Текст книги "На диете"

Мне бы только до дома домчать! Запрусь в спальне и разом наверстаю упущенное. Устрою настоящий никотиновый марафон – стану прикуривать одну сигарету от другой, а то и по две сразу! Забью окурками огромную супницу, а заодно и бездонную дыру, что высасывает остатки моего рассудка.

– Так что, скажете про таблетки?

Кассир подвинул ко мне пакет, хрипло отдышался и нашарил под прилавком пачку “Мальборо”. И этот метит в ковбои. Защелкала дрянная зажигалка. Прикурив, он выпустил в меня плотную струю дыма:

– Вот, подумываю сбросить килограмм-другой.

Я молча заглатывала никотиновый смрад. Уже на третьей затяжке курильщик разразился клокочущим кашлем и осел на табурет. Верный претендент на кислородную подушку...

Господи, а вдруг я снова начну курить, но так и не перестану есть? Отвратительнее жирной тетки может быть только жирная тетка, смолящая пачку за пачкой. Да, я все равно любила Сару-Джейн. Но меня-то кто полюбит? Уж точно не Фрэнклин. Свинцовой тучей наползло воспоминание – муж, летящий на деловое заседание в “особом” пиджаке.

Моя запланированная прогулка продлилась ровно три шага, от дверей аптеки до автобусной остановки. В тот же миг, как по заказу, подъехал пустой вечерний автобус и прямо передо мной с шипением раздвинулись двери. Редкий маршрут – обычно его пускают только в Дни Гая Фокса[4]4
  Гай Фокс – организатор “порохового заговора” против английского короля Якова I и членов парламента 5 ноября 1905 г. В ознаменование этой неудачной попытки поджога проводятся ежегодные огненные карнавалы.


[Закрыть], и то через сутки. Я побренчала сдачей. Как раз на билет. Очевидно, это перст судьбы. Только идиоты противятся прямым указаниям свыше.

Не беда, вряд ли я заметно поправлюсь до утренней прогулки с Кэтлин. Спорт спортом, но нездоровый фанатизм – та же крайность. И потом, в автобусе я успею внимательно изучить инструкцию к волшебным таблеткам.

Мне случается бывать на редкость убедительной в спорах с самой собой.

Всю дорогу я вчитывалась в аннотацию к чудо-таблеткам и не понимала в ней ни слова. К реальности меня вернул голос водителя, объявивший мою остановку. В автобусе я оказалась совершенно одна, да и за окнами не было никого и ничего. Вообще ничего – так низко и плотно лежал наползший с озера туман. Водитель пожелал мне не переломать ноги, и я неохотно шагнула из безопасного салона в мутное марево.

Чугунные фонари с изогнутыми под старину шеями были едва различимы, и размытые круги их приглушенного туманом света плавали в белесой пелене. Еще недавно я сравнила бы их с акварельными размывами на влажной рыхлой бумаге, теперь же в голову лез только один образ – “густой как студень”. Мне казалось, я угодила в громадную миску какого-то дрожащего темного варева, а в самой толще смутно маячили половинки яиц с бледными желтками.

Пока автобус неторопливо отчаливал от остановки, я стояла, осваиваясь во мгле, и вдыхала острый перечный аромат. Готова спорить на что угодно – это молотый черный перец и жгучий соус из помидоров и чили! Ну, все ясно. Мой дом всего в полутора кварталах и как раз с подветренной стороны от такое – мексиканских лепешек, что жарит у нас на кухне София. Безобразие, только я за порог...

Я облизнулась. Шоколадные пирамидки слегка заморили поселившегося во мне ненасытного червяка, но в желудке хватило бы места еще для чего-нибудь. А потом еще для чего-нибудь, и еще... Прежде я беспрестанно жевала только раз в месяц, когда смягчала предменструальный синдром. Но теперь, похоже, умудрилась отделить симптомы от первопричины.

Если плестись нога за ногу, то, пока доберусь, лепешки благополучно канут в Лету. И я не спеша двинулась к благоухающему пряностями дому, смутно белевшему в мягкой влажной мгле. Неторопливая прогулка способствовала размышлениям. Определенно, я сумею справиться с этим пищевым безумием. Просто обязана. Ведь сейчас уже не могу надеть свои любимые тряпки. С такой комплекцией и на милю не рискну подойти к тому элегантному загородному клубу, где привыкла коротать жаркие летние дни. Так и слышу шепоток у бассейна: “Видели Барбару?”, “Что с ней стряслось?”, “Просто не верится, что можно так себя запустить!”

