становилось для него вполне конкретным и очевидным.

Но он чувствовал себя настолько измотанным, что ему хотелось просто лечь на пол и заснуть. Заснуть навсегда. Никак иначе он не сможет быть с Лиззи. А потом он увидел ее, какой он видел ее последний раз – с широко раскрытыми, пустыми глазами, выражение которых невозможно было разгадать, потому что оно каждый раз ускользало от него, когда он смотрел в этот иной, темный, пустой и тихий мир.

Когда умерла Нина, его рядом не было. Она лежала в больнице, спрятанная под масками и трубками, подключенными к разным машинам, желтая, худая и уродливая. Ей была как будто сотня лет, боль вытянула из нее всю жизнь и красоту. Он спал, потому что был не в состоянии на это смотреть и до ужаса боялся момента ее смерти. К тому времени, когда он решился увидеть ее, она уже была кем-то другим – неподвижной восковой фигурой в маленькой часовне, где тошнотворно пахло химической цветочной отдушкой, маскирующей запах дезинфицированной больничной смерти.

Он не ожидал, что ему придется наблюдать, как и вторая его жена умирает. Жена, которая была подарена ему, словно чудо, и которую он любил жадно и отчаянно.

Он поднял глаза. На столе стоял чайник с чаем и тарелка с едой.

Внутри него горячо закипела ярость и ненависть, которые ужаснули его. Эмоций такой силы он никогда раньше не испытывал. Они были чистыми и не замутненными ничем, кроме отчаянного желания расплаты.

Она вытирала руки о полотенце. Ее рыжие волосы, словно ореол, окружали ее лицо, ее робу венчал смехотворный белый воротничок – символ всего того, что он должен был уничтожить. Он не верил ни во что из того, во что верила она, но тем не менее эти вещи имели какую-то чудовищную силу.

– Кто у тебя есть? – спросил он. Она вздрогнула от звука его голоса.

Он был доволен тем, что напугал ее.

– У тебя есть мать… кто еще? Братья, сестры, любовники?

– Я единственный ребенок. Мой отец умер десять лет назад.

– Он страдал?

– Я… Я не знаю. У него был удар. А что?

– Мне хотелось бы, чтобы ты это чувствовала. Почему ты должна этого избежать?

– А почему вы думаете, что я не чувствовала? Каждый день множество людей страдают так же, как Лиззи, а другие остаются переживать те же чувства, что и вы.

Макс встал и подошел к ней. Он посмотрел на ее кремовую кожу и рыжие волосы, ее тонкое горло под белым воротничком и поднял руки. Прямо над ней.

Она сказала:

– Я знаю, что вы хотите со мной сделать. Но хотела бы Лиззи, чтобы я сейчас умерла?

– Не говори о Лиззи.

– Почему нет? Ведь только о ней тут и речь. Я не думаю, что она была бы счастлива, если бы из-за того, что она умерла, вы убили бы меня. – Она шагнула в сторону. – Дайте мне пройти.

Он застыл. Сейчас он хотел убить ее вовсе не из ненависти, ему хотелось почувствовать, каково это. Каково это будет – сжать свои руки вокруг ее горла. Он всегда быстро приходил в ярость и часто пугал людей своими внезапными, страшными приступами гнева. Нина в такие моменты всегда убегала из дома. Только Лиззи было все равно. Лиззи просто смеялась. Но он никогда не злился на нее, только на то, что было вокруг, и на то, что он мог бы изменить в себе. И ее смеха было достаточно.

Он дал Джейн Фитцрой пройти мимо. Он ее не тронул. Она села за кухонный стол. Ему показалось, что она выглядит совсем маленькой и очень юной. Как ребенок. Только ребенок может быть таким наивным. Что она вообще может знать?

– Я хотел бы выпить чашку чая, – сказал он.

Она потянулась за чайником.

– А потом домой?

– Нет.

Внезапно она начала плакать.

Пятнадцать

Эдвина Слайтхолм не сказала ничего по поводу обвинений в похищении Эми Садден. Она вообще не разговаривала, только подтвердила свое имя.

После того как они вышли из вертолета, Серрэйлер почти не смотрел на нее. А ему хотелось. Хотелось допросить ее, вытянуть из нее правду о Дэвиде Ангусе. Но, конечно, ему не было позволено с ней разговаривать. Это был не его участок и не его дело. Все, что он мог сделать – это попросить официального разрешения допросить ее позже, когда йоркширские дела уже будут идти полным ходом.

– Лучше бы ты остался еще на одну ночь, – сказал Джим Чапмэн. Они ели сэндвичи с беконом, которые принес в его кабинет светящийся от радости констебль. Все управление ликовало, люди были поражены тем, что произошло, и без конца обсуждали арест женщины. Саймон покачал головой и с набитым беконом ртом сказал:

– Я в порядке. Так сказали в больнице.

– Настолько в порядке, что ты проедешь за рулем две сотни миль?

– Ага.

– Здорово, правда?

Они посмотрели друг на друга с пониманием.

– С этим ничего не может сравниться, – сказал Серрэйлер. – Даже если ты сидишь на узком выступе посреди скалы, а дождь хлещет тебя в лицо. Но мне нужно возвращаться. Нужно снова браться за дело Дэвида Ангуса.

– Это она, – сказал Джим Чапмэн, откусив гигантский кусок. Вся комната была заполнена ароматами еды.

– Я знаю. Но надо это доказать. Она не собирается сотрудничать.

