Текст книги "Вообрази меня"

Глава 6

Должно быть, я совсем свихнулся.

Другого объяснения нет. А иначе зачем мне ругаться, глядя в глаза Каслу, орать на его дочь, ссориться с друзьями и торчать здесь на рассвете, в третий раз нажимая кнопку дверного звонка. Похоже, я нарываюсь, ищу смерти. Похоже, очень хочу, чтобы Уорнер врезал мне по лицу или типа того. Даже сейчас, несмотря на густой, идиотский туман в голове, я понимаю, что не должен быть здесь. Понимаю, это неправильно.

Я либо (а) совсем придурок, (б) слишком устал, (в) разозлился донельзя, или (г) все вышеперечисленное, чтобы хорошенечко задуматься о личном пространстве и о желании людей уединиться. И тут, прям как по команде, через дверь слышу приглушенный, злой голос.

– Любовь моя, прошу, не обращай внимания.

– А вдруг что-то случилось?

– Ничего не случилось, – говорит он. – Это всего лишь Кенджи.

– Кенджи? – Раздается какое-то шарканье, и у меня екает сердце. Джей всегда подходит. Она подходит всегда. – Откуда ты знаешь, что это он?

– Считай, ткнул пальцем в небо, – отвечает Уорнер.

Я снова жму на звонок.

– Иду!

Джей. Ну, наконец-то.

– Никуда она не идет, – рявкает Уорнер. – Проваливай.

– Я не уйду, – ору я в ответ. – Надо поговорить с Джульеттой. С Эллой. Джеллой. Тьфу ты, без разницы.

– Элла, любовь моя, дай я его прибью.

Слышу, как смеется Джей, что очень мило: понятно ведь, она считает, Уорнер так шутит. Я же, напротив… абсолютно уверен, что нет.

Уорнер что-то добавляет, мне не слышно. В комнате становится тихо, не знаю, что и думать. А потом доходит: меня перехитрили. Скорее всего, Уорнер затащил ее обратно в кровать.

Да чтоб тебя!

– Но именно поэтому мне и надо открыть дверь. – Слышу я ответ Джей. Снова тишина. Потом какой-то шорох. Приглушенный стук. – Должно быть, что-то важное, раз ему приспичило пообщаться со мной в такую рань.

Уорнер так громко вздыхает, что я слышу это через дверь.

Снова жму на звонок.

Раздается одинокий, неразборчивый вскрик.

– Эй, – зову я. – Ладно вам… откройте дверь. Я скоро тут задницу отморожу.

Снова слышится злобное бормотание Уорнера.

– Сейчас открою, – кричит Джей.

– А что так долго-то?

– Пытаюсь… – Раздается ее смех, а потом мягким нежным голоском она говорит явно не мне: – Аарон, прошу… обещаю, я скоро вернусь.

– Джей?

– Я пытаюсь одеться!

– Упс. – Не желаю представлять их в кровати, голых, однако картинка вырисовывается сама собой. – Ладно, хорошо.

Потом слышу:

– Дорогая, а как долго ты собираешься с ним дружить?

Джей снова смеется.

Черт, эта девчонка, похоже, его не понимает.

То есть… Ведь если хоть на пять секунд залезть в шкуру Уорнера, можно понять, почему у него так часто возникает желание меня прибить. Если бы я лежал в кровати со своей девушкой и какой-то убогий засранец продолжал звонить в дверь только потому, что ему приспичило обсудить с ней свои переживания, я бы тоже захотел его смерти.

Впрочем, девушки у меня нет и такими темпами не будет. Поэтому мне типа плевать… и Уорнер это знает. Уже повод для глубокой ненависти. Он не может меня выгнать, не причинив боль Джей, но и впустить, пожертвовав свиданием, тоже не может. Незавидное положение.

А мне на руку.

Я заношу палец над кнопкой звонка, когда я слышу приближающиеся шаги. Дверь наконец распахивается, и я резко сдаю назад.

Уорнер явно в бешенстве.

Волосы взъерошены, пояс халата завязан наспех. На нем ни рубашки, ни обуви, и, похоже, под халатом тоже ничего – единственная причина, почему я заставляю себя смотреть ему в глаза.

