Текст книги "Анакир"

Однако в конце концов все увидели знамение в том, что случилось. Все выглядело так, будто сама Ашара предала проклятию Сузамуна и весь его дом. Это было более чем понятно любому.

Правда была известна только инженерам. Полость под верхним слоем кровли, скрытая от посторонних глаз, и маленький огонек, оставленный рядом с горшочком нефти, были придуманы и просчитаны далеко отсюда. Вся эта схема математически выстраивалась опытными людьми, знакомыми с величинами и архитектурными формами, а также людьми, сведущими в убийстве. Когда загорелась нефть, огонь перекинулся на точно сбалансированные опоры купола. Все было тщательно продумано, оставалось лишь привести план в исполнение, дождаться момента, когда куполу должно неминуемо обрушиться. Исполнению замысла способствовали небрежение чиновников и погода, а может быть, сама судьба. Или Ашара.

Тем не менее имело смысл побеседовать с каменщиком и теми людьми, которые работали на восточной крыше. Но ни одного из них не удалось найти. Было решено, что они бежали от руки правосудия.

Совет расположился в комнате с картой на стене, прямо под мозаикой.

По городу все еще разносился траурный звон колоколов, а над дворцовой крышей снова озаряло полночную тьму красное око погребального маяка. Вторая жена Сузамуна, мать ребенка, погибшего вместе с ним, лишила себя жизни часом позже. Они были отважными и порывистыми, эти женщины Шансара. Ее положили рядом с мужем, ребенок покоился у нее в руках. Братьев поместили в нескольких шагах от короля. Семья собралась вместе в последний раз – и навеки.

Теперь Истрис и весь Кармисс ждали известия о том, кто примет бразды правления. В том, кто станет королем, сомнений не было – старший из оставшихся наследников, семилетний принц Эмел. Однако, учитывая то, что он был еще ребенком, следовало назначить регента и прочих охранителей его статуса. Уль с братьями и всеми их законными старшими сыновьями погиб вместе с Сузамуном. Это была самая настоящая катастрофа, из тех, что остаются в легендах. Теперь предстояло сделать выбор из множества полукровок или младших сыновей, которые сами были слишком молоды и никому не известны. Они не принимали никакого участия в политической жизни города.

Уже разгорались споры. Обсуждалось, что лорд-правитель сам может предпринять шаги к регентству, оставив прочих далеко позади. Из углов, где сидели люди, купившие место в совете и поддерживающие то ту, то другую позицию, доносились короткие презрительные насмешки. Однако по большей части эти выходки исподтишка были возмущением спокойствия и не более того. Лорд-правитель заставил их умолкнуть и заявил, что у него нет склонности к регентству, даже не возникало подобного желания.

В этот момент в центр протиснулся человек, жестом показавший, что желает говорить.

Шансарские обычаи племенных советов сильно размыли стандартные кармианские установления. Во времена Висов подобное было невозможно. Однако лорд-правитель сделал знак:

– Мы согласны предоставить вам слово, Ральднор эм Иоли.

Ральднор шагнул вперед и огляделся. Он привык командовать кораблями, когда ему поручали это; данное собрание совершенно не вдохновляло его.

– Мой лорд-правитель и вы, господа – слушайте. Когда взошла Застис, семь закорианских пиратских галер разоряли берега Кармисса и Дорфара. Король Сузамун, мудрый и осторожный правитель, послал человека, которому доверял, освободить моря от разбойников. Не отдавая себе полного отчета в силах Вольных закорианцев, король дал этому человеку для выполнения его миссии три корабля не из самых лучших. Мне это известно – я был капитаном на одном из них. Когда стало ясно, сколь силен враг, против которого нам предстоит бороться, я предложил вернуться домой. Однако мой командующий, Кесар эм Ксаи, удержал нас там, где мы находились, и с большим искусством и доблестью, пожертвовав одним из помянутых кораблей и потеряв пятерых людей – всего пятерых, господа! – одержал победу.

По залу прокатился одобрительный шум, в основном с тех мест, где сидели Висы.

