Текст книги "Орудие богов"

Глава 6

 
Громко боги смеялись, в их смехе был яд,
Боль звучала в насмешке, а в презреньи – беда,
И крестьяне все кричали
От беды и от печали,
Плесень съела их посевы, парша пала на стада.
 
 
Так пиши же, Читрагупта[6]6
  Читрагупта – в индийской мифологии записывает все сведения о мертвых для Яма.


[Закрыть]! Подводим всему итог.
В гневе Ям[7]7
  Ям – в индийской мифологии судья мертвых.


[Закрыть] здесь ожидает завершенный мертвым счет.
Мы их звали к доброте,
Они погрязли в слепоте,
И поклоны нынче каждый лишь жестокости бьет.
 
 
Так пиши же, Читрагупта! Мы когда-то с ними были,
Только нынче в мрачных храмах лбы не ерзают в пыли.
Мы плясали с ними, пели,
Радостей им не жалели,
Но они жрецов призвали – мы тогда от них ушли.
 
 
Так пиши же, Читрагупта! Мы веселье им дарили,
Так пиши, чтоб было ясно взгляду яростного Яма:
Променяли смех на власть,
Удовольствия – на страсть,
И бормочут ерунду, забравшись в яму!
 
 
Так глядите и дивитесь, как живет простой народ,
Лишь лжецы и лицемеры, а других пророков нет!
Мы-то были к ним щедры,
Наши правила мудры,
Но они к жрецам воззвали, в этом весь источник бед!»
 

«Спокойствие, магараджа сагиб! Гнев еще никогда не давал мудрого совета!»

Брамин

Том Трайп сделал в точности все, что приказывала ему Ясмини. Как и его пес Троттере, которого он выдрессировал в совершенстве, он всегда отступал и подчинялся обстоятельствам, если они сбивали его с толку.

Ясмини приказала ему доложить о случайной встрече с человеком по имени Ганга Сингх. Он так и сделал. Когда его спросили, кто такой Ганга Сингх, он отвечал, что не знает. Она велела ему ссылаться на то, будто Ганга Сингх утверждал, что принцесса была в доме у эмиссара. Он так и доложил магарадже. Гангадхара немедленно отправил двух своих людей выспросить обо всем. Один из них подкупил слугу, чтобы тот дал ему обыскать дом Сэмсона в отсутствие хозяина, – и вернулся ни с чем. Другой встретился с самим эмиссаром и потребовал сознаться напрямую, чем тот занимался с принцессой. Вопрос был поставлен так откровенно, а слуга держался так нагло, что Сэмсон потерял терпение и отказался разговаривать, выразив отказ в самых сильных и агрессивных выражениях. Это убедило слугу, что Сэмсон лжет, что и было доложено магарадже. Так что факт, что Ясмини в то утро запиралась в доме с эмиссаром на несколько часов, был неопровержимо установлен.

Оставалось поразмыслить, зачем она к нему приходила и каков был результат ее визита. Гнев еще никогда не давал мудрых советов!

Англичане любят убеждать друг друга и иностранцев, что шпионство – это «не по-английски», что «так никогда не делается, вы же знаете, дружище». Так что было бы неприкрытой клеветой утверждать, будто бы Сэмсон, используя свою должность, нанял шпионов, чтобы наблюдать за Гангадхарой Сингхом.

Домашние слуги магараджи, которые более или менее часто навещали Сэмсона, принадлежали к местной общине. Когда они выдавали Сэмсону какую-либо информацию относительно деяний Гангадхары, это делалось исключительно из любви к сплетням; как джентльмен и в некотором роде представитель Его Величества, он, разумеется, и не думал обращать внимание на такую ерунду, но нельзя же быть столь грубым и властным, чтобы обрывать болтовню, даже если она касалась предстоящих поступков и деяний магараджи.

Что до денег, то таковые вовсе не переходили из рук в руки. Тот бесспорный факт, что определенные друзья и родные некоторых домочадцев магараджи радовались выгодным контрактам на британской административной территории, был просто совпадением. Всякий знает, как часто случаются совпадения.

