Текст книги "На диете"

Места не хватало, футболки и рубашки сыпались на пол, загнанные продавцы выуживали их из-под ног. Покупатели с треском вскрывали пластиковые мешки и перетряхивали содержимое. Если оно их удовлетворяло, продавцы подавали им то же самое, но в герметичной упаковке.

Над ровным гулом толпы то и дело взмывали пронзительные женские голоса.

– Как тебе эта прелесть? – верещала мамаша, точно флагами размахивая белыми майками.

Через пять прилавков от нее дочка закатывала густо обмазанные тушью глаза:

– Ма-а-ам!

– Только для лагеря! Не хочешь носить в городе – не надо.

Перевод: это стоит меньше десятки.

–Ради бога, покупай, но я не надену!

И снова перевод: это же стоит меньше десятки!

Снарядить Джейсона оказалось проще простого. Цвет, покрой, цена – он плевал на все, лишь бы налезало и не сваливалось. Отлично, первым делом покончу с ним и с облегчением отправлю в зал игровых автоматов. Надеюсь, удастся выцарапать его оттуда, когда наступит время перекусить. I-i, гамбургеры, картошка фри, тягучий шоколадный коктейль... И какая-нибудь знакомая, которая обязательно застукает за этим занятием.

Нет, все-таки “Заслон” придумывал свои программы не для меня. Слишком многое приходится учитывать, без конца от чего-то отказываться и одно заменять другим. Да еще взвешиваться с утра до ночи. И покупать горы разнообразных продуктов в микроскопических дозах. А сколько времени простаиваю у плиты, бог мой! Мне бы что-нибудь попроще, чтоб не раздумывать и не высчитывать калории на калькуляторе. Просто есть.

Это верно, конечно, что благодаря “Заслону” Кэтлин сбавила добрых двадцать килограмм, но не вижу тут повода для самоуничижения. Да и сама она вовсе этим не кичится. В конце концов, сбросить даже два десятка килограмм совсем несложно, если весишь больше девяноста.

Нет, с “Заслоном” покончено, теперь я уверовала в “Систему здорового питания”. Заказала нам с Кэтлин по комплексу готовых блюд и наслаждаюсь преимуществами расфасованных полуфабрикатов. И прошу заметить, в первый же день похудела почти на килограмм. Долой сомнения, я на верном пути.

Погруженная в эти приятные размышления, я пробивалась сквозь толпу, праздно скользя взглядом по изобилию товаров. И тут совсем рядом зазвенели девчоночьи голоса, из-за чего я вмиг покрылась омерзительным липким потом.

– Рикки, привет! В какой лагерь едешь?

Развернувшись всем телом, я кинулась вон на негнущихся ногах, расталкивая людей и почти не дыша. В голове пульсировала единственная мысль – сейчас кто-нибудь заметит меня, узнает, окликнет... Милосердный боже, ведь придется остановиться и вступить в непринужденную беседу...

Подружки окружили Рикки, хохоча и треща, словно стайка сорок. Прикрывшись очередной охапкой барахла для Джейсона, я прошмыгнула к примерочной кабинке. У дверцы, клокоча праведным гневом, топтались обойденные моим отпрыском мамаша с дочкой. Я подсунула Джейсону ворох одежды и забрала отвергнутое тряпье.

Мамаша смерила меня ненавидящим взглядом, сверкая ядовито-зелеными контактными линзами, как оборотень в ночи. Она явно злоупотребляла солнечными пляжами – цветом кожи напоминала залежавшийся в холодильнике шоколад. Узнаю этот заскорузлый мичиганский загар – небось круглый год жарится на солнце. На Рождество мчит в Мексику, зиму коротает во Флориде, весну – в Калифорнии... Я бы и сама так не прочь, да вот беда – купальник. Если не перестану безудержно расти вширь, для отдыха мне останется лишь один курорт – Аляска.

Между тем загорелая дама двинулась в наступление:

– Вообще-то мы первыми заняли эту кабинку! – Она поджала тонкие губы.

– Разве? – Излучая младенческую невинность, я постучала в дверцу: – Джейсон, ты влез в чужую кабинку?

– Что ты, мама, – с готовностью отозвался мой юный подельник. – Она была пустая.

– Вот видите, она была пустая.

