Текст книги "Тень Горгоны"

Верховная богиня провела рукой по плечу супруга, села к нему на колени, нежно поцеловав. Она чувствовала, что гнев постепенно закипал внутри Зевса. Его всегда раздражали ситуации, когда он не в силах был устоять перед ней, словно кролик, смотрящий на удава.

– Скажи, что тебе нужно на этот раз и уходи.

– Ты совсем перестал бывать у меня. Среди богов поползли сплетни. Афродита вообще рвется на моё место. Использует свой пояс для того, чтобы плести против нас с тобой интриги…

Гера томно вздохнула и отстраненно посмотрела куда-то вдаль, ухмыльнувшись.

– Я себе не позволяю настолько распускаться… Но ты даже не скрываешь свои влюблённости. Я всегда знала, что любовь – опасное оружие, оно разрушает нормальный порядок многих вещей… Просто посмотри на Кеика и Алкиону – они посмели сравнить себя с богами, они оба наивно верят в то, что их любовь подобна нашей с тобой. Наглецы! Гордыня должна быть наказана!

Зевса продолжало манить к ней, хотя ему было больно от того, что больше искренности с её стороны ему ожидать не стоило. Ведь он сам разрушил то ценное чувство, что когда-то их соединило. Интересно, к чему же она ведет? Что задумала на этот раз? Понять истинные намерения Геры – все равно, что играть в шахматную партию с противником, который на несколько шагов впереди. Ее манеры, грация и ловкие манипуляции настроением сбивали с толку. Зевс, предчувствуя неладное, уже смирился с тем, что его ждёт ссора. Однако, Гера нежно смотрела на него. Искры гнева и ярости внезапно потухли. В ее очах плескался ласковый океан любви и страсти.

– Я рад, что твой гнев наконец-то сменился на нежность, и ты решилась на разговор со мной. Ты же знаешь, что я всегда был и буду только у твоих ног.

– Великий льстец… Я буду ждать. Но что же ты скажешь насчёт этих смертных?

– Многие люди любят сравнивать себя с нами. Мы для них символы… Судьба Кеика предначертана, я ничего не собираюсь менять. Он храбрый воин. О них с Алкионой будут слагать легенды. Но об этом позже. Сначала они должны пройти моё испытание. Каждый из них должен доказать верность своему курсу. Они часть моего плана.

Сев у ног Зевса, Гера откинула назад копну тёмно-русых волос. Не отпуская руки мужа, спросила,

– Возможно, ничего страшного в том, что они хотят быть счастливыми, нет… Счастливыми, как боги. Их слепое невежество такое милое… Боги в их глазах купаются в роскоши. Однако смертные не знают, какую цену платят боги за свое величие. Но это уже детали.

– Кажется, только что ты намекала, чтобы я их наказал.

– Мой царь, я лишь хотела узнать твоё мнение и не более.

Улыбнувшись, Зевс поцеловал жену и с ударом грома исчез. Гера снова осталась в одиночестве. Однако мысли о том, каково придётся Алкионе, которой ничего не будет известно о судьбе Кеика, начали терзать разум Геры. В конце концов, перед тем, как покинуть тронный зал, она грозно крикнула,

– Ирида, великая вестница, взываю к тебе, немедленно явись! Исполни мою волю!

В радужном свечении перед Герой появилась Ирида.

– Об этом приказе ни слова никому. Я хочу видеть Морфея – сына великого бога снов Гипноса. Есть неотложное дело. Лети и передай ему мои слова!

– Да, царица!

На пятую ночь после отплытия Кеика из Фессалии подул сильный ветер, ворвавшийся в покои спящей фессалийской царицы. Не спокойно было на море. Тучи, словно вражеский легион, встали на пути лунных лучей, погрузив землю во мрак. Море грохотало. Волны, одна опережая другую, кидались на прибрежные скалы, беспощадно хлеща их со всей ненавистью глубин. Лес, расположенный неподалёку, замолчал, не желая произнести ни слова против разгневанной стихии. Птицы смолкли. Сирены где-то далеко-далеко злостно хохотали, распевая песни, уже погубившие множество моряков. Они резвились, высоко выпрыгивая из волн, становясь одним целым с ожившим морем, ощущая невероятный прилив сил и запах свободы. Волны поднимались, как дым, на их вершинах клубилась пена, и яростно рушились на себе подобных. Дождь тысячами кинжалов пронзал дремавший воздух. И чем же был так разгневан Посейдон той ночью?

