Текст книги "Асино лето"

11

Вожатая Лена очень старалась быть терпеливой и доброй. Она так и сказала:

– Я старалась быть к тебе терпеливой и доброй, Ася, но ты… Это переходит всякие границы! Тебе не семь лет, ты не в пятнадцатом отряде. Ты что, не знаешь, что в тихий час все должны спать? Ну, или хотя бы лежать в своих кроватях… Где ты была? У тебя… – в глазах Лены отразился ужас, – у тебя волосы мокрые… Ася? Ты… купалась?!

– Нет, нет, Лена, я… там просто мальчишки брызгались, играли, меня прямо из ведра облили…

– Куда ты опять ходила, можешь сказать? Опять за ягодами? Что у тебя в руках?

– Это просто…

– Что за гадость ты подбираешь? А в карманах что? Это… это шевелится…

– Это лягушонок! – поспешно сказала Ася. – Я его сейчас выпущу, честное слово! Лена, извини меня, пожалуйста!

Вожатая Лена поджала губы: конечно, к детям нужен особый подход, к каждому свой. Но девочка, которая носит в кармане лягушек, – это что-то ненормальное!

– Ты будешь наказана, Ася. Сегодня вечером дискотека, ты на неё не пойдёшь. Будешь сидеть в корпусе. Понятно?

– Понятно.

– А теперь выпусти лягушку, вымой руки и марш в кровать!

Ася спустилась с веранды, присела в траву и достала из кармана целую горсть испуганных гномов.

– Тебе попало, – сказал Сева.

– Сильно, – подтвердил Ёж.

– Из-за нас, – подхватил Горыныч.

У Манюни и Маруси стремительно намокли глаза.

– Ничего, – отмахнулась Ася. – Я и не хотела идти на их дурацкую дискотеку!

– Что ты там возишься? – крикнула с веранды Лена, а про себя подумала: «Какой странный ребёнок – разговаривает с лягушкой!»

– Пока! – быстро прошептала Ася.

– В полночь мы придём поливать герань, не забудь форточку открыть, – сказал Сева, и они исчезли в траве.

Ася пошла в палату и была самым примерным ребёнком. Она так устала, что тут же уснула, хотя девочки и выспрашивали, где она была, а Наташка Ястрова целый час делала внушение, что в отряде должна быть дисциплина.

12

Это только сказать легко: «Дурацкая дискотека! Я и не хотела на неё идти!» А на самом деле очень хотела! Особенно когда девчонки начали собираться-наряжаться. Ася сидела на кровати, смотрела на весёлую суету, и было ей грустно-обидно. Не из-за дискотеки даже, а из-за того, что она опять одна.

– Ты, Ася, какая-то единоличница, – сказала Наташка Ястрова. – Гуляла где-то, теперь вот опять не с отрядом.

– Сама виновата, – фыркнула Настя, а Саша Лазарева улыбнулась и поправила распущенные волосы: конкуренток нет.

Ася на реплики не отвечала. Хотя могла бы поспорить, что путешествие к Речному царю интереснее дискотеки. Но беда в том, что сейчас она сама не очень была в этом уверена. И нарядное платье кораллового цвета так и пролежит в чемодане. А оно, между прочим, гораздо красивее, чем Сашино и даже чем Настино!

Ася легла лицом к стене. «Зато ночью я увижу, как распускается звёздная герань, – думала она, чуть не плача. – Вот девчонки удивятся, когда проснутся!»

На кровать к Асе подсела Сашенька, не красавица с косой, а другая – Рекунова. Сашенька Рекунова сказала:

– Ася, ну ты не переживай! Это всего-то первая дискотека. Будут же ещё…

Слёзы были уже совсем близко.

– Конечно, – тихо ответила Ася.

Подошли Карина и Маша Скрябинская.

– Ну хочешь, мы с тобой останемся? – мужественно предложила Маша.

Ася села и вытерла слёзы:

– Нет, что вы, девочки! Идите, конечно! Спасибо…

– А ты тут плакать одна будешь, да?

– Нет. Ну правда! Это я так… Я посижу, почитаю… или погуляю.

– Лена тебе запретила из корпуса выходить, – сказала отличница Болотова.

– Чего ты лезешь? – возмутилась Карина. – Мы не с тобой разговариваем.

– Да ладно, – отмахнулась Ася и тяжело вздохнула.

