Текст книги "Молитва любви"

Грей напряженно застыла.

– Нет, я не ношу повязку.

– Гм, – Мелли вгляделась в лицо хозяйки более пристально. – Было бы очень кстати, если бы вы прикрыли это пятно, – размышляла служанка, не обращая внимания на то, что Грей залилась румянцем. – Нам бы тогда не пришлось возиться с волосами. Знаете, я не очень ловко управляюсь с ними. Леди Лизанна не слишком часто поручала мне прически…

– Мне не понадобится головная повязка, – Грей отчеканила каждое слово.

Брови Мелли взлетели вверх.

– Как пожелаете, миледи, – пробормотала она. Стараясь взять себя в руки, Грей повернулась спиной к служанке и принялась натягивать плотные чулки. Да, мысленно призналась она самой себе, Гильберт прав. Есть у меня коготки.

Целую лигу[2]2
  мера длины, равная 4, 85 км


[Закрыть] отмахали они, прежде чем Гильберт натянул поводья.

– Проклятье! – выругался он, удивляя свой отряд. Без лишних разговоров барон повернул коня обратно.

На всем обратном пути до Медланда он ругал себя за слабость, посылал проклятия небесам, и если бы Господь мог слышать его в громыхании копыт, то, несомненно, покарал бы на месте.

Черт бы побрал ее сердитые глаза, ее колдовской рот, ее изящный носик. Будь проклят изгиб ее шеи, ее теплые бедра, крепкие груди. Будь проклята ее наивность, ее обман…

Она оплела его неодолимыми чарами, сила которых не ослабела после того, как она оттолкнула его этой ночью. Нет, он все больше хотел обладать ею. Хоть и попытался удовлетворить страсть с непривередливой служанкой, но не преуспел в этом и в предрассветной мгле опять пришел в комнату Грей. Он удивился, обнаружив, что она спит нагая; лунный свет, проникавший в окно, освещал округлости ее тела, тела будущей матери.

Гильберт не смог сдержать желания положить руку на живот Грей. Она пошевелилась от его прикосновения, но не проснулась. Усевшись на край кровати, он так и не отнял своей руки, а остался в комнате, удивляясь трепетным движениям своего ребенка в чреве матери, пока – слишком быстро – не наступил рассвет. Только тогда Гильберт вышел из комнаты.

Нет, он не мог оставить ее. Не мог вернуться без нее в Пенфорк.

Ланселин, которого предупредили о приближении всадников, встретил Гильберта на подъемном мосту.

– Молчи! Ничего не говори! – потребовал барон, проезжая мимо рыцаря.

С понимающей улыбкой на лице Ланселин молча проследовал за своим лордом в замок. У главной башни Гильберт торопливо спешился и поднялся по ступенькам в холл.

Ланселин придержал его коня, ожидая появления барона. Тот не замедлил снова выскочить на крыльцо.

– Где она? – требовательно спросил он, шагая через две ступеньки. – Ей-богу, если ты позволил ей улизнуть…

Ланселин посмотрел на барона Бальмейна и сделал недовольную гримасу при виде блуждающего взгляда, растрепанных волос и краски гнева, поднимавшейся от шеи к лицу.

– В часовне, милорд, – сказал он.

– Ланселин! – прорычал Гильберт.

Тот всегда помнил, что ходит по тонкой кромке, отделяющей положение друга от положения вассала. Вот и сейчас он поднял руки ладонями кверху.

– Но я лишь повиновался вашим указаниям, милорд.

– Тогда повинуйся и этому, – велел Гильберт, – сотри эту дурацкую улыбку с лица.

Недовольно урча, он прошествовал мимо рыцаря и, припадая на больную ногу, вернулся во внешний двор.

Со дня своего столкновения с Грей он не заходил в часовню. Живые воспоминания о том разговоре заставили его помедлить, прежде чем войти.

Боже, как он был тогда жесток! Гильберт провел по лицу загрубевшей рукой, словно стирая воспоминания, ранящие, как острый клинок. Если бы можно было исправить хоть что-то из роковых ошибок того дня…

Все было как и в прошлый раз, когда он впервые вошел в часовню. Грей стояла на коленях у алтаря, но, конечно, на ней не было белого одеяния монахини.