А что до магараджи, так этот негодяй платит соглядатаям над британскими правительственными офисами. Невозможно определить, кто был его шпионом, а кто не был. Люди то и дело переезжали через реку из туземного штата, чтобы найти работу в том или ином правительственном департаменте, и их невозможно было проверить. Так легко подделать какие угодно документы.

Утверждали, что толстый, близорукий юный Сита Рам, который печатал на машинке корреспонденцию эмиссара, был одним из соглядатаев Гангадхары. Было тайной, где он проводит вечера. Но дядя его матери был превосходным мировым судьей, так что никто не мог лишить его места без надежных доказательств. Кроме того, он был необыкновенно усердным и деятельным.

Так или иначе, Гангадхара имел массу сведений и мог делать выводы о возможной причине визита Ясмини к эмиссару. Одно ложное заключение непременно ведет к другому, и Сэмсона обвинили в тайном сговоре с рангаром, владельцем конюшни, при чьем потворстве Ясмини держала готовый к выезду экипаж у дворцовых ворот. Теперь же, когда ворота заперли, стража будет следить, чтобы коляска стояла внутри, но никто не знал, сколько у принцессы может быть верховых лошадей в разных местах. И это, без сомнения, устроил Сэмсон. Гангадхара послал людей, чтобы они проверили, где ее могут ждать лошади. Также он отдал приказ через голову Ясмини нанять или купить для нее лошадь или сделать так, чтобы ее лошади захромали.

Мотив ее посещения эмиссара не стоило искать далеко. В Сиалпуре имелась только одна причина для чего угодно – сокровищница. Несомненно, Сэмсон так же алчно желал найти ее, как и всякий другой. Если Ясмини известно, где зарыт клад, рассуждал Гангадхара, всякий, кто не понимает, что она насчет него и договаривается с эмиссаром, – простофиля. Известно, что эмиссар написал не одно тайное донесение в Симлу об этих сокровищах и о политических последствиях, какие может вызвать находка их туземцами. Рапорты были такими секретными и важными, что Гангадхара подумывал, не стоит ли сфотографировать промокательную бумагу со стола Сэмсона и отправить фотографию в Париж к специалистам. Вскоре Гангадхара убедил сам себя, что Ясмини – союзница Сэмсона и помогает ему завладеть богатствами его предков, а Гангадхара был смуглым человеком вулканического темперамента, он не привык сдерживать гнев, взрывался тотчас же.

Мы уже наблюдали, как он проехал по улице как раз вовремя, чтобы увидеть, как экипаж Ясмини прогрохотал по вымощенному камнем двору. Приказав стражникам не допустить ее нового бегства под страхом неназванного, но, скорее всего, незаконного наказания, он бросился в храм Джинендры, где, как его уверили, Ясмини только что была, и его шпоры зазвенели на храмовом полу, точно шаги разгневанного божества.

Брамин приветствовал его с той смесью покровительственности, которую священники хорошо освоили при обращении с царскими особами – почтительность как признание царского величия и покровительственности как богоизбранности священнослужителям.

– Она предала нас! Это заграничное отродье, она нас предала! – заорал Гангадхара, захлопывая за собой дверь в личный покой брамина и с грохотом задвигая засов, – будто бы вставлял затвор в ружье.

– Спокойствие, магараджа сагиб! Гнев еще никогда не давал мудрого совета!

– Она была в доме эмиссара!

– Я это знаю.

– Знаешь? Значит, она тебе сказала?

Брамин чуть не солгал, но Гангадхара его спас:

– Я знаю, она была здесь! – проревел он. – Мои люди сопровождали ее до дома.

– Да, она была здесь. Она сказала.

– Как ты заставил ее сказать? Эта дьяволица хитрее кобры!

Верховный брамин Джинендры самодовольно улыбнулся:

– Такой слуга богов, как я, не совсем лишен власти. Я нашел способ. Она сказала.

– Я тоже найду способ! – пробормотал про себя Гангадхара. Потом обратился к брамину: – Что она сказала? Зачем она ходила к эмиссару?

– Просить об услуге.

– Какой еще услуге?

– Помочь ей уехать в Европу.

– Тогда больше нет никаких сомнений! Клянусь Сарасвати, богиней мудрости, я знаю, она открыла, где сокровища!

