Текст книги "Арабская сага"

– А мы счастливы, что в этой несчастливой для женщин стране сразу познакомились с двумя добрыми людьми.

Марыся нежно обнимает женщину и чувствует тепло ее сердца.

Анджей отрывает растроганных женщин друг от друга:

– Входите уже! Что Бог послал! Садитесь, а я буду вас угощать аперитивами домашнего приготовления, – хитро улыбается он.

– Ой, уже боюсь!

Карим знает о хобби своего давнего друга и о том, что мужчина всегда увлекался изготовлением наливок и вин.

– Что ты придумал в этой стране засухи?

– Дорогой! Поляк сможет! – хихикает радостно хозяин. – Сейчас такая продукция распространена во всем мире. Но в Европе люди этим занимаются для забавы или из бережливости, а здесь это необходимость.

Он подходит ко встроенному шкафу в дальнем углу гостиной и вынимает снизу полуторалитровую бутылку кока-колы.

– Мы колу будем пить? – удивляется Дарья, вытаращив глаза, так как не понимает, что происходит.

– Прекрасное домашнее винцо, моя дорогая. Сушеные фрукты я привез из самой Англии. К ним добавляют дрожжи и препарат для осветления напитка. Поверьте, мой продукт того же уровня, что и калифорнийские вина. Такое же винишко!

Анджей радуется как ребенок.

– А разве можно в Саудовскую Аравию такие вещи ввозить? – все еще не может поверить Дарья, что кому-то удается перехитрить внимательных, проницательных служащих таможни.

– А что они могут мне предъявить? Что у меня есть сушеные фрукты? И дрожжи для выпечки хлеба?

– Вот это номер! – Девушка первой подставляет свою рюмку.

– А ты уже совершеннолетняя, дорогая?

Анджей не хочет спаивать ребенка, ведь Дарья выглядит как подросток.

– Мой махрам, подтверди, как всегда, – шутливо обращается к Кариму Дарья, хотя все это постепенно начинает ее нервировать.

– Она старая корова, только молодо выглядит, – шутит Карим. – Уже давно должна иметь диплом и работать, а не прикидываться девочкой.

– А что бы ты хотела изучать, дорогая? – спрашивает Крыся, садясь в удобное кресло. – Тут множество университетов для женщин, поэтому у тебя есть шанс получить очень неплохое образование.

– Я хотела бы работать на скорой помощи. В последнее время меня это страшно привлекает, – живо отвечает Дарья.

Анджей с пониманием кивает головой.

– Прекрасно, это очень нужное, востребованное направление. В этой гребаной стране погибает множество женщин, которые попадают в автокатастрофы, правда, Карим? – обращается он к коллеге-медику.

– Правда, даже стыдно признаться, что у нас такие условия и пункты спасения жизни, а некоторых просто оставляют умирать.

Дарья еще не посвящена в тайны здешних обычаев:

– Почему? Не понимаю.

– Потому что нет таких, как ты, моя дорогая! – просвещает ее Крыся. – Никогда не забывай, где ты живешь. В Саудовской Аравии женщина является чем-то исключительным, под постоянной охраной, поэтому до нее не может дотронуться чужой мужчина. Лучше пусть умрет, чем ее опозорит касание рук доктора. Мужчины-родственники решают, можно ли ее осмотреть, но большинство из них говорят медику-мужчине «нет».

– «Мужья над женами стоят, (блюдя очаг их и сохранность), за то, что Бог одним из них дал преимущество перед другими, и также потому, что весь расход на содержание семьи из их имущества исходит»,[47]47
  Коран, сура IV, стих 34.


[Закрыть] – с иронией в голосе цитирует Карим, а все только в бешенстве поджимают губы.

– Что ж… возвращаясь к учебе. Это очень хорошо, что ты хочешь освоить это направление. Но боюсь, что саудовцы еще до этого не доросли и нет такого отделения ни в одном из университетов, – говорит Крыся.