Царский дворец мирно дремал за лесом вдали от шумной морской бури. До него доносились только сильные порывы ветра и грохот волн. Где-то высоко в небе пролетал Морфей, сеявший людские сновидения. Миновав охрану и непокорные морские ветра, по приказу Геры он проник в покои царицы Алкионы, положа рядом с ней на подушку алый мак, который моментально засверкал и растворился в воздухе. Это означало, что Алкиона увидела посланный ей богами сон. Тяжело вздохнув, Морфей, дотронувшись до щеки царицы, растаял в воздухе, через некоторое время оказавшись на Олимпе. Он знал, что этой ночью, когда разыгралась буря, её муж фессалийский царь Кеик и вся его команда корабля погибли.

Арес, пивший амброзию в одном из олимпийских садов у водопада, поприветствовал чем-то озадаченного Морфея,

– Ты ли это? Неужели люди увидят нечто страшное во сне?

– Её муж Кеик погиб сегодня! Разыгрался шторм… Никто не смог ему помочь!

– Да ты лучше глотни амброзию! Одним смертным больше, одним меньше…

От жизнерадостного весельчака Морфея, разбившего сотни женских сердец, не осталось и следа.

– Сейчас не до шуток, Арес. Оставь свои издевательства для понимающих твой юмор спартанцев! Алкиона и Кеик не заслужили такого!

– Я не шучу. Уж мне-то известно многое о смерти! О дочерях, невестах, матерях, которые остаются оплакивать павших воинов у себя на Родине. В то время, как их родные отцы и мужья гибнут на войне… А что говорят Мойры?

– Они молчат. Всегда молчат, когда нужно дать подсказку.

– А что же с фессалийской царицей?

– Гера поручила моему отцу отправить меня к ней с маком сновидения, чтобы Алкиона узнала о смерти Кеика. Я создаю и принимаю разные облики, Арес… Но в этот раз это было для меня очень тяжело.

Арес расхохотался.

– Выходит, что тебе, малец, доверяют лишь грязную работу? И в чём же конкретно заключался приказ Геры?

– Я должен был в сновидении Алкионы принять облик её мужа и сообщить ей о том, что он погиб в море. Видел бы ты её глаза…Она бросилась мне на шею. Сказала, что тогда совсем скоро она со мной встретится.

Арес, сняв шлем, пробормотал,

– Слабая духом женщина – недостойная женщина. Какое тебе вообще до них дело? Ну ты её во сне хотя бы полапал?

Немного погодя Морфей, придя в себя, снова стал прежним. Его волосы приняли белый цвет, а глаза стали чёрными, как ночь. Взглянув ввысь, где в свежих ветрах медленно плыл Гелиос, он думал о том, как можно помочь влюблённым.

– Морфей, тебе нельзя всё пропускать через себя. Люди рождаются, живут и умирают. Это естественный процесс. Мы даём им всё для процветания. Каждый получает не то, что хочет, а то, что ему действительно нужно… Мы – боги, Морфей. И не должны занимать их место… Вижу, ты уже решил, что будешь делать дальше?

Арес протянул появившийся из воздуха золотой кубок с амброзией своему собеседнику.

– Держи, пока папаша не видит.

Бог сна сделал глоток.

– Я должен убедить совет богов в том, что они достойны жизни.

– Опасную ты игру затеял, малыш!

– Малыш у тебя в штанах!

Блеснув улыбкой, бог сновидений растворился в синей дымке. В это время в мире смертных в небесах разливался персиковый рассвет, Солнце вступало в силу, просыпались города, разбуженные новым днём.