– Простите мое воодушевление, – продолжал Ральднор. – Тот эпизод произвел на меня сильнейшее впечатление. Принц Кесар – зрелый вождь, известный в Истрисе как один из элиты общества. Более того, он королевской крови. Его отец был шансарским офицером, а его мать – принцессой кармианского королевского дома, чьи корни уходят во времена Рарнаммона...

Ральднору пришлось прерваться, ибо зал наполнился криком. Это был старый клич – «эм Ксаи!». Стоя в центре этого неистовства, Ральднор задумался. Он плохо слышал, что творится вокруг, вспоминая вопли рабов, прикованных к веслам и горящих заживо. Об этом следовало помнить. Однажды, когда ты станешь бесполезен для него, он и тебя оставит гореть.

В совете воцарилась сумятица, все совещались. Без сомнения, всем было все известно, просто ждали подходящего случая. Трое из этих людей были попросту куплены.

Вскоре члены совета удалились в соседнюю комнату, чтобы вынести окончательное решение.

Ральднор по-прежнему пребывал в задумчивости и не разгуливал по коридорам, подобно остальным. В одном из покоев даже играли музыканты, специально приглашенные по такому случаю, их музыка то сливалась с колокольным звоном, то оттеняла его.

Несчастный случай привел к концу династию Сузамуна. Было ли это волей Ашкар?

Ральднор, веривший в случайности, никак не мог поверить именно в эту случайность. То, что он оказался в стороне от этого ошеломляющего заговора, злило его и одновременно приносило некоторое облегчение. Но он считал, что имеет достаточно здравого смысла, чтобы не выказывать никаких эмоций.

Колокольный звон прекратился. Около полуночи по залам пробежала вереница гонцов.

Зал с картой снова заполнился встревоженными советниками. Лорд-правитель поклонился им всем.

– За принцем-королем Эмелом уже послали. Время для ребенка, конечно, позднее, но по законам Континента-Побратима, его родины, он обязан присутствовать, – последовала пауза, затем лорд-правитель продолжил: – Мы также послали за принцем эм Ксаи.

Немного времени спустя няньки подвели к дверям сонного светловолосого мальчика, и два стража ввели его в зал совета. Принц-король Эмел занял предложенное место и снисходительно принял леденец от лорда-правителя.

Кесар появился целым часом позже.

Он вошел в зал совета, и толпа расступилась перед ним. Он был словно воплощение немой грозы, в своих черных одеждах, с черными волосами, развевающимися от быстрой ходьбы, с застывшей на лице скорбью. Все это время он провел возле королевского погребального костра вместе с другими скорбящими, которые должны были оставаться там всю ночь.

– Просим прощения, принц Кесар, за то, что оторвали вас от караула смерти.

– Я могу вернуться обратно, – произнес Кесар.

По залу пронесся шепоток. Ральднор Иолийский прислушивался, против воли охваченный благоговейным трепетом. Этот человек был неподражаемым актером. Его вход, его взгляд, самый звук его голоса заворожили всех.

– Да, мой лорд, вы можете вернуться. Но сначала я обязан спросить вас, во имя богини и волей совета Истриса – согласны ли вы стать регентом Эмела, сына Сузамуна, до тех пор, пока он не достигнет надлежащего возраста, чтобы принять трон Кармисса?

Ответа не последовало. Все замерли. Кесар стоял посреди зала, прямой, как клинок.

Тишина разбудила ребенка, заснувшего на своем месте. Он открыл глаза и увидел наискось от себя высокого человека, подобного тени. Тень сдвинулась с места и направилась к принцу Эмелу. Спустя мгновение она опустилась на колени у его ног.

Пока звучали слова согласия, Эмел, ожидая момента, чтобы отправиться назад в постель, сонно разглядывал блестящую черную гриву человека, которому суждено было стать его смертью.

6

Холодный, белый, точно мраморный мир.

Тянулись месяцы долгого снега, пейзаж, казавшийся неизменным, был преображен, заново вылеплен из этой белизны. Безветрие, сверкание, серебристая ледяная поверхность заливов – Кармисс лежал, как во сне, скованный зимой.