Черт.

Он не шутил. Ни капельки. Я довел его до белого каления.

– Зря я не дал тебе замерзнуть насмерть в старой квартире Кента, – говорит он тихим, смертельно-опасным тоном. – Зря не дал грызунам сожрать твою законсервированную тушку. Зря…

– Слушай, чувак, я, честно, не пытаюсь…

– Не перебивай!

Я затыкаюсь.

Уорнер резко вдыхает, стараясь успокоиться. Его глаза пышут огнем. Зеленым. Ледяным. Огнем. Примерно в таком порядке.

– Почему ты так со мной поступаешь? Почему?

– Хм. Да уж, такому нарциссу, как ты, конечно, сложно это понять, только ты тут ни при чем. Джей – мой друг. И это я первый с ней подружился. Мы стали друзьями задолго до того, как ты вообще появился на горизонте. Глаза Уорнера от возмущения стали как блюдца. И, не давая ему и шанса что-то сказать, я выпаливаю: – Упс, виноват. Прошу прощения. – Я складываю руки в знак примирения. – На секунду позабыл про эти ваши провалы в памяти. Но, как ни крути, если моя память мне не изменяет, я познакомился с ней первым.

И тут ни с того ни с сего…

Уорнер хмурится.

Словно кто-то вырубил переключатель, и огонь в его глазах сошел на нет. Он меня пристально изучает, отчего я крайне нервничаю.

– Что происходит? – спрашивает он, наклоняет ко мне голову, и спустя мгновение его глаза удивленно распахиваются. – Почему ты напуган?

Появляется Джей, и я не успеваю ответить.

Она мне улыбается – эта искренняя, счастливая улыбка всегда согревает мне сердце, – и я с облегчением отмечаю: она полностью одета. Не в стиле «под-халатом-у-меня-ничего», а нормально, в пальто и туфлях, одета так, что можно выйти и прогуляться по улице.

Теперь я могу вздохнуть.

Однако через секунду ее улыбка гаснет. И когда она вдруг бледнеет и обеспокоенно хмурится – мне становится чуточку лучше. Знаю, звучит странно, но ее реакция меня ободряет. Значит, хоть что-то в этом мире стабильно. Потому что я знал. Знал, что, в отличие от других, Джей сразу поймет: со мной что-то случилось. Со мной что-то не так. И никакая суперсила для этого ей не нужна.

Для меня это значит многое.

– Кенджи, что стряслось?

Мне сложно и дальше держать себя в руках. Тупая боль начинает пульсировать где-то за левым глазом. Зрение туманят черные пятна, они то появляются, то исчезают, оставляя следы. Мне не хватает воздуха, словно в груди нет места, а мозг, наоборот, слишком огромен.

– Кенджи?

– Джеймс, – выдавливаю я тоненьким голосом. Как-то криво. – Его забрал Андерсон. Андерсон забрал Джеймса и Адама. Он держит их в заложниках.

Глава 7

Мы вернулись в командный пункт.

Я стою в дверях, рядом со мной Джей. Уорнер задержался – ему понадобилась минутка, чтобы подобрать приличный наряд и причесаться. За время моего отсутствия атмосфера в комнате поменялась кардинально. Все смотрят то на меня, то на Джей. Хотя выражение «сверлят глазами» здесь лучше подходит. Брендан выглядит уставшим. Уинстон – раздраженным. Иан выглядит злым. Лили выглядит злой. Сэм выглядит злой. Нурия выглядит злой.

Касл, похоже, вообще в бешенстве.

Он смотрит на меня, прищурившись, и благодаря долгим годам наблюдения за языком его тела, я прекрасно понимаю, о чем он думает.

Прямо сейчас он думает, что я не просто разочаровал его, ему кажется, я его предал (ведь я пренебрег правилом не ругаться), что я умышленно проявил к нему неуважение и что меня следует посадить под домашний арест на две недели за то, что я наорал на его дочь и ее жену. А еще он растерян. Я не оправдал его надежд.

– Простите, сэр, похоже, я погорячился.

Челюсть Касла заметно напрягается, пока он окидывает меня оценивающим взглядом.

– Тебе лучше?

Нет.