Алкиона с трудом сдерживала рыдания, измученная ночным кошмаром, она не хотела верить в то, что боги послали ей вещий сон. Бледная, еле стоявшая на ногах от тяжести навалившегося горя, она шла к обрыву, располагавшемуся близ дворца. Внизу мирно плескалось море после шторма. Русые волосы, переливавшиеся на Солнце золотом, развевались на ветру. В каждом её движении была твёрдость и уверенность. Снаружи ничто не выдавало её боли, кроме слёз, струившихся из зелёных глаз. Внутри душа рвалась на куски. Достигнув цели, она, облачённая в белые одежды, без страха смотрела в глаза поджидавшей её внизу смерти. Та раскинула свои жадные лапы и манила к себе фессалийскую царицу, которая не знала, что совсем неподалёку на обломке корабля Посейдон на волнах аккуратно нес тело её супруга Кеика к берегу, чтобы она похоронила его достойно по всем правилам. Казалось, всё замерло. В оглохшем от боли мире, видевшем историю этой трагической любви, было слышно лишь то, что говорила овдовевшая царица, склонившая голову перед смотревшим на неё небом.

– Царь мой… Не найдут больше в мире человека добрее и благороднее, чем ты! Пусть сердце твоё не болит больше, пусть разум и душа успокоятся. Я иду к тебе, ибо дана клятва и навечно я твоя!

Она ступила в бездну. Скрылось Солнце, почернело небо. Засыпались искры, раздался гром. Обернулись Кеик и Алкиона птицами, и взмыли в небо два зимородка. Сжалились боги над влюблёнными и превратили царя и царицу Фессалии в птиц, чтобы знали отныне моряки о том, что время, когда гнездится зимородок – самое безопасное для плавания. Ни одна буря не посмеет этого правила нарушить, ни один шторм не закипит на дне морском.

Воссоединились влюблённые, засиял Гелиос. Морфей выполнил то, что подсказало ему сердце. Тем временем Зевс, озадаченный решением вопроса о будущей судьбе Олимпа, понимал, что вскоре ему понадобится тот, кто пройдёт путь обычного смертного, свершит много славных деяний и станет новым богом. Громовержец долго всматривался в пучины истории, изучал многие роды человечества и устремил свой взор на Аргос. В будущем для рождения Алкида требовалась кровь и доблесть истинного героя, Персея…

Тем временем, откуда-то издалека все громче слышалось тиканье английских часов. Оно было навязчивым, неприятным, но абсолютно реальным. Появлялось чувство того, что все, что было увидено ранее – лишь воспоминания или нечто сокрытое в разуме, что наконец вырвалось наружу. Олли открыла глаза. На улице по-прежнему блистал день. Хотя казалось, что нахлынувшая в комнату прохлада говорила о зарождении вечера. Леонид с невозмутимым видом мерил ей давление.

– У тебя участился пульс, и я тебя вытащил. Хочешь чего-нибудь сладкого?

Она едва могла пошевелиться, руки и ноги затекли от неподвижности, судя по всему, длившейся не один час.

– Я бы с удовольствием, но мне нельзя. Аллергия.

Специалист улыбнулся и помог ей встать.

– А сама ты сладкоежка, да? Это преступление против человека… Любить сладкое и не иметь возможности попробовать его. Герой Аль Пачино, помнится, об этом классно сказал в «Адвокате»…

– Он в том фильме играл Дьявола.

– Да, точно.

– Леонид, а кто Вы такой?

– Я тот, кто ведает всем, но редко когда что-либо исправляет.

– А если попроще?

– А сама ты как думаешь?

– У Вас нет привязанности ни к чему. Вы не заботитесь о вещах, хотя приобретаете их. И не влюбляетесь ни в кого, хотя неустанно наблюдаете за всеми.

Он расплылся в широкой улыбке.

– Я… психолог. Не так давно освоил регрессивный гипноз…

– Откуда Вы знакомы с Артуром?

– А он тебе не сказал?

Радость испарилась из глаз Леонида. Лицо приобрело хищный оскал.

– Думаю, будет лучше, если он сам тебе все расскажет.

Олимпия злобно посмотрела на него.

– Выходит, что все мы связаны? И то, что я видела и чувствовала – правда?

– К сожалению, да. А может, и нет. Время покажет, ведь так всегда говорят, верно?

Она не могла поверить тому, что испытывала. Ведения, показанные ей, не были вымыслом. Всё было абсолютно реальным. Она чувствовала всё, запах, остроту эмоций и солнечное тепло или холод ночи. Неужели, её интуиция никогда не подводила, когда она ощущала, что не из этого мира? Неужели боги реальны и все, что нужно, просто протянуть руку, чтобы дотронуться до правды? Как такое вообще возможно?

