Текст книги "Взгляд изнутри"

Глава шестая

– Его звали Артём. Он был тоже переведен из другой школы, на этом мы и сошлись, так как чувствовали себя в первое время не в своей тарелке. Да и за парту нас посадили вместе. Сначала нам было тяжело найти общие темы, так как он также, как и я, старался выбрать общепринятые предметы обсуждений, такие как кино или события в классе. Но очень быстро мы поняли, что нам обоим это неинтересно, так как разговоры совсем уж не клеились. Странно, кстати, что посредственные темы не отбили у нас желание общаться. Напротив, мы как будто притягивались друг к другу иными силами. Однажды, застав Артёма за чтением знакомой мне книги, я поинтересовалась, почему он раньше не говорил об этом увлечении. В тот день мы проговорили более двух часов.

Артем был полноватым мальчиком, очень низкого роста. Он еле дотягивал мне до плеча. Он был блондином с голубыми глазами, бледной кожей и короткими пальцами, больше похожими на сосиски. Когда он нервничал, а это могло происходить по всякому пустяку, ладони у него потели. Вообще, он постоянно потел, и его рубашка липла к нему, очерчивая его шарообразное тело. Зато его улыбка была очаровательной, мне кажется, что ему можно было сниматься в рекламе зубной пасты, к примеру. Зубы у него были ровные и белоснежные. Волосы у него были редкими, создавалось впечатление, что он лысеет, но такое предположение достаточно глупо звучало, учитывая его возраст. У него были любимые штаны на подтяжках, от этого я часто дразнила его Карлсоном, но это было не обидно, потому что в этом заключалась моя приязнь к нему. Он это очень хорошо понимал, поэтому сам иногда над собой подшучивал, – но штанам не изменял.

Он был очень умным мальчиком, но внешне совсем непривлекательным. Артём был типичным ботаником, вечно носился со своими учебниками, а найти его после уроков было очень просто: он практически всегда сидел в библиотеке. Единственным его увлечением была история, да и не какая-то, а именно египетская. Часто, сидя в парке, он мечтал вслух о том, что после института обязательно будет участвовать в археологических раскопках, а также объездит весь мир. Он умел очень красочно описать города, в которых никогда не был. Описывал улицы, достопримечательности и даже транспорт, а взгляд его при этом всегда смотрел в одну точку. Начиная свои рассказы, он как будто умел поймать нужный момент, – у меня никогда не было желания его прервать, и никогда мне не было с ним скучно

– Это вообще какая-то определенная особенность, взять, – и так просто перенестись за многие километры, Джон, – голос Элис интонационно описал окружность. – Вот Вы так можете? Мне скажи сейчас: «Элис, представь свою квартиру» – я и не вспомню ничего, хотя переехала оттуда не так давно.

– Согласен с Вами. И хоть я и могу вспомнить вид своей квартиры, но описать его как-то запоминающееся тоже не смогу.

– У Артёма были большие планы на будущее, он готовился к поступлению на факультет геологии. И, как он мне сказал, это направление он выбрал, ещё будучи в детском саду, копаясь в песочнице. Я ему завидовала в этом плане: я-то старалась успеть везде, убеждая себя, что выберу позже. Вне сомнений, мои знания были куда более обширнее знаний Артема, но по сравнению с его – были намного поверхностней. Да и вообще, когда я выберу что-то конкретное, всё остальное начнет забываться. Фактически это означало, что я трачу время впустую, хватаясь за всё и сразу. И понимание этого вызвало у меня острую негативную реакцию, – я не любила себе признаваться в бесполезности каких-то собственных действий. Я, наверное, была слишком требовательна к себе.

Часто мы бывали у меня, вместе делали уроки. Мне доставляло удовольствие что-то объяснять Артёму, и не потому, что я хотела почувствовать себя умнее. Я не хотела, чтобы плохие отметки и, как следствие, дополнительные задания, мешали ему идти своей намеченной дорогой. Я испытывала дикое воодушевление, думая, что расчищаю ему путь к его мечте. Я воображала, что, может быть, когда он станет достаточно известным, он вспомнит меня добрым словом и решит вписать моё имя во вступительной речи к его собственной книге. Да, это было бы идеально.