Предпочитая свет тени, Гильберт не стал закрывать за собой дверь. Он не понимал, почему часовни должны быть обязательно промозглыми и мрачными. Ведь говорят же, что небеса лучезарны и открыты.

Прихрамывая, рыцарь прошел по центральному проходу, прислушиваясь к латинским молитвам, которые приглушенным голосом произносила Грей.

«Почему она не обернулась?» – задавался вопросом Гильберт. Ведь, конечно, она понимала, что в часовню кто-то вошел. Нахмурившись, он остановился рядом с ней и, когда Грей ничем не подтвердила, что заметила присутствие постороннего, сам нехотя опустился на скамеечку для молитв. Его нога касалась ее колена, он смотрел на ее склоненную голову и удивлялся странным словам, слетавшим с ее губ.

Обычно Гильберт не отличался большим терпением, но сейчас поймал себя на мысли, что безропотно ждет, не прерывая молитв, как бы ему этого ни хотелось.

Когда, в конце концов, Грей перекрестилась и взглянула на Гильберта, на лице ее отразилось изумление. Побледнев, она резко повернулась в его сторону.

Встревоженный Гильберт обнял ее, прижал к себе.

– Грей…

– Ты вернулся, – прошептала она, глядя на него снизу вверх большими настороженными глазами.

– С тобой все в порядке? Что случилось?

– Ты вернулся, – повторила Грей, щеки ее снова порозовели, на губах появилась улыбка.

Все хорошо. Вздохнув, Гильберт отвел прядь волос с ее глаз.

– Да, я вернулся за тобой.

– За мной? Но почему?

– Я забираю тебя в Пенфорк.

Улыбка Грей поблекла, потом исчезла. Недоверчиво моргая, она отстранилась от него.

– Я не понимаю.

Он хотел, чтобы улыбка снова вернулась на лицо Грей и, поглаживая ее подбородок, посмотрел в недоверчивые глаза.

– Ты должна быть там.

Грей ждала и молилась, чтобы Гильберт Бальмейн произнес слова, которые ей так хотелось услышать – слова, которые нашли отклик в ее сердце и разуме, когда она глянула на него и увидела, что непримиримый барон Бальмейн стоит рядом с нею на коленях. Борясь с собой изо всех сил, она любила его. Любила этого гиганта, хотя у него редко находилось для нее доброе слово.

– В качестве твоей жены? – отважилась спросить она.

Гильберт отодвинулся.

– Я хочу, чтобы мой сын родился в Пенфорке, – сказал он.

Грей сжалась, как будто ее ударили. Конечно, он вернулся не за ней, а за своим ребенком. Какая глупость с ее стороны думать, будто он когда-нибудь сможет чувствовать что-то, кроме ненависти к одной из Чарвиков. Сможет ли он забыть, что их ребенок принадлежит и ей тоже, презренной дочери Эдуарда Чарвика? Примечательно, что не гнев, а печаль можно было услышать в этих его словах.

– Ты помолишься со мной? – спросила Грей. Гильберт быстро поднялся с колен.

– Нет, – ответил он и повернулся, собираясь уходить. – Я подожду тебя снаружи.

Грей обернулась и, не вставая со скамейки, проводила его взглядом.

– Гильберт, – окликнула она рыцаря, когда тот уже стоял на пороге.

Он снова повернулся к ней. Яркий дневной свет у него за спиной не позволял разглядеть лицо.

– Да?

– Я поеду с тобой, – сказала Грей, – но пока ты не признаешь это дитя, я не лягу с тобой в постель.

Гильберт сжал кулаки:

– Я не просил тебя об этом.

– Пока еще не просил.

ГЛАВА 14

Тонкий силуэт белоснежного замка отчетливо вырисовывался на фоне сумеречного неба, темневшего перед наступлением ночи. Сидя перед Гильбертом на его белом скакуне, Грей порадовалась, что он не может видеть ее удивленного лица. Пенфорк совсем не похож на Медланд. По сравнению с этим замком их жилище казалось лачугой.

Грей поморщилась. Какое, должно быть, отталкивающее впечатление произвел на Гильберта замок Чарвиков, когда он впервые там оказался. Просто поразительно, что он решил спасти его от пожара, а не дал сгореть дотла несколько месяцев тому назад.