Внезапно её осенило. Почему Артур не решился идти вместе с ней и оставил её здесь? И всё-таки, отчего он так похож на Зинона? Все видения о прошлом, все это одна большая репетиция, один грандиозный прогон, благодаря которому она сможет собрать все пазлы воедино и понять, кто она. А пока что стало очевидно, кем на самом деле являлся Леонид.

– Вы правы… Выходит, время решает всё?

Сначала специалист не понял, к чему она ведет.

– Ой, ну далеко не всё.

– Вам, должно быть, очень одиноко все эти века? И о Вас написал только Ферикид Сиросский, автор Семикнижия, верно?

Словно маска спала с лица Леонида, он серьёзно посмотрел на неё, начал было сводить всё в шутку, но Олли была непреклонна. Мороз бежал по коже.

– Хомяк, крутящийся в колесе – это то, как Вы видите жизнь человека… Пустые залы передают Ваше полное, тотальное одиночество. Монеты, которые Вы подвесили на люстру – Ваше отвращение к материальным благам, потому что для времени это всё чушь!

Мнимый гипнолог сделал два шага назад, слушая каждое её слово.

– Однако, Вы по-прежнему везде изображаете песочные часы, чтобы хоть кто-то понял, кто Вы такой… И Вы до сих пор ищете вечность, мечтаете её постичь, потому что… видели всё, кроме неё.

Теперь ей стало страшно. Потому что словно не она сказала всё это. А нечто, что в ней очень долго спало. Она чувствовала себя совершенно иначе. Откуда вдруг в человеке, который всегда грезил о спокойной жизни, появилась эта дерзость и храбрость? Как долго её настоящая суть спала, позволяя манипулировать собой? Как же долго она мечтала обрести иную себя?

Леонид менялся. Сначала вспыхнули его глаза. Кожа раскалывалась, испещренная многочисленными трещинами, из которых исходил свет, и осыпалась, исчезая в воздухе. Через пару минут на месте тридцатилетнего мужчины появился молодой рыжеволосый парень. За его спиной сияли крылья, состоявшие из песков времени и золотых пластин.

– Так как, ты сказала, меня зовут?

Олли, не веря своим глазам, замерла. Дрожащими руками поднесла кофе ко рту, но увидев всю эту откровенно пугавшую картину, поперхнулась и облила себя. Он указал ей на кресло, и она без лишних слов села в него.

– Ты так боишься, что не в состоянии вступить со мной в диалог? Я настолько страшный?

– Так Вы Хронос? Бог времени?

– Когда-то меня так звали.

Олли молча кивнула.

– Ага. Ну, тогда я по-пошла?

Голос бога пригвоздил её к креслу и эхом раздался по залам.

– 1, 2, 3, 4…

Дальше она не видела ни его, никого другого. Необъятная тьма предстала перед её взором. Бесконечность, необозримая бездна…Кто же она? И что с ней теперь будет? Где-то вдалеке виднелась полоска света, за считанные секунды превратившаяся в диск. Греция снова предстала перед ней во всей своей красе. В тот час, когда огромная Луна стала оплотом великих легенд, а ночь прошествовала по девственной чистой греческой земле, где лишь в мановении ветра чувствовалась пыль, поднимавшаяся от неистовых битв богов или сражений смертных, она обратила взор на небеса. На секрет, который они хранили. На тайну бытия, неразгаданную, непреодолимую, непокоренную. Тайну величия времени, тайну жизни. Как разливалась мгла или разворачивалась карта солнечных лучей, как ночь сменяла день. Как перелистывалась очередная страница истории, как боги подводили итоги канувших в лету событий. Будь то появление новых героев, благодаря своей славе победивших смерть, или чудовищ. Ласковые объятия ветра, принесшие запах только что распустившихся горных цветов или прохладное дыхание северных ледников, напомнили одну легенду, постигшую вечность или даже больше. Она случилась, когда ночной туман растаял при свете колесницы Аполлона, скользившего в золотых доспехах по спящему нежному небосклону, чья прелесть схожа с поцелуем юной девы.