В былые годы я и сама любила поиронизировать подобным образом. Устраивалась в шезлонге, вытягивала стройные ноги и полеживала, пуская клубы дыма. Пых-пых. И от всей души изумлялась, как же иная особа может до такой степени себя запустить. Причем изумлялась вслух. О, разумеется, из самых добрых побуждений! Пых-пых. На случай, если располневшая неудачница каким-то чудом исхитрилась не заметить, что расползлась. Так пусть видит – я сочувствую ей и искренне надеюсь, что она скоро придет в норму. И так далее, попыхивая сигаретой.

Рядом лежала под зонтом Сара-Джейн, окутанная облаком многослойных фантазийных одеяний, в сногсшибательной широкополой шляпе. Она тоже осуждала толстух, кивала и поддакивала так покровительственно, словно сама была стройной, как топ-модель. Ее ниспадающие пышными волнами балахоны не были пустой прихотью – Саре-Джейн хватало ума скрывать от мира свое бесформенное тело. В отличие, кстати, от Рамоны Салтер. Та словно нарочно выставляет свою тушу напоказ. Так и выпирает из куцых юбчонок и глубоких декольте, будто тесто из квашни. Не зря ведь она тратилась на билет во Францию – страну 90-килограммовых матрон, резвящихся с баскетбольным мячом на золотистых песках Ривьеры. Причем в одних только трусах.

Неожиданно в тумане передо мной неясно обозначились какие-то тени, и я резко остановилась. Двое мужчин двигались в том же направлении, что и я. Один сильно шатался, хотя и держался за другого. Пьяные? Или наркоманы? До меня отчетливо доносилось хриплое, натужное дыхание, клокочущее, как воздух в акваланге. А впереди еще целый квартал. Много чего может случиться за квартал от дома.

Держась друг за друга, подозрительные личности преодолевали темный промежуток между двумя фонарями. Я вскинула голову и прибавила шагу. Ладно, господа громилы, отнимайте, если хотите, мою сумку, косметичку и дамские журналы, но клянусь папой, только протяните грязные клешни к чудодейственным таблеткам, и вы – трупы! Будущие трупы рывками двигались вперед и в клубящейся тьме казались единым фантастическим существом – пьяным и к тому же с кандалами на всех четырех лапах.

Жуткое зрелище, но, черт возьми, отец недаром учил меня никогда не трусить. Призвав на подмогу раннее издание самой себя – пробивную нью-йоркскую нахалку, преспокойно лавирующую между бесчувственными телами алкашей по дороге в школу, я устремилась вперед, словно вся улица принадлежала мне. Плевать на эту парочку – Джека-потрошителя и Бостонского Мясника, бредущих под траурной пеленой тумана.

– Хватит, – хрипло прорычало четырехлапое чудовище.

Вторая голова забубнила что-то увещевательное, но слов было не разобрать. Первая снова раздраженно засипела:

– Еще две минуты, еще два часа! Какая, к черту, разница? Сказал – хватит, значит, хватит! Все, иду домой, а ты как хочешь!

Я как раз проходила мимо, когда маньяки затеяли забаву “тяни-толкай”.

– Добрый вечер, – прорычал тот, что рвался домой.

Я вздрогнула от неожиданности и пролепетала, невольно цепенея:

– Добрый вечер...

Вперед, Барбара, только не останавливайся. И не вздумай пялиться на них. Краем глаза я уловила, что согбенный убийца виснет на каких-то деревянных подпорках. Костыли? Дешевый трюк – мерзавцы рассчитывают усыпить мою бдительность. Я уже почти миновала преступников, теперь они оказались сзади. Дряблые мышцы на моем ожиревшем загривке напряглись сами собой в ожидании удара костылем.

И в этот драматический момент меня вдруг окликнул знакомый голос:

– Барбара, ты?

Господи, какое облегчение! Я шумно выдохнула и опустила ноющие от напряжения плечи.

– Кэмерон! – И я расхохоталась преглупым счастливым смехом. – Никогда в жизни так не радовалась тебе, как сейчас! А все этот проклятый туман – из-за него какая только чушь не лезет в голову!