– Да, спасибо.

– Хорошо, обсудим это позже.

Отвожу взгляд. Я слишком устал, чтобы еще и раскаиваться. Я вымотан. Опустошен. Выжат как лимон. Кажется, будто все мои внутренности выскребли тупыми, ржавыми инструментами, хотя почему-то я все еще на ногах. Как-то стою. Теперь Джей рядом, и ситуация выглядит не такой ужасной. Приятно осознавать, что есть близкий человек, и он за тебя.

Она прерывает минуту неловкого молчания.

– Итак. – Ее первое слово на миг зависает в воздухе. – Почему мне никто не сообщил об этой встрече?

– Мы не хотели тебя беспокоить. – Оправдание у Нурии вышло слишком слащавым. – Последние недели у тебя выдались напряженными, и мы решили тебя не будить, пока не выработаем четкий план действий.

Джей хмурится. Раздумывает о словах Нурии и явно в них сомневается. Мне тоже кажется, что это отмазка. Никогда раньше не было специальных условий для тех, кто вернулся с поля боя: типа, надо дать им отдохнуть или надо дать им поспать. Раненые, конечно, исключение. Хотя иногда и они не исключение. И к Джей раньше тоже не было особого отношения. Мы не возимся с ней как с ребенком, не носимся как с фарфоровой вазой, словно она может разбиться.

Джелло решает не заострять на этом внимания.

– Я понимаю, ты стараешься проявить к нам заботу, – говорит она Нурии, – и я признательна и за кров, и за щедрость, особенно за то, что ты организовала для Аарона. Но нам следовало сказать сразу. Если честно, в ту же минуту, что мы приземлились. И не важно, через что нам пришлось пройти. Наши мысли все здесь, в этой реальности, с которой мы соприкасаемся, и Аарон собирается сражаться в наших рядах. Пришло время всем вам понять, что его не стоит недооценивать.

– Подожди-ка… в смысле? – хмурится Иан. – При чем тут Уорнер с его недооцененностью и Джеймс?

Джей качает головой.

– При том. Аарон к Джеймсу имеет непосредственное отношение. Я вообще не понимаю, почему ему первому не сказали. Ваши предрассудки вам же и вредят. Мешают.

Теперь пришла моя очередь хмуриться.

– К чему ты ведешь, принцесса? Не понимаю, при чем тут Уорнер? И почему ты все время зовешь его Аарон? Дикость какая-то.

– Я… ой, – задумывается она. – Простите. Мое сознание… все воспоминания еще… мне непросто. Так вышло, что для меня он был Аароном намного дольше, чем для всех Уорнером.

– Я продолжу звать его Уорнером, – заявляю, приподняв одну бровь.

– Ну, от тебя, как мне кажется, он другого и не ждет.

– Отлично. Проехали. Так, по-твоему, мы его недооцениваем.

– Именно, – говорит она.

Теперь высказывается Нурия:

– Как именно?

Джей вздыхает, потом начинает объяснять, и в ее серьезных глазах проглядывает печаль.

– Андерсон – настоящее чудовище, он схватил десятилетнего ребенка и бросил его в тюрьму вместе с профессиональными солдатами. Насколько нам известно, он обращается с Джеймсом так же, как он обращается с Валентиной. Или с Леной. Или с Адамом. Степень бесчеловечности зашкаливает, я даже думать об этом не могу. Мне сложно такое осознать. Зато Аарон прекрасно все представляет. Он знает Андерсона – знает, как работает его мозг, – причем лучше любого из нас. И этим сведениям об Оздоровлении и, в частности об Андерсоне, нет цены. И что более важно: Джеймс – младший брат Аарона. И если кто-то и понимает, что такое быть десятилетним ребенком, которого мучает Андерсон, так это Аарон. – Она поднимает голову и смотрит прямо в глаза Касла. – Как вы могли подумать, что его надо избавить от этого разговора? Как вы могли подумать, что это хорошая мысль? Как могло прийти в голову, что он не самое заинтересованное лицо? Он просто убит горем.

И тут же, как по волшебству, из ниоткуда в дверях возникает Уорнер. Я моргаю. Хлоп, и за ним входит Назира. Хлоп, и появляются Хайдер со Стефаном.