Вообще, я не считала себя способной сделать что-то действительно стоящее в этой жизни. Не было во мне ни таланта сочинять стишки, ни играть на музыкальных инструментах, ни делать что-то еще выдающееся. Непонятно, с чего я решила, что смогу добиться каких-то высот хоть в чём-то, – может быть, только если спорт. А спорт – это не то, чего я хотела, хотя у меня были для этого данные. Но желание оставить свой след в истории играло в моей жизни огромную роль. Единственным моим достоинством, на мой взгляд, была хорошая память. Притом, что я совсем не делала усилий для того, чтобы её развить, я просто всё помнила. Но как этим воспользоваться, я пока не придумала. И Артём мне очень помог в поиске ответа на этот вопрос. Он нашёл массу профессий, где память являлась ключевым качеством. Естественно, первое, что он предложил, это – изучать языки. Было ещё множество вариантов, но я их не запомнила, – меня вполне удовлетворил и первый.

Помимо общих увлечений связанных с процессом познания, мы оба любили прогулки на свежем воздухе. У нас даже было любимое место, где ходило мало народа. Это был необлагороженный участок парка, где отсутствовали асфальтированные дорожки и лавки. Зато был искусственно созданный водоём, где плавали утки. Конечно, летом там становилось слишком грязно, так как появлялись любители пикников, которые ленились убирать за собой мусор. А ветром его разносило так, что и в воде, бывало, плавали всякие фантики и бутылки. Да и вороны, наверное, тоже играли не последнюю роль. Чтобы отвлечься от учёбы, но вместе с тем провести время с пользой, мы ходили и собирали мусор, разговаривали о всякой всячине.

Так я узнала, что Артём раньше жил в другом городе, а переехали они с семьей из-за работы отца. Они вообще часто меняли место жительства, поэтому он привык не привязываться к людям. Но со мной, как он выразился, этого не получилось. Наверное, тем самым он пытался намекнуть на симпатию ко мне, но я сделала вид, что не заметила этого. Он был хорошим другом и человеком, в частности, но больше этого мне не хотелось. А опыт ради опыта меня совсем не привлекал.

Бывает такое, что не ты выбираешь человека, а он тебя. И ты понимаешь, что при других обстоятельствах, сам бы ты с ним вряд ли начал общение. Вне сомнений, я тоже к нему привязалась, он тоже стал мне симпатичен, но это была как само собой разумеющаяся реакция на наше частое времяпрепровождение.

Думая о том, что Артём мог стать мне не просто другом, что он действительно был идеальным объектом для отношений, я как бы пыталась найти хоть какое-то логическое оправдание своему нежеланию и неготовности к большему, но тщетно. Я не хотела себе признаваться, что его внешность была для меня отталкивающей, хотя это ведь совсем глупая причина. И глупая даже не по своей сути, а именно по отношению к Артёму. Глупая и недостойная. Но бороться с этой причиной, как оказалось, очень сложно.

Как-то само собой вышло, что его намёки прекратились так же незаметно, как и начались. Может, он понял, что я не хочу ничего другого и решил не получать отказ в открытую. Я вообще ценю, когда человек, несмотря на чувства, которые он испытывает, умеет сохранить субординацию по отношению к оппоненту, к которому эти чувства направлены. При условии, само собой разумеется, что он осознает, что эти чувства другого отяготят или, проще сказать, если они не взаимны.

