Текст книги "Зажги меня (сборник)"

Глава 8

Еда совсем остыла.

Я уныло нанизываю на вилку кусочки картофеля, но все же заставляю себя поесть, хотя аппетит у меня пропал окончательно. Я не могу не думать о том, уж не слишком ли я настойчиво допрашивала сегодня Уорнера.

Мне казалось, что на сегодня откровений было более чем достаточно, но я оказалась не права. Мне интересно, сколько же еще всего осталось и сколько придется узнать о нем нового в самые ближайшие дни. Или месяцы.

От этого мне даже становится страшно.

Потому что чем больше я узнаю о нем, тем меньше у меня остается отговорок, чтобы окончательно оттолкнуть его от себя. Он словно разворачивается передо мной и становится совершенно иной личностью. Он пугает меня, причем так, как я не могла бы раньше даже предположить.

Я думаю, что в любом случае сейчас еще не время.

И не место. Потому что еще так много остается непонятного. О если бы мои эмоции могли понять, насколько важно точно определить нужное время…

Я не могла даже подумать о том, что Уорнер не понимает, насколько я ненавижу его. Наверное, только теперь мне стало вполне очевидно, каким он сам себя тогда представлял: не считая свои поступки преступлениями или даже действиями, заслуживающими осуждения. Возможно, он счел, что я оценю его по достоинству и начну сомневаться в том, какой же он все-таки на самом деле. Или еще проще: может быть, он надеялся на то, что я смогу понять его так же просто, как он смог разгадать меня.

Но у меня это не получилось. И ничего из этого не вышло. И теперь я думаю о том, насколько, возможно, я разочаровала его.

Почему же он вообще был мне не безразличен?

Я медленно поднимаюсь на ноги, тяжело вздыхая и ненавидя себя за постоянные сомнения и колебания. Конечно, я не могу отрицать, что внешне он всегда казался мне весьма привлекательным молодым человеком, но все же, что касается его характера и личности в целом, мне трудно сделать какие-либо окончательные выводы. Мне очень непросто так резко переключиться и изменить свое мнение. Также трудно воспринимать его иначе как монстра, привыкшего манипулировать окружающими его людьми.

Мне требуется некоторое время для того, чтобы я начала считать Уорнера нормальной личностью.

Но я уже устала думать, размышлять и анализировать. Вот прямо сейчас мне больше всего хочется принять душ.

Я тащусь в направлении открытой двери в ванную, но тут вспоминаю, что сказал Уорнер насчет моей одежды. Он перенес мой комод в свою гардеробную. Я оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти еще одну дверь, но не нахожу ничего похожего, кроме запертого входа в его личный кабинет. Меня так и подмывает постучаться и спросить его про гардеробную напрямую, но я мгновенно меняю свое решение. Вместо этого я начинаю более пристально рассматривать стены, одновременно раздумывая о том, что раз уж Уорнер не дал мне подобных инструкций, значит, найти вход не так сложно. И тут я вижу ее.

Это кнопка.

Она встроена в стену, и если ее специально не искать, никогда и не заметишь, что она вообще существует.

Я решительно нажимаю на кнопку.

В стене, оказывается, имеется панель, которая в тот же миг плавно отодвигается в сторону. Я переступаю порог, и потайная комната в ту же секунду озаряется светом без моей помощи.

И эта гардеробная, оказывается, даже больше, чем сама спальная.

Стены и потолок тут выложены белым камнем, который так и сверкает в свете нескольких флуоресцентных ламп. Пол покрыт толстыми коврами с восточными орнаментами. В самом центре комнаты стоит небольшой замшевый диванчик или софа бледно-зеленого цвета, правда, он немного странноватый. И я понимаю почему – у него отсутствует спинка. Скорее, это оттоманка, только очень уж большая по размерам. Но самое странное не это. Удивило меня совсем другое – тут нет ни единого зеркала. Я поворачиваюсь во все стороны, пытаясь обнаружить такой незаменимый в гардеробной предмет. При этом я так занята этим, что даже не обращаю внимания на находящуюся здесь одежду.