Зашла вожатая Лена и сказала всем выходить на веранду. На Асю посмотрела многозначительно. Ася опять отвернулась к стене.

Дверь корпуса Лена заперла на ключ, и Ася осталась одна на всём белом свете.

Она побродила по палате, три раза перечитала отрядный уголок и призыв «Надо, надо умываться по утрам и вечерам…», взяла и тут же отложила книгу. Потом достала своё нарядное коралловое платье. Погладила его, надела, покружилась по холлу. С обидой подумала про гномов: «Мы придём в полночь!» Могли бы и сейчас прийти, побыть с ней, ведь это из-за них она здесь одна мается.

Вдруг в мальчишеской палате что-то зашуршало, завозилось, заскреблось, заохало… Ася замерла. Может быть, гномы? Нет, это что-то побольше Севы, Ежа и Горыныча вместе взятых. Может, это Костюша, угомон из седьмого корпуса, или Белый монах? Ася испуганно вжалась в подоконник. Несмотря на дружбу с гномами и феями, несмотря на знакомство с Речным царём, привидений она боялась.

За окном сгущались сумерки, и возня в мальчишеской палате становилась жуткой. Где-то прокричала ворона – сердито, зловеще. Вдруг дверь заскрипела протяжно, и на пороге возникло что-то белое… Оно приближалось – бесформенное, колеблющееся… Оно… Привидение!!! Ася завизжала и бросилась в свою палату. Захлопнула дверь и вцепилась в ручку. Хотя, кажется, призраки умеют проходить через стены.

В дверь забарабанили, и знакомый голос сказал:

– Пашка, не бойся, это я. Да ладно, чего ты… Испугалась, что ли? Открой, это я, Колька.

Ася заревела и сползла по стенке на пол. Колька с простынёй на плечах зашёл в палату, потоптался у двери и сел рядом с Асей.

– Ну чего ревёшь?

– Дурак! Ненавижу тебя! – выкрикнула Ася и вскочила. – Немедленно убирайся и…

– Ася…

– Ага, сейчас, значит, «Ася»! – пережитый ужас выливался из Аси слезами.

– Ну хватит тебе реветь! – рассердился Колька. – Я думал, ты не из пугливых…

– Не из пугливых?! Тебя бы вечером в корпусе одного закрыли и… и вообще! Почему ты не на дискотеке?

– А чего там делать? – как-то неловко сказал Колька и закусил губу, будто боялся сказать лишнее. – Я под кроватью спрятался.

Ася села на тумбочку, вытерла слёзы. Дурак этот Кукумбер, и вправду дурак!

– Пашка, ну не сердись, а?

– Перестань называть меня Пашкой!

– Не перестану, пока не пересердишься!

Ася набрала в лёгкие побольше воздуха (внутри уже ничего не щекоталось и не пузырилось), выпустила и сказала:

– Ладно, я пересердилась.

Они помолчали, посидели, не глядя друг на друга. Потом Колька сказал:

– А у меня орехи в сахаре есть. Хочешь?

– Хочу.

13

Для вожатой Лены дискотека сегодня была не в радость. Она нервничала и переживала: во‐первых, очень хотелось понравиться тренеру Жоре, а во‐вторых, волновалась, не выкинет ли эта странная Прасковья Шустова ещё какой-нибудь номер? Пару раз она порывалась сходить проверить Асю, но её порывы приходились на медленные танцы, и уйти было невозможно: вдруг Жора пригласит.

«Ладно, – сказала себе Лена, – корпус-то закрыт, куда она денется?»

Наивная Лена! Она забыла, что в корпусе есть окна. Для Аси в последнее время они стали привычным выходом наружу. А тут и Колька как раз предложил:

– Пойдём гулять?

– Мы же заперты… – на всякий случай сказала Ася.

– И что?

Через минуту они ели засахаренные орешки на улице.

– Ты была на острове?

– На каком острове?

– Пойдём, покажу! Там брод в реке есть. Это я его открыл. М-м-м… Василий Николаевич сказал, табличку поставит: «Брод Николая Огурцова». Не веришь?

– Верю.

Вечер был тёплый, орешки – вкусные, Колька – невредный, ни разу не назвал её Пашкой. Смотрел долгими взглядами, рассказывал про футбол и младшего брата Гошку. Один раз Асе показалось, что он хочет взять её за руку, но не решается. Ася спрятала улыбку. Ей было светло и тихо-радостно.