– Черт возьми! – злится Дарья. – А какие есть?

– В Университете принцессы Нуры есть гуманитарный факультет, там изучают педагогику, искусство, лингвистику и социологию. Есть отделение академии наук, где можно изучать информатику, экономику и администрирование, и…

– Это мне вообще не нравится! – хмурится девушка.

Крыся смеется над ее горячностью.

– Есть также Медицинская академия, дорогая. Там интересно и, в принципе, есть все основные факультеты, такие как терапия, уход за больными, фармакология, стоматология и реабилитация. Может, туда бы пошла? Женщина, профессионально знающая методы восстановления, – редкость в этой стране.

– Эх! Все это до лампочки! – Дарья в растерянности не следит за словами.

– Так, может, будешь ухаживать за больными? От этого недалеко до реабилитации, курс которой ты можешь пройти где-нибудь в Европе, – подсказывает Анджей.

– Но, собственно, почему не медицина, а? Расскажи мне, сестричка! – включается в разговор Марыся.

Все переходят в кухню следить за готовящимся обедом, потому что видят, что тему так быстро не обсудишь, а атмосфера становится все более напряженной.

– Трудно, требует слишком много времени и сил. Нужно учиться пять лет. Даже после получения диплом не будет стоить ни гроша. Необходимо заработать два года стажа, потом – специализация. Нет! Эта учеба заберет у меня в лучшем случае десять лет жизни. А потом всю жизнь должна буду учиться и совершенствоваться.

Анджей через тонкую стенку кухни громко подтверждает:

– Это правда. Это неблагодарный труд, редко когда получаешь удовлетворение. Тот, кто хочет пойти в этом направлении, должен иметь призвание, потому что иначе не выдержит.

Марыся говорит растерянно:

– Извините. Я тогда вообще не должна туда соваться. Во-первых, я слишком старая; во-вторых, у меня ребенок… дети, – исправляет она себя быстро, – которым я тоже должна посвятить хоть немного времени. А кроме того, я, в общем-то, не уверена в своей любви к медицине.

– Не говори так! Первый шаг ты уже сделала: год отучилась, – убеждает ее Карим, который как раз появился в дверях.

– Так получилось.

– Но теперь у тебя есть домашний репетитор, и мы с Анджеем рады помочь, – поддерживает Крыся расстроенную женщину. – Знаешь, что самое главное? Желание.

– Добрыми намерениями вымощена дорога в ад, – иронизирует Марыся, так как понимает, что снова не нашла своего призвания и, по большому счету, сама не знает, где должна его искать. «Я критикую несерьезную Дарью, а сама не многим ее лучше», – подытоживает она мысленно.

Анджей решает помочь молодым женщинам:

– Приглашаем в нашу клинику. Лучше во всем убедиться самому. Визуализация, так сказать.

– У тебя стажируется такая хорошая саудовка, Афра, познакомь с ней девушек, – предлагает Крыся. – Через год эта молодая женщина-врач поедет учиться в Польшу. А сейчас решила посвятить время тяжелой профессиональной работе и изучению польского. Говорю вам, в ней столько энергии!

– Сегодня пятница. Значит, спокойно можем с Каримом вас тайком провести. В святой день ни одного саудовца на работе не увидишь. Все с утра до вечера бьют лбы в мечети. – Поляк взрывается заразительным смехом и бьет себя по бедрам.

– Вначале пообедаем, а то у нас все сгорит. И только потом вивисекция.

Крыся рада приезду этой многонациональной семьи. Она рассчитывает на то, что молодые девушки будут ей не столько подругами, сколько назваными дочками.