Лишь Солнце залило тронный зал царя Аргоса, в разуме правителя настал хаос. Лучи медленно скользили по цветным мраморным плитам, лаская остывший за ночь камень. Акрисий не мог спать. Он сидел, прислонившись к собственной статуе, смотря куда-то вверх. Его руки тряслись. Наступало безумие. Посреди зала одиноко лежал золотой кубок, из которого уже несколько часов назад вытекло красное, как кровь, вино. Неподалеку от напуганного царя стоял мираж, сводивший его с ума, странник в капюшоне, открывший правду. Провидца боялись многие. Однако почти все они склоняли головы в знак уважения к нему. Его голос был похож на гробовое клокотание Стикс, и каждое слово звучало, как приговор. Человек лишь внешне, но внутри – сущий демон. Таким он предстал перед горделивым царем, который небрежно ему улыбнулся прошлым вечером. Он не знал, что после этой ночи и слов предсказателя все может измениться.

– Ну, здравствуй. Зачем же ты пожаловал? Мне сказали, что ты прошел долгий путь.

Странник в ветхом, потасканном одеянии подошел ближе к владыке. Под массивным капюшоном его лица не было видно. Повеяло холодом. Вопрос царя остался без ответа. Старец продолжал тихо наблюдать за спесивым смертным.

– Оракул молчит… Интересно, почему?

Предсказатель снял капюшон. В огромном тронном зале, украшенном золотом, словно поблекло свечение роскоши, смолкла нежная музыка. Будто огненные, объятые пламенем глаза заглянули на самое дно мелочной души правителя. Он ткнул пальцем в грудь царя, его лицо исказилось в страшной гримасе. Сначала тихим шепотом, затем раскатистым властным басом провидец ответил,

– Так услышишь же то, чего боишься больше всего, Акрисий! Я – вестник богов. И кара твоя близка! До боли мне известно это… В дальних покоях, пока ты здесь распиваешь сладкие вина и предаешься утехам с младыми девами, рождается твоя дочь… Твоя жена Евридика родит тебе ту, что перечеркнет твою славу и победы одним мановением своего мизинца!

Раскатами грома звучали слова старца в разуме Акрисия. Он побледнел. На лице отображался весь страх и ужас до смерти напуганной души.

– Твоей дочери суждено стать матерью героя, который так нужен Олимпу… Что бы ты ни сделал, куда бы ни бежал, тебе не спастись! Тебе суждено умереть от руки одного из величайших героев Эллады! От руки своего внука!

После этих слов оракул растаял в воздухе, подняв сильный ветер. Кубок с вином выпал из рук царя. Акрисий, обуянный отчаянием, приказал оставить его одного. Он провел всю ночь в тронном зале. Не стало человека, желавшего праздновать. Царь был сломлен. Как только ему сообщили, что у него родилась дочь, он ринулся в дальние покои. Евридика, как всегда, блистая радостью и красотой, держала малышку на руках. Она улыбнулась мужу, не увидев в нем того человека, которого любила. Лицо царя исказил гнев. Тогда она еще не знала, какую судьбу он уготовил их дочери.

– Мой царь, она станет самой прекрасной и…

– Отнять ребенка! В подземелье ее!

Стража покорно выполнила приказ владыки. Евридика в слезах не желала отдавать только что родившуюся дочь. Она не понимала, как человек вообще способен на такую жестокость. Упав с постели, она не могла встать и видела, как ее дочь уносят куда-то прочь. Акрисий молча и абсолютно спокойно наблюдал за этой картиной. Царица, подобравшись к нему, еле-еле встала на ноги,

– Что ты делаешь? Она же твоя… Твоя дочь! Я тебя умоляю, слышишь? Верни мне моего ребенка! Верни Данаю!

Он ударил её наотмашь. Царица без сознания упала на пол. Её лицо сделалось бледным. Руки бессильно распластались по полу. Каштановые кудри небрежно свернулись в единую копну, томно отсвечивая в лучах утреннего Солнца. Губы побелели. С виска медленно текла алая кровь. Акрисий без тени сожаления, молча удалился из покоев. Служанки подбежали, чтобы помочь царице.