Рэм снял новую квартиру, хотя и большую, но отлично хранящую тепло. Здесь нашлись даже миловидные и искусные ночные друзья, которых при желании можно было нанять в ближайшей винной лавке. Про себя Рэм молился, чтобы прошла тоска по Дорийосу. То и дело он представлял себе возвращение в Дом Трех вскриков, в то же время зная, что этого никогда не случится.

Переменилось и положение Рэма в личной гвардии принца эм Ксаи. После Праздника Масок его жалование чудесным образом увеличилось. Чуть позже, через пять дней после бешеной скачки из Анкабека, произошло изменение в его статусе – Рэм перестал числиться под номером. Существовало уже тринадцать Девятых, но он больше не был одним из них. Внезапно он стал старшим над пятьюдесятью людьми, которые именем принца должны были подчиняться только Рэму. Это продвижение дало ему особое место в иерархии гвардии, которая возросла уже почти до двухсот человек. Сержант, когда-то поровший Рэма, теперь раскланивался с ним уважительно и на равных.

Сознавая все особенности своего нового положения, Рэм был далек от благодушия. По большей части от него требовалось организовывать эскорты.

Он регулярно тренировался в подвале дворца – меч и щит, борьба без оружия или иные упражнения, требующие четкой координации обеих рук. Несколько раз он заставал за подобными упражнениями самого принца. В первый же день снегопада Кесар вызвал Рэма ко двору вместо одного из наемных мастеров боя. Почти полностью обнаженные, они сражались полчаса. Чувственный оттенок, столь же свойственный подобным единоборствам, сколь неуместный, злил Рэма. Наконец ярость завладела им настолько, что он сбил с ног почти ошеломленного Кесара.

Того это, казалось, позабавило. Рэм знал, что принц просто позволил себе ослабить внимание. Ему приходилось видеть, как умеет сражаться Кесар – даже в учебных поединках. Эта победа была несправедливой. Почти оскорбительной.

Когда восточная часть крыши храма Ашары погребла под собой Сузамуна и его родню, Рэма не было в здании, он даже не дежурил на площади. Он понимал, что готовится нечто, знал – что-то должно произойти. Однако размеры случившегося потрясли его.

Ему было приказано командовать отделением гвардии Кесара во время похоронной процессии и страшного шансарского караула смерти. Медленно двигаясь сквозь снежную пелену следом за укрытой пурпуром колесницей, он испытывал такое же чувство неловкости, как после той ошеломительной победы в тренировочном зале. Как-то слишком легко все это произошло. Когда появились гонцы, оскальзываясь на льду в свете факелов, чтобы позвать Кесара на совет, Рэм продолжал стоять, ничем не выражая своих чувств, но желая рассмеяться, выругаться, сделать хоть что-то, дабы провозгласить грандиозную и зловещую сущность всего происходящего.

Но теперь эм Ксаи был регентом. Его секретная гвардия стала официальной вплоть до последнего солдата. Его покои стали еще более роскошными и теперь находились в верхней части дворца.

За несколько месяцев он проделал огромный путь. В конце концов он стал нести ответственность лишь перед расположенным к нему советом и перед семилетним ребенком, который, если верить слухам, обожал его.

Он должен убить ребенка. Это было очевидно.

Как долго он позволит ему существовать? Год? Два? Сколько жизни познает принц-король Эмел, прежде чем какое-нибудь неведомое и непредсказуемое несчастье не сделает все бесполезным? Любые чувствительные мысли о детстве или кровном родстве стали теперь нелепостью.

С той самой ночи, когда он вернулся из Анкабека, у Рэма не осталось и следа беспокойства за своего хозяина. Публичные стенания по Вал-Нардии были безупречны и уже в силу этого насквозь притворны. Или все же где-то оставались муки, которые прервало появление Рэма? О существовании червя терзаний мог знать лишь сам Кесар.

На таинственное же колдовство Анкабека Кесар, казалось, вообще не обратил внимания – в отличие от самого Рэма.