– Сын мой, – упрекнул брамин, – нехорошо призывать других богов в этом месте.

– Ну, так клянусь Джинендрой! Ты, сидячий мешок жира, такой ли великий у тебя бог, раз он не мог выбрать служителя поумнее! Пока ты ублажал меня сказками о том, что ключ к сокровищам должен мне присниться, она уже высосала тайну из гнезда какой-то кобры и продала ее эмиссару! Как только он выплатит ее долю, она сбежит в Европу, чтобы я ее не достал – разве не так?

– Но эмиссар отказал, – сообщил жрец, пыхтя и поглаживая живот. – Нет нужды выражать нетерпение в храме Джинендры. Мы имеем сведения изнутри.

– Так что из этого? – спросил Гангадхара.

Брамин улыбнулся. Незачем объяснять все простому магарадже. Но простой магараджа находился не в том настроении, чтобы в эту минуту отделываться от него улыбкой. Впоследствии принцесса услышала то, что рассказал брамин, от старого лысого нищего, чья набожность заслужила ему разрешение греться на солнышке, лежа на удобно вырезанных камнях под самым окном. Гангадхара разразился таким богохульством, что брамин выбежал из комнаты. Нищий клялся, что он слышал, как хлопнула дверь, и он действительно что-то слышал, но только это шумел Гангадхара, встав на путь превращения угрозы в действие.

– Ясно, что эмиссар боится отпустить ее в Европу, – решил Гангадхара. – Отсюда понятно, что они сговорились поделить между собой сокровища и молчать. Ни один из них не доверяет другому. Он глаз с нее не спустит, разве что сам уедет из Индии.

– Он обещал прислать прислуживать ей европейских мемсагиб, – сообщил брамин, а магараджа стиснул зубы и выругался, как человек, которого ужалил шершень.

– Это для того, чтобы я не мог применять к ней насилие! Ему часто станут докладывать о ее здоровье. А как только он наложит лапы на сокровища, сразу перестанет о ней так волноваться!

– Она мне еще кое-что сказала, – начал брамин.

– Так повтори это, брюхо Джинендры!

– Трайп, который тренирует солдат, желанный гость в доме, построенном Дженгал Сингхом.

– И что из этого?

– Он может входить, даже когда сагибов нет дома. Слугам приказано впускать его.

– Ну?

Брамин снова улыбнулся.

– Если бы оказалось правдой, что принцесса знает тайну сокровищницы и продает ее эмиссару, Трайп мог бы войти в дом и узнать, где спрятаны сокровища. Кто мог бы украсть у тебя клад, если бы тебе стала известна тайна?

Именно тут магараджа так вышел из себя при мысли, что другим известна тайна, которую он считал своей рамки, что его язык перешел не только границы приличия, но и богохульства. Он повернулся к брамину спиной и помчался вон из храма, от души хлопнув дверью. Брамин же, будучи жвачным животным, сидел так тихо, размышляя, с какой стороны будет теперь намазан маслом его кусок хлеба, что создавал впечатление, будто комната пуста, хотя ее покинул только магараджа. А спустя немного туда вошел Сита Рам.

Гангадхаре было не до шуток. Он хорошо знал, где найти Тома Трайпа в любой час его дежурства, так что приказал ему без всяких отлагательств, глядя на него глазами, какие бывают у зверя, когда тот выслеживает добычу, обыскать дом Блейнов при первой возможности.

– И что искать? – спросил Трайп.

– Все! Все! Обыщи погреб, обыщи сад, обыщи крышу! И если обнаружишь что-то необычное, доложи мне! Иди же!

Выпив несколько порций бренди с содовой, Гангадхара обдумал план, который мог оказаться опасным, при условии, что Ясмини была бы менее бдительна и если она и в самом деле знала тайну. Он потратил целый вечер, натаскивая Патали, свою любимицу-танцовщицу, а затем отправил ее к Ясмини, наделив почти полными полномочиями поторговаться. Патали могла предложить принцессе до половины сокровищ при условии, что Гангадхара получит другую половину, а англичане ничего не узнают.

