Книга: Смотрим на чужие страдания - Сьюзен Сонтаг

Сьюзен говорит четко, прямолинейно и вступает в такой интертекстуальный диалог с Вирджинией Вулф и ее работой "Три гинеи" . Здесь она находит пространство для размышлений и раскрывает диалектику фотографии, ее двойственную сущность.

Фо­то­гра­фии, утвер­жда­ет Вулф, «не ар­гу­мент, они про­сто го­лая кон­ста­та­ция фак­та, ад­ре­со­ван­ная гла­зу». На са­мом деле они не «про­сто» что-то, и как все­го лишь факт их не рас­смат­ри­ва­ют — ни Вулф, ни дру­гие люди. Ибо, как она тут же от­ме­ча­ет, «глаз свя­зан с моз­гом, мозг с нерв­ной си­сте­мой. А она мгно­вен­но по­сы­ла­ет сиг­на­лы че­рез каж­дое вос­по­ми­на­ние о про­шлом и чув­ство на­сто­я­ще­го». Эта обо­рот­ли­вость поз­во­ля­ет фо­то­гра­фи­ям быть объ­ек­тив­ной ре­ги­стра­ци­ей и в то же вре­мя лич­ным сви­де­тель­ством, вер­ной ко­пи­ей или за­пи­сью мо­мен­та ре­аль­но­сти и ис­тол­ко­ва­ни­ем этой ре­аль­но­сти — к чему дав­но стре­ми­лась ли­те­ра­ту­ра, но ни­ко­гда не мог­ла осу­ще­ствить в этом бук­валь­ном смыс­ле

Сьюзен говорит о мощных образах, содержащихся в фотографии, что являются элементами нашей памяти и запоминания. И я очень понимаю, о чем она говорит. Например, с работами фотографа Себастьяна Сальгадо я познакомилась давно, но некоторые его работы, или работы Юджина Смита - стоят перед глазами до сих пор, когда я думаю о страданиях и голоде в Африке или катастрофе Минамата в Японии.

Эту книгу невозможно читать и не гуглить фотографии, что упоминаются. Одной из таких, я, как книголюб, не могу с вами не поделиться. Это разрушенный войной лондонский Холланд Хаус, с чудом уцелевшей библиотекой.

Глубокое исследование этики и механики просмотра изображений человеческих страданий, темы острой, заставляет задуматься, ставя под сомнение мотивы потребления таких образов и их влияние на общество. Сьюзен углубляется в сложности сочувствия, десенсибилизации и динамики власти, вовлеченной в создание и распространение этих образов. Она раскрывает методы средств массовой информации, правительств и других, которые манипулируют визуальными повествованиями в своих целях, часто за счет достоинства и свободы людей в этих повествованиях. Она признает, что изображения способны вызывать сочувствие и солидарность, свидетельствовать о несправедливости и побуждать к значимым действиям. Но она предостерегает от упрощенных интерпретаций, призывая читателей критически относиться к сложностям репрезентации и фотографии как средства массовой информации.

Она бросает вызов идее о том, что просмотр таких изображений обязательно ведет к лучшему пониманию или действию, вместо этого подчеркивая потенциал десенсибилизации или даже вуайеризма. Анализируя знаковые фотографии из зон боевых действий, катастроф и других трагедий, Зонтаг побуждает читателей столкнуться с часто неприятной правдой об их собственных реакциях и мотивах. Интересно также Сонтаг затрагивает разницу между художественным образом страданий, насилия и смерти и документалистикой.

Единственный и небольшой минус, который не помешал мне поставить 10/10: здесь никак не раскрывается тема, которая напрямую связана с изображением жестокости, войны и страданий - травма наблюдателя. Когда человек психологически травмируется такими изображениями. Эссе довольно короткое, конечно, хотелось бы больше, ведь тема интересная, как и мысли Сонтаг, но в конце есть множество источников для дальнейшего изучения темы.

Эссе может быть читать нелегко, да и не должно быть так. Оно заставляет нас столкнуться с неприятными истинами о мире, в котором мы живем, и нашей роли в нем. Но при этом даёт инструменты, позволяющие с большей осознанностью и ответственностью ориентироваться в этическом минном поле визуальной культуры.