Вопреки всем рассуждениям и объяснениям Рэм твердо верил во все, о чем сказала ему золотая жрица. В то, что за милями снегов и холодной воды, под промерзшей землей, в холодном мертвом чреве бессознательно подрастал для пробуждения плод кровосмешения Кесара и Вал-Нардии, плод их мучительной любви.

Ожидая в передней принца, Рэм знал, что находится там из-за Анкабека. Воздух был наполнен чем-то тяжелым, некой гнетущей неотвратимостью.

Кесара не было еще некоторое время.

Через переднюю прошел врач, вышедший с женской половины. Беринда, девушка, которую Кесар привез из Ксаи, зачала во время Застис. Рэм видел ее, когда она шла мимо – с гордостью и одновременно стесняясь своего большого живота. Вчера, задолго до срока, у нее начались схватки. Пошли слухи, что она потеряет ребенка, что он будет мертворожденным. Возможно, из-за своего слабоумия она была не приспособлена для вынашивания детей. Все это напоминало некое извращенное знамение, искаженное эхо того, что ждало на острове.

Сквозь длинное окно Рэм видел колоннаду в широком дворе внизу. Вскоре он увидел Кесара, идущего рядом с принцем-королем. Эмел был возбужден, хихикал, его бледное лицо раскраснелось. Скривившись, Рэм отвернулся от окна.

Через несколько минут Кесар вошел в переднюю. Его матовая, чуть смуглая кожа казалась бледнее из-за траурного кармианского пурпура, надетого в знак скорби по Сузамуну. После известия о смерти Вал-Нардии он не облекался в этот цвет.

Они прошли во внутренние покои. Едва закрылись двери, Кесар мгновенно изменился. Рэм понял, что видит истинное лицо принца.

– Анкабек, – произнес Кесар. – Ты помнишь? Несколько месяцев назад.

– Да, мой лорд.

– Расскажи мне снова то, что рассказывал той ночью.

– Вы не поверили этому, мой лорд.

– Нет. Расскажи еще раз.

Рэм принялся более подробно, чем прежде, рассказывать о жрице, о том, что она сообщила ему, и о том, что ему было показано. Слушая рассказ, Кесар внимательно наблюдал за ним. Истинное лицо принца было спокойным и одновременно угрожающим. Стоит ли бояться?

Когда Рэм закончил рассказ, повисло молчание. Потом Кесар подошел к комоду, отпер ящик, достал бумагу и, обернувшись, протянул ее Рэму:

– Прочти это.

Рэм исполнил приказ.

– Они прислали...

– Человека, не назвавшего своего имени. Он пришел к моему сержанту и оставил это ему. Похоже, он знал верные пути. Откуда?

– Не от меня, мой лорд.

– Я и не считаю, что от тебя.

– Здесь говорится...

– Здесь говорится, что мой ребенок родится на рассвете в день Львиного праздника по шансарскому календарю.

– Девятое утро от сегодняшнего дня.

– Дорога туда займет не меньше семи дней. Если вообще найдется дурак, который пустится в такой путь по снегу.

– Это дает вашей светлости день на то, чтобы принести подходящие извинения.

– Ничего это не дает. Все вполне ясно. Они определенно ждут моего прибытия.

Рэм промолчал.

Кесар налил себе вина и осушил кубок до дна. Он пил так же взахлеб, как в Тьисе, после нападения змеи.

– Я хочу, чтобы ты остался здесь, не дремал и был настороже, – произнес он, отвернувшись от Рэма. – Ральднор может какое-то время поиграть в свои игры в Истрисе. Ради него же самого я надеюсь, что он не осмелится на это. Мое место займет лорд-правитель. Ты расставишь своих людей везде, где необходимо, чтобы сохранить надлежащий порядок. И обращай внимание на все, о чем я мог забыть. Ясно?

– Да, мой лорд.

– Как повезло однажды главарю маленькой, но многообещающей шайки головорезов, – Кесар опять повернулся к Рэму с самой чарующей из своих улыбок. – И как повезло мне, что ты оставил их ради меня!