После, докладывая своему повелителю об этом свидании, Патали, кажется, едва ли гордилась участием в этом деле. Она могла только сказать, что Ясмини отрицала, будто знает что-то о сокровищах, и делала вид, что не желает ничего знать.

– Думаю, ей ничего и не известно. Она мало что мне сообщила. Над идеей сделки с англичанами только посмеялась. Сказала «Владей на здоровье сокровищами, магараджа сагиб, а если я когда-нибудь узнаю, где они спрятаны, она, разумеется, тебе сообщу». Она играет роль женщины, дух которой сломлен и которой надоела Индия.

Гангадхара, великолепно изучивший танцовщиц, поверил рассказу Патали не больше, чем на два процента, и он был прав, за исключением того, что сильно преувеличил ее правдивость. При всем его цинизме опытного мужчины ему и в голову не приходило, что Патали предупредила Ясмини о том, что по приказу Гангадхары принцессу готовятся отравить. Собственная сестра Патали приготовила засахаренные фрукты, и колдовала с фильтром для питья, и клала в чатни[8]8
  Кисло-сладкая фруктово-овощная приправа к мясу.


[Закрыть] истолченные алмазы. Вполне возможно, что Патали знала все эти факты, а что до мотивов – они не интересуют танцовщиц. Они боятся, любят, желают, ждут удовольствий.

В течение нескольких дней, как Ясмини неприкрыто намекала в письме к Тесс, повторялись попытки добавить яд в пищу теми нераскрываемыми способами, какие изобрела Индия в незапамятные времена. Но не так-то легко отравить того, кто не ест, а пьет только вино из закупоренных в Европе бутылок; во всяком случае, чтобы сделать это, нужно призвать экспертов, которые, во-первых, дороги, а во-вторых, склонны к шантажу. Ясмини наслаждалась приятным образом жизни и растущим аппетитом, чему способствовали приставленные Гангадхарой охранники, которые следили, чтобы она не предпринимала запрещенных прогулок, не ездила верхом и не купалась при лунном свете, что делает голод поистине невыносимым. Съестные припасы провозили через дворцовые ворота только после того, как с ними проделывали черное дело.

В конце концов, Гангадхара, кусая ногти и попивая виски в промежутках между совещаниями с браминами, пошел на решительные действия. Виски, наркотики, размышления и намеки двадцати танцовщиц убедили его, что жрец Джинендры ведет двойную игру; ведь что может быть в его жирных мозгах, что укрепило бы его верность принцу со скверным характером, тогда как принцесса, обладающая умом, юностью и красотой, применяет в этой игре свою хитрость? Почему Ясмини уже десять раз не умерла от яда? Только хитрость и помощь ее союзников браминов могла бы надоумить ее приказать служанкам прокипятить подаренные ей двадцать пар французских шелковых чулок, да еще развесить их собственными руками на крыше дворца, где их отлично было видно из окна Гангадхары!

Ненависть к Ясмини овладела им полностью. Прежде он испытывал отвращение к ее матери, та осмеливалась не считаться с обычаем, согласно которому женщина должна ходить с закрытым лицом. Даже его танцовщицы на публике плотно завешивали лица, а все его отношения с женщинами любого сорта осуществлялись за непроницаемыми перегородками. А Ясмини он презирал и ненавидел еще сильнее, потому что она придерживалась западных понятий своей матери насчет свободы. Иными словами, она была для него слишком умна.

И сверх всего прочего, она еще осмелилась возмутить его царские чувства отказом быть выданной замуж за того, кого для нее выбрали – красивого черноволосого мускулистого мужчину шестидесяти лет, имеющего жену или двух, хозяина оскудевшего поместья, которое должно было поглотить состояние Ясмини в один присест. Заодно, благодаря ее приданому муж аннулировал бы свой карточный долг.

Не было ни одного пункта, по которому они с Ясмини могли бы сойтись, не доходя до открыто враждебных отношений. Ее обыкновение переодеваться стало притчей во языцех – в питейных заведениях пели песни о ее маскарадах. И, как будто это само по себе не было достаточно скверно, позже родились слухи, что она стала абхишарикой.