Здесь есть такой тонкий момент понимания происходящего вокруг, а именно не зацикленность на своей нужности или ненужности другому, а умение учитывать и принимать чужую позицию. Умение ощущать его потребности чтоли. Иначе, тут уже не идёт речь об умственных способностях человека, а, скорее, о его желании избежать ответственности за первый шаг и тому прочее. Если вернуться к частному случаю с Артёмом, то я, конечно, его понимаю – это действительно тяжело суметь перейти в отношения более близкие, к тому же, когда вы находитесь в такой длительной, стабильной приятельской связи. Всегда останется страх, что можно не получить желаемого, да ещё и разрушить уже имеющееся. В таком случае, действительно остаётся либо поддаться страху и подавить в себе чувства, либо сделать-таки попытку, и будь что будет. И, в принципе, для меня так и останется загадкой, испугался ли он или почувствовал. Но и в том, и в другом случае, меня устраивало положение наших дел. Вообще, я считаю, правильно, что он не стал нарываться на озвучивание моего отказа, думаю, тяжело было бы после этого общаться. А так: не сказано, значит, не существует.

– Я тогда очень хотела, чтобы он меня навестил. Просто так… ради улыбки. Я, может, и вспомнила о нём оттого, что он остался единственной ниточкой с моим прошлым. Имею ввиду как живой носитель, как человек, который хорошо знал меня и моих родителей, – на какое-то время она застыла в раздумьях. Маленькая, но глубокая морщинка между бровями чуть выше переносицы говорила о том, что она часто пребывала в таком состоянии. Даже поза, в которой она сейчас находилась, идеально ей подходила.

Джон не хотел встревать в рассказ об Артёме не только по причине того, что этот мальчик мало его интересовал. Элис была так атмосферна в своей мимике и жестах, когда всё это пересказывала, что Джон посчитал даже несколько кощунственным «убивать» такой момент.

– Элис, неужели этот мальчик всё, что у Вас было? Расскажите, пожалуйста, немного о своей семье.

Глава седьмая

– Кровных родственников, получается, у меня не осталось. С папиной стороны вообще, что и говорить, всё очень туманно и расплывчато. И у Игоря не было братьев и сестёр, а его мама, Лариса, жила за границей, и даже на свадьбе она не присутствовала. Отец его погиб на войне, он служил по контракту в какой-то горячей точке. После этого-то тётя Лариса и решила переехать, потому как её родной город напоминал ей о потере. Решение о переезде в другую страну было спонтанным. Просто была у неё подруга, которая давно звала её к себе, она и подумала, что почему бы и нет, и решилась. Отцу тогда было почти 28, он отказался ехать с ней вместе, так как жил с другой семьёй. Кстати, об этом он крайне редко упоминал, так что я ничего толком не знаю. Разве что только то, что это было спонтанным чувственным порывом, как он сам потом выражался. Но для меня Игорь был таким мудрым и продуманным, что я очень тяжело себе это представляла.

– А сейчас представляете? – Конечно, представляю! Будучи ребёнком, кажется, что белый цвет всегда был белым, что раз мама злится, значит, она злая, или, если папа уравновешен и добр к тебе, значит, он всегда и во всём таков. У ребёнка будто не развито чувство причинно-следственных связей. Мне кажется, это можно определить так

– Я так понимаю, Вы имеете в виду, что ребёнку тяжело понять, что поведение взрослого или любого другого человека в его окружении – это реакция на действия и поступки этого ребёнка? – Джон призадумался. Ему показалось, что такая теория жёстка и обесценивает чувства в пользу материальности.

– Нет, Джон! – Элис засмеялась, два маленьких кристаллика засверкали в уголках её глаз. Ещё долго потом она не могла остановиться. Джон покраснел, но злости не испытывал. Кажется, он начал догадываться, что она имеет в виду. Никто не «заслуживает» хорошего или плохого отношения – каждый человек реагирует на людей вокруг (даже если этот человек ребёнок), согласно своему внутреннему миру. И, конечно, если мама злится, придя с работы, это, наверняка, значит, что на работе были большие проблемы, а ты лишь попал под горячую руку. И это только один из незначительных возможных случаев такой несправедливости. Бывает, что человек наговорит гадостей, но не потому, что ты действительно виноват, а просто потому, что таково стечение обстоятельств. Вы можете спросить: «А как же случаи, когда я никак не подвожу своего, скажем, партнёра, а он меня вечно унижает и беспричинно на меня злится? Как мне изменить эту ситуацию? Я уже и так и так кручусь, но мне всё равно достаётся». Я думаю, такие ситуации не меняются по вашему желанию, лучше спросите себя, как вы в эту ситуацию влипли, и хотите ли дальше в ней находиться….