Я обезоруживающе улыбнулась. От беспомощного бешенства у соперницы сквозь густой загар проступили багровые пятна. Не признаваться же ей, что сама заперла кабинку. Выходит, мы с Джейсоном обобрали вора, – может, это не вполне порядочно, зато безопасно.

– Ваш сын скоро выйдет?

– У меня еще и дочь имеется. Ей тоже надо кое-что примерить.

Задохнувшись от гнева, загорелая особа сгребла в охапку дочурку и рванула в другую очередь. Джейсон уже примерял последние шорты. Пора мне самой применить небольшую военную хитрость.

– Оставайся в кабинке, Джейс. Дождись Рикки, а не то у нас отобьют это место. Рокировку мы провернули виртуозно. Освобожденный сын, побрякивая мелочью, смылся к игровым автоматам, а я занялась дочерью.

В минуту передышки я цепко охватила взглядом помещение и рассчитала оптимальный маршрут между достойными внимания прилавками. Сердце оживленно колотилось, согретое давно забытым энтузиазмом приобретательства.

Громадный торговый зал работал как мощная, хорошо отлаженная машина – идеальный порядок, четкость и ритм. Ясно выделялись начало процесса, кульминация и финал – вам нужна такая-то вещь, вы находите ее, меряете и покупаете. Почему бы и всю свою жизнь не выстроить по такому же четкому плану?

Сару-Джейн всегда раздражала моя ненависть к мыльным операм, и к дневным, и к полуночным, а равно ко всякого рода мини-сериалам. Я обычно готова расколотить телевизор, если сюжетные линии обрываются на полпути и спутываются в безобразный клубок. И вообще, что бы я ни делала, мною всегда властно заправляет неприязнь к несвязанным нитям и не расставленным точкам над i. Я, например, ни за что не стану читать трилогию, если под рукой нет всех трех томов. Точно так же без твердых гарантий благополучного исхода никогда не рискну приступить к какому-либо делу.

С самого раннего возраста, сколько помню себя, я твердо знала, что выйду замуж за преуспевающего супермена. Что у меня будет настоящая, стопроцентная американская семья. Как на картинке: вот мама, вот папа, а вот двое чудесных детей. Правда, Рикки нарушила это идеальное построение. Я-то не сомневалась, что первым родится мальчик.

Сара-Джейн безапелляционно утверждала, что я одержима порядком и помешана на правильности якобы потому, что выросла без матери. Чушь. По-моему, это не детский комплекс, а божье благословение.

Я прокладывала свой заранее рассчитанный маршрут по торговому залу, методично расталкивая людей и протискиваясь к нужным прилавкам. На этикетки даже не смотрела – размер своей дочери узнаю и с завязанными глазами, и плевать, какой цифрой или буквой его вздумал обозначить производитель. Шестерка, восьмерка, “Эм” или “Эс”, “малый” или “нормальный”... Я не тратила время на бессмысленное их изучение, просто сгребала одну вещь за другой, заранее зная, что именно безукоризненно подойдет к узким плечам, а что – к округляющимся бедрам Рикки.

Господи, как я истосковалась по всему этому! Я буквально воскресала в разгоряченной магазинной толпе, в этой лихорадке охоты за новым тряпьем. Дразнящий запах хлопчатобумажной ткани распалял мои инстинкты не меньше, чем горячая кровь жертвы будоражит хищника. Пальцы трепетали, ощупывая каждый узелок на шершавом льняном полотне. Уши вставали торчком, ловя порхающие между продавцами обрывки фраз и жужжание кассовых аппаратов. Это мой мир, здесь я как дома! Но когда же вернется стройность, без которой мне нет входа в этот Эдем?

Мало-помалу воодушевление сменилось усталостью, даже колени подогнулись. Пришлось навалиться на монументальную гору камуфляжных безрукавок, чтобы не упасть под ноги равнодушной толпы.

– Простите, нельзя ли отойти? Вы закрываете товар.

До жути знакомый прокуренный голос... Ивонна Розин, моя давняя приятельница по клубу книголюбов. Сорок лет, а параметры – как у школьницы. Волосы у меня на загривке встали дыбом. Нелепо вывернув шею в другую сторону и бормоча извинения, я бочком двинулась прочь.