Рэм стоял, как каменный. Разговор по непонятным причинам ужаснул его. Конечно, Кесар уже скрыл свое истинное лицо, хотя в нем еще оставался сероватый оттенок. Впрочем, этот оттенок мог быть просто реакцией на погоду. Шансарская кровь плохо переносила здешние жгучие морозы, а Кесар, хоть и вспоминал об этом крайне редко, все же был наполовину шансарцем.

– Я возьму десять или двенадцать человек. Этого достаточно, чтобы управиться с лодкой. Я предпочел бы иметь тебя рядом с собой, но мне очень нужно, чтобы ты остался здесь в мое отсутствие.

Опять эта безошибочная попытка выказать случайное и убийственное доверие...

Неожиданно откуда-то из-за стен донесся ужасный крик. Рука Рэма потянулась к кинжалу, но Кесар сделал беспечный жест:

– Это всего лишь та маленькая сучка из Ксаи. Должно быть, ей сказали, что ее ребенок мертв.

Кесар колебался. Что-то мелькнуло в его глазах и в тот же миг исчезло.

Путешествие к могиле сестры было по меньшей мере странным для этого времени года, однако вполне извинительным и, возможно, достойным уважения. Оно показывало абсолютное простодушие принца.

Он никогда не пошел бы на это, рискуя потерять все, что выиграл, даже не будь вокруг снежной пелены. Нелепость. Невзирая на то, что он знал о ее смерти, он так и не постиг это до конца. Для него она продолжала жить где-то вдали, ее жизнь не погасла. Анкабек опровергал оба эти чувства – непреложность ее смерти и внутреннее неприятие этой смерти.

Какими бы колдовскими чарами они ни опутали ее, он должен был положить этому конец. Или каким-то чудом она вновь была жива, словно не случалось ничего иного? Эти мысли не покидали его, проделав весь путь вместе с ним, высовываясь из-за его плеча, словно демон, до самого побережья.

Покончив с собой, она победила его презрение, его ужас и ненависть. Их мысленная связь, случайно унаследованная с шансарской стороны, осталась неразвитой, хотя с самого их рождения была частью их самих. Он не умел распознать ее и никогда не принимал в расчет – даже тогда, когда проснулся в Ксаи от собственного крика, и после, когда пытался вспомнить то пробуждение. И тем не менее самим фактом этой связи Вал-Нардия вынудила его участвовать в своей смерти.

Совсем другим делом была вина за ее смерть. Ее он принимал, и она жгла его, точно клеймо от раскаленного железа. До конца своих дней он будет жить с этим чувством, вспоминая ее полет, который теперь все время стоял у него перед глазами.

Его проводили в неказистую комнату под храмом.

– Ну? – вопросительно произнес он.

Перед ним стояла женщина Равнин. Казалось, что она – одна из тех, о ком рассказывал Рэм, однако сейчас она была одета иначе. Ее украшения были просты, и лишь фиолетовый драгоценный камень над ее бровями что-то означал.

– Вы прибыли вовремя, лорд принц, – произнесла она.

– К завтрашнему рассвету, согласно вашим указаниям. А если бы я опоздал?

– Не думаю, что это могло случиться.

Сидеть было не на чем. Кесар прислонился к стене, с его плаща стекал снег, таявший на плечах. Этот снег осыпался на принца с деревьев, когда он шел по острову, хотя воздух был совершенно спокоен, как и море.

– Я хотел бы знать ваше имя, – сказал он, чтобы хоть как-то поддержать беседу.

– Эраз, мой лорд.

– О, имя кормилицы героя Ральднора.

– Я родилась в Хамосе.

– Еще и деревня, в которой вырос герой. Я имел в виду – не в большом городе...

– Для вас приготовлена комната на территории послушников.

Внезапно Кесар сам вспомнил ее. Это была та самая сука, которая той ночью проводила его к сестре, как самая настоящая хозяйка публичного дома. «Сколько вы хотите за это? Или просто нужно принести что-нибудь в дар храму?» – «Единственный дар, который требуется, будет принесен». Он должен был вспомнить раньше, но его глаза были ослеплены восьмидневным созерцанием снежных равнин, болели от этого и от недостатка сна, а все тело ныло от усталости.