– ….Джон! Джо-о-н! – Элис немного перевесилась через кресло, в котором сидела, и потрясла его за левую руку.

– Простите, я задумался. Вы что-то говорили?

– Ничего важного, просто испугалась, что Вы померли, – Элис приятельски похлопала Джона по руке. – Мне продолжать свой рассказ, Джон, или, быть может, вы уже слегка утомились?

– Нет-нет, я весь во внимании, простите меня еще раз, – Джон прочистил горло.

– Как сейчас помню, как много было пугающего в этой неопределённости моего будущего. С одной стороны, я чувствовала незримое присутствие тёти Ларисы, так как понимала, что моё пребывание в одноместной палате вряд ли досталось мне за хорошее поведение. А с другой, я её ещё не видела, и от этого не была убеждена, что она будет обо мне заботиться и, тем более уж, любить. Вот так мечтаешь о скорейшем взрослении, чтобы стать независимой, а на деле – это не так уж и здорово остаться совсем одной.

Каждый раз, когда я погружалась в обдумывание этой проблемы, меня посещало неопределенное чувство, похожее на смесь ужаса и возбуждения. Я пыталась создать в голове множество исходов события после выписки, чтобы быть готовой к любому из них. В то же время, я отдавала себе отчёт в том, что эмоции будут сильнее меня, что я не смогу повести себя должным образом ни в одном из придуманных мной вариантов. У меня всегда были проблемы с самоконтролем, и сколько я с этим ни боролась, так ничего и не вышло. Каждый раз, когда меня вызывали в школе к доске, я чувствовала, как у меня, например, учащается сердцебиение и замерзают руки. И это было даже при том условии, что я точно знала, что ответить. По этой же причине, когда на уроках мы устраивали дебаты по теме, я всегда сидела молча, хотя мне было что сказать. И никакие курсы актёрского мастерства не смогли мне помочь. Со временем я привыкла молчать даже тогда, когда действительно стоило ответить. Это относилось, скорее, к разговорам по существу: когда, например, была какая-либо нерешённая проблема, или же сообщались какие-либо важные известия. Мне задавали вопрос, ответ на который приходил ко мне, как правило, только часа через три. В самом же разговоре я бубнила себе под нос какую-то околесицу, которая не удовлетворяла собеседника и, что ещё более ужасно, выставляла меня полной дурой.

– Сейчас отвлекусь и расскажу Вам о фантастическом случае. Всё еще не знаю, насколько он правдив.

– В школе у меня была учительница, про которую поговаривали, будто она умеет читать мысли. Её звали Ольга Александровна. Конечно, я в это не верила. По моему мнению, в наше время обладание такими способностями уже отдаёт оттенком сверхъестественного. Раньше, например, я читала, люди были более развиты и физически, и умственно, и духовно. А сейчас, в эпоху технического прогресса, когда стоит только нажать кнопку, как твой ужин уже ждёт тебя горячим; когда вся информация преспокойно ожидает тебя в интернете, только кликни мышкой, – нет, я не верю в то, что где-то на планете всё ещё ходят эти гиганты силы и мысли. Хотя, не скрою, что сама бы такой я стать хотела. Но убеждена, что до такой степени мозг развить в условиях нашей жизнедеятельности попросту уже невозможно. Вероятно, и было что-то странное в пронзительном взгляде Ольги Александровны. Она как будто смотрела всегда насквозь, и в глаза одновременно, но в то же время далеко вперёд. И когда она шла по коридору, то невольно хотелось вжаться в стену, было ощущение чего-то огромного, плывущего на тебя. Нет, она не была большим человеком, в плане фигуры, напротив, её миниатюрность никак не соответствовала её энергетике. Но вот это ощущение накатывающей волны, когда ты чувствуешь, что она всё выше и выше и набирает обороты, – вот оно было бы лучшим определением этому «огромному плывущему» человеку.