– Извините... Уже ухожу... Здесь самый маленький размер...

Еле-еле доковыляв до нашей кабинки, я выгрузила на руки дочери кучу одежды и нервно приказала пошевеливаться. Из магазина будто разом выкачали весь воздух. Я задыхалась, бессильно привалившись к дверце. В голове взрывались алые вспышки в ритме грохочущего на весь зал рок-н-ролла и возбужденных возгласов покупателей. Набравшись духу, я подняла глаза. Ивонна шуровала на прилавке, по уши зарывшись в разворошенную кипу безрукавок. Она не узнала меня.

Еще раз поторопив Рикки, я оторвалась от спасительной кабинки и пристроилась в хвост очереди в кассу.

Очередь казалась бесконечной и почти не двигалась. Я стояла на всеобщем обозрении, как живая мишень. Любуйтесь все, вот она, Барбара Аверс в своем новом теле! Две смутно знакомые бабы уже посматривали на меня искоса, перешептываясь и кивая в мою сторону. Спорят – я это или не я? (Ради всего святого, не узнавайте меня!)

Отвернувшись, я уткнулась взглядом в двух юных продавщиц. Девицы чавкали жвачкой и сплетничали в полный голос. А попутно с прохладцей освобождали вещи от булавок и ярлыков, устремив все свои духовные и физические силы на одно: как бы не сломать длиннейшие кроваво-красные когти.

Перед глазами вдруг все поплыло и закачалось, реальность ускользала, точно дурной сон. Я старалась зацепиться за болтовню продавщиц, но лишь выхватывала отдельные возгласы: “Так-то!”, “Вообрази!”, “А тут он...” Лишенные смысла слова тонули в общем гуле.

Крепись, Барбара, ты справишься.

Конца моей пытке не предвиделось. Подлые бабы – ведь простаивают в очереди по полчаса. Неужели трудно заранее собрать чеки или откопать кредитку на дне сумочки? Так нет, до последней минуты витают в облаках, а лихорадочную деятельность развивают уже возле кассы, когда все упаковано и остается лишь расплатиться.

Только не вздумай зарычать!

Подоспела Рикки. Я втолкнула ее в очередь, сунула в руки кредитку и позорно сбежала. В тихой, прохладной наружной галерее я рухнула на скамейку.

Неудивительно, что меня шатает и перед глазами пелена, – всю ночь не сомкнула глаз. Слишком перенервничала из-за предстоящего шопинга. Это, черт возьми, мойторговый центр. Едва был вырыт котлован и заложен первый камень, мы с Сарой-Джейн ежедневно приезжали полюбоваться, как растут его мраморные стены. А уж после открытия не упустили ни единой возможности заглянуть сюда.

На этой страсти к покупкам мое неблагодарное семейство выигрывало больше меня самой: я ни разу не выходила из магазина без подарков. Но сколько жестоких насмешек мне пришлось от них претерпеть! Еще бы, такое тупое, бездуховное увлечение.

Как-то раз, за ужином, я невзначай обронила:

– Сара-Джейн тут шепнула мне кое-что... Фирма Стэнфорда получила заказ на строительство огромного футбольного стадиона. Всего в пятнадцати минутах от нашего дома, и представьте – “Чикагские медведи” будут тренироваться именно там.

Джейсон и Фрэнклин едва не свихнулись от счастья. Выскочили из-за стола и давай скакать и вопить, дубасить друг друга по спине и выбрасывать над головой растопыренные пальцы. Пару минут я милостиво созерцала этот дикий танец, а потом хладнокровно остудила их пыл:

– Шутка. Но теперь вы, надеюсь, понимаете, что значит для меня этот торговый центр.

Не скажу, чтобы они с восторгом восприняли этот урок. Но вышучивать меня прекратили.

Целых семь лет я прилежно посещала магазин не реже трех раз в неделю. Если случалось нарушить этот режим, во мне тут же просыпалась кидающаяся на людей стерва. Ни одна достойная внимания вещица не прошла мимо меня.

Менеджеры всех отделов записывали и зубрили наизусть мой размер, цветовые пристрастия, излюбленные торговые марки, последние приобретения и мечты. Телефон трезвонил едва ли не через день: “Миссис Аверс, у меня для вас исключительная вещь”, “Миссис Аверс, поступила та самая модель от Анны Кляйн. Я придержу ее до завтра”.