Одежда…

Она тут повсюду. Она выставлена напоказ, как будто это не просто предметы обихода, а самые настоящие произведения искусства, мировые шедевры. В стены вмонтированы деревянные витрины из темного полированного дерева, тут же выстроены в ряды многочисленные полки для обуви. В шкафчиках на вешалках демонстрируется самая разнообразная одежда, но не спонтанно, а согласно категориям, к которым относится тот или другой экспонат этой непостижимой выставки.

И каждая вещь расположена в соответствии со своим цветом и оттенком.

Оказывается, у Уорнера такое количество всевозможных пальто, курток, брюк и обуви, какое, наверное, я вообще никогда в жизни не видела. Здесь множество галстуков, бабочек, поясов, шарфов, перчаток, запонок. Все предметы отменного качества. Это дорогие ткани сочных тонов, струящийся шелк соседствует с накрахмаленным ситцем, мягкая шерсть – с безупречным кашемиром. Вечерние туфли, лакированные сапоги, отполированные и начищенные до совершенства. Вот бушлат темно-оранжевого, жженого оттенка, а тут висит темно-синий изысканный тренч. Зимнее пальто сливового цвета с уникальными деревянными продолговатыми пуговицами… Я набираюсь храбрости и осторожно пробегаю пальцами по некоторым тканям. Интересно, что из этого он носил, а к чему, возможно, даже еще и не притрагивался…

Я изумлена, я потрясена.

Для меня не было новостью узнать о том, что Уорнер всегда уделял немало внимания своей внешности. Все наряды его безупречны, одежда на нем сидит так, будто все это было сделано на заказ и сшито именно по его фигуре. Наконец-то мне становится понятно, почему он так много уделял времени и моему гардеробу.

Нет, он не пытался опекать меня.

Ему это доставляло огромное удовольствие. Он сам наслаждался этим процессом, когда подбирал мне одежду.

Вот он какой – Аарон Уорнер Андерсон, главнокомандующий и правитель Сектора 45, сын Верховного главнокомандующего Оздоровления.

Оказывается, у него тоже есть свой «пунктик». Это мода.

Первоначальный шок понемногу проходит, и я с легкостью обнаруживаю здесь свой старый комод. Его пренебрежительно поставили в дальний угол комнаты, и мне почти что жаль его. Он кажется тут не на своем месте, неловко выделяясь среди всеобщего блеска и шика.

Я быстро проверяю ящик за ящиком, и испытываю чувство благодарности за то, что мне предоставлена возможность переодеться во все чистое и свежее. Уорнер сумел предусмотреть буквально все, прежде чем перевозить меня сюда, на базу. Комод переполняют различные платья, блузки, рубашки и брюки. Кроме того, тут много носков, бюстгальтеров, трусиков. И хотя я понимаю, что должна ощутить чувство неловкости, но ничего подобного не происходит. Все нижнее белье достаточно простое, можно сказать, классическое, без излишеств. Это в основном ситец, все очень удобное и достаточно скромное. Все это он покупал еще до знакомства со мной, и это меня радует, потому что безликость этих вещей не порождает во мне ни капельки застенчивости.

Я хватаю одну из футболок, ситцевые пижамные штаны, кое-что из нижнего белья и выскальзываю из этого одежного рая. Как только я переступаю порог, свет в гардеробной выключается. Я нажимаю на уже знакомую мне кнопку, и боковая панель послушно закрывает потайной зал.

Я оглядываю его спальню уже по-другому, пытаясь привыкнуть к обычному размеру комнат. Спальня кажется мне почти такой же, в которой жила и я сама, когда обитала на базе. Кстати, тут тоже нет ничего лишнего. Никаких безделушек, украшений, сувениров. Тут нет даже фотографий личного плана.

И неожиданно мне все становится понятным.

Его спальня для него самого ничего не значит. Это просто то место, где он спит. А вот его гардеробная – это совсем другое дело. Здесь чувствуется его стиль: разработка самой комнаты, расположения в ней шкафов и полок. Может быть, это и есть то самое единственное место, которое ему вовсе не безразлично.

Теперь мне интересно посмотреть, как выглядит его рабочий кабинет, и я переношу взгляд на нужную мне дверь. Но тут я вспоминаю, что Уорнер заперся в кабинете изнутри.