Когда переходили реку по Колькиному броду, Асе почудилось, что из глубины смотрят на неё колдовские глаза Речной царевны. Ася ей улыбнулась. На острове звенели кузнечики, цвёл клевер, пахло скошенной травой…

На лугу стояли три аккуратных стожка, а между сосен прятался шалаш. Ещё они увидели рыжую корову с белыми рогами и всё гадали, как она на остров попала.

– Придётся Василию Николаевичу на табличке написать: «Брод Николая Огурцова и рыжей коровы», – засмеялась Ася.

Колька не обиделся.

Уже был поздний вечер, наполненный звуками, шорохами, запахами трав и лесных цветов, а Колька всё показывал Асе свои любимые в лагере места. Потом они качались на качелях, брызгались друг в друга водой из фонтанчика и даже забрались в заброшенный сад. Там было темно, но почему-то не страшно.

– Пашка-букашка, – прошептал Колька.

– Кукумбер, – фыркнула Ася.

Когда седьмой отряд вернулся с дискотеки, Ася лежала в постели и читала, а Колька сидел в своей палате на подоконнике и что-то писал в толстой тетради. Лена облегчённо вздохнула и сказала Асе:

– Надеюсь, ты сделала выводы, и мне не придётся тебя больше наказывать. Да?

– Да, Лена.

14

У Аси был трудный день – столько всего в нём поместилось. Спать хотелось ужасно! Но обязательно надо дождаться полуночи. Бутылка с живой водой лежит под подушкой, силуэт высохшей герани тонок и трогателен… «Только бы не уснуть! Только бы не уснуть!» И, конечно, уснула.

Разбудил Асю Ёж. Он щекотал ей глаза лунным зайчиком. Луна отражалась в крохотном зеркальце и прыгала прозрачным тушканчиком по Асиным ресницам.

– Уже? Уже? – села Ася в постели.

– Через две минуты полночь, – сказал Ёж.

– А где Манюня с Марусей?

– Наряжаются. Вы же, девчонки, не можете без этого. Горыныч следит, чтобы они не опоздали.

На этих словах в открытую форточку впорхнули феи, следом влетел Горыныч с Севой на закорках.

Выглядели Манюня и Маруся ослепительно. Платья сверкали, крылышки блестели, в высоких причёсках светились золотые шпильки, крохотные туфельки переливались огнями. Феи затараторили наперебой:

– Мы успели?

– Мы не опоздали?

– Ещё бы вы СО МНОЙ опоздали! – возмутился Горыныч.

– Прошу вас, тише! – сказала Ася, доставая живую воду. – Вот проснётся кто-нибудь – помешает.

Все сразу затихли.

– Ну, Ася, давай – полночь! – скомандовал Ёж.

– Я?!

– А кто? Ты к Речному царю ходила…

– Ты воду хранила…

– Тебе и лить.

Ася заволновалась… Вытащила пробку дрожащими руками.

– Так… Ну ладно… Просто лить, и всё?

– Поливай как обычный цветок, – успокоил Сева.

Из бутылки в горшок полилась светящаяся голубая жидкость. Пересохшая земля тут же её впитала, и стебель герани мгновенно начал зеленеть. Даже в темноте было видно, как он набирает силы. Вытянулся, поднял веточки, распустил листочки. Один за другим, как в мультфильме, разворачивались светло-зелёные узорчатые листья. Тут же налился бутон – лопнул и распустился серебристый цветок. Чистый, прекрасный, как звезда. Ася смотрела не дыша. Это было настоящее чудо! От радости Манюня с Марусей расплакались, а гномы тихонько крикнули:

– Ура!

И стали дубасить друг друга между лопатками, скакать и кувыркаться под самым потолком палаты. Ася даже не боялась, что кто-нибудь проснётся. Это было такое чудо! И даже жалко, что никто не видит.

Манюня с Марусей пошептались о чём-то, подлетели к распустившемуся цветку, а потом – к Асиному лицу и сказали:

– Ася! Ты такая добрая…

– И смелая!

– Ты просто спасла нас!

– И нашу герань!

– И мы никогда…

– Никогда-никогда!

– Этого не забудем!

– И мы хотим…

– И Старый гном нам разрешил…

– Отблагодарить тебя.

– Пыльца нашей герани волшебная.

– Ой-ой-ой! – положил ладони на макушку Сева, догадавшись, в чём дело.