– Прежде всего, – произнес Кесар, – я хотел бы видеть мою сестру, принцессу Вал-Нардию, – он запнулся и без всякого выражения спросил: – Почему вы сказали Сузамуну, что она умерла? Чтобы защитить ее?

– Она умерла, мой лорд.

– О нет. Мертвые женщины не вынашивают детей.

– Прошу прощения за то, что продлеваю ваше горе, лорд принц...

– Не беспокойтесь о моем горе. Беспокойтесь лучше о том, решу я или нет сделать факел из вашего проклятого храма.

– Вы не поступите так, – мягко ответила она. – Вы слишком долго поднимали вашу репутацию в Кармиссе на недосягаемую высоту. Столь непопулярное деяние может разрушить все, что вы создали.

– Хорошо. Тогда сами. Официальное сожжение или другой погребальный ритуал, принятый на ваших Равнинах. Когда будет обнародовано ваше не слишком-то святое колдовство.

– Лорд Кесар не верит в колдовство.

– Это так. Но вы можете попытаться разубедить меня.

– Тогда идемте.

Он снова позволил проводить себя. Когда они вошли в помещение, оно оказалось перегорожено полупрозрачным расшитым занавесом.

– Не дальше, мой лорд.

– Что же удерживает меня по эту сторону занавеса?

– Немногое. Но вы можете убить своего ребенка.

– При условии, что я допускаю, будто там есть ребенок.

– При условии, что вы допускаете, будто там ребенок, – кивнула жрица.

Сквозь полупрозрачный занавес можно было разглядеть очертания кровати, но что лежит на ней, оставалось скрыто. Вокруг ложа стояли жаровни, как, впрочем, и во всех остальных помещениях, через которые им пришлось пройти. Жрецы впустили их в комнату, жрицы совершенно бесшумно сновали меж дымками курений и тонкими полотнищами завес. Все было необычным, но не имело особого значения. Пока что не подтвердилось ничего из страстных рассказов Рэма.

– На этой завешенной кровати может лежать кто угодно, – заметил Кесар. – Может быть, там крестьянская девушка, которой пора рожать, напичканная вашими зельями.

Эраз вскинула левую руку, и занавес, скрывающий кровать, внезапно начал сворачиваться и подниматься наверх. Эффектный колдовской трюк. Вероятно, в полу или где-то еще находился какой-нибудь невидимый рычаг.

Занавес исчез, не оставив даже тени, и кровать открылась.

Кесар не сказал ничего. Долгое время он стоял неподвижно, глядя на лежащее тело сестры в черном одеянии, на ее красные волосы. Ее вздымающийся живот казался огромным из-за заключенного в нем пленника, руки, как белые цветы, ниспадали с обеих сторон, из-под черного одеяния виднелись обнаженные ступни.

Эраз легонько коснулась его руки. Он посчитал этот жест знаком того, что должен подойти к кровати, и порывисто шагнул вперед.

– Не сейчас, мой лорд.

– Что тут творится? – спросил он, и эти ненужные, неумные слова повисли в пустоте.

– Магия, если угодно. Мы исполняем волю богини.

– В бездну вашу богиню. Она умерла... вы говорите, что она мертва?

– Она мертва. Но ребенок жив, и в нужный срок, на рассвете, появится на свет.

– Почему?

– Потому что таково желание Анакир.

– Но почему именно ребенок Вал-Нардии? И мой? – он слышал звук своего голоса. В его вопросах не было смысла. Кесар спрашивал о том, что не имело для него значения. Значение имело нечто другое, но он не умел спросить об этом.

– Дети одного лона, рожденные вместе, – отозвалась жрица. – Двойня соединилась и создала третьего. Врата. Если говорить в духовном смысле, то по большому счету это не ваше дитя, мой лорд. Это другое дитя, оно старше. И все же это порождение двойни, двоих, ставших одним. Одно, в котором слились двое. Но я не могу донести этого до вашего сознания, мой лорд. Пусть кто-нибудь проводит вас в приготовленную комнату. Отдохните там.