Но я слишком радикально изменилась и слишком долго обходила свой магазин стороной. Перспектива очутиться в великолепии его галерей эдаким плевком на мраморном полу всю ночь отгоняла от меня сон. Около двух, извертевшись на сбитых простынях, я сдалась. Вылезла из кровати, спустилась на кухню и выискала в холодильнике засохшие объедки позавчерашней пиццы. И даже не стала разогревать ее. Просто уселась перед телевизором и просмотрела пятьдесят седьмую серию “Обманутой жены”, поглощая заледеневшие ломтики колбасы и липкие нити плавленого сыра.

Программа ночного вещания глубоко вдохновила меня. Я преисполнилась искреннего сочувствия к брошенной супруге и всем сердцем уверовала в чуткость внешне нелюдимого соседа. Правда, досаждал неохватный бюст наивной юной героини. Поначалу все во мне взбунтовалось – слишком уж красноречивое было зрелище. Вот во что превращает меня пожираемая в данный момент пицца! Но остановиться, не подобрав с блюда последнюю крошку теста, и не пыталась.

И вот теперь я сидела на скамейке квашня квашней, борясь с дурнотой. Сверкающие витрины двоились и качались перед глазами. Перед табачным киоском возвышалась подставка со свежими газетами, и я попыталась вчитаться в аршинные заголовки.

НАРКОКОРОЛЬ АРЕСТОВАН

ПО ОБВИНЕНИЮ В ГИБЕЛИ

КОММЕРСАНТА

Кэмерон никогда бы не пустил на передовицу шрифт такой величины. Любопытно, глубоко ли Мак увяз во всей этой истории? На днях я встретила его во время утренней прогулки – он покорно вышагивал положенные круги вокруг дома – и пригласила выпить кофе. София окружила гостя нежнейшей заботой: подливала кофе, угощала рулетами с джемом. Она ценила мужчин с хорошим аппетитом.

Мак оказался прирожденным рассказчиком, ну а я – любительницей послушать. Он кормил меня байками о месяцах, проведенных вместе с Кэмероном во Вьетнаме, и в лицах представлял весь криминальный бомонд Феникса. Не утерпев, я спросила, кого он приехал хоронить в Чикаго. Хороший человек, сдержанно пояснил Мак, мелкооптовый торговец, погиб от передозировки. Было очевидно, насколько мучительно для Мака обсуждать эту тему. Уж я-то, как никто другой, понимала, каково терять друга.

Тошнота слегка отпустила, я осмотрелась. Наискось от меня, в бутике Роксаны, висели трикотажные платья в “резинку” – длинные, элегантно-простые, нежных пастельных оттенков. Долговязые манекены смотрелись в них великолепно – аппетитное фруктовое мороженое на длинной палочке. Мои цвета, мой стиль, все мое как на заказ – только два месяца и четырнадцать килограммов тому назад. Я обожала модели от Роксаны, одевалась у нее с ног до головы, подбирая целые ансамбли. Она особенно умела позаботиться о клиентках – предусматривала все, вплоть до пепельниц в примерочных.

Пепельница мне больше ни к чему. Как и сама Роксана. Очутиться между зеркальными стенами ее просторной примерочной кабинки? Зрелище не для слабонервных. Роксана твердо придерживается священного принципа – не одевать женщин хоть с намеком на грудь и ляжки. Продает она почти исключительно модели от Алайи. А его сексуальные одеяния специально шьются с таким расчетом, чтобы льнуть к телу, обволакивать его, плотно охватывать зад, словно жадная мужская ладонь. “Не вздумайте пукнуть в моей одежде, подол заходит ходуном, – говаривала, бывало, Роксана, посасывая «Честерфилд» через антикварный золотой мундштук и порочно кривя уголки губ. – Если баба желает у меня одеваться, пускай сперва избавится от жопы и втянет живот”.

Я содрогнулась. Обильный пот струился по шее и спине. Виски сжало тисками, и отдаленный гул торгового зала пробивался как через вату. В магазинчике “Спортивный трикотаж” по соседству с Роксаной качались на вешалках костюмы, в которые я вообще-то еще могла бы влезть. Я попыталась трезво оценить достоинства цельнокроеных блекло-лиловых фуфаек, скомпонованных в тон с носками и эластичной головной повязкой. В понедельник мы с Кэтлин приступаем к тренировкам по системе “Наутилус”, а мне и надеть нечего.