– Да… Она волшебная, почти звёздная.

– Мы на тебя её сейчас посыплем.

– И ты…

– Сможешь летать! – закончил Сева.

– Я?!

– Ну да! – засмеялись Манюня и Маруся. – Если хочешь…

– Спрашиваете! А Севу нельзя тоже посыпать?

Манюня и Маруся смущённо переглянулись.

– Пока нельзя. Старый гном не разрешает.

– Он говорит, я ещё маленький, – недовольно проворчал Сева, – думает, что со мной может что-нибудь случиться…

Феи взлетели над Асей, раскрыли ладони, и золотая пыльца посыпалась ей на макушку. Ася ждала, что ей опять станет тепло и щекотно, но ничего такого не происходило, пыльца только окутала её с головы до ног светящимся облаком. Ася поймала немножко на ладонь и украдкой посыпала Севу.

– Почему я не взлетаю? – разочарованно спросила она.

Девочки захихикали, а Горыныч вздохнул, как уставший учитель перед нерадивым учеником.

– Чтобы взлететь, надо хотя бы оттолкнуться от чего-нибудь.

Ася тут же взобралась на подоконник, открыла окно.

В палату ворвался прохладный ночной воздух. Ася зябко передёрнула плечами и прыгнула вниз.

Вернее, должно было быть вниз, пятки должны были уткнуться в шершавый холодный асфальт дорожки. Но вместо этого Ася поплыла над землёй, плавно, медленно.

– Сосна! – крикнул Горыныч.

Он с Севой на закорках летел рядом. Ася обогнула сосну, хотела крикнуть, что она Севу посыпала и он сам теперь может лететь, но ни слова вымолвить не могла. Это, наверное, от счастья!

Ася поднялась вверх. Она не знала, как ей это удаётся. Она не думала, не отдавала себе мысленных приказов, как не приказывала своим ногам идти или рукам держать книжку. Всё было так, как будто она всегда умела летать. Пролетела над корпусом, скользнула вниз, снова поднялась. Воздух был холодным наверху, тёплым и густым внизу, у земли. Ася раскинула руки, полетела быстрее, остановилась, перевернулась. Тело слушалось её так же, как на земле.

– Уф! – подлетел Горыныч. – Не угнаться за тобой. На вот тебе Севу в нагрузку.

И пересадил сияющего Севу Асе на плечо. Подлетели Манюня и Маруся, припрыгал Ёж. Ася опустилась на крышу третьего корпуса. Села на ещё не остывшие шершавые шиферные волны, похожие на пластины халвы, уткнулась в колени.

– Ася… ты чего? – осторожно тронул её за ухо Сева. – Ты не рада?

– Этого не может быть, – сказала Ася. – Это просто сон. Люди не могут летать… вот так просто, сами по себе.

– Если бы люди не могли летать, у них были бы корни, как у деревьев, – серьёзно сказал Ёж.

А Горыныч улыбнулся:

– Привыкнешь.

15

Утром на зарядку Асю еле разбудили.

– То встаёшь раньше всех, то не добудишься, – подозрительно прищурилась вожатая Лена.

Ася посмотрела на подоконник – герань цвела. Золотистые цветы распустились на всех веточках.

– Ой, девочки! – ахнула Даша Осипчук.

Тут же все столпились у Асиной кровати.

– Чудо какое… – прошептала Сашенька Рекунова.

– Откуда?

– Это что, тот кустик чахлый расцвёл?

– Ага, скажешь тоже!

– Так не бывает…

– Я знаю, – сказала Алёна Чаплашкина. – Это белые монахи в окно ночью заглядывали, они умеют цветы оживлять.

– Вечно ты, Алёнка, со своими глупостями! Наверное, Лена его полила каким-нибудь удобрением…

Ася только улыбалась. Она вспомнила ночной полёт, кожей опять почувствовала движение воздуха, и её наполнила упругая сияющая радость.

Чувство полёта не оставляло Асю весь день. Даже Наташка Ястрова со своим футболом не могла помешать ей радоваться. Когда началась игра и утомлённый жарой седьмой отряд стал вяло «болеть», Ася незаметно отошла в сторону.