Я повернулась к его спутнику, и банальные приветствия застряли в горле, а светская улыбка закоченела на губах, словно на бездарных фотоснимках, где люди идиотски скалятся в объектив.

Лоб согнувшегося едва ли не пополам незнакомца пересекала глубокая рана, стянутая черными стежками швов. Грубый свежий шрам вспарывал бровь, нырял под пиратскую повязку, закрывавшую глаз, и змеился вниз по щеке. Острое лицо, перекошенное гримасой боли, выглядывало из массы иссиня-черных курчавых волос, жестких, как стальная стружка.

Кто он такой – индус, итальянец? И сколько ему лет? Не то тридцать пять, не то сорок пять – не разберешь. И что приключилось с ним? Что скрутило его в дугу, превратило в полумертвую развалину, всю жизнь которой, казалось, сосредоточил в себе единственный уцелевший глаз? Бледно-голубой, прозрачный и такой же призрачный, как туман, в котором он мерцал, этот глаз притягивал меня, гипнотизировал и тревожил. Я старалась отвести от него взгляд и не могла.

– Знакомься, Барбара, это мой добрый друг, Мак Паркер.

Голос Кэмерона, такой привычный и обыденный, отвлек меня. Я перестала бесцеремонно разглядывать калеку и смогла наконец нормально вздохнуть и вполне непринужденно протянуть ему руку:

– Рада познакомиться.

Человек грузно навалился всем телом на один костыль, высвобождая руку для приветствия. Узкая ладонь скользнула к моей, он ухватил мои окоченевшие пальцы и стремительно поднес к губам.

– Очень приятно. – Он поцеловал мне руку, прежде чем я успела отнять ее, и вопросительно добавил: – А вы?..

– Барбара Аверс, – вмешался Кэмерон и со значением прибавил: – Миссис Барбара Аверс. Счастливая жена и мать двоих очаровательных подростков.

Глаз Мака в упор разглядывал меня:

– Очень рад за вас.

Трезвомыслящий Кэмерон решительно взял дело в свои руки:

– Эй, Мак, не увлекайся. Пойдем, Барби, я провожу тебя.

– Но ты ведь не один, – растерянно возразила я.

– Вот именно, – поддержал Мак, – между прочим, не один.

– Мак только что жаловался на усталость. – Кэмерон ухватил меня за локоть и повлек в туман. – Он слишком измотан. Ничего, сейчас отдышится и вернется ко мне домой. Надеюсь, не заблудится.

Я не знала, что и думать. Ведь Кэмерон вообще-то невероятно отзывчивый человек и к тому же воплощенная вежливость. В полной растерянности я принялась шепотом уверять его, что прекрасно доберусь и одна. Но Кэмерон мягко сжал мою руку:

– Поверь, Барбара, я знаю, что делаю.

Сзади раздался хриплый голос Мака:

– И далеко вы живете, миссис Счастливая Жена?

– Достаточно далеко, – отозвался Кэмерон. – Тебе не дойти.

Костыли торопливо застучали по каменным плитам дорожки.

– И все-таки?

– И все-таки далеко! Тебе не дойти, так что отправляйся домой, а я провожу Барбару.

Отповедь явно не пришлась Маку по вкусу, и он проворчал:

– Ну, мне вроде полегчало. Дойду, пожалуй...

Мы остановились, поджидая его. Мак заспешил судорожными рывками, выбрасывая вперед костыли и с усилием подволакивая ноги. Видеть это было больно, я постаралась незаметно отвести взгляд.

– Только не спрашивай его ни о чем, – едва слышно предупредил Кэмерон. – И не пытайся помочь. А самое главное – ради бога, никаких знаков сочувствия!

– Э-э, – я поискала безопасную тему, – как насчет “Чикагских медведей”?

Кэмерон ухмыльнулся:

– Хорошая идея. Жаль только, футбольный сезон еще не начался.

– Ладно. Как поживает Мирна? И где, черт побери, потрепало твоего друга с таким сексуальным взглядом?

–Трудится. Отчетные заседания и официальные ужины. Ты же знаешь мою жену, командует целой кучей комитетов и обществ, и все они разом закрываются на лето.

– Как только она управляется со своими бесчисленными обязанностями? – Я прислушалась к шарканью Мака. – Похоже, ее сутки куда длиннее моих.