Чапмэн вытер рот и сделал большой глоток чая.

– Судебные мозгоправы будут прыгать от восторга.

– Да у меня самого это в голове не укладывается. Это идет вразрез со всем, к чему мы привыкли.

– Не совсем. Вспомни Роуз Вест [3]3
  Розмари «Роуз» Леттс – жена и соучастница Фредерика (Фреда) Уэста, который в период с 1967 по 1987 год пытал и насиловал молодых женщин и девочек и убил по меньшей мере 12 человек, в том числе членов своей семьи.


[Закрыть]. Вспомни Майру Хиндли [4]4
  См. соответствующее примечание в предыдущей книге серии, «Чистые сердцем».


[Закрыть].

– Хиндли была не сама по себе, ее в это вовлек Иэн Брэйди. Да, она была глубоко порочна, но стала бы она делать это одна? Сомневаюсь. То же относится к Уэст.

– Что заставляет их начать действовать? Боже. Я думал о своем внуке на обратном пути… все представлял себе его лицо. Это выше человеческого понимания. Что это за женщина такая, Саймон?

Когда он приехал домой, уже после полуночи, на его автоответчике мигала лампочка. Одно сообщение было из химчистки – его костюм был готов. Трое других звонивших сообщений не оставили.

Он стоял в темноте в своей большой прохладной гостиной. За окном светил месяц и вечерняя звезда, напоминая ему о Сэмюэле Палмере [5]5
  Сэмюэл Палмер (1805–1881) – английский живописец, график, представитель романтизма.


[Закрыть] – художнике, перед чьим гением он преклонялся больше остальных.

А потом он подумал о Диане Мэйсон. Она изводила его молчаливыми звонками весь предыдущий год, но последние несколько месяцев он ничего от нее не слышал и не виделся с ней. По всей видимости, у нее теперь был новый мужчина и другая жизнь, и он полностью стерся из ее памяти. Саймон на это надеялся.

Он без сил рухнул в кровать, но в его сон постоянно вторгался шум моря, бьющегося о камни, и гул машин, несущихся по шоссе. Он был полон образов Эдвины Слайтхолм, ее тонкого, недоверчивого лица и агрессивного взгляда, а еще желтого спасательного вертолета, который то подлетал к ним, то отдалялся, то отлетал, то отдалялся, наматывая круги во сне Саймона и вызывая тошноту.

Он слушал удары колокола собора каждый час, пока они не пробили пять. Тогда он повернулся на бок и заснул тяжелым сном до начала девятого утра.

– Босс… Мы слышали. У вас есть результаты?

Сержант Натан Коутс ждал его.

– Файлы Ангуса у вас на столе. Я думал…

– Я не сомневаюсь, что ты думал. Принеси кофе из кафе за углом, и еще я буду рис с беконом и яйцом.

Он пошел к своему заваленному бумагами столу. Натан неохотно развернулся и пошел в расположенное неподалеку греческое кафе, которое в корне изменило жизнь уголовного розыска Лаффертона и заслужило вечную ненависть здешней столовой.

Серрэйлер перебрал бумаги, открыл свой компьютер и к тому времени, как Натан вернулся, уже прочел дюжину писем. Он поднял крышку своего эспрессо и вдохнул терпкий аромат свежего кофе. Он быстро освежил в памяти дело Дэвида Ангуса. Натан ждал, хотя его распирало от с трудом сдерживаемого любопытства и радостного нетерпения. Серрэйлер взглянул на него.

– Я так понимаю, сейчас это место представляет собой целый улей из слухов и спекуляций?

– Да, это точно. Но прежде чем мы возьмемся за дело, есть кое-что еще, босс. – Натан вспыхнул.

– Натан?

Саймон с ужасом ждал, когда его сержант скажет ему, что покидает Лаффертон, что ему предложили более престижное место инспектора в другом месте и что он уезжает через неделю. Натан был активным, амбициозным и работящим. Он смог бы быстро подняться. Старшему инспектору была ненавистна мысль, что ему придется его отпустить, но он знал, что должен. И он ждал.

– Штука в том, что я еще никому здесь не говорил… пока. Мы хотели, чтобы вы узнали первым.

Куда? На север? В Лондон?

– У нас с Эммой будет малой.

Натан был всего на оттенок бледнее томата. Саймон издал громкое «О!», выражавшее одновременно и облегчение, и восторг.

Перед обедом Серрэйлер собрал основную часть команды, работавшей над делом Дэвида Ангуса.

– Это не будет просто, – предупредил он, обводя их взглядом. Он должен был создать правильный настрой – умерить слишком бурный оптимизм и при этом дать им четко почувствовать свою уверенность в том, что они взяли виновного. – Слайтхолм не признается – она не сказала нам почти ни слова. Конечно, на севере ее прижмут, потому что Эми Садден нашли у нее в багажнике. Но и нам, и им придется найти весомые улики касательно мальчиков. Я воспользуюсь всеми возможностями, что у нас есть, чтобы это сделать. Нам предстоит тяжелая работа. Но я абсолютно уверен, что мы добьемся своего.

– Может, вы ошибаетесь, шеф… Вдруг эта женщина сломается и подаст нам все на тарелочке?

– Вы с ней не встречались.

– Говорят, что вы герой, шеф… Немного поработали с особой воздушной службой. – Все в комнате слегка развеселились.

– Спасибо, ребята, на этом все. Теперь давайте браться за дело.