Так странно видеть этих ребят вместе, каждый – своеобразный научный эксперимент. Суперсолдаты. Они идут как один, высокие, горделивые, с идеальной осанкой и таким видом, что им принадлежит весь мир.

Что, подозреваю, недалеко от истины. Во всяком случае, для их родителей.

Вот дикость.

Каково это, когда тебя растят и учат, что мир принадлежит тебе и ты можешь делать, что пожелаешь? Наверное, Назира права. Наверное, мы абсолютно разные. Наверное, у нас все равно бы ничего с ней не вышло.

Назира, Стефан и Хайдер держатся на расстоянии, встав молча в сторонке, даже не помахав рукой, а Уорнер как шел, так и идет. Джелло ждет его посередине комнаты, и он притягивает ее к себе, заключает в объятия, словно они не виделись несколько дней. Еле сдерживаю рвотный позыв. Потом слышу, как она ему шепчет что-то про день рождения, и меня накрывает гигантская волна стыда.

Поверить не могу, что я забыл.

Прошлой ночью мы праздновали день рождения Уорнера чуть раньше положенного. А праздник на самом деле сегодня. Сегодня. Прямо сейчас. Утром.

Черт.

Я вытащил Джей из кровати в утро его дня рождения.

Кошмар, я и правда засранец.

Когда они разнимают объятия, Уорнер кивает, почти незаметно, и Назира, Стефан и Хайдер подходят к столу, занимая места рядом с Ианом, Лили, Бренданом и Уинстоном. Скромный дивизион, готовый к войне. Иногда сложно представить, что мы всего лишь кучка детей. Вот никак не складывается такое ощущение. В особенности с этими четырьмя… уж чертовски они эффектны.

На Уорнере кожаная куртка. Я раньше его в такой не видел, и, кстати, непонятно почему. Ему идет. Очень интересный замысловатый ворот, а черная кожа ярко контрастирует с золотистыми волосами. Однако чем больше я об этом думаю, тем больше сомневаюсь, что куртка его. Когда мы приземлились, вещей у нас с собой не было, поэтому догадываюсь, что Уорнер позаимствовал куртку у Хайдера. На последнем очередная, свойственная только ему рубашка-кольчуга, а сверху накинуто тяжелое шерстяное пальто. Хотя, конечно, все это не идет ни в какое сравнение со Стефаном, тот вообще нацепил пиджак с золотой россыпью, похожий на змеиную кожу.

Экстравагантно.

Здесь, среди нормальных по меркам этого мира людей, которые не надевают кольчугу на завтрак, парни похожи на пришельцев. Хотя, надо заметить, даже на мой вкус Хайдер с увешанной металлом грудью выглядит как воин, а золотистый пиджак прекрасно оттеняет темную кожу Стефана. Только вот кто продает такую фигню? Какие-то межпланетные костюмы. Я, конечно, понятия не имею, в каких магазинах они отовариваются, но почему-то кажется, что не в тех, где надо. Вот опять, черт побери, куда я лезу? Сам-то годами ношу одни и те же драные штаны и рубашки. Мои собственные вещи всегда линялые, плохо заштопанные и, чего уж кривить душой, сильно малы. Я считал бы себя счастливчиком, будь у меня хорошее зимнее пальто и приличная пара ботинок. Это уж точно.

– Кенджи?

Вздрагиваю, слишком поздно понимая, что снова увлекся своими мыслями. Кто-то ко мне обращается. Кто-то назвал меня по имени. Верно? Я смотрю на лица друзей, надеясь хоть что-то понять. Увы. Беспомощно поднимаю взгляд на Джей, а она улыбается.

– Назира, – поясняет она, – задала тебе вопрос.

Черт.

Назиру я игнорировал. Нарочно. Я считал, причина ясна. Я считал, мы поняли друг друга, считал, мы пришли к молчаливому соглашению и будем делать вид, что незнакомы, забудем ту чушь, которая вырвалась у меня прошлой ночью, и притворимся, что от ее прикосновения у меня не приливает кровь туда, куда не надо.

Разве не так?

Ну, ладно.

Черт.