Данаю, впервые увидевшую этот мир, заточили в одно из самых крупных подземелий, куда проникала лишь тонкая полоска света, радовавшая ее по утрам. Там было все, что требовалось для жизни, кроме свободы. С ней обращались, как подобает дочери царя. Её кормили, одевали в роскошные одежды, обучали разным наукам, давали читать древние свитки. Отец часто отправлял ей драгоценности, привезенные его купцами из разных уголков света. Девочка радовалась любой возможности узнать что-то новое. Но единственное условие, которое соблюдалось при любых обстоятельствах, состояло в том, что Данае запрещалось покидать пределы своих покоев, в которых была лишь роскошь, но больше ничего. Девочка с детства не понимала, почему служанки смотрят на нее с таким сожалением. Евридика делала, что могла, чтобы увидеться с дочерью. Матери запретили говорить Данае, что есть иная жизнь. И что ребёнок может обрести счастье, став свободным.

Акрисий медленно сходил с ума. В нем боролись свет и тьма. Он не мог себе простить, что так поступил со своей семьей. Однако жажда власти, алчность все равно взяли над ним верх. Быть может, если бы он не побоялся воли богов и слов оракула, все могло сложиться по-другому. Ведь судьба – это всего лишь человеческая плата за свои желания, страсти, порывы. Судьба – не дарованное свыше, а то, что мы сами лепим в силу сложившихся обстоятельств, моды и наших помыслов. Было время, когда говорили, что от судьбы убежать невозможно. Это правильное утверждение, так как, если судьба – не константа, а отражение нас самих, то, следовательно, от себя убежать не в силах никто. Но это также не верно. Пожалуй, нельзя скрыться от нескольких вещей: от вечности, забвения и времени. И кто бы что ни говорил, убежать от себя вполне реально. Было бы желание. Однако не каждому под силу это сделать. Одни устраивают войны, другие садятся на трон, чтобы сломать то, что было создано не ими. Третьи находят себя в служении Музам. А другие просто странствуют, желая найти ответ на вопрос, кто такой человек. Тот, кто бежит от себя? Или тот, кто смотрит на деяния рук своих, сгорая от стыда? Этим вопросам уже не одно столетие. И каждый раз люди, желая найти на них ответы, тонут в них, навечно и безвозвратно теряя самих себя. Лишь боги могут заплатить цену за это великое знание.

Тем временем среди этой холодной роскоши Даная взрослела и хорошела с каждым днем. Ее глаза, словно два голубых аквамарина, сверкали все ярче. В них было сокрыто истинное желание сердца: жить и любить. Разумеется, с годами ей стало известно, почему отец с ней так поступил.

Ланиты прекрасной девы наливались румянцем, каким ярко сверкали небеса каждое новое утро. А волосы золотистым водопадом скользили по белоснежной коже, переливаясь в полумраке подземелья. Окруженная самыми изысканными вещами, книгами, статуями, украшениями, тканями, о которых мечтали тысячи других девушек, втайне ото всех она лелеяла в сердце мечту о том мгновении, когда увидит настоящее Солнце, насладится красотами мира, быть может, даже сбежит на край света.

О ее красоте судачило все царство, однако не только смертное. Те слухи, которые быстро разносятся среди людей, нередко становятся предметом обсуждений и среди богов. Так, услышав о неслыханной дерзости при неповиновении воле Олимпа, Аполлон решил рассказать Зевсу обо всем. Он застал владыку миров в Олимпийском саду, смотрящего в бездну человеческих судеб. Зевс будто ждал его появления, был мрачен и задумчив, как никогда.

– Не ты ли хотел поговорить со мной? По поводу Акрисия, я предполагаю.

Аполлон, склонив голову в знак уважения, ответил,

– Да, владыка. Он держит смертную, что прекрасней всех на свете, в плену, хотя Даная его дочь…

Зевс, отстегнув изумрудный плащ от броши на левом плече, словно не услышав его слов, продолжил,

– Ее назвали в честь родоначальника династии, который прибыл из Египта… И этой деве суждено стать той, о которой сложат легенды немного позже того, через что ей придется пройти. Ее сын Персей станет первым в династии, в ходе становления которой на свет появится Геракл. А он мне нужен… Скоро я навещу ее. И тогда ни Акрисий, никто более из смертных не сможет ослушаться воли богов. Ступай… Рассвет близок.