Я тихо вздыхаю и направляюсь в ванную. Мне нужно принять душ, переодеться и сразу же заснуть. Этот день показался мне длиннее года, и я готова закончить его. Я только надеюсь на то, что завтра, возможно, мы сможем попасть в «Омегу пойнт», и тогда хоть что-то начнет проясняться.

Но неважно, что произойдет дальше, и неважно даже то, что мы там обнаружим, я полна решимости во что бы то ни стало разыскать Андерсона, даже если это мне придется делать уже в одиночку.

Глава 9

Я хочу закричать, но не могу.

Легкие отказываются повиноваться мне. Я задыхаюсь, шумно пытаясь наполнить их мелкими глотками воздуха. Грудь мне будто стиснуло, рот почему-то закрывается сам собой. Я снова пытаюсь закричать, но у меня из этого ничего не получается. Я только хриплю, в отчаянии размахивая руками и ногами во все стороны, но все впустую. Никто меня не слышит. Никто никогда не узнает, что я умираю, что у меня в груди дыра. Она заполняется кровью и болью и еще обжигающей агонией. Она переливается через край, крови так много, очень много, и вот я сама оказываюсь лежащей в луже крови, я не могу, не могу уже даже вздохнуть…

– Джульетта! Джульетта, любовь моя, проснись. Проснись!

Я дергаюсь и сажусь в кровати, причем так быстро, что мгновенно сгибаюсь пополам. Все мое тело вздымается и опускается, я успокаиваюсь. Я так счастлива, мои легкие начали набирать воздух, у меня нет слов. Впрочем, я все равно не могу говорить. Я вообще не могу ничего больше делать, кроме как набирать и набирать побольше воздуха в легкие. Меня всю трясет, я вся взмокла, меня бросает то в жар, то в холод попеременно. Я никак не могу остановиться, из глаз моих побежали немые слезы. И при всем этом мне никак не удается стряхнуть с себя этот кошмар, эти страшные воспоминания.

И никак не могу набрать достаточное количество воздуха, мне все равно кажется, что его очень мало.

Уорнер обхватывает ладонями мои щеки и подбородок. Тепло его кожи помогает мне чуточку успокоиться, и я начинаю чувствовать, как сердце мое перестает так бешено колотиться в груди.

– Посмотри на меня, – просит он.

Я заставляю себя поднять на него взгляд. Я все еще дрожу, но стараюсь казаться уже более хладнокровной.

– Все в порядке, – шепчет он, не убирая ладоней от моих щек. – Это был просто дурной сон. Попробуй теперь закрыть рот, – продолжает он, – попытайся дышать носом. – Он кивает. – Вот так. Спокойно. Все в полном порядке. – Голос у него мягкий и мелодичный и необъяснимо нежный.

Теперь я не могу отвести в сторону взгляд от его глаз. Мне страшно моргнуть. Я боюсь, что тот кошмар снова увлечет меня за собой в бездну ужаса.

– Я не отпущу тебя, пока ты не успокоишься полностью, – уверяет меня Уорнер. – Не беспокойся ни о чем. И не торопись.

Я закрываю глаза. Теперь я начинаю сознавать, что сердце мое снова вошло в свой привычный ритм. Мышцы мои расслабляются, а руки перестают дрожать. Но хотя я не плачу в прямом смысле этого слова, тем не менее слезы так и продолжают струиться у меня по щекам. И тут как будто внутри меня что-то ломается, я словно разрываюсь где-то в середине своего существа и только теперь осознаю, как я измотана и измучена. У меня не хватает сил даже просто сидеть на кровати.

И Уорнер каким-то непостижимым образом мгновенно понимает это.

Он помогает мне устроиться поудобнее, укутывает меня одеялом, а я все еще трясусь и вытираю слезы, но, похоже, это уже последние капельки влаги, проливающиеся у меня из глаз. Уорнер ласково поглаживает меня по волосам.

– Все хорошо, – негромко повторяет он. – Все в порядке.

– А ты разве не собираешься п-п-поспать? – запинаясь, спрашиваю я. Интересно, а сколько сейчас времени? Я уже успела обратить внимание на то, что Уорнер так и не раздевался еще на ночь.