– Она с чем угодно справится.

Кэмерон был без ума от своей жены. Сара-Джейн отказывалась верить в такую неугасимую страсть. Год за годом она ожидала, что вот-вот скрытый нарыв прорвется скандальным разводом. Интересно, а как обо мне говорит Фрэнклин?.. С гордостью? С нежностью? И говорит ли он обо мне вообще хоть как-нибудь?!

Мак наконец доковылял до нас. Я невольно подавила в себе желание пригладить его влажные космы.

– Ну что? – прохрипел он.

– Осталось всего полквартала, – ответила я. Железные пальцы Кэмерона стиснули мой локоть и бесцеремонно поволокли меня вперед.

– Всего-навсего, – донесся сзади хрип Мака. – Забавная леди эта миссис Аверс!

Но в следующее мгновение снова сердито зацокали костыли.

– Неужто я похожа на морковку, за которой из последних сил тянется рысак?

– Рысак? Уж скорее мул. Такой же упертый. И кстати, от него лучше держаться подальше. Кусается. – Кэмерон втянул в себя воздух: – М-м-м... Чем это пахнет?

– Лепешками Софии. – В его глазах я уловила нескрываемый голод. Это чувство было мне знакомо. Слишком знакомо. – Так вы не ужинали?

Кэмерон смущенно развел руками:

– У нас с Маком сегодня холостяцкий вечер. Думали заказать пиццу.

– Тогда заглянем к нам и посмотрим, осталось ли что-нибудь на кухне. Кроме того, твоему другу явно не мешает передохнуть.

Мы уже подошли к дому. София не подвела. Даже армия кубинских революционеров не сумела бы прикончить такую гору еды. Все четыре конфорки полыхали адским пламенем. В чаду и брызгах раскаленного масла София парила над сковородами, превращая лепешки в шкворчащие хрусткие раковины. Рикки и ее подружка Сарна щедро наполняли их обжаренным со специями фаршем и передавали Джейсону, а тот со своим приятелем в четыре руки подкладывали нарезанные кубиками помидоры и нашинкованный салат.

– Посторонитесь-ка, – рявкнула я, изо всей силы грохнув дверью.

Рикки вскинула виноватые глаза:

– О, привет, мам. Здравствуйте, мистер Брэйди!

– Привет, ребята. – Кэмерон по-свойски расположился верхом на стуле во главе длинного стола, восторженно обозревая все это великолепие.

Я молча гремела тарелками и вилками, расставляя приборы для гостей и испепеляя Софию худшим из своих взглядов. Та упорно отворачивалась, не отлипая от плиты, – только упрямо задрала плечи в безмолвной укоризне. И впрямь, что она могла поделать? Рикки и Джейсон ей как родные. Надо же накормить несчастных изголодавшихся детей.

Моя новая религия казалась ей полной бессмыслицей. Как только иные обходятся без сахара, сдобы и жареного? И что заставляет их отказывать себе в таких безобидных продуктах? София была просто физически неспособна приготовить ту преснятину, какую заказывала я, так что мне пришлось самой взяться за стряпню. И с тех самых пор София с молчаливой покорностью наблюдала, как легкие и питательные блюда из репертуара “Заслона” (“Попробуйте, их полюбит вся ваша семья!”) нетронутыми перекочевывали с обеденного стола в холодильник, потом в самый дальний его угол, а оттуда – покрытые веселенькими крапинками плесени – в мусорное ведро.

Перемещаясь между буфетом и столом, я не утерпела и словно невзначай ткнула Рикки локтем. Смущенная дочь тут же начала оправдываться:

– Мама, мы решили помочь Софии...

– Подробности меня не интересуют! – отрезала я. – Джейсон, думаю, ты уже покончил с ужином. Будь добр, передай блюдо с лепешками мистеру Брэйди. А ты, Рикки, отклейся от стола и принеси из дальнего холодильника пару бутылок пива похолоднее.

Дочь выстрелила в меня взглядом и с неохотой отправилась в подвал. У стеклянной входной двери Рикки вдруг замерла как вкопанная.

Мак! Я так ослепла от бешенства, что совершенно забыла о нем.