Аполлон удалился. Зевс взглянул на мир смертных. Там, под покровом уходящей ночи спала та, которой с рождения предначертано было стать частью великой легенды. Ее создали такой, достойной любви верховного владыки Олимпа. И не сравнится в мире смертных с ней ни одна дева. Ибо только она так чиста, так нежна и светла сердцем. Словно предчувствуя что-то необыкновенное, она проснулась, ее сердце бешено заколотилось. Откуда ни возьмись, появилось яркое свечение. Его мощь нарастала с каждым мгновением. Сквозь потолок подземелья, украшенный медными ажурными рисунками, с бешеной скоростью сыпались разноцветные искры, переливающиеся как тысячи драгоценных камней. Им не было числа. Невиданное чудо, сиявшее ярче ослепительной красоты Афродиты, массивной сильной волной, которой не видывали Посейдоновы моря, надвигалось на беспомощную деву.

Напуганная Даная закрыла лицо руками. Когда она в страхе начала молиться, искры прекратились. В туманном золотом ореоле перед ней возник лик Зевса, растворившийся в тумане. Он медленно подлетел к ней, поцеловал руку.

– Прости, что напугал тебя.

Даная с широко раскрытыми глазами смотрела на него, до конца не веря в то, что перед ней стоял верховный владыка Олимпа. Таким невозмутимым взглядом смотрел он на нее, будто знал все эти долгие годы. После долгого молчания она, наконец, нашла в себе смелость ответить.

– А я не боюсь. Твоё сияние подобно великому Солнцу, что дарит жизнь всему нашему миру… Оно завораживает. И слепит недостойных.

Зевс провел рукой по её нежной щеке.

– Ты считаешь себя недостойной? Почему?

– Любовь смертной подобна розе. Сейчас ты наслаждаешься её красотой. А через некоторое время увидишь, как она завянет. Однако сам ты будешь вечно молодым.

Она отошла от него. Туманные руки бога отпустили её.

– А что, если я искал тебя? Что, если ждал столетиями такую, как ты? И нет больше в мире роз, которые сравнились бы с тобой…

– В красоте? Красивых много. Ты можешь выбрать любую.

Зевс широко улыбнулся.

– А что, если мне не нужны все?

Он все ближе подплывал к Данае.

– Что, если именно твой сын станет героем, который так нужен этому миру? Ты перестанешь быть пленницей страхов своего отца Акрисия и…

Зевс наклонился к её уху.

– Получишь то, чего так сильно жаждет твоё сердце, свободу. Сладкую свободу, что не сравнится ни с чем на свете. Ты увидишь сияние Солнца, сможешь купаться ночью при свете Луны… Доживешь до того, когда твой сын подарит тебе свой триумф. Наш сын.

Даная отпрянула от него.

– Не надо меня бояться. Я всегда буду рядом с вами. Незримо.

– Почему я… Почему я, Зевс?

Он покачал головой.

– Потому что не было в мире девушки, которая бы так сильно жаждала жить. Так, что сердце рвалось бы на куски, а душа пела при виде солнечных лучей, которые редко заглядывали в подземелье, где она ждала чуда… Искренне молилась, как никто другой. И твёрдо верила, что так будет не всегда. И этот кошмар скоро закончится. Причем она нашла в себе силы простить отца, покорив меня добродетелью, безграничным теплом и добротой… Способностью прощать.

Она посмотрела ему прямо в глаза,

– Я хочу, чтобы не осталось ни капли сомнения. Хочу знать, что поступаю правильно.

– Тогда посмотри на меня. Теперь закрой глаза. Что ты чувствуешь? Почему в сердце нет страха и сомнения? Почему ты так спокойна?

Даная покачала головой.

– Просто потому, что таково твоё предназначение. Я ждал тебя так долго… Все эти годы… Ничего не бойся.