Слово это санскритское и поэтичное. Для простого люда, который любит слушать любовные истории при лунном свете на крышах домов или под деревьями, это означает, что она сама выбрала себе возлюбленного и по доброй воле отправится к нему, когда придет время. Для Гангадхары, разумеется, это слово имело иное значение.

Последнее и самое невыносимое преступление, кажется, она договорилась с Сэмсоном, что иногда ее будут посещать английские леди. Ни один пророк на земле не может догадаться, к чему это приведет, к каким странностям западной моды; ибо, хотя никто не может видеть женщин высшей касты, они-то видят и знают все, что происходит. Но не нужно пророка, чтобы объяснить: женщину, которую навещают жены английских офицеров, не так-то легко убить. Да и не так безопасно.

Все сводилось к одному. Он должен выдержать одно царское сражение с Ясмини. Если она пожелает сдаться – прекрасно. Он заставит ее заплатить за прошлое, но, без сомнения, есть кое-какие условия, при которых он сможет уступить, не теряя достоинства. Если ей известно, где спрятаны сокровища, он это из нее вырвет. Есть разные способы вырвать у женщины тайну. Он знает, как сделать, чтобы она никогда не поделилась известной ей тайной с кем-то другим. А если она уже рассказала кому-то – например, Сэмсону или жрецу Джинендры, – тогда уж Гангадхара позаботится об этом хранителе тайны.

Не надо спешить. Яд, очевидно, не поможет, а напрямую Гангадхара не осмеливается ее убить. Его сводили с ума мысли о том, что удар дубинкой или ножом навсегда положил бы конец ее своенравию, но в этом случае риск для него может оказаться столь же смертельным, сколь и для нее. Но всегда может произойти несчастный случай. В стране слонов, тигров, вепрей, змей и отчаянных мужчин найдется широкий выбор для гибельных обстоятельств. Чем скорее он осуществится, тем меньше риск вмешательства какой-нибудь любопытной английской леди с пропуском для посещений, выписанным Сэмсоном.

Устраивать несчастный случай во дворце Ясмини, рассуждал магараджа, почти так же рискованно, как совершать открытое убийство. Но есть подходящее местечко в горах, за пятьдесят миль, куда можно перевезти ее насильно, таким образом выведя англичанок из игры, хотя бы на некоторое время. Эта отдаленная охотничья хижина находится на берегу озера, там уже утонули сотни людей, не возбуждая подозрений; а между Сиалпуром и «Лебединым гнездом» лежат мили пустынной дороги, где может случиться все, что угодно, а после это легко будет объяснить.

Он заставит ее написать письмо к себе самому, где она будет просить разрешения поехать в горы для перемены воздуха и окружения. Есть разные способы и средства заставить женщину написать письмо.

Лучше всего, конечно, была бы сдача Ясмини без всяких условий, тогда он мог бы использовать ее ум и ее сведения, и не пришлось бы ничего объяснять, и расправляться с тем, кому она доверила тайну. Сначала нужно попытаться привести ее в чувство. Физическая боль, как он заметил, имеет более сильное воздействие на человеческие чувства, чем любые аргументы. Недавно произошел весьма забавный случай. Одна из танцовщиц магараджи, по имени Малати, отказывалась петь и танцевать перед человеком, которому Гангадхара собирался ее подарить, но одни приготовления к тому, чтобы выдрать у нее ноготь с ноги за сценой, заставили ее передумать в течение трех минут.

Гангадхара знал, что он один не будет иметь никаких шансов против Ясмини, потому что физически она сильнее пантеры и столь же быстра и грациозна. Но ведь при восточных дворах еще существуют люди, известные как евнухи, и говорят, что самое сильное их качество – отнюдь не милосердие, а главное их занятие – подчиняться приказам и до последней капли крови охранять тайны своих хозяев. Трое – это слишком много людей, чтобы посвящать их в тайну, но понадобилось двое, чтобы держать Малати покрепче, пока третий экспериментировал с ее ногтем, а Ясмини куда сильнее Малати, так что понадобятся трое.