– Я останусь здесь, – уронил он. – Велите принести сюда постель и немного еды. Именно сюда. Я не сойду с этого места, пока вы не сотворите свое колдовство.

– Вы устали. Пусть будет так, как вам угодно.

Он ухватил жрицу за запястье. Этот жест должен был причинить ей боль, и Кесар хотел этого. Сквозь пелену снежной слепоты, туманившую его взгляд, ее глаза сверкали, как далекие огни.

– Как бы вы ни служили вашей богине, попытайтесь вспомнить, кто я такой.

Однако она не ответила, каким-то образом освободилась от него и исчезла, словно задула свечу. Это было нелепо. Все казалось нереальным. Но даже оставшись один и видя перед собой Вал-Нардию, он не мог преодолеть тонкой газовой преграды.

Ему принесли кресло, еду и питье. Своих людей Кесар оставил в деревне, а потому потребовал, чтобы жрецы сами попробовали принесенную пищу и вино. Этот ритуал давно стал его привычкой, и на самом деле сейчас он не считал необходимым соблюдать его.

Он упрямо восстанавливал силы, не имея ни малейшего желания заснуть. Наконец его тренированное тело, словно послушный пес, подчинилось его требованиям. Вернув себе бодрость, Кесар сел и стал смотреть на Вал-Нардию сквозь муть в глазах и занавес.

Около полуночи, как ему показалось, в комнату стали входить люди в черных одеждах, скрытые капюшонами. Они молча выстраивались вдоль стен и замирали в молитве, точно сонные птицы. Затем вошли женщины. Они молча прошли за занавес и скрыли от него все.

Кесар поднялся, однако ему тотчас же преградили путь. Он шагнул обратно и встал перед занавесом.

Появились жрицы, и среди них – другая женщина, не из храма, скорее из ближайшей деревни или другого поселения на острове. Она была из Висов – достаточно было взглянуть на нее, чтобы это понять. Возле занавеса она остановилась, сняла башмаки и сбросила перед всеми платье, под которым больше ничего не было. Женщина вступила в пору поздней зрелости и была не слишком привлекательной, но крепкого сложения. Занавес раздвинулся. Кесар не видел прохода, но женщина прошла сквозь него. Только она одна. Ее обнаженная плоть выглядела на редкость неуместно среди атрибутов утонченного колдовства.

Вокруг послышалось монотонное пение и сразу же вызвало раздражение Кесара. Назойливо повторялось одно слово, или несколько одних и тех же слов – снова и снова. Свет погас, и все погрузилось во мрак.

Женщина подошла к его сестре. Принц наконец понял, кто это такая – повивальная бабка для мертвой.

Стоя возле занавеса, он продолжал смотреть, но ничего не происходило.

Так продолжалось около часа. Кесар подошел к столу и выпил вина, чтобы и дальше держаться на ногах. Он хотел стать свидетелем тому, как после какой-нибудь чудовищной магической вспышки меж раздвинутых мертвых ног его сестры покажется чужой младенец, которого вскоре предъявят ему как его собственного сверхъестественного отпрыска.

Предчувствие рассвета разбудило одного из двенадцати людей Кесара, и он вышел из холодной деревенской лачуги, где их разместили, желая помочиться.

В глубине обнесенного стенами двора был проход наружу. Там, внизу, море накатывалось на каменистый берег. Облегчившийся солдат, проклиная холод, все же был захвачен странной, незнакомой красотой рассвета. Он подошел к низкой стене и посмотрел вдаль на восток.

На горизонте, как клубы пара от дыхания на морозе, нависали облака цвета молочного янтаря. Сквозь этот янтарь прокладывал себе путь золотой луч.

Бесплотное мерцание облаков приглушило яркость солнечного диска. Солдат мог смотреть прямо на него, пока он поднимался – круглый, светящийся, загадочный, точно в мире родилась новая планета. И в самом деле, этот восход был подобен рождению ребенка, чья круглая головка пробилась из чрева облака.