– Я?.. Да, – кивает он. – Даже в тусклом свете я замечаю удивление в его взгляде. – Правда, как правило, я так рано спать еще не ложусь.

– Да? – Я часто моргаю, но при этом успеваю обратить внимание на то, что дышать мне становится все легче. – А сколько сейчас времени?

– Два часа ночи.

Теперь наступает моя очередь удивляться.

– А разве нам скоро не вставать?

– Вот именно. – Его губ касается некое призрачное подобие улыбки. – А мне практически никогда не удается уснуть, когда это крайне необходимо. У меня такое впечатление, что я просто не в состоянии выключить свой мозг. – Он коротко усмехается и собирается снова уйти к себе в кабинет.

– Останься.

Это слово срывается у меня с уст прежде, чем я успеваю осознать его смысл. Теперь я даже не уверена, стоило мне его вообще произносить или нет, и вообще как это все получилось. Может быть, все дело в том, что я все же еще продолжаю дрожать, а может, мне кажется, что, если он останется здесь, рядом со мной, кошмар больше никогда не вернется. А может, это произошло потому, что я на самом деле еще очень слаба, мне так плохо, и мне очень нужен сильный друг. Именно сейчас и именно здесь. Точно я не уверена. Но есть что-то непостижимое в этой темноте и в удивительном спокойствии предутреннего часа, и все это вместе создает вот такую странную атмосферу. Темнота развивает чувство некой свободы, соединенной с удивительной уязвимостью и ранимостью. И мы позволяем все это себе в такое неурочное время. Обманчивая темнота уводит нас за собой, коварно заверяя в том, что непременно сохранит все наши тайны. Мы забываем и о том, что окутывающая нас со всех сторон темнота – это вовсе не теплое домашнее одеяло, обещающее тепло и защиту. И мы, конечно, уже не помним в такие минуты о том, что очень скоро все пройдет и снова будет светло, а темноте наступит конец. Итак, в это темное время суток мы почему-то становимся особенно храбрыми и готовы говорить такие слова, которые никогда бы не позволили себе высказать в светлое время суток.

Правда, на Уорнера это правило не распространяется. Он стоит молча и не произносит ни слова.

На какую-то долю секунды он даже кажется мне чем-то встревоженным. Он смотрит на меня с каким-то немым страхом, как будто что-то сильно потрясло его, заставило на время утратить способность говорить. Я готова позабыть обо всем и снова нырнуть под одеяло, как вдруг он неожиданно хватает меня за руку.

Я замираю и уже больше не шевелюсь.

Он осторожно привлекает меня к себе, притягивает до тех пор, пока я не оказываюсь прижатой к его груди. При этом он с такой нежностью касается меня, будто хочет сказать этим, что будет не против, если я отстранюсь, и он все поймет – ведь это должен быть и мой выбор тоже. А я при этом испытываю такое спокойствие, тепло, такое чувство безопасности и такое невероятное удовольствие, что я даже не пытаюсь искать причину, почему я не должна пользоваться таким чудесным моментом. Я прижимаюсь к нему плотнее, пряча лицо в складках его рубашки, а его руки еще крепче сжимают меня, его грудь вздымается и опадает… Я прикасаюсь к его животу, и его тугие мышцы напрягаются под моим прикосновением. Левая рука скользит по его ребрам, потом по спине вверх, и Уорнер сам замирает. Его сердце колотится у моего уха. Я закрываю глаза и ощущаю, как он пытается вдохнуть.

– О боже! – еле слышно произносит он одним коротким выдохом. Потом отдергивает мою руку и отскакивает прочь. – Я не могу. Я не выдержу.

– Что такое?

Он стоит неподалеку от кровати, и в полумраке я замечаю, что он весь дрожит.

– Я не могу так продолжать.

– Уорнер…

– В тот прошлый раз мне показалось, что я смогу спокойно уйти и позабыть обо всем, – признается он. – Я самонадеянно посчитал, что способен отпустить тебя, при этом, конечно, возненавидев, но и этого у меня не получилось. Потому что ты умеешь все усложнять, черт побери. – Голос его начинает дрожать. – Потому что ты сама ведешь нечестную игру. Ты являешься передо мной, и в тебя стреляют. А в промежутке ты полностью умудряешься каким-то образом разрушить меня окончательно.