Единственная остающаяся проблема не сильно волновала магараджу. Дворцовая стража состояла из его людей, а потому вряд ли они станут спрашивать, имеет ли он право нарушать первый закон пурды, запрещающий переступать через порог помещения женщины, особенно после наступления темноты, если она не твоя собственность. Кроме того, все они знают пристрастие господина выходить на охоту ночью, и что законы, особенно такие, были написаны для других людей, но не для магараджи.

Глава 7

 
Чертов солдат, рядовой – это я,
Винтик для планов офицерья.
Бываю рьяным, бываю пьяным,
Для общества и для страны – позор.
Но в чистой небесной голубизне
Изъянов не менее, чем во мне!
Я – человек. И понял давно:
В цепочке вечности я – звено.
Потяни цепочку – она тотчас
Без меня распадется – или без вас!
 

«Это будет конец Гангадхары!»

Чтобы приготовить корзину с продуктами, понадобилось куда больше времени, чем рассчитывала Тесс, отчасти из-за того, что было бы нецелесообразным посвящать в тайну дворецкого Чаму. К тому времени, как они с мужем садились в коляску, уже почти полная луна посеребрила небо, и шакалы жалобно выли на склонах холма. Прежде чем они достигли города с его удушающим воздухом, неспешный бриз сдвинул ползущий от реки туман, и тот превратился в плотную завесу, заслонившую кварталы базаров и торговцев от лучших в городе резиденций и дворцов. Стояла идеальная ночь для приключений и почти совершенная ночь для преступлений; можно было переходить с улицы на улицу, не оставляя следов благодаря движущемуся туману.

То и дело где-нибудь покашливал одинокий полисмен, когда они проезжали мимо, или прошмыгивал в тень, чтобы его не узнали и не донесли, что он спал на посту. Привычки у всех сагибов неразумны, и даже констебль не в силах угадать, какая из них чревата для него неприятностями. Какая-то бродячая собачонка затявкала на коляску, а с крыш не раз выглядывали чьи-то головы, пытаясь разглядеть, кто это едет, потому что сплетни, а особенно о сагибах, которые не сидят у себя дома с наступлением темноты, доставляют удовольствие всем. Но ничего примечательного не произошло, пока копыта лошади не выбили искры из гранитных плит перед воротами Ясмини и заспанный часовой не поднял ружье.

Теперь было не совсем ясно, что делать дальше. Тесс чувствовала себя в безопасности на высоком сиденье, ощущая, как пистолет в кармане мужа упирается ей в бок, но во всем остальном были незащищенность и сомнения. Как правило, никто не вылезает из экипажа в темное время суток и не предъявляет вырванный из блокнота листок в качестве пропуска во дворец раджей. Часового так тщательно предупреждали и ему так угрожали относительно попыток вырваться из дворца, что у него никак не умещалось в голове, что кто-то захочет войти. Однако, так как коляска продолжала спокойно стоять перед воротами, он вызвал стражника для чистой формальности: ведь никогда не знаешь, а вдруг сагибы станут жаловаться на непочтительный прием.

Перед ними выстроилась стража – восемь солдат и рисалдар[9]9
  Офицер.


[Закрыть], по приказу Гангадхары, в двойном количестве. Рисалдар подошел вплотную к коляске и заговорил с человеком, которого принял за саиса, на своем языке. Но Дик Блейн недостаточно владел этим языком, чтобы обмануть туземца.

– Какой дурочкой я себя чувствую! – сказала Тесс, и рисалдар приблизил свое бородатое лицо, считая, что она обращается к нему. Ей ответил Дик:

– Не отвезти ли тебя домой, малышка? Скажи только слово, и мы отъедем!

– Пока нет. Я еще не испытала свое оружие.

Она вытащила письменное разрешение Сэмсона и приготовилась вручить его стражнику. Но тут был некоторый риск возбудить лишнее подозрение.

– Что если он не вернет тебе бумагу? – спросил Дик.

– Ох, Дик, ты сегодня прямо предсказатель дурного!

Но она все-таки убрала записку, прежде чем стражник ухватил ее. И тут чья-то фигура, бесшумная, как призрак, почти заставила Тесс вскрикнуть. Дик выхватил пистолет с неожиданной быстротой, выдающей его знакомство с подобными ситуациями, и начальник стражи отскочил назад, криком предостерегая своих солдат, вообразив, что пистолет направлен на него. Тесс опомнилась первой:

– Все в порядке, Дик. Убери пистолет.