Оставив босоножки в траве (ей казалось, что обувь будет тянуть её вниз), она мягко оттолкнулась и полетела низко-низко – так низко, что травинки щекотали ей пятки, а со стороны казалось, что она просто бежит, только ростом выше стала. Потом глянула ещё разок на свой отряд и ускользнула в лес. Там Ася сразу рванула вверх: к макушкам сосен, к синему небу, к простору…

16

У Саши Лазаревой – горе-несчастье. Весь день она ходит вокруг Аси, глаз с неё не сводит, всё думает-думает и не может понять. Как же так? Ну как же так? Вчера у Аси была коса как коса. Толстая, допустим, но обычная, русая, ни намёка на золото. А сегодня? Сегодня она какого-то особенного переливчатого цвета. Как же так?

– Ты что, волосы покрасила? – подозрительно спросила Саша Асю на зарядке.

– Я? Когда? Ночью, что ли? – ответила Ася.

Она, конечно, не красила волосы. Это волшебная пыльца герани осела в волосах и навсегда сделала их золотыми, сверкающими.

«Как же мой конкурс теперь? – в отчаянии думала Саша. – Теперь Аська, конечно, будет в конкурсе участвовать. Она только говорит, что не хочет; хочет, конечно, с такой-то косой… И Лена её уговаривает…»

Лена действительно с утра взялась за Асю всерьёз: стала допекать – не хочет ли она поучаствовать в конкурсе красоты? В конкурсе Ася участвовать не хотела. Этим она так озадачила Лену, что в тихий час та пошла к директору – советоваться.

– Ну, может быть, у девочки есть какие-нибудь другие интересы, – предположил Василий Николаевич.

– Да какие интересы! Она… лягушек в кармане носит – это что за интерес? Да ещё разговаривает с ними. Странный, непонятный ребёнок.

Василий Николаевич покачал головой.

– Ладно футбол, – продолжала недоумевать Лена, – я могу понять: не всем девочкам интересен спорт, – но конкурс красоты?! Нет! Кружок мягкой игрушки? Тоже нет! А ведь там многие девочки занимаются. И потом, эти исчезновения по утрам! Я, Василий Николаевич, встала вчера в половине восьмого, а её уже не было! Во сколько же она встаёт? А сегодня еле разбудила её на зарядку, она будто всю ночь не спала.

– Дружит она с кем-нибудь? Ну, из мальчиков. Может, на свидания бегает?

– Ой, что вы! Они же дети! Но я… – Лена кашлянула и опустила глаза. – Вот об этом я тоже хотела вам сказать. Она тут гуляла в тихий час, и я её наказала, на дискотеку не пустила, так вот Коля…

– Мой?

– Да, Василий Николаевич. Он тоже на дискотеку не пошёл. Под кроватью спрятался. Я потом только заметила, что его нет, – вы же знаете, он мальчик скромный, тихий. Я его спрашиваю: «Почему ты не пошёл?»

– А он? – улыбнулся директор.

– А он… он мне: «Ты бы сама, Лена, вечером в корпусе одна посидела!» То есть это он Прасковью пожалел и остался из-за неё. Может быть, они даже дружат тайно…

– Ну и пусть дружат, – рассмеялся вдруг директор и, увидев вытянувшееся Ленино лицо, сказал: – Лена, тебе нужно быть внимательнее к ребятам. Человек может увлекаться чем-то помимо футбола и мягкой игрушки.

Василий Николаевич нахмурился.

– Плохо, конечно, что она гуляет где-то одна. Тем более в тихий час. А может, в отряде к ней плохо относятся, обижают?

– Что вы! – возмутилась Лена. – У нас такие хорошие ребята, такой дружный отряд!

– Ну… может, просто не привыкла ещё. Сама же говоришь, первый раз она в лагере. Будь повнимательнее, больше интересуйся внутренней жизнью ребят. Отряд у тебя сформирован на три смены, на всё лето. Это сложно, конечно…

Василий Николаевич задумчиво посмотрел в окно и улыбнулся:

– А за моего Кольку ты не беспокойся, Леночка. Он умеет выбирать друзей.

Лена ушла от директора разочарованная.

Разочарований в этот день хватило и у Аси, несмотря на радость полёта. Колька вёл себя так странно! Будто они и не гуляли вчера вечером, и орехов в сахаре не ели, и на острове не были. И будто не он шепнул ей в саду: «Пашка-букашка»! Кукумбер дурачился, на Асю внимания не обращал и вообще вёл себя как Мартыш. Ася обиделась. Всё! И в паре она с ним ходить не собирается, пусть Лена хоть как кричит. И вообще, очень нужен ей этот Кукумбер! Она дождётся ночи и будет летать с гномами!