Я стараюсь оставаться неподвижной.

Я стараюсь не издавать при этом ни единого звука.

Но мои мысли начинают бешено скакать, а сердце – отчаянно колотиться во всю мощь, потому что он сам умудряется всего несколькими словами уничтожить все мои старания забыть обо всем том, что я сумела сотворить с ним.

И теперь я не знаю, как себя вести с ним.

Но вот мои глаза постепенно привыкают к темноте, я еще несколько раз моргаю и теперь вижу, что он смотрит мне в глаза так, словно пытается заглянуть в глубину души.

К этому я совсем не готова. Еще нет. Все должно быть не так. Но чувства и образы его пальцев, его рук и губ проникают мне в голову, и я-как-ни-пытаюсь-все-равно-не-могу-отбросить-свои-мысли-прочь. Я не в состоянии проигнорировать аромат его кожи и этот незабываемый силуэт его тела. Я слышу, как тревожно и громко бьется его сердце в груди, как напряжены мышцы его лица, что даже способна прочувствовать спокойную мощь и силу, содержащуюся в его теле.

Неожиданно выражение его лица меняется. На нем отражено волнение.

– Тебе страшно? – обеспокоенно интересуется он.

Я вздрагиваю, дыхание у меня учащается. Я благодарна ему за то, что он видит всего лишь одно, общее направление моих чувств, и не более того. В какой-то момент мне даже хочется ответить ему: «Нет, мне совсем не страшно».

Потому что я буквально окаменела от ужаса.

То, что я нахожусь так близко к тебе, само по себе совершает со мной нечто невообразимое. Происходят странные, иррациональные вещи. Что-то неведомое трепещет у моей груди и переплетает все внутри меня. Я жду ответов, мне нужна ясность и книга откровений. Мне требуется целая охапка знаков препинания, чтобы ставить точки в конце предложений, которые размещаются в моей голове.

Но ничего подобного, разумеется, вслух я не произношу.

Вместо этого я зачем-то задаю тот самый вопрос, ответ на который мне очевиден.

– Почему мне должно быть страшно?

– Ты вся дрожишь.

– Ах, вот оно что…

Несколько ничего не значащих коротких слов вытекают из моих уст, словно торопятся спрятаться где-нибудь подальше отсюда. Мне хочется набраться сил и отвернуться от него в такие моменты. Как жаль, что у меня тут же начинают полыхать щеки. Мне кажется, что я начинаю хотеть чего-то совсем глупого и пустого.

– Нет, мне не страшно, – наконец удается выдавить мне. Было бы действительно лучше, если он отступит сейчас хотя бы на один шаг назад. Мне стало бы гораздо легче. И проще. – Я просто очень удивлена.

Он молчит, но продолжает так пристально смотреть на меня, словно требуя объяснений. За такой короткий промежуток времени он стал для меня таким близким и одновременно совершенно чужим. Я ожидала его увидеть именно таким и абсолютно дургим.

– Ты позволяешь всему миру считать себя бессердечным убийцей, – произношу я. – А ведь это не так.

Он смеется, приподнимая брови в изумлении.

– Действительно, – кивает он. – Мне кажется, что я самый обыкновенный убийца, ничего особенного.

– Но почему – и зачем ты притворяешься таким безжалостным? – спрашиваю я. – Почему позволяешь людям относиться к себе, как будто ты чудовище?

Он вздыхает. Потом закатывает рукава рубашки выше локтей. Я машинально слежу за его движениями, мой взгляд задерживается на его оголенных предплечьях. Впервые мне приходит в голову мысль, что у него нет никаких армейских татуировок, которые сейчас есть у каждого военного. Интересно почему?

– А какая разница? – спрашивает он. Пусть люди думают все, что им хочется. И я вовсе не мечтаю услышать их оценку.

– Значит, тебе все равно, как судят тебя все вокруг?