Она преподавала у нас обществознание и, к сожалению, проработала у нас всего несколько месяцев. Однажды на уроке у нас было обсуждение по теме «церковь, и её влияние на жизнь человека». Я как всегда сидела на последней парте с мыслями, что мои одноклассники несут полную чушь по принципу «главное хоть что-то сказать». Всегда раздражало это качество в людях. Зачем лить воду, если ты в этом совершенно не разбираешься?

В классе тогда стало так шумно, что я очень быстро отключилась от происходящего, что было мне свойственно, и начала размышлять. Я даже нашла несколько хороших ответов на вопросы Ольги Александровны, что меня порадовало. Но высказаться я не решилась, мне казалось, что момент был потерян. Да и Ольга Александровна как раз решила подвести итоги, так как ничего дельного давно уже не было слышно, а начавшиеся споры грозили перетечь в банальную потасовку. К тому же, урок подходил к концу. В заключение, она сказала слова, которые я запомнила на всю жизнь. Они звучали так: «Жаль, что есть люди, которые действительно знают, что сказать, но принимают решение остаться в тени». При этом, в момент произнесения фразы, её глаза впивались в мои.

– Я бы тоже очень неоднозначно трактовал этот случай, Элис. С одной стороны, хочется верить, что тебя выбрали и ты особенный, – особенно с Вашими-то запросами на величие, – Джон усмехнулся, – а с другой стороны, невозможно сломать так просто установку, что это что-то нереальное, когда свидетелей, кроме тебя, не было. Но то, что Вы всё ещё вспоминаете об этом случае, по-моему, ясно говорит, к какому варианту Вы больше всего склоняетесь.

– А я так посмотрю, Вы умеете холодно рассуждать, не то что другие репортёры. Все вечно бояться сказать что-то, что я бы не хотела услышать. А Вы говорите так, Джон, как если бы я говорила сама с собой, и даже более откровенно.

– Спасибо, я действительно не вижу причины, по которой не мог бы разговаривать с Вами откровенно. Вы кажетесь мне очень сообразительной женщиной…

– Ну-ну, Джон.… Обойдёмся без слащавых комплиментов, я к этому не привыкла. Перенесёмся обратно в больницу.

***

– Однажды, проснувшись с утра, я увидела на тумбочке рядом с собой фрукты и цветы. Я была этим очень встревожена и с нетерпением дожидалась прихода медсестры или, на худой конец, врача. Кто-то же должен был знать, от кого этот подарок.

Врач посещал меня один раз в день, как раз по утрам. Чаще, он просто сверял какие-то показатели, одобрительно кивал головой, мычал что-то про себя и удалялся. Но временами он был крайне болтлив, да так, что мы могли просидеть с ним за разговором более полу часа.

Это был полный человек преклонного возраста, на голове у него была плешь, а жиденькие седые волосики были очень жёсткие. Они блестели на свете ламп, и чем чаще он крутил головой, тем больше мне казалось, что он разыгрывает какое-то представление. На носу у него сидели очки, так что глазки под их толстыми линзами были похожи на поросячьи. Линзы были настолько толстыми, что я даже и не думала, что такие еще существуют. Его белый халат был ему мал, и он вечно одергивал рукава вниз. Невольно сравнивая его со своим отцом, я испытывала отвращение. Вообще, он создавал впечатление фигуры несколько карикатурной, как если бы он подражал никому неизвестному комедийному персонажу. В целом, человек он был приятный, хоть и несколько холодный со мной. Но, может, мне просто так казалось тогда. Один чёрт знает, сколько у него было тогда таких пациентов.