– Сгодится любое старье, – убеждал нас инструктор на вводном теоретическом занятии.

Но я попросту не влезу в действительно староестарье! Придется обзавестись новым.Боже мой... Я закачалась, уши заложило от высокого пронзительного писка – таким тоскливым воем захлебывается больничный монитор, когда пациент переходит в мир иной. Сложившись пополам, словно от удара под дых, я уронила голову между коленей.

Испуганный голос Рикки выдернул меня обратно в жизнь.

– Мама? – Прохладная ладонь коснулась моей взмокшей шеи. – Что с тобой? Позвать кого-нибудь?

Я попыталась глотнуть воздуха и выдавила, едва шевеля непокорным языком:

– Все в порядке. Мне бы воды...

– Сейчас принесу. Ты только посиди здесь, не вставай. Я мигом!

Дурнота нехотя отступила, и я осмелилась разогнуться. Рикки вложила в мои вялые пальцы бумажный стаканчик и присела на краешек скамейки, напряженно следя, как я прихлебываю воду.

– Не волнуйся, милая. Все хорошо. Слегка подташнивает, только и всего. Здесь слишком душно.

– Хочешь домой?

– Неплохая мысль.

– Сейчас найду Джейсона.

Я забралась на заднее сиденье “Понтиака” и растеклась по нему, запрокинув голову. Давно настало время ланча. Оголодавший Джейсон совсем достал Рикки своим нытьем, и она свернула к “Макдоналдсу”. Я не протестовала. В последнее время мое предубеждение против “несъедобных отбросов из забегаловок” как-то поутихло – и немудрено, я ведь пройти не могла мимо всего жареного, сладкого или острого.

Но на сей раз, приподняв чугунные веки и окинув меню туманным взором умирающей, я не ощутила тяги ни к чему. Похоже, это грипп. А что, если удастся проваляться в постели в жару и бреду достаточно долго, чтобы сбросить вес?

Через полчаса Рикки кое-как загнала машину в гараж, выгребла из салона пакеты с покупками и вместе с Джейсоном поволокла их в дом. Я отстала. Повсюду вдоль стен гаража громоздились кипы свежеотпечатанных рекламных плакатов. Сверху ярко-синие рубленые буквы объявляли: “ФРЭНКЛИН АВЕРС”. Под ними, крупным планом, сдержанно улыбалось во всю ширь плаката его надежное, честное лицо. “СКРОЕН ДЛЯ РУКОВОДСТВА” – это уже внизу, под волевым подбородком.

– “Скроен” здесь ключевое слово. Увидишь, Барбара, оно добудет мне победу, – разъяснял Фрэнклин в те дни, когда еще снисходил до общения со мной. – Только глянь на моего соперника, на этого Курца! Замшелый старый пень! Как он одет, как держится – сама расхлябанность. Про него уж точно можно сказать, что он скроен кое-как, а в моей кампании все идеально пригнано и работает как часы.

Пронзительные глаза Фрэнклина в упор смотрели на меня с плаката. Интересный мужчина, спорить нечего. И с каждым годом становится все интереснее. Не удивлюсь, если мой муж, подобно Дориану Грею[6]6
  Герой рассказа О. Уайльда “Портрет Дориана Грея”.


[Закрыть], прячет в каком-нибудь пыльном чулане уродливый портрет, стареющий вместо него.

Я страдала и маялась, стоило лишь вспомнить о Фрэнклине. Забыть бы раз и навсегда, с какой безнадежностью с некоторых пор он смотрит на меня! Впрочем, нет, это даже не безнадежность. Это пустота! Словно он дал зарок вообще не замечать меня, пока не вернусь в нормальную форму.

Еще до свадьбы, обмениваясь брачными клятвами, мы вполне могли пообещать друг другу:

– Я, Фрэнклин Аверс, никогда не буду курить сигары и болтать в кинозале.

– А я, Барбара Марлоу, облицую для тебя ванную зеркалами и до гробовой доски сохраню свой девичий вес.