Неохотно к ней поворачиваюсь. Она снова в своем кожаном капюшоне, поэтому видны лишь губы, и это нечестно, ой как нечестно. Губы у нее изумительные. Пухлые. Сладкие…. Черт. Не хочу на них смотреть. То есть хочу на самом деле. И не хочу. Не важно. Тяжко от того, что мне приходится смотреть на ее губы, а капюшон скрывает глаза, и значит, я понятия не имею, о чем она сейчас думает, злится ли она еще на меня за те слова.

А потом…

– Я задала вопрос. Ты что-то заподозрил? – повторяет Назира. – Я говорю о Джеймсе. И Адаме.

Как я все прослушал? Сколько, интересно, я пялился в никуда, размышляя о том, где закупается Хайдер?

Бог мой.

Да что со мной творится?

Я чуть встряхиваю голову, надеясь прочистить мозги.

– Д-да… Я заволновался, когда не увидел здесь ни Адама, ни Джеймса. И всем об этом твердил. – Я одариваю каждого из своих никуда не годных друзей гневным взглядом. – Но никто меня не слушал. Все решили, что я чокнулся.

Назира снимает капюшон, и впервые за утро я вижу ее лицо. Испытующе смотрю ей в глаза, однако там ничего. У нее абсолютно нейтральное выражение. Ничто, ни в ее тоне, ни в позе не подсказывает мне истинный ход ее мыслей.

Ничто.

Вдруг она еле заметно прищуривает глаза.

– Так ты всем об этом твердил?

– Ну, то есть… – Я моргаю, не зная, как продолжить, – да, сказал, пару раз… кое-кому.

– И мы не попали в их число? – Она обводит рукой группку наемных солдат. – Ты не сказал ни Элле, ни Уорнеру. И остальные тоже ничего не знали.

– Касл посчитал, что я не должен вам говорить, ребята, – оправдываюсь я перед Джей и Уорнером, переводя взгляд с одного на другого. – Он хотел, чтобы вы хорошо провели вечер.

Джей собирается что-то сказать, Назира ее прерывает.

– Да, я понимаю, но он разве просил тебя ничего не сообщать Хайдеру или Стефану? Мне? Ведь Касл не велел тебе придержать свои подозрения и не делиться ими с нами?

Ее голос звучит абсолютно ровно. Ни злости, ни намека на раздражение… но все вдруг к ней развернулись. Хайдер приподнял брови. И даже Уорнер, похоже, заинтригован.

Очевидно, такое поведение Назире не свойственно.

Тут я вновь ощущаю невыносимую усталость.

И почему-то уверен, что все – конец. Жизнь завершилась. Больше подпитки не предвидится. Не будет ни злости, ни всплеска адреналина, чтобы протянуть еще минутку. Пытаюсь что-то сказать, однако все провода в мозгу разомкнуты, их схемы изменены.

Открываю рот. Закрываю.

Молча.

Усталость охватывает меня так яростно и жестоко, что мне кажется, будто трескаются кости, плавятся глаза, а я смотрю на происходящее сквозь целлофан. Все вокруг приобретает чуть металлический отблеск, зеркальный и размытый. Впервые мне приходит мысль…

Что это не обычная усталость…

Хотя уже слишком поздно. Слишком поздно осознавать, что я, скорее всего, не просто очень сильно устал.

Черт возьми, кажется, за мной пришла смерть.

Что-то говорит Стефан. Я не слышу.

Что-то говорить Назира. Я не слышу.

Какая-та часть моего мозга, еще способная функционировать, твердит мне: «Возвращайся в комнату, умри спокойно», но, когда я пытаюсь сделать шаг, то спотыкаюсь.

Странно.

Я делаю еще один шаг, и теперь все хуже. Ноги заплетаются, я почти падаю, в последний момент удержавшись в вертикальном положении.

Все идет наперекосяк.

Звуки в голове становятся громче. Я не могу полностью открыть глаза. Воздух вокруг кажется плотным – сжиженным, я пытаюсь сказать, что мне плохо, – не выходит. Мне холодно. Меня бросает в зябкий жар.

Стой. Это неправильно.

Я хмурюсь.

– Кенджи?