– Мне не на кого производить впечатление, – отвечает Уорнер. – Всем наплевать, что вообще происходит со мной. Мне незачем заниматься подбором новых друзей, любовь моя. Мое дело – возглавлять армию, и в этом я преуспел. Пожалуй, ничего другого я толком-то и делать-то не умею. Никто не стал бы гордиться всем тем, чего я успел достичь и что уже совершил. Моя мать меня вообще уже не узнает. Отец считает меня жалким слабаком. Мои солдаты мечтают увидеть меня убитым. Мир катится ко всем чертям. Кстати, эти наши беседы – самые длинные их всех тех, которые я вел за всю свою жизнь.

– Это правда? – У меня округляются глаза от удивления.

– Чистая правда.

– И ты так откровенно рассказываешь мне обо всем этом? – Я потрясена. – Но зачем ты делишься своими секретами?

Неожиданно его глаза темнеют, искра жизни словно потухает в его взгляде. Он отворачивается к стене.

– Не надо этого делать, – говорит он. – Не задавай мне вопросов, ответы на которые ты сама прекрасно знаешь. Дважды я открывался перед тобой полностью, но взамен заработал пулю и разбитое сердце. Не мучай меня. – Он снова смотрит мне в глаза. – Это очень жестоко, даже по отношению к такому типу, как я.

– Уорнер…

– Я не понимаю! – кричит он, теряя самообладание. Голос его почти срывается. – Что же такого мог сделать с тобой Кент, – это слово он как будто выплевывает из себя, – чего не мог я?!

Я потрясена. Я совершенно не готова к такому вопросу, а потому временно теряю дар речи. Ведь сейчас я даже не знаю, что случилось с Адамом, где он находится и какое будущее ждет нас впереди. Я только цепляюсь за надежду, что он все-таки каким-то образом умудрился выжить. И я полагаю, что он где-то скрывается, поскольку сумел остаться невредимым после всего случившегося. И пока что для меня этого вполне достаточно.

Поэтому я набираю полную грудь воздуха и пытаюсь отыскать нужные слова. Я хочу сказать, что вот именно в данную минуту есть много чего другого, не менее важного, требующего объяснений. Я хочу высказать все это ему, но когда поднимаю глаза, то вижу, что он по-прежнему внимательно смотрит на меня, сверля взглядом и ожидая ответа только лишь на свой вопрос. Теперь я понимаю, что он уже давно собирался задать его и только силой воли подавлял желание узнать на него ответ. Видимо, это желание съедало его изнутри уже долгое время.

Наверное, он все же заслужил право узнать ответ. Особенно если учесть все то, что я успела сотворить с ним.

Поэтому я снова набираю полную грудь воздуха.

– Это нечто такое, что мне будет трудно объяснить, – начинаю я. – Он… Даже не знаю. – Я тупо смотрю на свои ладони. – Он стал моим первым другом. Первым человеком, который отнесся ко мне с уважением… Который полюбил меня. – Некоторое время я молчу, потом добавляю: – Он всегда был очень добр ко мне.

Уорнер вздрагивает. На его лице возникает сильнейшее удивление.

– Что? Он всегда был к тебе добр?

– Да, – шепотом подтверждаю я.

Уорнер начинает смеяться каким-то холодным, нечеловеческим смехом.

– Это же просто невероятно, – говорит он, смотря в сторону двери, запустив одну ладонь себе в волосы. – Меня занимал этот вопрос последние несколько дней. Я отчаянно пытался понять, почему ты так легко доверяешься мне только для того, чтобы в последний момент окончательно разбить мое сердце и заменить меня другим. Как это банально! И я все равно ничего не смог понять. Я-то решил, что на это должна быть какая-то грандиозная причина, нечто такое, что постоянно ускользает от моего внимания, нечто такое, что мне не дано понять. – Он пристально смотрит на меня, словно вознамерился просверлить меня взглядом насквозь. – Я уже был готов принять это как неизбежное. Я решил, что нельзя ничего изменить, потому что твои причины слишком глубоки и находятся далеко за пределами моего понимания. Я уже был готов отпустить тебя, раз уж ты нашла такого невероятного человека. Такого, который понимает тебя лучше, чем я, потому что для меня все это просто непостижимо. Потому что ты, безусловно, заслуживаешь все это. Я сказал сам себе, что ты заслуживаешь гораздо больше, чем я способен тебе предложить. – Он трясет головой, руки его безвольно падают по бокам. – Но это? – Глаза его полны ужаса. – Но твои слова?! И это объяснение?! Ты выбрала его, потому что он был добр к тебе?! Потому что он сумел вовремя предложить тебе элементарную жалость?!