– Что ты думаешь о своем новом доме? – неожиданно раздался у ее уха голос Гильберта.

В отместку за волнение, которое вызывала его близость, Грей воздержалась от похвалы, которая могла бы сорваться с губ.

– Выглядит вполне прилично, – высказала она свое мнение, не поворачивая головы.

– Только и всего?

Его разочарование, вызванное столь лаконичным ответом, заставило ее улыбнуться. Несомненно, Гильберт гордился Пенфорком, так как это, разумеется, настоящая жемчужина, но сама она не польстит ему подтверждением этой истины.

– А что еще ты хотел от меня услышать? – спросила Грей, пожимая плечами.

Гильберт помолчал немного, прежде чем ответить.

– Он гораздо более приспособлен для жилья, чем Медланд. Здесь тебе будет удобнее.

– Значит, раньше у меня удобств не было?

Снова молчание, а затем неожиданно раздался смех – рокочущие звуки, поднимавшиеся из его сотрясавшейся груди, так что Грей чувствовала спиной это содрогание.

– Да ты смеешься надо мной, Грей Чарвик. Ее решение не давать рыцарю возможности видеть ее лицо вдруг куда-то улетучилось. Обернувшись, она заметила дьявольски поблескивавшие искорки в его глазах.

– Смеюсь над тобой?

– Да, в точности, как Лизанна. У тебя характер помягче, чем у моей сестры – хотя я и не видел еще подтверждения этому, – но ты все же во многом похожа на нее.

Не только сравнение с той, другой женщиной задело Грей, но и неожиданное изменение настроения Гильберта. Как ей сражаться с человеком, чей неожиданный смех согревал, а в глазах отражалось нечто, противоположное презрению?

– Я бы попросила не сравнивать меня с трусливой женщиной, которая пустила стрелу в спину моему брату, – отрезала она, резко отворачиваясь от Гильберта.

Грей должна была бы удовлетвориться тем, как воспринял ее выпад гордый рыцарь: тело его напряглось, и между ними возникла отстраненность, которой до этого не было. Она понимала, что зашла слишком далеко, но идти на попятную было поздно. Грей решительно устремила взгляд вперед, на возвышавшийся вдали замок.

Во время долгого пути она со страхом думала о приезде в родовое гнездо Бальмейнов, но сейчас обнаружила, что сгорает от нетерпения – что же скрывается за массивными стенами замка?

Когда всадники въехали во внутренний двор, она не почувствовала того разочарования, которое испытала, возвращаясь в Медланд. В этих стенах царило удивительное единодушие всех обитателей. Это было так непохоже на порядки в замке отца…

Гильберт остановил коня у главной башни и помог своей спутнице сойти наземь. Затем повернулся к дюжине встречавших его людей, собравшихся приветствовать барона и женщину, что приехала с ним.

Вновь панический ужас накатил на Грей, когда Гильберт подтолкнул ее вперед и она оказалась перед любопытной толпой, но девушка быстро взяла себя в руки и прогнала страх. Если это место станет ее домом, где будет расти ее ребенок, то не следует показывать свою беспомощность и уязвимость перед этими людьми.

К счастью, знакомство не затянулось, и Гильберт поручил Грей заботам Мелли.

– Проследи, чтобы ей было удобно в комнате Лизанны, – приказал он и удалился, прежде чем Мелли или Грей смогли возразить.

Ворча себе под нос, Мелли повела свою новую хозяйку в башню.

Хотя многочисленные окна в большом холле были расположены высоко – для дополнительной защиты башни, если вдруг нападающие ворвутся во внутренний двор замка, Грей удивилась обилию света в холле и остановилась оглядеться.

– В чем дело, миледи? – спросила Мелли. – Здесь что-нибудь не так или чего-нибудь не хватает?

Грей удивленно моргала.

– Нет, все в порядке, – с улыбкой ответила она.

Комната, в которую привела ее служанка, была небольшой, но хорошо обставленной. И, несмотря на сгущавшиеся сумерки, тут было так светло, как никогда не бывало в Медланде.

Солнце успело за день нагреть амбразуру окна, и Грей устроилась здесь, подтянув колени, насколько позволяли грудь и живот.

– Леди Лизанна тоже любила сидеть здесь, – сказала Мелли.