Исполненная раскаяния, я бросилась навстречу гостю. Его лицо было мрачнее тучи. Не сомневаюсь, сегодня он впервые демонстрировал свои шрамы и костыли столь многочисленному обществу. Кэмерон успел предупредить меня, что необходима деликатность, а мне и в голову не пришло сделать внушение своим отпрыскам. Рикки испуганно выглядывала из-за моего плеча.

Я распахнула дверь пошире:

– Могу чем-нибудь помочь вам, сэр?

Его лицо слегка смягчилось:

– Да, благодарю вас. Я только что пересек из конца в конец пустыню Сахара. Могу надеяться на лепешку-другую?

– Конечно. – Я отступила, пропуская его. Рикки во все глаза смотрела на скрюченного ночного визитера, по-крабьи вползающего в нашу мирную кухню.

– Прекрати пялиться, – прошипела я на ухо дочери, подталкивая ее в сторону подвала. – Принеси-ка лучше три бутылки.

Джейсон с приятелем в возбуждении ерзали на своих табуретах, пихая друг друга локтями (посмотри-ка, кореш, вот это чучело!).Шрам через все лицо и бандитская черная повязка явно произвели впечатление. Рикки с небывалой скоростью слетала в подвал – обычно ее туда как за смертью посылать.

Втискиваясь в кресло и располагаясь поудобнее, Мак чуть слышно крякнул от боли, и это был единственный звук на фоне всеобщего молчания, нарушаемого только шкворчанием лепешек на плите.

Я вынула ледяные бутылки из рук оцепеневшей Рикки.

– Если мне не изменяет память, ты была прямо-таки перегружена домашними заданиями?

– Да, решили подготовиться к тесту вместе с Сарной, – заискивающе пролепетала она.

– Для возни с лепешками ты время нашла. Так почему было не погулять с матерью?

Это из-за тебя я уничтожила коробку шоколадных пирамидок. Жертва я, жертва! А если б ты пошла со мной, я не села бы в автобус. Так что твоя вина, твоя, твоя!

–Прости, – вздохнула Рикки.

Вместе с Сарной они ретировались на второй этаж – прихватив блюдо с лепешками и бутылку колы из заначки Софии.

Мои воспитательные порывы запоздали на пятнадцать лет. Чувство вины надо внушать с самого рождения. Сара-Джейн обзавелась этим чувством в церкви, которую неустанно посещала. Меня наградила тем же подарочком бабушка. Я же так стремилась всегда и во всем быть Идеальной Матерью, что позабыла передать собственным детям эту фамильную ценность.

Джейсон с приятелем выкатились во двор и устроили там шумную возню. Они тоже благополучно обходились без моего общества. Я уселась за стол, где гости уже с удовольствием уплетали сочные лепешки. Мак откусил от своей едва ли не половину и теперь жевал, мечтательно закрыв глаза, словно погруженный в священный ритуал.

– Божественно! – вымолвил он наконец. Я затылком ощутила ликующее сияние, озарившее лицо Софии. Схватила лепешку, откусила и замерла в упоении, смакуя тончайшие оттенки своих ощущений. Вот он, восхитительный миг, когда вкус любимого блюда раскрывается во всей полноте, словно цветок!

М-да, представляю, что за вид у меня будет поутру. Заплывшие глаза, отекшие ноги, опухшие пальцы... Самое оно для статуи Будды, но никуда не годится в современной Америке. Едва мне минуло тридцать пять, как начались фокусы с обменом веществ. Стоило отведать копченого, соленого или острого, и меня разносило, как воздушный шар. Веки надувались изнутри, и узенькие щелочки-глаза норовили совсем заплыть – экзотическая восточная красавица с плоским, как блин, лицом.

Лишь утолив голод и лениво пожевывая уже из чистой склонности к излишествам, мы начали разговор. Я сделала знак Софии, чтобы она прекратила поставлять нам лепешки.

– Как жизнь? – поинтересовался Кэмерон.

– Все прекрасно, как всегда. Фрэнклин начал борьбу за кресло сенатора.

– Да-да, слыхал. Удачи! Тебе, наверное, и присесть-то некогда?

– Не сказала бы. Вообще-то пока мне ничего и не поручали.

Ненавижу эти жалостливые интонации, но остановиться я уже не могла. Так хочется чувствовать себя нужной... или хотя бы полезной... Мак обмакнул очередную лепешку в соус.