Она протянула ладонь, и холодный нос дотронулся до ее пальцев, обнюхивая. Собачьи передние лапы легли на оглоблю, глаза блеснули в свете фонаря экипажа.

– Славный Троттере! Хороший мальчик Троттере!

Она вспомнила лекцию Тома Трайпа насчет называния собаки по имени и подумала: только ли хозяина это касается или она тоже способна заставить собаку «думать самостоятельно»? Прежде чем Тесс решила, каких мыслей ей добиваться от пса, он уже исчез, так же молчаливо, как и появился. Стражник к этому времени был уже начеку. Как защитить дворцовые ворота от посторонних вторжений, если неизвестные мемсагибы в экипажах с саисами, которые знают английский, но не отвечают, если с ними заговорить на местном языке, беспрепятственно подъезжают в неположенные часы и стоят у ворот неопределенное время? Рисалдар бесцеремонно приказал Тесс уезжать, а чтобы пояснить свои слова, взялся за голову лошади и подтолкнул ее.

Дик Блейн вернул лошадь назад и обругал рисалдара за такую наглость – таким языком и в такой манере, которые не оставляли никаких иллюзий насчет его национальности, и тогда офицер велел своим людям бежать во дворец Гангадхары. Пусть один из них расскажет о происшедшем, а второй добавит то, что первый пропустит. Вместе они дадут какое-то представление о случившемся.

– Ну, довольно! – вздохнула Тесс. – Боюсь, сегодня ничего не выйдет. Если бы я посоветовалась с Томом Трайпом… Поехали домой, Дик, пока мы все не испортили окончательно.

Когда Дик дернул за вожжи, из тумана послышался звук копыт еще одной лошади и шаги двоих людей. Тишину нарушил чей-то голос. Дик снова натянул вожжи, и тут громадные лапы Троттерса опять легли на оглоблю. Тесс увидела, как виляет его длинный хвост.

– Том! – позвала Тесс. – Том Трайп!

– Иду, госпожа!

Из мрака появились три силуэта, один из них ехал верхом.

– Хотел бы я знать, что эти паршивцы стражники делают и почему они ушли с поста? Дай этим шакалам дюйм, и они захватят три мили! Стойте, вы! Где ваш офицер? Отчитайтесь в своем поведении!

Последовало объяснение на языке раджастани. Том Трайп разозлился еще больше, когда понял, что рисалдар действовал правильно.

– Леди, – обратился он к Тесс, подъезжая к коляске, – попытаться убедить этого человека – тяжелая работенка. У меня приказ Гангадхары обыскать ваш дом – Кришна знает почему! Я подъехал, чтобы спросить на это вашего разрешения. Чаму сказал, что вы и ваш муж уехали; а один из тех трех нищих просил меня кое-что вам передать, и это совпадает с тем, что вы уже получили, так что я знал, куда ехать, и послал собаку вперед. Он вернулся со вздыбленной шерстью – признак неприятностей; и тут я, к счастью, встретил этих двоих, направлявшихся к Гангадхаре. Если бы они до него добрались, завтра утром нам всем троим пришлось бы составлять другие планы! Вы, конечно, хотите навестить принцессу? Но у вас есть что-то, чтобы вас пропустила стража?

Тесс протянула записку Сэмсона. Том изучил ее при свете фонаря. И тут она вспомнила предостережение Ясмини, что у Тома Трайпа нет мозгов и что ему нужно подсказывать, что делать.

– Я – леди доктор, Том. Это приказ бурра-сагиба (эмиссара).

Том почесал в затылке и выругался – тихим голосом, но от души.

– Сложность в том, леди, что после бегства принцессы из дворца и переправы через реку вплавь магараджа полностью освободил стражу от подчинения мне. Я еще могу проверять, на посту ли они… О, понял!

Он повернулся к рисалдару со всей свирепостью, какую белый человек проявляет по отношению к своим подчиненным:

– Что это значит? – спросил он на местном языке. – Почему ты препятствуешь приказам магараджи сагиба? Его высочество послал леди доктора к принцессе, а ты, болван, стоишь у нее на дороге? Смотри – вот письмо!