Фотографии зверств могут вызвать противоположные реакции. Призыв к миру. Призыв к мести. Или просто ошеломление оттого, что в мире непрерывно творятся ужасные вещи.

История военной фотографии началась с Крымской войны: британское правительство, чтобы как-то смягчить тревожные сообщения в газетах, предложило Роджеру Фентону, известному фотографу, "создать более благоприятное впечатление о непопулярной войне." Поначалу войну демонстрировали как "чинную мужскую вылазку на лоно природы": тихие пасторальные картинки, прославление жертвенности солдат. Да и развитие фототехники того времени позволяло лишь долгие постановочные кадры, а не мгновенные снимки. Освещались и Гражданская война в Америке, и Первая мировая, однако по техническим же причинам показывали их не "в моменте."

Первой войной, "освещавшейся" по-новому, была гражданская война в Испании.

О публикуемых с неё фотографиях и пишет Вулф в своей книге. А Сонтаг, в свою очередь, размышляет о том, что война должна быть "популярной", чтобы попасть в фокус мировой общественности и на первые полосы солидных изданий. Кровопролитное столкновение 1930-х годов между Боливией и Парагваем забыто, а противостояние в Испании широко освещалось, поскольку за ним стоял более масштабный конфликт.

Война, которую вёл Франко, считалась варварской, но десятилетием ранее в Марокко на те же применяемые им методы европейское сообщество смотрело сквозь пальцы. Оно было потрясено истреблением мирного населения Испании с воздуха, но почти не обращало внимания на воздушные налёты европейцев на колонии и, например, бомбёжки иракских деревень Королевскими ВВС в начале 1920-х годов.

Какие зверства из непоправимого прошлого мы считаем себя обязанными увидеть?

Сонтаг размышляет о двоякости восприятия военных изображений – как фотодокумента и как предмета искусства. Из-за своей компактности в выхватывании и сохранении момента фотография способна заслонить собой другие виды памяти. Это её специфика, о которой стоит помнить.

То, что называется коллективной памятью, – не воспоминание, а договоренность: вот что важно, вот история того, как все происходило, и фотографии закрепляют эту историю в нашем сознании.

Но где же проходит этическая граница того, что допустимо показывать? Погибшим "своим" из уважения закрывают лица, но "враг" остаётся открыт миру. Щадят чувства родственников, при этом забывая, что у тех, "варваров", тоже могут быть близкие. Что испытывают они, глядя на фотографии своих любимых, объявленных врагами "цивилизованного" мира? Этичность заканчивается, когда начинается "варварство"?

Ужас и насилие принято показывать всегда где-то там, в отсталых непросвещённых частях мира, где трагедия как будто неизбежна. Сильно ли это отличается от ярмарочных демонстраций "экзотики", распространённых в эпоху до фотографии? А сетования на превращение новостей в зрелище, на зачерствение публики – не оказываются ли они, при ближайшем рассмотрении, показателем привелигированности: я могу выключить страшную реальность из своей жизни, просто переключив канал, просто перелистнув страницу, просто перестав быть "зрителем чужих мук."

И по привычке ли, от равнодушия ли люди отворачиваются от страшных изображений? Есть в этом желании закрыть глаза и доля страха, и пассивность, и апатия: "Я ничего не могу с этим поделать." Но не могут ли быть взаимосвязаны "наши" привилегии и "их" страдания?

фотография не обязана ликвидировать нашу неграмотность в истории и в том, что касается страданий, которые она выбрала для показа. Эти изображения всего лишь предлагают обратить внимание, задуматься, выяснить, чем оправдывают необходимость массовых страданий те, у кого сила? Кто устроил то, что здесь показано? Кто за это в ответе? Простительно ли это? Неизбежно ли? Надо ли исправить то положение дел, которое мы до сих пор считали приемлемым? При всем этом надо понимать, что моральное негодование, как и сочувствие, сами не определят стратегию действий.

С удовольствием бы почитала дополнение мыслей Сонтаг от современного мыслителя, всё же за почти 20 лет с момента написания эссе (2003 год) и роль интернета значительно возросла, и возможности моментальной фотографии и способов ей поделиться, и вместе с тем ещё сильнее расширился поток ежедневно потребляемой информации.

Кстати, что с вёрсткой? Выравнивание текста сделано по левому столбцу, а не единым блоком.