Господь свидетель, я искренне верила, что исполню свое обещание. В никотиновом дыму оно представлялось таким простым.

– Фрэнклин, Фрэнклин... – виновато попеняла я, вглядываясь в красивое лицо, “скроенное для руководства”. – Ну почему тебе не досталось любимой толстой матери? Почему только ненавистная?

Плакат хранил свою тайну. Я подобрала за детьми пустые пакеты из “Макдоналдса”, подъела остатки картофеля и огрызки от гамбургеров. Раз у меня грипп, жар и все такое прочее, скоро эти лишние калории выгорят дотла, от них и тени не останется. Так какого черта мучить себя запретами?

МАЙ, 66-77 кг

– Я тоже так делала, – шепнула Кэтлин и погрузилась в обычную возню. Я терпеливо следила, как она щелкает замком сумки, выуживает шариковую ручку, закрывает сумку и тотчас снова открывает, томительно долго роется в поисках очков и, водрузив их на нос, в сотый раз перечитывает бланк заказа на готовые диетические обеды.

Мы сидели в приемной “Системы здорового питания”. Кэтлин не спешила с пояснениями. Я успела пробежать список дозволенных блюд и тоскливо прикинуть, сколько еще коробок с томатными супами-пюре вынесет моя хрупкая психика.

– Ты-то как? Все еще пучит? – поинтересовалась Кэтлин.

– Еще как! Дети вопят: “Ложись, газы!” Знаешь, забавно – они словно бы в растерянности. Как же так, у мамы вдруг обнаружился обычный человеческий организм, а у него – естественные человеческие функции! Бабушка не допускала их проявления в своем доме. Добропорядочные юные леди уж конечно не страдают от вздутия живота.

– Хочешь сказать, они не пукают?

– Только не в приличных домах!

Кэтлин внимательно вгляделась в меня:

– Это многое в тебе объясняет.

– Спасибо. С удовольствием спишу все свои заскоки на трудное детство. – Я вновь пробежала по диагонали свой пищевой рацион. – Считала, что всему виной эта гнусная говядина на пару, но вот попробовала перейти на цыплят, а толку чуть. Разве что живот поменьше сводит.

– А я думаю, дело в силосе, – авторитетно заявила Кэтлин. – Сырая брокколи, отварная цветная капуста... фу! Неудивительно, что в желудке бродят газы, как у травоядных.

– И не смущаешься?

– Вот еще!

Мы наконец сладили с бланками заказов и оплатили продукты за неделю. Потом настал черед неизбежного взвешивания. Я потянула на шестьдесят шесть с небольшим. Кэтлин с гордостью указала на стрелку, остановившуюся на девяноста шести. Со времени наших занятий в “Заслоне” она продолжала медленно, но верно сбрасывать вес, и результаты уже были заметны.

Следующим пунктом программы шла групповая беседа. Инструкторша распахнула дверь уютной комнатки, и мы, восемь страдалиц, расселись вокруг большого стола.

Со временем я полюбила эти доверительные беседы, царящую на них атмосферу боевого братства. Мы смыкали свои заплывшие жиром плечи, чтобы вместе дать отпор общему врагу. Здесь меня лелеяли, жалели, любили, но самое главное – понимали, а понимание давно стало для меня почти недоступной роскошью. За это я охотно прощала нашей руководительнице ее цветущую молодость и завидную стройность. Как бы там ни было, она стояла бок о бок с нами, в одном строю. Она была для нас словно знамя, увлекавшее в битву.

Мы раскрыли одинаковые буклеты и с трепетом, как школьные дневники, выложили перед ней свои контрольные таблицы. Всю неделю мы тщательно заполняли клеточки, вписывая каждую съеденную калорию, и теперь возбужденно напирали грудью на стол в ожидании вердикта. Наставница не скупилась на похвалы и щедро изливала на нас свое восхищение и гордость за наши успехи. Стосковавшиеся по одобрению толстухи оживали прямо на глазах.

– Предменструальный синдром, – не моргнув глазом оправдала я килограммовую прибавку в весе.