Солдат не знал, зачем их притащили в Анкабек. Говорили, что это вызвано какой-то обязанностью по отношению к могиле сестры принца, но такое дело вполне могло подождать оттепели.

Но восход все так же держал его на месте, посреди снежного безмолвия, и солдат ощущал, что он – единственный человек на земле, который встал, чтобы увидеть явление солнца.

Пение прекратилось. Что-то произошло, но Кесар не был в этом уверен. Неужели он все-таки заснул стоя и пропустил самое главное? Затем он увидел, как склонилась женщина из деревни. Ему показалось, что комната содрогнулась от беззвучного грома, но он не знал, что это была сама Сила.

Равнодушные руки находились теперь внутри неподвижного тела Вал-Нардии – повитуха исполняла свою обязанность.

Появилась кровь. У Кесара перехватило дыхание. Он ожидал, что девушка закричит или шевельнется, но она лежала спокойно... словно ничего не чувствовала.

В руках у женщины оказался младенец. Принц видел это. Окровавленная дергающаяся веревка еще привязывала ребенка к телу его сестры, но вот блеснул нож, и веревка упала вниз, точно мертвая змея в Тьисе. Повитуха что-то сделала с ребенком, потом повернулась и вытянула руки, показывая его тем, кто находился за занавесом.

Не раздалось ни звука.

Руки и головка ребенка медленно двигались, он жил, но не кричал. Кожа его была такой белой, словно он светился. С глаз Кесара словно упала пелена, и он смог определить, что плод его семени и мертвого лона Вал-Нардии был девочкой. Дочь.

В дверях на его пути мгновенно оказалась жрица Эраз.

– Да, – вырвалось у него. – Я видел, что это случилось. Я свидетель вашего колдовства.

– Теперь вас проводят в комнату, где вы сможете отдохнуть.

Он с трудом удержался на ногах, хотя видел ее очень отчетливо.

– Когда я проснусь, я могу свернуть вам шею, – выговорил он.

В деревне на берегу отлично вымуштрованные солдаты Кесара нетерпеливо ждали его возвращения и, как им было приказано, пытались расплатиться за принесенную еду. Однако плата осталась нетронутой. Кроме того, они даже не пробовали заигрывать с местными женщинами, хотя больше здесь было решительно нечем заняться. Пока разгорался день, они сожалели о том, что и вторую ночь им придется провести как на помойке.

Однако у Кесара имелись другие планы на их счет.

Он уже проснулся, оделся для дороги и допивал оставленное вино, когда к нему вошел жрец.

– Прекрасно, – произнес Кесар, завидев его. – Найди Эраз и приведи ее ко мне.

Жрец, принадлежащий к темной расе, взглянул на него. Его взгляд был точно таким же, как и у всех обитателей Равнин. Кесар не обошел это вниманием и добавил:

– Или ты это сделаешь, или этим займусь я сам. Мне кажется, ты предпочтешь первое.

– Прямо скажем, жрица Эраз не относится к разряду простой прислуги, – ответил жрец по некотором размышлении.

– А я, прямо скажем, не намерен дожидаться.

– Мой лорд, – прошелестел жрец, – в нашей религии служитель богини равен королю, если не более того.

В два шага Кесар пересек комнату и ударил жреца так, что тот отлетел в угол, капюшон скатился с его головы. На миг в углу комнаты оказался просто поверженный Вис.

– Ты убедился, что мне нет дела до вашей религии? – произнес Кесар. – Теперь иди и исполни то, что я велел. А по дороге распорядись принести еще вина.

Эраз сама принесла ему вино, словно решив поиграть в его служанку. Это был вардийский ликер того же сорта, какого не знали Вольные закорианцы.

– Вероятно, вы не любите вина Равнин-без-Теней, – произнесла она.

– Верно. Я не люблю ничего, что исходит оттуда.

Он полностью восстановил силы, по крайней мере, так ему казалось. Внешне в нем не было никаких признаков упадка, ни намека на боль или сердечную тяжесть.

– Вы скоро покинете нас.

– Как только вы подготовите тело моей сестры для дороги.