Грей бросила быстрый взгляд на служанку:

– Здесь?

– Да. Она никогда не сидела на стуле, как подобает леди, а именно здесь.

В голосе Мелли явно чувствовался упрек, но Грей предпочла не обращать на это внимания.

– Я бы хотела вымыться, – вздохнула она. – Не могла бы ты позаботиться об этом?

Мелли нахмурилась:

– До ужина слишком мало времени, миледи. Может быть, потом?

Грей уже было согласилась, но потом передумала. Она не позволит служанке указывать, что ей делать, а что нет.

– Нет, я хотела бы принять ванну сейчас. Мелли собралась вступить в спор, но стук в дверь объявил о том, что доставили сундук, с немногочисленными пожитками Грей. Лохань и воду для мытья принесли чуть позже.

С помощью Мелли Грей оделась и причесалась и теперь стояла над сундуком, когда-то принадлежавшим ее матери. Взгляд задумчиво скользил по лежавшему сверху подвенечному платью, по полотняному убору, который она держала в руках. Не раз пожалела она о том, что больше не носит головную повязку. Это было началом.

Кто-то без стука вошел в дверь. Наверное, Мелли, решила Грей, но не стала оборачиваться.

– Я скоро буду готова, – прошептала она, водя пальцем по пожелтевшей полоске полотна.

Ответа не последовало, но в следующее мгновение она почувствовала: Гильберт стоит за спиной. Не успела она обернуться, как он протянул руку и забрал у нее полотняный убор.

– Я не хочу, чтобы ты носила это, – резко заявил он.

– Уверяю тебя, я не собиралась надевать повязку, – Грей обернулась и попыталась снова завладеть своей вещью.

Некоторое время Гильберт смотрел на девушку, потом вернул повязку.

– Это мне нравится, – прозвучали тихие слова. Грей казалось, что он ласкает ее с головы до ног, хотя и не дотрагивается никоим образом. Каждая частица ее тела отзывалась на эту незримую ласку. Она пристально смотрела на красивого рыцаря и снова чувствовала, как вспыхнула искра неодолимого влечения, впервые озарившая ее жизнь у водопада.

«Но почему сейчас он является в образе того человека, каким был тогда?» – удивилась Грей. Почему не продолжает вести себя как жестокосердный страж, против которого она вооружилась холодностью и неприязнью? Действительно ли он так сильно желал ее, что готов был отбросить свою ненависть, лишь бы утолить страсть?

Чувствуя, как ослабевает ее решимость, Грей быстро отошла к очагу.

– Я вовсе не тебе стараюсь понравиться, – сказала она, бросая повязку на тлеющие угли, оставшиеся от огня, что согревал ее во время мытья. – Я хочу понравиться самой себе.

Она стала совсем другой женщиной, понял Гильберт, глядя на куски полотна, охваченные пламенем, хотя одна часть его души была преисполнена гордости за обретенную ею силу духа, другая часть печалилась об утраченной невинности и наивности. Он и Эдуард Чарвик – они сделали это с нею. Так же, как злоба Филиппа Чарвика за один вечер превратила Лизанну из беззаботного, жизнерадостного ребенка в разгневанную женщину, так изменилась и Грей.

Неожиданно почувствовав усталость, Гильберт закрыл глаза. Кажется, стоит ему коснуться чего-нибудь волшебного, как чудо рассыпается прямо у него в руках. Если только…

– Значит это пятно у меня на лице тебя не раздражает? – голос Грей прервал ход его мыслей.

– Раздражает? – Гильберт покачал головой, потом подозвал Грей: – Подойди поближе, я тебе кое-что покажу.

Недоверчиво поглядывая на барона, Грей подошла.

– Подними мою тунику.

– Не стану я этого делать! – она отступила на шаг.

Гильберт глянул на нее через плечо.

– Я вовсе не думаю соблазнять тебя, Грей, – резко ответил он, раздражаясь из-за такой подозрительности.

Грей вытянула перед собой руки и недоверчиво посмотрела на него.

– А что же тогда? – поинтересовалась она. Гильберт уже начал терять терпение из-за ее постоянного упрямства.

– Подними мою тунику и увидишь.

Грей поколебалась еще немного, но потом подошла поближе и подняла край туники, чтобы бросить взор на широкую мускулистую спину.