– Миссис Аверс, а что вы делаете, пока мистер Аверс окучивает избирателей?

Я потеребила бумажную салфетку, потом стала методично отрывать от нее мелкие клочки и укладывать их кучкой перед собой. И куда только люди пристраивают руки, если не держат в них сигарету?

– Веду субботнюю колонку для Кэмерона.

– Похоже, в этом районе все поголовно пишут для “Глоб”.

– Мы сейчас встретили Франсину и Роналда, – объяснил Кэмерон.

– Мы с Кэмероном первыми поселились здесь, – усмехнулась я. – Но газетчики и впрямь норовят держаться стаями. Эванстон[5]5
  Эванстон – город в штате Иллинойс.


[Закрыть], Гайд-парк – шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на журналиста. Впрочем, я уже почти и не журналист. Так, кропаю понемногу. Кэмерон печатает мои заметки раз в неделю – помогает поддерживать себя в форме.

– Кэмерон не способен на жалость, – возразил Мак. – Надо мне самому почитать ваши работы.

– Лучше возьмите подшивку за прошлый год. Недавно умерла моя подруга, и с тех пор у меня все пошло кувырком...

Тут я осторожно глянула на главного редактора. Не мог же он не заметить, до какого убожества докатилась моя субботняя колонка? Но Кэмерон с сочувствием произнес, коснувшись моей руки:

– Очень жаль Сару-Джейн. Мне в самом деле очень жаль. Она была замечательным человеком.

В глазах защипало. Опять. Я всхлипнула и растерла слезы по щекам. От салфетки осталась кучка мельчайших бумажных хлопьев, я аккуратно подровняла ее и буркнула:

– К тому же пытаюсь бросить курить.

– Здорово, – обрадовался Кэмерон. – Говорят, это тяжелее, чем соскочить с героина.

– Вот таких слов мне не хватало. – Я поправила блузку. – Проблема в том, что вместо сигарет я налегла на еду. А разница... огромная. – И я судорожно сглотнула.

– То-то я смотрю, выглядишь колоссально, – рассмеялся Кэмерон. – Теперь понятно почему.

Глаз Мака медленно просканировал меня с ног до головы:

– Похоже, раньше вы были чересчур костлявы. Грубая лесть, но на душе потеплело. Я рассмеялась:

– Вы просто расцветили мою жизнь радужными красками.

Эх, видел бы он, как я выглядела на самом деле – в те дни, когда по праву слыла неотразимой. Но нельзя же ни с того ни с сего сорваться со стула и притащить в кухню альбом с семейными фотографиями. Нужен повод проделать все это к месту, между прочим... вот только какой?

Кэмерон удрученно вздохнул:

– Если бы моя дочь прибавила немного... хоть немного... совсем разум потеряла со своими бесконечными диетами.

– Типун тебе на язык! Мишель удар хватит, случись ей набрать вес.

– На прошлой неделе ее приглашали на вечеринку. Так она в последний момент отказалась идти. Наотрез. Она, видите ли, поправилась до сорока восьми килограмм и не смеет показаться на людях в таком виде.

Меня пробрала холодная дрожь.

– А какого она роста?

– Почти метр восемьдесят.

Мы с Кэмероном погрузились в тоскливое молчание – каждый о своем.

Мак достал пачку “Кэмел” и щелкнул зажигалкой, и не подумав попросить разрешения. Сегодня же запишу в ежедневнике – срочно купить таблички “Здесь не курят!”. Увешаю ими весь дом.

София ловко подсунула гостю давно стосковавшуюся по делу пепельницу. Дразнящий никотиновый аромат мигом добрался до моих ноздрей, и я затряслась, заглатывая его в полную силу легких.

– А по-моему, женщина должна быть в теле. – Мак щурил глаз в клубах дыма.

– Жаль, что все остальное человечество не разделяет вашего убеждения.

– А вас заботит мнение человечества?

– Заботит. – Беседа принимала не самый приятный оборот. Я торопливо свернула на другую тему: – А как вы познакомились с Кэмероном?

– Вам любопытно, почему он никогда прежде не рассказывал обо мне? – усмехнулся Мак. – Когда-то мы вместе работали.

– Так вы журналист?

– Репортер уголовной хроники из “Феникс дейли”.

– А-а...