Слово доносится будто издалека. Будто из-под воды. Глаза мои закрыты, и кажется, что так будет всегда. А потом… Какой-то другой запах. Что-то грязное, влажное и холодное. Странно. Щекочет мне лицо. Трава? Откуда на моем лице взялась трава?

– Кенджи!

Эй. Эй. Мне не нравится. Кто-то меня трясет, сильно, так что мозги грохочут в черепной коробке, и что-то, какой-то древний инстинкт поддевает рычагом заржавевшие шарниры моих век, заставляя их раскрыться. Когда я пытаюсь сосредоточиться, ничего не выходит. Картинка размытая, размазанная, словно каша на тарелке.

Кто-то кричит. Или кто-те… Постой-ка, а как сказать «кто-то» во множественном? Наверное, впервые так много людей одновременно зовут меня по имени. Кенджи кенджи кенджи кенджикенджикенджи

Пытаюсь засмеяться.

А потом вижу ее. Она здесь, передо мной. Боже, какой приятный сон. Но она, правда, передо мной. Гладит мое лицо. Я чуть поворачиваю голову, прижимаюсь щекой к нежной, мягкой ладони. Восхитительные ощущения.

Назира.

Чертовски красива, как по мне.

А потом… я улетаю.

Падаю в невесомость.

Глава 8

Я открываю глаза и вижу пауков.

Глаза и лапы, глаза и лапы, глаза и лапы… повсюду. Увеличены в масштабах. Крупным планом. Тысячи лап тянутся ко мне со всех сторон.

Я снова закрываю глаза.

Есть хорошая новость – я пауков не боюсь, иначе орал бы тут как резаный. Я с ними жить научился. Я проживал с ними в приюте, на ночных улицах, под землей в «Омеге пойнт». Они прятались у меня в ботинках, под кроватью, ловили мушек в углах моей комнаты. Обычно я их выталкивал на улицу, никогда не убивал. У нас взаимопонимание, у меня и пауков. Мы крутые.

Только раньше я пауков никогда не слышал.

А эти какие-то громкие. Вокруг нестройный шум, сильный гул, пульсирующая бессмыслица, которую не разбить на составляющие звуки. Потом, хотя и медленно, что-то начинает вычленяться. Приобретать форму.

Я понимаю, что слышу голоса.

– Ты прав, странно, – произносит кто-то. – Очень странно, что побочное действие проявилось спустя столь долгий промежуток времени… но такое бывает.

– Это не выдерживает никакой критики….

– Назира… – Похоже, Хайдер. – Они местные целители. Уверен, они бы знали, что…

– Мне плевать, – резко реагирует она. – Я не согласна. Кенджи был в порядке последние пару дней, иначе я бы узнала. Я находилась рядом с ним. Ваш диагноз – полная чушь. Несерьезно предполагать, что на него так повлияли наркотики, которые дали ему несколько дней назад. Истинная причина явно в чем-то другом.

Повисает долгое молчание.

В конце концов слышу чей-то вздох.

– Наверное, трудно поверить, но мы не занимаемся волшебством. Мы имеем дело с настоящей наукой. Мы способны, при определенных условиях, излечить больного или раненого. Мы можем восстановить плоть и кости, восполнить кровопотерю, но мы почти бессильны при… например, пищевых отравлениях. При похмелье. Или хронической усталости. Есть еще много болезней, которые мы пока не умеем лечить. – Это, видимо, Сара. Или Соня. Или обе. Я не всегда различаю их голоса.

– А сейчас, – говорит одна из них, – хотя мы старались изо всех сил, у Кенджи в крови еще остаются наркотики. Тело должно само справиться.

– Но… Явно же есть хоть что-то…

– Последние тридцать шесть часов Кенджи держался исключительно на адреналине, – объясняет одна из близнецов. – Эти скачки истощили его организм, а отсутствие сна сделало более чувствительным к действию тех веществ.

– Он поправится? – спрашивает Назира.

– Если не будет спать, нет.

– Что вы хотите сказать? – Джей. Джелла. Джелло. Ее голос. И он звучит испуганно. – Насколько все серьезно? Сколько времени уйдет на выздоровление?