Зевс исчез. Девушка посмотрела вверх. Там, словно в высоком небе, зарождались золотые облака. Из них, как из огромной сверкающей переполненной чаши, вновь ярко посыпался золотой дождь, обжигавший ладони. Заметались искры, озаряя новый рассвет жизни простой смертной, которой отныне благоволила судьба. Лик Зевса вновь появился перед ней. Как сладки были его речи, которых она так ждала! Как нежны руки, что ласкали и обнимали ее! Как трепетно и чутко он смотрел ей в глаза, заглядывая в самую глубь ее существа, погружаясь в глубину ее души. Как сладки его поцелуи, каждый из которых был признанием в любви. Будто они знали друг друга. Будто он все время защищал и охранял ее жизнь. Словно не было расстояний и преград, разделивших два сердца. Был, есть и всегда будет только он. Его теплые, мягкие руки, прижимавшие ее к себе, его свет, что нес желание жить дальше, наслаждаться с упоением тем крохотным временным промежутком, что дарован смертным для жизни. Неистовая, неудержимая золотая стихия поглотила их, возвысив до вершин блаженства. Казалось, время остановилось. А золотой дождь разноцветным вихрем все продолжал кружиться, унося влюбленных в потоке страсти.

Богам был нужен новый герой. Таким и являлся сын Зевса и Данаи Персей. Именно его потомок стал никем иным, как Алкидом, а впоследствии Гераклом. Ведения подарили осознание нескольких ключей. Сознание выделило основные: рождение Персея, судьба Кеика и Алкионы, великая роль Геракла в объединении мира смертных и богов, созвездие пояса Ориона. Интересно, что бы всё это значило?

Стоило открыть глаза, как она снова не понимала, куда попала на этот раз. Оле казалось, что её не было очень долго. Греческие воспоминания и увиденные мифы стали более реальными, чем мысли том, что она была введена в регрессию. За окном шумели машины. День уже погас. Неожиданно она вспомнила о поразившем её воспоминании, Хроносе, рыжеволосом боге времени. Страх невольно отрезвил и заставил приподняться. Перед ней по-прежнему сидел тот, кто её так сильно напугал. Но на этот раз на нём не было костюма, рядом со стулом стоял рюкзак, практически полностью обклеенный значками. Сам он был в рваных джинсах и тёмной толстовке. Её тело так устало, словно она пробежала несколько километров. Он с улыбкой активировал кресло, и оно переместилось в вертикальное обычное положение, что помогло ей сесть. Напротив стоял столик с кофе. Неужели всё, что она видела, правда? Лишь его бархатный голос остался прежним.

– Как ты себя чувствуешь?

– Знаете, гораздо лучше. Сколько времени?

Он учтиво взглянул на циферблат часов.

– Уже час ночи. И давай на «ты». Я же не так старо выгляжу.

– Сколько?!

– О, поверь, порою время не столь существенно и решает далеко не всё…

Горячий кофе ароматным пряным потоком раскатился по телу. Головокружение моментально прошло, словно его и не было.

– Так, значит, ты?

– Угу.

– А я? Почему я всё это помню? Или знаю?

– Потому что твоя душа всё это помнит. Ты рождалась в этом мире не десять и не пятнадцать раз.

Холодок пробежал по телу.

– Почему эти ведения появились именно сейчас?

Хронос почесал затылок, поправив роскошную стрижку.

– Это будет против правил, если я сейчас отвечу на все твои вопросы. Скажу лишь то, что твои чувства или воспоминания о Зиноне не ложны. Когда-то он был значимой частью твоей жизни.

Олли чихнула.

– Будь здорова.

– Почему ты улыбаешься?

– Потому что ты красива, и мне нравится, как ты чихаешь.

Она в недоумении посмотрела на него.

– Тот артефакт, который ты нашла в Крыму на раскопе, стал своеобразным катализатором. Он ускорил твою трансформацию.

Щеки полыхали, словно по ним утюгом прошлись.

– Со временем, как бы смешно для меня это не звучало, ты обретешь все ответы. Скажу лишь то, что две даты стали отправными точками, вехами твоей трансформации. 19 декабря, в день, когда тебя предали, запустился отсчёт времени. Видишь ли, 19 декабря по нашему стилю соответствует 19 лунному дню древнегреческого афинского календаря… 19 день Посейдеона. Иуда был не только в Библии. Еще задолго до него день в день согласно древнему преданию один воин заключил сделку с богом смерти Аидом…