17

День наконец-то устал, завалился набок и начал засыпать. Ася так торопила его, что улеглась раньше всех, ворочалась, вздыхала, а девчонки, как назло, долго болтали и не засыпали.

Вдруг Ася заметила в горшке герани что-то светящееся, какой-то камушек или шарик, будто Манюня лежала, свернувшись калачиком. Ася протянула руку, взяла шарик и спрятала под подушку. Укрылась одеялом с головой и стала рассматривать. Это был не просто шарик… Это была настоящая жемчужина! Она светилась в темноте белым светом.

Наконец все девчонки уснули. В окно заглянула полная луна, такая же круглая и светлая, как жемчужина. Ася забралась на подоконник, чтобы лучше рассмотреть находку. Как только на жемчужину упал свет луны, на ней высветились слова: «Милая Прасковья! Если у Вас не назначено ничего более привлекательного на этот вечер и если шумное общество не очень тяготит Вас, то я буду рада видеть Вас у себя на балу, сегодня, в полночь. Сдобная булочка».

Бал у Сдобной булочки! Ася успела о нём забыть.

Кто-то постучал в окошко – тихо, вкрадчиво, будто дождик начался. За стеклом улыбался во весь рот Сева. Он был такой красивый! В изумрудном камзоле, в зелёных бриджах с бантами под коленями и изумрудной шляпе, украшенной светло-зелёным пером.

Ася приоткрыла окно.

– Получила жемчужину?

– Да, вот.

– Ну так пойдём!

– Я не могу сейчас. Слышишь, вожатые ещё не спят.

– Хорошо, тогда я буду ждать тебя у Ближних ворот.

– Ты такой нарядный! – восхитилась Ася и тут же испугалась. – Ой, Сева! У меня нет бального платья, мне не в чем пойти! Есть одно нарядное, но мы с Колькой… с Кукумбером гуляли и…

– Ничего не надо, – снисходительно сказал Сева и поправил шляпу. – Приходи прямо так, платье тебя уже ждёт. Только поторопись, опаздывать нехорошо.

– Да, да…

На Асю свалилось ещё полчаса нетерпеливого ожидания. Но вот в холле погас свет – вожатые ушли на планёрку.

Ася выскользнула в окно. Тёплая июньская ночь обняла её за плечи и сама подтолкнула в небо. Звёзды приблизились, распахнулись окна созвездий. Внизу, на земле, пели сверчки, а здесь шумел ветер и гудели, как море, сосны. Ася скользила в воздушных потоках, воздух лежал пластами – тёплыми, густыми и холодными, игольчатыми. Лагерь остался внизу, подмигивал огнями. Только бы никто не вздумал смотреть на звёзды!

Как хорошо! Пять минут – и ты у Ближних ворот, не надо продираться сквозь кусты шиповника и бояться, что тебя поймают. Ася плавно опустилась на скамейку в беседке дежурных. Никого! Неужели Сева её не дождался? Темнота, тишина, строгий ночной лес. От ручья пополз и вылился на берег белёсый туман, придвинулся вплотную к Асе. Странный такой туман, будто живой. Двигается, куда захочет: то по земле расстелется, то по стволу сосны струйкой вытянется. Ася замерла. Туман принял очертания высокого человека в чём-то длинном, похожем на саван. У тумана были глаза! Живые, чёрные, под седыми бровями! «Белый монах!» – догадалась Ася. Волосы зашевелились у неё в косе, и Ася поняла, что сейчас завизжит на весь лагерь, и прощай тогда бал! Но тут на колени ей прыгнуло что-то тёплое, живое… Сева!

– Не бойся, – сказал он торопливо. – Это Белый монах.

– Да, я Белый монах, – унылым голосом сказал туман и присел на скамейку напротив Аси.

– Бе-бе-бе…

– …лый монах, – помог он Асе и вздохнул. – Уже триста лет все трясутся от страха, как только меня увидят. А чего трясутся? Я даже ударить никого не могу – моя рука не имеет веса. Вот дай, дай мне руку!

Ася с трудом, будто против воли, протянула руку Белому монаху. Она почувствовала прикосновение – прохладное, влажное, как если бы руку опустили в ручей. Потом её рука проскользнула сквозь ладонь призрака.