Отец мне плешь проел, требуя держаться подальше от репортеров-криминальщиков. В любом деле есть свои маньяки, и на журналистском небосклоне ярчайшие звезды – как раз уголовщики. Только самые забубенные, предупреждал отец, лезут в это дело. Бывшие автогонщики. Парашютисты. А еще альпинисты и горнолыжники. Словом, те, кому на жизнь наплевать. От таких людей буквально разит саморазрушением, и нормальному человеку – на этом отец особо настаивал – не следует дышать столь нездоровой атмосферой. Разумеется, если вы не из тех, кому нравятся маньяки.

– А как вы оказались в Чикаго?

– В прошлом месяце умер мой друг, – спокойно ответил Мак.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Прекрасный был человек, лучший в мире. Я приехал на похороны. И буквально на следующий день вступил в небольшое единоборство с грузовиком, а в итоге – больничная койка. Только вчера вырвался.

Кэмерон словно невзначай закинул руку на спинку моего стула и незаметно стиснул мое плечо. Сомневаться в значении этого жеста не приходилось: надо заткнуться и отстать от человека. Так я и сделала. Но белые пятна в скупом жизнеописании Мака все-таки будоражили. Завтра же позвоню Кэмерону и вытрясу из него правду.

Между тем гости собрались уходить. Я предложила подбросить их домой, и Кэмерону, при всей его стойкости, не хватило духу отвергнуть мою помощь. Даже садист не обрек бы сейчас Мака на долгий пеший путь.

Высадив гостей, я воткнула в автомагнитолу кассету с джазовыми импровизациями Оскара Брауна и на полную врубила громкость.

Беззастенчивые комплименты Кэмерона и Мака вознесли мой упавший дух на небывалые высоты. Если им можно верить хотя бы на одну десятую, я вовсе не такое уж безобразное чудовище. В душе расцветала надежда. Утром начну пить таблетки для похудения. Они поддержат мою ослабшую волю, и тогда занятия в “Заслоне” начнут наконец-то давать результаты.

Колеса “мерседеса” зашуршали по гравию подъездной дорожки не раньше полуночи. Ко сну я отошла в атласном пеньюаре, который так нравился Фрэнклину, – в самом обольстительном, с прозрачными кружевами на груди. В последнее время Фрэнклин не выказывал по отношению ко мне ни малейшего пыла. И разве можно его винить в этом? Особенно если вспомнить, в каких растянутых линялых футболках я укладывалась на супружеское ложе.

Стерев пыль с флакона “Опиума”, я надушила запястья и ложбинку между грудями. Наверное, совсем несложно стать сексуальной – достаточно научиться чувствовать себя таковой и держаться соответственно.

Я вспомнила Кэтлин. Вольная грива душистых волос, дымка фантазийных драпировок – она прямо-таки излучала чувственность. А ведь Кэтлин черт знает насколько толще меня. Причем с того дня, как я записалась в “Заслон”, она сбросила раза в два больше, чем я набрала. Какой же она была раньше?

Вообще-то давно пора перенять ее истовое рвение в диете. Хотя взяться за ум никогда не поздно. Приободренная, я окропила бедра и соски ароматом восточной неги, погасила свет и раскинулась на постели в ожидании.

Фрэнклин в спальню не поднялся. Скрипнула дверь кабинета, пискнула диванная кожа. Моя вина. Не слишком-то много приятных минут я доставила ему за последние два месяца. Да и работы у него сейчас по горло. Но я сдержала желание отправиться к нему в кабинет, мне просто нельзя спускаться на первый этаж. Уж очень опасно: там кухня, от которой лучше держаться подальше, пока не верну контроль над собственным желудком. Снова. И навсегда.

* * *

Я так сжала ручку дверцы, что побелели костяшки пальцев. Левая нога до судорог давила туда, где находились бы тормоза, сиди я за рулем. Рикки чересчур резко бросила машину в поворот, рискованно подрезала многоколесную платформу и довела до истерики ее водилу, пока с черепашьей скоростью перестраивалась в левый ряд. Дальше – больше. Так и не завершив маневр, она ударила по тормозам, машина завизжала шинами, пропуская встречную, едва различимую на горизонте.