Кэтлин выразительно откашлялась. Я страдала предменструальным синдромом и на прошлой неделе, и на позапрошлой. По удачному стечению обстоятельств наставницы все время менялись, но любому везению приходит конец. Скоро я выйду на второй круг, и что тогда? Остается уповать на то, что у них короткая память. Затаив дыхание, я следила, как несмываемыми зелеными чернилами руководительница четко выводит в моем буклете “предменстр.”. Проклятье, до следующего занятия до зарезу нужно похудеть! Впрочем, в последнее время я жирела с такой прытью, что недельная прибавка в какой-то жалкий килограмм почти равнялась потере веса.

– Сегодня мы поговорим о моментах, когда нас особенно влечет к холодильнику, – объявила наставница, покончив с проверкой дневников. – Припомните, когда вам приходится особенно тяжко? Начнем с Верди.

– Во время перерыва на работе, – вздохнула представительная седовласая дама, нервно теребя браслет. – Входишь в комнату отдыха, а там вовсю грохочут торговые автоматы, выбрасывают бутерброды, шоколадные батончики. И все вокруг жуют как заведенные.

Кто-то из группы поделился личным опытом:

– Я беру с собой денег только на стаканчик кофе и ухожу с ним куда-нибудь в укромный уголок, подальше от общего пиршества.

– Но в комнате отдыха не только едят, – горячо возразила Верди. – Там общаются, обсуждают новости. Где еще и перекинуться парой слов с живым человеком? Я ведь с утра до ночи не вылезаю из-за компьютера!

Руководительница, с интересом выслушав ответ, взяла дискуссию в свои руки:

– А что, если оставлять часть завтрака и съедать в перерыв?

– Заявиться с пакетиком домашней еды и разворачивать его у всех на виду? Неловко как-то... Понимающе кивнув, наставница обратилась ко всей группе:

– Все верно. Когда у нас проблемы с весом, мы так часто зациклены на мнении других людей! Что они подумают о нас, что скажут? Никогда не замечали? – Не сговариваясь, мы дружно закивали. – Ох уж это неотвязное ощущение, будто все только на нас и смотрят, только нас и обсуждают! И осуждают, конечно!

– Возможно, все дело в том, что так оно и есть, – не утерпела я, и по комнате прокатился смешок.

Руководительница с сомнением изогнула бровь.

– Откуда такая уверенность? И не слишком ли это самонадеянно? Разве мало у каждой из нас собственных проблем и забот? Где уж тут уделять внимание чужим! Верди, выверните эту ситуацию наизнанку, взгляните на нее с другой стороны. Вот одна из сотрудниц располагается в комнате отдыха и достает из сумки сэндвич. Как вы к этому отнесетесь?

Верди нахмурилась, сосредоточенно покусывая тонкие губы, и внезапно просветлела:

– А ведь я видела такое, и не раз. Коллеги порой приносят с собой еду. Подумать только, прежде я и внимания не обращала.

– Вот видите. На этой неделе поставьте эксперимент. Возьмите на работу часть завтрака, а в следующий раз поделитесь с нами, как все прошло. Линда, а у вас когда возникают проблемы?

Сидящая рядом с Верди женщина медленно подняла кроткие, словно у загнанной лошади, глаза:

– Когда готовлю детям завтраки в школу. – Ее признание встретил согласный шепоток всей группы. – То хлебную горбушку в рот суну, то кусок колбасы. Когда подберу остатки тунца из банки, когда слизну майонез с ножа... У меня просто рука не поднимается выкинуть в помойку что-нибудь съестное. Знаете, сырные обрезки, недоеденные хот-доги, остатки бутербродов с арахисовой пастой...

Дружный стон прокатился над столом. Похоже, арахисовая паста была общим злейшим врагом. Одна только наставница сохраняла присутствие духа:

– С сегодняшнего дня немедленно выбрасывайте крошки и обрезки в мусорное ведро, а измазанную в соусе ложку кидайте в мойку. Избавляйтесь от соблазнов прежде, чем в голову закрадется мысль: “А не съесть ли мне это?”

– Но это расточительство! – Вспышка возмущения оживила унылую физиономию Линды.

– Тогда спрячьте остатки в холодильник и предложите детям на полдник.

Женщина захлопала глазами в полном изумлении:

– Да что вы! Они к ним и не притронутся.