* * *

Хамид ходит по пустому дому, не зная, к чему приложить руки. Чем заняться, как дальше жить? На шкафах и этажерках – буквально везде – стоят фотографии Зайнаб: то с маленьким Адилем, то втроем. А на прикроватной тумбочке – красивая портретная фотография с их свадьбы. У мужчины щемит сердце, когда он на нее смотрит. Он решает спрятать их в коробку и закрыть на четыре защелки. «Так же, как и с памятками о Мириам, – вспоминает он очередной трагический период своей жизни. – Всё моя гордыня. Одна жена меня бросила, а другая отошла в мир иной». Сжав кулаки, он поднимается по лестнице на второй этаж, входит в спальню умершей матери и подходит к большому шкафу. Он вынимает оттуда коробки с надписью «Мириам» и кладет на низкую скамью.

– Я должен отдать ей все документы, которые она оставила, – говорит он сам себе. – Они наверняка будут ей нужны.

Он вынимает их общую игаму[48]48
  Разрешение, ID (араб.). В Саудовской Аравии женщина не имеет собственного удостоверения личности, а вписана в ID мужа.


[Закрыть] и с минуту держит в руках.

– Наверняка ей пригодится, если решит куда-нибудь пойти с Адилем…

Быстро просматривая бумаги, он откладывает в сторону свидетельство о рождении их сына, свидетельство о браке, документ об окончании Марысей первого курса обучения, банковский счет о положенных Хамидом на ее имя деньгах, на котором по-прежнему лежит сто тысяч долларов, подаренных ей мужем как приданое.

– Это тоже может ей пригодиться, – улыбается он иронично. – Я точно это назад не возьму.

Потом тянется за очередной большой коробкой и вытягивает из нее фотографии. Часть из них – их поездка в Польшу, часть – в Лондон, а все остальные, разумеется, из Саудовской Аравии. У мужчины дрожат руки и все сильнее сжимаются челюсти. «Почему она мне изменила, почему так ранила, почему, в конце концов, не сказав слова, оставила?… Ведь могла тогда попросить прощения, и я наверняка простил бы ее. Плохие поступки влекут за собой другие, еще худшие. Любое вранье выйдет наружу! Боже мой, слишком много испытаний для одного парня! Отдам ей эти бумаги, а потом должен буду куда-то исчезнуть, куда-то поехать, изменить свою судьбу и жизнь. Только куда? Что делать?» Он отчаялся, по его запавшим, исхудавшим щекам неудержимо текут слезы. «Мириам, Мириам, как ты могла?! Как ты могла со мной так поступить?! И хотя я знаю, что ты по-прежнему меня любишь, теперь я уже не смогу тебя простить. Мое мужское достоинство, моя честь мне этого не позволят, – говорит он бывшей жене мысленно. – Не могу!» Он падает на пол, закрывает лицо руками и громко плачет. «Мириам!»

Перст Божий

Хамид, желая успокоить расшалившиеся нервы, решает совершить умру, так называемое малое паломничество, когда до хаджа осталось еще немного времени. Мужчина так усомнился в существовании Аллаха, что считает единственным местом, где он может снова его обрести, Мекку. Он делает это также для своей трагически погибшей жены, Зайнаб, которая была страстно верующей мусульманкой и точно хотела бы, чтобы ее муж обрел спокойствие. Он решил при случае посетить своего двоюродного брата Фахда и его красавицу жену Фатиму, живущих в Джидде. Хамид много лет их не видел.

Он забронировал тот же пятизвездочный отель – «Рэффлз Мекка Пэлис», как и тогда, когда был в Мекке с Марысей. Сейчас он не думает о том, что его обступят воспоминания. Он вспоминает прекрасный вид из окон комнаты на святую Каабу[49]49
  Шестигранник, куб; святилище, святая святых в Мекке, самое главное святое место ислама (араб.).


[Закрыть] и тот факт, что до Большой мечети оттуда всего две минуты ходьбы. Он решил начать умру 11 сентября, в годовщину теракта на ВTЦ,[50]50
  Всемирный торговый центр – башни в Нью-Йорке, разрушенные самолетами 11 сентября 2001 года; за теракт взяла ответственность террористическая организация «Аль-Каида», лидером которой был Усама бен Ладен.