Неожиданно для себя самой я начинаю злиться.

Я оскорблена и подавлена.

Я возмущена. С какой стати Уорнер позволяет себе судить меня и мою жизнь? Кто дал ему право считать себя таким благородным из-за того лишь, что он – видите ли – решил отойти в сторону? Я прищуриваюсь и сжимаю кулаки.

– Это никакая не жалость! – взрываюсь я. – Он заботился обо мне – и мне тоже далеко не все равно, что происходит с ним!

Уорнер рассеянно кивает, мои слова ничего не значат для него.

– Любовь моя, тебе нужно завести собаку. Я слышал, что такие отношения характерны для человека и собаки.

– Я просто ушам своим не верю! – кричу я и резко вскакиваю на ноги, о чем тут же горько сожалею. Надо было на всякий случай ухватиться за что-нибудь, чтобы сохранять равновесие. – И вообще, мои отношения с Адамом – это не твое дело!

– Отношения? – Уорнер снова захлебывается от смеха. Он быстро переходит на другую сторону комнаты, чтобы посмотреть на меня под другим углом. Между нами остается расстояние в несколько метров. – Какие еще отношения? Он вообще хоть что-нибудь о тебе знает? Понимает ли тебя? Он знает, что ты хочешь, о чем мечтаешь, чего боишься? Или знает ту истину, которая хранится глубоко в твоем сердце?

– Ну и что? А ты-то сам все это знаешь?

– Ты прекрасно понимаешь, что ответ тут один: «Да, я знаю». – Он протянул ко мне указательный палец, словно в чем-то обвиняя. – Могу спорить, на что угодно, да хоть на собственную жизнь, что он и понятия не имеет о том, какая ты на самом деле. А ты ходишь на цыпочках вокруг его чувств и притворяешься его маленькой подружкой, да? Тебе страшно от одной мысли, что ты можешь спугнуть его. Ты боишься рассказать ему что-то лишнее…

– Да ты ничего не знаешь!

– Нет, знаю. – Он бросается вперед. – И все прекрасно понимаю. Ему понравилась твоя тихая спокойная скорлупа. Ему нравилась ты такой, какой была раньше. Он не имеет ни малейшего представления о том, на что ты можешь быть способна и можешь совершить, если будет надо.

Его ладонь скользит по моей шее. Он наклоняется ко мне так, что расстояние между нашими губами сокращается до нескольких сантиметров.

Что-то происходит с моими легкими.

– Ты трусиха, – шепчет Уорнер. – Ты хочешь быть со мной, и тебя это пугает. Тебе становится стыдно, а стыдно оттого, что ты вообще можешь мечтать о таком человеке, как я. Угадал? – Он смотрит куда-то вниз, и наши носы соприкасаются. Теперь я могу сосчитать миллиметры между нашими губами. Я пытаюсь сосредоточиться и хочу вспомнить о том, как сильно сержусь на него. Но только его губы так близко, и мой мозг не в состоянии придумать, каким образом можно увеличить это расстояние.

– Ты хочешь меня, – нежно произносит он, поглаживая меня по спине, – и это буквально убивает тебя.

Я дергаюсь, вырываюсь, я ненавижу свое тело за такие неловкие движения. Суставы у меня становятся какими-то хрупкими, ноги словно забыли о том, что внутри них есть кости. Мне срочно требуется кислород, и еще мозг, но сначала нужно срочно что-то делать с легкими…

– Ты заслуживаешь гораздо большего, чем просто жалость, – говорит он, и я вижу, как взволнованно вздымается его грудь. – Ты заслуживаешь права жить. Ты заслуживаешь права быть живой. – Он смотрит на меня, не мигая.

– Возвращайся к жизни, любовь моя. Я приду сюда, когда ты проснешься.