Мозг продолжает включаться, и я понимаю, что близнецы говорят друг за другом, дополняя мысли и фразы, поэтому кажется, говорит только один человек.

– (Сара) Мы не знаем точно.

– (Соня) Возможно, часы, возможно, дни.

– Дни? – снова вступает Назира.

– (Сара) Может, и не дни. Все зависит от иммунной системы. Он молод, проблем со здоровьем нет, поэтому шансы прийти в норму очень высоки. Но присутствует сильное обезвоживание.

– (Соня) И ему надо поспать. Не впасть в забытье от лекарств, а поспать по-настоящему, чтобы восстановиться. Лучшее, что мы можем, – помочь ему справиться с болью и оставить в покое.

– Зачем вы с ним так поступили? – Касл. Он здесь. Голос такой строгий. Аж жуть. – Это было необходимо? Честно?

Тишина.

– Назира. – Теперь уже Стефан.

– На тот момент, – тихо отвечает Назира, – мне казалось, да.

– Ты могла ему просто все объяснить. – Снова Джей, и она, похоже, злится. – Не надо было его накачивать. Он вел бы себя прилично в самолете, если бы ты объяснила ему, что происходит.

– Ты не знаешь. Тебя, Элла, там не было. Я не могла так рисковать. Если бы Андерсон заподозрил, что Кенджи на борту – если бы Кенджи хоть пикнул, – мы все уже были бы мертвы. Я не могла полагаться на то, что он будет сидеть как мышь, без звука, без движения, целых восемь часов. Это был единственный выход.

– Но если бы ты знала его достаточно хорошо, – возражает Джей, и гнев в ее голосе сменяется отчаянием, – если бы ты имела хоть малейшее представление, что значит сражаться с Кенджи плечом к плечу, ты бы никогда не посчитала его обузой.

Я хочу улыбнуться.

Джей всегда придет на выручку. Всегда поддержит.

– Кенджи, – продолжает она, – не сделал бы ничего, что могло поставить миссию под удар. Он был бы ценным союзником. Он мог бы тебе помочь, больше, чем ты думаешь. Он…

Кто-то закашлялся, причем громко, и я расстроился. Мне речь очень понравилась. Я прямо наслаждался.

– Мне кажется… – Снова кто-то из близнецов. Сара. – Мне кажется, не стоит искать виноватых. Не сейчас. И уж точно не в этом случае.

– На самом деле… – Соня вздыхает, – мы считаем, новость о Джеймсе стала последней каплей.

– Что? – Снова Назира. – Почему?

– (Сара) Кенджи любит Джеймса. Очень сильно. Мало кто понимает, насколько они близки…

– (Соня)… мы же видели это ежедневно. Какое-то время мы с Сарой работали с Джеймсом, учили его пользоваться своими целительными силами. И Кенджи всегда был рядом. Всегда проверял, все ли в порядке. У них с Джеймсом особая связь.

– (Сара) А когда ты так переживаешь, когда так напуган, чрезмерный стресс может сильно навредить иммунной системе.

Вот как. Получается, моя иммунная система полетела ко всем чертям.

Даже если и так, по-моему, мне становится лучше. Я не только различаю их голоса, но еще понимаю, что из руки торчит иголка, из-за чего та ужасно болит.

Наверное, так вливают физраствор.

Я пока не могу открыть глаза, зато могу попробовать заговорить. К несчастью, в горле пересохло. И свербит. Словно наждачкой потерли. Законченные предложения даются слишком тяжело, хотя спустя минуту умудряюсь прохрипеть три слова:

– Я в норме.

– Кенджи. – Чувствую, как Касл бросается вперед, берет меня за руку. – Хвала небесам. Мы так беспокоились.

– Понятно. – Мой голос все еще звучит странно. – Как пауки.

В комнате становится тихо.

– О чем это он? – раздается чей-то шепот.

– Наверное, надо дать ему отдохнуть.

Точно. Отдохнуть.

Я так устал.

Не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Не могу выдавить из себя ни слова. Словно утопаю, проваливаясь в матрас.

Голоса постепенно тают, медленно превращаясь в слитный, тянущийся звук, который громогласно и болезненно посягает на мои уши, а потом…

Ничего.

Тихо.

Темно.