– Справа, – подсказал Гильберт.

Грей уже не нуждалась в указаниях, потому что сразу заметила большое пятно размером с ладонь как раз под лопаткой. Она невольно протянула руку и дотронулась до него.

«Так, значит, у него тоже есть родимое пятно», – раздумывала Грей, обретая то утешение, которое он хотел ей дать. Однако ему повезло больше, чем ей: пятно было скрыто от глаз посторонних.

Гильберт закрыл глаза, переживая ощущения, которые вызывало в нем прикосновение Грей. Достаточно было кончику ее пальца коснуться кожи, как в памяти ожили воспоминания о том, как они любили друг друга там, под звездами. Он почти чувствовал тепло ее влажной кожи и страстность неискушенных в любви губ.

Понимая, что если сию минуту не отодвинется, то потеряет над собой контроль и вызовет справедливое возмущение и гнев, он отошел в сторону.

– Видишь, у меня тоже есть пятно, – сказал он, оборачиваясь к Грей.

Она смотрела на Гильберта, не произнося ни слова.

– Не думаешь ли ты, что я дьяволово отродье? – поинтересовался он.

Этот вопрос вернул Грей к действительности, и она ответила с очаровательной шаловливостью:

– Может быть, не по прямой линии… Удивленное выражение появилось на лице Гильберта, в то время как Грей насмешливо улыбнулась.

Это обезоружило барона. Не в силах удержаться от улыбки, он подал ей руку:

– Ужин ждет.

У Грей появилось чувство, будто между ними протянулся мостик, хотя девушка не осмеливалась тешить себя ложной надеждой. Она вложила свою руку в его ладонь.

К удивлению Грей, не любопытство обитателей замка превратило трапезу в пытку для нее, а непроницаемые пристальные взгляды со стороны сэра Уильяма и сэра Майкла. Непроницаемые, но вместе с тем источавшие угрозу, которая чрезвычайно беспокоила девушку.

Не так уж она глупа, чтобы не понять, почему каждый из этих двоих был недоволен ее присутствием. Сэр Уильям – из-за естественной неприязни к ней, а сэр Майкл – потому что трижды она отказала ему. Гордость молодого человека должна быть уязвлена, так как он видит ту, что ему нравилась, рядом с бароном, его повелителем, носящую ребенка этого человека. Грей удивлялась, что при всем своем уме Гильберт продолжал доверять этим людям. Наибольшую опасность, по ее мнению, представлял сэр Уильям.

Несмотря на смущение, на протяжении всего ужина она сидела, гордо выпрямившись, беседовала с Гильбертом, когда тот к ней обращался, и отдавала должное замечательно приготовленным блюдам.

Грей все же спросила барона, несмотря на его гневно поднятую бровь, о двух рыцарях Чарвика, принятых им на службу. И сразу же едва установившееся между ними доверие стало шатким. Гильберт сердито сообщил, что сэр Майкл стал его дружинником, а сэр Уильям занимал пост смотрителя Сулльского замка.

Грей поинтересовалась, почему в таком случае Уильям находится в Пенфорке, но Гильберт отвернулся с недовольным и отчужденным видом.

Удовольствовавшись тем, что ей было дозволено узнать, Грей удалилась в свою комнату и нашла успокоение во сне, который вскоре снизошел на нее.

ГЛАВА 15

Проклятия. Громкие, неприятные слова поднялись вверх по ступенькам лестницы, проскользнули под дверь комнаты Грей и разбудили ее после нескольких часов сна.

Надев халат, который Мелли оставила в изножье кровати, Грей отважилась выйти в коридор. Гневные голоса звучали все громче, доносясь снизу. Грей спустилась по лестнице и услышала звуки настоящей схватки.

Она поторопилась в холл и остановилась при виде нескольких рыцарей, сгрудившихся, вокруг чего-то, лежавшего на полу.

– Что случилось? – спросила девушка, узнавая двоих из присутствующих. Хотя никто не стал отвечать, она увидела Гильберта, который оттаскивал сэра Майкла от Уильяма.

– Я сам постою за себя, – бранился он, отстраняя молодого рыцаря, чтобы самому противостоять Уильяму. Барон был так разъярен, что не заметил Грей.