Раджпут выглядел растерянным. Всем известно, какими привилегиями пользуются редкие американские леди доктора в этой стране запертых гаремов.

– Но оно на английском, – возразил он. – Магараджа сагиб не знает английского.

– Идиот! Какую пользу принесло бы американской леди доктору письмо на персидском?

– А мне какая польза от письма на английском? Ведь командую стражей и должен прочитать письмо я. Как мне его прочитать?

– Я тебе его прочту. И даже объясню. Принцесса обратилась к эмиссару сагибу…

Раджпут кивнул. По всему городу ходили разговоры о том, что Ясмини, когда она в последний раз сбежала, заперлась вдвоем с эмиссаром у него в доме. Она сама сняла жатву с этого посева.

– Эмиссар сагиб и магараджа сагиб держали совет…

Раджпут снова кивнул. Всем известно о бурной встрече эмиссара и магараджи сагиба, и его вовсе не касалось, что они спорили о дурном обращении с заключенными в сиалпурской тюрьме.

– И они решили: надо доказать, что принцесса сошла с ума, тогда магараджа сагиб сможет отправить ее в холмы. Если же она не сумасшедшая, он может дать ей свободу. Ты понял, дубина?

– Ха! Понимаю. Но почему так поздно ночью? Почему нет подписи магараджи сагиба?

– Сын кретина! Неужели магарадже сагибу нужен большой скандал после дневного визита леди доктора? Неужели он хочет нести такую ответственность? Разве ему нужно, чтобы англичане говорили – мол, это все дело рук магараджи? Ты осел! Они решили, что письмо подпишет эмиссар сагиб, чтобы освободить магараджу сагиба от подозрений. И решили прислать американку, чтобы британцы меньше болтали! Ну, понял?

– Ха, понял! Если все это правда, дело просто. Я пошлю солдата с этим письмом к магарадже сагибу. Он напишет на нем свое имя, отправит назад – и все в порядке!

– Для тебя, – огрызнулся Том Трайп. – Магараджа сагиб теперь с танцовщицами. Что в последний раз произошло с человеком, который прервал его развлечения?

Раджпут колебался. Ответ на этот вопрос можно было ежедневно видеть возле Старых Ворот, где сидят нищие в отрепье.

– Предложить ему денег? – шепнула Тесс.

– Ради бога, леди, не надо! Это честный солдат. Он откажется, а мы все пострадаем. Предоставьте это мне!

Он снова повернулся к раджпуту:

– Тебе известно, кто я такой? Ты знаешь, что моя обязанность – следить за дворцовой стражей? Потому я сегодня здесь. Если желаешь проверить мои полномочия, выясни это утром с его высочеством.

Раджпут колебался. Всем известно, что утро – не самое лучшее время, чтобы прояснять спорные вопросы с человеком, который проводит ночи так, как Гангадхара.

– Кто должен войти? Мужчина и женщина?

– Идиот! Только леди доктор. И чтобы никто не знал. Предупреди своих людей, что, если начнется болтовня о сегодняшней ночи, дворцовая стража первой попадет под тайфун. Нынче несладко изведать гнев магараджи!

– Покажите мне снова письмо, – потребовал рисалдар. – Дайте мне сохранить его на случай, если мне придется отвечать.

Том перевел это Тесс и ее мужу.

– Вот так обстоит дело. Я думаю, если вы отдадите ему письмо, он вас пропустит. Но утром он может показать его магарадже, и тогда нам всем придется несладко.

– Пусть возьмет, – решила Тесс.

Том опять повернулся к раджпуту:

– Вот письмо. Возьми его. Но помни! Сегодняшние события надо держать в секрете. Для человека, который никому ничего не скажет, возможно продвижение по службе. Если он заставить своих людей помалкивать, Том Трайп даст о нем благоприятный отзыв его высочеству. Кто тебя сделал рисалдаром, а? Кто заступился за тебя, когда тебя обвиняли в том, что ты ударил Галлама Сингха? Ну, стоит чего-то дружба Тома Трайпа? Я сказал все, что хотел.