– Вот видите. Какое же расточительство? Незачем терзаться угрызениями совести из-за недоеденного куска хлеба или сыра. – И наставница оглядела притихший класс. – Это всего лишь остатки, объедки. Никто не осудит вас, если выбросите. Никто даже не узнает об этом. Вот если вы не удержитесь и сунете их в рот – другое дело. Тогда вас будет в чем упрекнуть. Не соревнуйтесь с мусорным ведром – не лишайте его работы!

Грохнул дружный смех. Живое мусорное ведро, жадно заглатывающее колбасные очистки, – красноречивая картина!

– Итак, на этой неделе никаких объедков. Через неделю обсудим результаты. Барбара?

Вздрогнув, я оторвалась от раскрашивания букв на обложке своего буклета.

– Не могу назвать какое-то определенное время. Всякий раз, когда хочется курить, мне приходится туго. Когда звоню по телефону, пишу статью, составляю список покупок, веду машину... Господи, да я весь день лязгаю зубами от голода...

– Попытайтесь определиться. Когда бывает хуже всего?

Собравшись, я прокрутила в уме свой обычный день и наконец сделала выбор:

– Вечером. Когда вхожу в кухню, чтобы готовить ужин. Еще только подхожу к кухонной двери, а уже чувствую – живую змею проглотить готова. Иной раз прямо безумие какое-то охватывает. Да что там, почти всегда. Врываюсь, подлетаю к холодильнику и начинаю совать в рот все подряд. Печенье, крекеры, морковь, какие-то корки... Пальцем выгребаю из банки арахисовое масло. Порой мне кажется, будто я – уже не я и это жрущее тело не мое. Словно со стороны наблюдаю, как неопрятная толстая женщина слизывает паштет с ножа.

– И какой вам эта женщина видится?

– Спятившей. Человек, проплутавший трое суток по пустыне, точно так же набрасывается на кружку воды. И конечно, нелепой. Презираю себя, но остановиться не могу.

– Кухня – ужасное место, правда? Группа хором заохала и заахала. Моя проблема оказалась общей бедой.

– Барбара, а кто-нибудь может готовить за вас ужин?

– Вряд ли. Дети сидят за уроками, а муж приходит поздно, если вообще приходит. – Я едва сдержала сардоническую усмешку. Представляю себе Фрэнклина, мчащегося домой на всех парах, чтобы повязать фартук. – У меня была кухарка, но сейчас она в Гватемале. Отправилась проведать мать.

– Попробуйте съедать половину своего ужина, прежде чем готовить для семьи. Скажем, пюре из помидоров...

– Пюре? Да я быка могла бы съесть!

Наша руководительница упорно не желала выбрасывать белый флаг. Терпения ей было не занимать, а на все наши неразрешимые вопросы, казалось, у нее припасен ответ.

– Тогда съедайте весь ужин, если это самое тяжелое время. А за семейным столом ограничьтесь чаем.

– Спасибо, попытаюсь.

К чему огорчать отзывчивую женщину? Ведь она искренне пытается помочь мне, из кожи вон лезет. Незачем распространяться, что сама додумалась до этой уловки и даже успела ее опробовать. И что толку? Сметала два ужина подряд – сперва свой, а потом еще и общий.

Ладно, хватит на этом зацикливаться. Это временная трудность. Вернется София, и я забуду дорогу на кухню. Вот только Фрэнклин, похоже, не в восторге от такой перспективы. Уже бормотал, что надо-де “поберечь наши денежки”, хотя бы до окончания кампании. Под “нашими денежками” подразумевались, собственно, мои. Ясно ведь, расходы на свое избирательное безумие он не урежет и под дулом автомата. Я давно оплачивала кипы счетов из “Сокровищницы вкуса”, “Пальчики оближешь” и “Корзинки с завтраком” за всю орду его имиджмейкеров – ланчи, обеды, ужины.

Политику, “скроенному для руководства”, не годится самолично заказывать пиццу. Фрэнклин очень убедительно мне это растолковал. А еще он вбил мне в голову, будто мой долг – на свои кровные кормить всю его банду. Однажды я осмелилась осторожно поинтересоваться, не слишком ли он роскошествует. Решительный отпор последовал незамедлительно – Фрэнклин попросту вывез из дому всю отчетность, которую я для него вела, и запрятал в недоступных недрах своего офиса.