Она поморщилась, увидев, как ужасно выглядел Ротвильд, пытавшийся встать на ноги. Его окровавленный рот лишился нескольких зубов, выбитых кулаком Майкла.

– Ты, ублюдок, – выпалил Уильям, брызгая на Гильберта кровью. – Я с тобой посчитаюсь за это!

– Ну давай, выходи и покончим с этим поскорее, – знаком пригласил Гильберт, кивая на меч, висевший на боку Уильяма, и вытаскивая свой.

Гордость последнего заставила его потянуться к рукояти меча, но что-то его остановило. Улыбаясь, он покачал головой:

– Нет, в другой раз, барон Бальмейн. Мы еще встретимся.

– Почему же не сейчас?

Уильям продолжал улыбаться своей кровавой улыбкой.

– Скоро, – проговорил он, потом повернулся спиной к Гильберту и посмотрел на рыцарей, преградивших ему путь. – Прочь с дороги, – прорычал он.

Рыцари вопросительно глянули на Гильберта. К изумлению Грей, он кивком дал им знак пропустить Уильяма.

Не оглядываясь, рыцарь вышел из холла.

– Гильберт, – окликнула Грей. Не обращая внимания на удивленные взгляды тех, кто только сейчас заметил ее присутствие, – особенно поразился сэр Майкл, – она шагнула вперед.

Удивленный ее появлением, Гильберт сразу забыл, чем он только что занимался. Нетрудно было заметить, какое соблазнительное зрелище представляла Грей с волнами золотистых волос, растрепавшихся во сне. Словно только что из объятий возлюбленного.

Эта мысль так взволновала Гильберта, что он очнулся от наваждения. Не глядя на руку, которую Грей положила на его рукав, задавая свой вопрос, он отыскал взглядом двух рыцарей, приказывая, чтобы те последовали за Уильямом Ротвильдом. Встретившись с ними глазами, барон кивком подтвердил свое распоряжение.

Рыцари молча двинулись за своей добычей.

Этот знак не остался незамеченным для Грей. Глядя через плечо, она наблюдала за удаляющимися дружинниками Гильберта.

– Что случилось, милорд? – спросила она встревоженно.

Гильберт вложил меч в ножны.

– Ты должна быть в постели, – проговорил он наконец и, взяв за руку, повел ее за собой.

– Да, я спала, – последовал ответ. – Вся эта суета разбудила меня.

– В таком случае следовало оставаться в своей комнате, – сказал Гильберт, ведя ее за собой по лестнице. – Не подобает тебе показываться перед моими людьми в таком виде.

На площадке она высвободила свою руку.

– А что неприличного в моем наряде? – удивилась Грей, возмущенно обводя рукой свою одежду, чтобы показать, что одета полностью.

Гильберт нахмурился. Да, ее тело было полностью закрыто, но эти проклятые волосы, ниспадавшие на плечи и прикрывавшие щеки, создавали определенное впечатление.

– Грей, – грозно произнес Гильберт, пряча руки за спину, чтобы не поддаться искушению коснуться ее. – Разве тебе не известно, насколько ты красива? Могу поклясться, каждый из этих мужчин сейчас думает о том, каково было бы заполучить тебя в свою постель.

Грей поразило это высказывание, измученный голос, и ее собственное сердце, томившееся в оковах запрета, стало рваться на волю. Понимая, что должна держаться на расстоянии, она все же приблизилась к Гильберту так, что их разделяла лишь ширина ладони.

– А вы тоже думаете об этом, милорд? – спросила она.

«Боже праведный, – подумал Гильберт, – играет она со мной, что ли?» Он посмотрел на ее запрокинутое лицо. Неужели она не сознает, как он близок к тому, чтобы нарушить свою клятву и унести ее в свою комнату? Нет, он не даст ей возможности казнить его и дальше. Пусть она первая ищет его благосклонности, если им когда-нибудь суждено быть вместе.

– Нет, – в конце концов ответил он, учащенно дыша, – но я вспоминаю.

Грей не сразу ответила, и по ее глазам барон понял, что она тоже вспоминает. Грей сделала шаг назад и сменила тему разговора.

– Почему ушел сэр Уильям?