– Помимо чёрта, существует ещё отчётная документация. – Джон просто решил ввернуть слово, чтобы Элис не теряла живости в своём рассказе. А то ему временами казалось, что она так погрузилась в воспоминания, что сейчас, скорее, заснёт, чем закончит рассказ.

– Джон, Вам никогда не говорили, что шутки шутить – это призвание немногих? – сказала Элис, скукожившись от его комментария, будто и вправду испытала брезгливость.

– Однажды утром моё спокойствие было потревожено одним знаменательным событием, – посещением бабушки Ларисы. Выражение «как гром среди ясного неба» было бы лучшим описанием её появления, так как она фактически влетела в палату. Набросившись на меня с поцелуями, она чуть не вдавила меня в мою кровать. Потом на тумбочке стали появляться яблоки, апельсины, шоколад, соки, складывалось ощущение, что она как бы хотела замять неловкость момента. Почти также с порога начались расспросы про моё самочувствие, настроение, а я так давно ни с кем не разговаривала, что у меня даже в горле пересохло. И вообще, мой голос будто мне не принадлежал.

– Я это помню, как наяву, будто это сейчас происходит. Для меня это было просто чудом! Я сто лет не видела никого знакомого, а тут меня сразу окружили такие яркие настроения!

– Она поведала мне, что при аварии я ударилась сильно головой, и что сейчас, к сожалению, остро стоит вопрос по поводу моих ног. Помимо этой печальной новости, она принесла и хорошие: она сказала, что сейчас показатели у меня достаточно лучше, чем были, и сообщила, что договорилась с одной из медсестёр о том, чтобы меня выводили на прогулку. До этого мне не позволялось покидать палату из-за слабости организма, да и из-за отсутствия кресла, которое она, кстати, приобрела сегодня.

Всё время, что бабушка провела в городе, она разбиралась с документами на опекунство и переоформлением квартиры на её имя. Говорила она быстро, так что половина информации просто пролетала мимо моих ушей. Тон у неё был как будто бы извинительный, она чувствовала себя неловко, из-за того, что совсем у меня не появлялась, но, думаю, причина была в другом: она боялась моих расспросов. А я и не думала её расспрашивать, потому что сама была не готова. Когда она это поняла, совсем расслабилась.

Бабушка была тучной женщиной, похожей на мадам, вышедшей со страниц какого-нибудь романа. Её блузка свободного покроя была нежно-розового цвета и прекрасно сочеталась с цветочной юбкой до лодыжек. А её персикового цвета кожа отлично гармонировала с её внешним видом в целом. Тем более, что естественный румянец на её лице был не выпукло красным, а, скорее, цвета созревающей помидоры. На ногах у неё были салатовые балетки, а на голове шляпка цвета бардо. У неё была живая, так что казалось, будто она воплощение некой передвижной труппы актёров, которые только отыграли спектакль и живо его обсуждают. Ещё она немного шепелявила, что придавало ещё большей комичности её образу. К тому же, она часто использовала обращение «моя дорогая».

– Эта большая женщина, Царство ей небесное, провела со мной тогда точно не меньше трёх часов, – Элис наклонилась к репортёру и заглянула в его блокнот. – Записывайте, записывайте! Я хочу, чтобы это имя светилось почаще в Вашей рукописи. Эта замечательная женщина фактически подарила мне тогда проходной билет в прежнюю жизнь!

– Обязательно включу её имя в благодарность от Вашего лица, если Вам от этого станет легче…. Ей-то уж это точно больше не понадобится, – Джон немножко съехидничал, старая привычка разбавлять свою речь сарказмом не пропала даже при беседе с этой непростой особой.

– Не расскажи я Вам такую значительную часть рассказа, я бы точно попросила бы сестру Вас отсюда выпроводить! Какой же Вы бесстыдник, Джон! – с этими словами Элис перевернула страницу своего дневника…