– Вот видишь, – грустно сказал тот, – бестелесное я существо.

– Не расстраивайтесь, – глотнув побольше воздуха, попросила Ася.

Белый монах улыбнулся безрадостно.

– А она ничего человечек, – сказал он Севе, а Асе объяснил: – Я – портной. Мне нужно было посмотреть на тебя, чтобы сшить бальное платье. А пугать я и не собирался.

– Извините, пожалуйста, – Асе стало неловко за свой страх.

– А, мне не привыкать, милая барышня. И потом… все эти извинения неискренни, а потому ценности не имеют.

– Почему это неискренни? – обиделась Ася.

– Ну, вот ты извиняешься сейчас, потому что я портной и в моей власти твоё платье, а значит, и успех на балу, а пригласи я тебя танцевать, ты ведь не согласишься, конечно…

– Конечно, соглашусь! Только вы не пригласите.

– Почему же?

– Застесняетесь. Забьётесь в уголок и будете вздыхать.

Сева захихикал: Ася угадала!

Белый монах кашлянул, пробормотал что-то и сказал:

– Ну ладно, займёмся платьем. Так. Что у нас?

Он поплыл вокруг Аси, окутывая её туманом, будто мерки снимал:

– Так-так… Волосы русые, глаза карие, веснушек немножко, так-так… Ну, я думаю, рассветная дымка подойдёт, немного летнего дождя и аромата черёмуховых веток. А сюда можно сделать вставку из тихого утра и травы в росе. Как ты считаешь, Сева?

– Будет неплохо.

– Неплохо? Будет великолепно! А если мы нижнюю юбку сделаем из предзакатного часа, а в подол и рукава добавим немного ветра… Всё! Готово!

Белый монах уселся на скамейке, а на Асе вместо пижамы каким-то чудесным образом оказалось совершенно неправдоподобное платье: лёгкое, светлое, всё какое-то струящееся – такое, что Ася почувствовала себя самой прекрасной на свете! Она рассмеялась, закружилась и чмокнула Белого монаха в холодную влажную щёку.

– О, женщины, женщины! – возвёл глаза к небу Белый монах.

– Надо торопиться, – сказал Сева и вытащил из кармана крохотную бутылочку с какой-то жидкостью. – Выпей.

– Что это?

– Выпей – узнаешь.

– Не буду я пить неизвестно что! – заупрямилась Ася.

– Ась, ну как ты на бал собираешься такой каланчой? С кем танцевать будешь? Да ты полдворца займёшь! И вообще… у Сдобной булочки сегодня ещё люди будут, и все пьют. Это уменьшительный мёд, ничего опасного.

– Уменьшительный мёд? А-а, понятненько. А назад?

– Не бойся: с восходом солнца всё вернётся – и пижама, и рост.

– Ой, а платье?! – испугалась Ася.

– Исчезнет, растает, как туман поутру, – грустно сказал Белый монах. – Но не расстраивайся. В любое время приходи, я тебе новое сочиню. Славная ты…

– Ася, мы опаздываем. Пей!

Ася залпом выпила уменьшительный мёд. Он был густым, тягучим и очень сладким. Дрогнул воздух вокруг, на секунду заломило все кости, стало очень больно, голова закружилась и потемнело в глазах, земля качнулась, всё поплыло куда-то. Деревья ушли резко вверх, сама Ася – вниз. И вот она стоит на скамейке, которая стала как большущий мост. Теперь она ростом с Севу, даже чуть-чуть пониже. Мир стал большим-большим, просто огромным. Сева протянул руку.

– Пойдём, Асёнок, – сказал он ласково, как старший брат. Так иногда зовёт её мама. Ладошка у Севы была твёрдая, крепкая. Настоящая мальчишеская ладонь. Ася улыбнулась: теперь ей совсем не было страшно.

– Когда полетишь, меня за руку возьмёшь, ладно? – попросил Сева. – Я в воздухе совсем лёгкий.

– Конечно! Мне кажется, ты немножко сам можешь летать…

– Ну… может быть, совсем чуть-чуть. Хорошо Горынычу, он летучим родился, а я пока научусь! А дедушка когда ещё разрешит звёздную пыльцу использовать…

– Разрешит… Или учись.

Они покрепче взялись за руки и взлетели, крикнув Белому монаху:

– Спасибо! До свидания! Увидимся на балу!