Гильберт был доволен, что Грей оставила свои заигрывания и подшучивания, но вопрос ему не понравился. И все-таки следовало рассказать ей то, что станет предметом всеобщих пересудов в ближайшее время.

– Его лишили земель, которыми он владел, – коротко сообщил барон. Потом, словно этого было достаточно, повернулся и двинулся по коридору.

Грей догнала его, когда они уже подошли к двери ее комнаты.

– Почему? – настаивала она.

Гильберт знаком пригласил ее войти в комнату:

– Ложись спать.

Она не двинулась с места.

–Ты не собираешься сказать мне, почему сэр Уильям впал в немилость?

Гильберт должен был с неохотой признать, что не избавится от расспросов, если не расскажет, и не избавится от желания, снедавшего чресла.

– За преступления, совершенные против жителей Сулля, и за деньги, украденные из казны, я был вынужден лишить его титула лорда.

Грей нисколько не удивилась, но не могла не задуматься, почему Гильберт дал рыцарю возможность уйти, но потом вспомнила двух дружинников, отправившихся вслед за Уильямом. Она с подозрением посмотрела барону в лицо и предположила:

– Он отправился к Эдуарду Чарвику, так ведь?

По выражению лица барона догадаться о чем-либо было нельзя, и ответа он не дал, но Грей догадалась. Таким образом Гильберт хотел узнать, где скрывается бывший барон Чарвик.

– Так вот что ты задумал. Ты не так глуп, чтобы доверять такому человеку, как Уильям.

– Ты это не одобряешь?

Грей в смятении искала ответ. Она отвела глаза и опустила взгляд на свой выступающий живот. Почему он не хочет оставить прошлое в покое? Что хорошего в том, чтобы мстить человеку за прошлые грехи? Все кончено.

– Эдуард старый человек, – начала она. – Месть, к которой ты стремишься, тоже стареет. Почему бы не забыть о нем? Он больше не представляет угрозы…

– В этом ты ошибаешься, – прервал ее Гильберт. – Эдуард Чарвик вредит мне. Он и разбойники, которых он собрал, нападают на мои деревни, убивают моих людей и крадут их добро. Если бы он просто исчез с глаз моих, я бы оставил его влачить жалкую жизнь, но он не предоставил мне выбора.

Грей покачнулась, услышав жестокую правду. Она ничего не знала о разбойничьих набегах, об убийствах и грабежах. Как она была наивна, полагая, что отец успокоился. Разве не поклялся он отомстить Бальмейну?

– Ах, Гильберт, извини, – жалобно проговорила она, не зная, как прекратить этот тягостный разговор. – Я не знала.

– Ты и не могла знать, – сказал Гильберт, приподнимая ее подбородок, чтобы взглянуть в грустные глаза. – Но больше не думай об этом. Ты тут ничего не поделаешь.

Она кивнула.

Чувствуя, что сопротивление Грей поколеблено, он бессовестно воспользовался случаем и запечатлел быстрый, нежный поцелуй на ее губах. При этом барон немного помедлил, чтобы дать ей время отозваться на этот смелый поступок, но не встретил отпора. Неважно, сказал он сам себе, завтра все будет по-прежнему.

– Я должен вернуться в холл, – произнес Гильберт, делая шаг назад. – Спокойной ночи.

Грей посмотрела ему вслед, а потом вернулась коротать одиночество в своей комнате.

Расставить западню оказалось не так легко, как надеялся Гильберт. Хоть Уильям и привел рыцарей к лагерю Эдуарда Чарвика на западных землях барона, к тому времени, как Гильберт прибыл туда со своим отрядом, там остались лишь скудные следы пребывания разбойников в тех местах.

Раздосадованный и разгневанный, Гильберт вернулся в Пенфорк с пустыми руками, подозревая всех подряд. Целыми днями обдумывал он один и тот же вопрос. Теперь, когда Уильям ушел, кто еще из его людей может доносить Эдуарду Чарвику о намерениях барона, что позволяло старику избегать кары?

Приходило в голову, что сэр Майкл может хранить верность прежнему барону, но Гильберт быстро отказался от этой идеи. Много раз и по разным поводам молодой рыцарь доказывал свою преданность новому лорду. Разве он не набросился на сэра Уильяма, когда тот стал осыпать барона угрозами и проклятиями?

Кто же тогда?