Кой черт меня дернул пустить ее за руль? Мы с Сарой-Джейн настолько изучили дорогу до торгового центра, что четко укладывались в семь с половиной минут, от двери до двери. Движение по знакомому маршруту больше напоминало полет управляемого реактивного снаряда – мы просвистывали по узким переулкам, ювелирно вписываясь в повороты, поддавали газу, завидев вдали желтый светофор, чтобы успеть проскочить перекресток, и совершали финальный бросок через разбитую грунтовку на ста километрах в час.

Рикки неуклюже развернула наш необъятный “Понтиак” и вползла на магазинную парковку.

Учитывая ее скромный водительский опыт, мы накинули на дорогу лишних четверть часа, но все равно умудрились опоздать к открытию на целых десять минут. Если бы вела я, мы давно уже покончили бы с доброй половиной покупок и здорово на этом выгадали. Но дочь налюбоваться не могла на свеженькие водительские права, да и мне как-то лень было спорить. Когда угодно, только не сейчас! Не в это восхитительное субботнее утро, когда я вхожу под своды любимого магазина – впервые с тех пор, как умерла Сара-Джейн, а сама я бросила курить и растолстела.

Рикки наконец втиснулась между линиями разметки, со скрежетом затормозила у самого бордюра, заглушила двигатель и лихо выдернула ключ из зажигания. Автогонщица.

– Приехали! – победоносно провозгласила она. – Теперь можешь дышать.

Что я и сделала.

Рикки и Джейсон, толкаясь и пересмеиваясь, помчались к помпезному строению из мрамора и стекла. Я поплелась следом – сгорбившись, втянув голову в плечи, силясь стать поменьше и понезаметней. Квазимодо, враскоряку крадущийся под темными сводами собора... Только бы не встретить старых знакомых – не переживу насмешливых, притворно-сочувственных взглядов.

Я мечтала оттянуть “выход в свет” до того момента, когда стрелка весов замрет на прежней отметке. Никакая сила не выгнала бы меня в торговый центр в нынешнем моем обличье, если бы не летний лагерь. Этим кровопийцам срочно понадобилась одежда для активного отдыха.

Пока мы добирались, в секции “Одежда для летнего лагеря” воцарилось форменное столпотворение. Здесь явно была замешана чья-то дьявольская воля – детские лагеря по всей стране, видимо, специально рассылали списки необходимого с таким расчетом, чтобы все поголовно школьники нашего округа получили их в один и тот же день.

Я затравленно оглядела толпу. Слава богу, пронесло, ни одного знакомого лица. Покупатели бесцеремонно орудовали локтями, прокладывая себе путь в тесных проходах, набрасывались на прилавки, прогибающиеся под грудами товаров. Самые закаленные в боях мамаши сразу оккупировали примерочные кабинки, поторапливая своих чад и подавая им одну новую тряпку за другой.

Наш черед настал неожиданно быстро – благодаря одной предприимчивой мамаше. Сначала она препиралась с дочерью, отстаивавшей свое право на самостоятельный выбор, а потом просто-напросто велела ей запереть дверь изнутри и выбраться на охоту за тряпьем через широкий просвет внизу кабинки.

Джейсон, изнуренный пятиминутным ожиданием, метнулся к опустевшему загону и в тот самый миг, когда девчонка выползла из кабинки с одной стороны, проскользнул внутрь с другой.

– Джес-с-си! – яростно зашипела Рикки. – Сейчас не наша очередь!

– Уже наша, – спокойно ответил мой сын, сбросив кроссовки и торопливо стягивая джинсы. – Сильный всегда прав. Давай барахло, я примерю.

– Ма-ам, да сделай ты что-нибудь!

– Чей это мальчишка? – отозвалась я. – Никогда прежде его не видела, но мне нравится ход его мыслей.

И я передала сообщнику ворох маек и штанов. Все это Джейсон живо развесил по верху кабинки, чтобы окончательно застолбить права на завоеванную территорию. Что ж, об этом ребенке можно не тревожиться – не пропадет.

– Понадоблюсь – зови. Пойду еще покопаюсь на прилавках.

Пока мне везло: знакомые не попадались. Я ввинтилась в самую гущу рукопашной схватки, захваченная ритуальным безумием распродажи. Во всю длину прилавков разливалось море запаянных пакетов с одеждой, подобранной по размерам, – крохотные вещички с одного конца и громадные балахоны с другого подпирали золотую середину среднестатистических параметров.