[Закрыть] чтобы поспорить с Аллахом о том, как это возможно, что его приверженцы совершили такое преступление. Он посчитал эту дату удачной также с точки зрения своей антитеррористической деятельности: чтобы Аллах ее благословил.

– Привет, Фатима, – звонит он жене своего двоюродного брата, Фахда, так как всегда ладил с ней лучше, чем с собственным родственником. – Как вы там?

В ответ радостный голос произносит:

– Хамид! Приятно тебя слышать! Знаю о несчастьях, которые тебя преследуют. Мне очень жаль!

– Гм… Семье не о чем поговорить, кроме как посплетничать о неприятностях, постигших родственников? – обрушивается на нее мужчина, стремящийся бежать от гнетущих мыслей, а не углубляться в них.

– Милый! Ведь это естественно, что все поддерживают тебя в горе. Следует помолиться за Зайнаб.

– Ну да… – уже хочет закончить разговор Хамид, но Фатима меняет тему.

– У нас все в порядке. А когда ты к нам приедешь?

– Хочу совершить умру в Мекку, так, может, при случае встретились бы в Джидде.

– Поразительно! А не хочешь на этот раз совершить хадж? Уже скоро Ид аль-адха.[51]51
  Курбан-байрам (араб.), мусульманский праздник жертвоприношения; самый большой праздник в исламе в память жертвоприношения Ибрахимом своего сына Исхака во имя любви и веры в Аллаха, который заменил жертву барашком; отмечается в месяце Зуль-хидже, в котором совершают большое паломничество в Мекку – хадж.


[Закрыть]

– Может быть. Я подумаю об этом. У меня забронирован номер в отеле, но на месте я могу уточнить время пребывания. Пока что хочу уехать из Эр-Рияда и сменить климат.

– Прекрасно!

– Фахд дома или в командировке? – спрашивает Хамид о двоюродном брате, так как не сможет у них остановиться, если не будет хозяина.

– Мой супруг уже пару лет курсирует между своими двумя домами, – отвечает саудовка холодно. – Между Меккой и Джиддой. Но не бойся, со мной моя сестра Сальма и младший брат Фахда Омар. Помнишь его? Был такой несмышленыш, а теперь уже почти взрослый мужчина.

– Вот и прекрасно, – вздыхает Хамид с облегчением.

Он не знает, почему у Фахда теперь два места проживания, но не спрашивает, потому что не интересуется сплетнями о жизни огромной семьи, считая, что каждый должен беспокоиться о себе.

– Так, значит, прилечу завтра.

Хамид не может не удивляться переменам, происходящим в людях – как в их характерах, так и во внешнем виде. Фатиму он ни за что не узнал бы. Исчезла кокетливая, привлекательная и ухоженная женщина, свободная, эмансипированная, ходившая дома в откровенных заграничных вещах, а на улице – в дорого украшенных абаях. Теперь же перед ним в традиционном сером домашнем платье стоит толстая арабская матрона, единственное украшение которой – кохль,[52]52
  Сурьма, подводка для глаз, используемая не только для макияжа, но и как природное средство ухода за глазами: для лечения воспалительных заболеваний – ячменя и трахомы (араб.).


[Закрыть] подчеркивающий черноту ее больших грустных глаз.

– Как хорошо, что у нас гость! – радуется хозяйка. – Я размещу тебя на втором этаже, в апартаментах для гостей. Там тебе будет удобно.

– Спасибо, не нужно, – говорит немного смущенно Хамид. – Мне бы хватило комнаты с ванной.

– Успокойся! После смерти отца Фахд получил в наследство эту большую резиденцию, но почти в ней не живет, все заросло паутиной.

– А что случилось? Вы развелись? – спрашивает мужчина с интересом, видя царящие в этом большом доме грусть и опустошение.

– Посидим перед ужином в гостиной, поговорим спокойно. Чай уже готов.

Хозяйка ведет гостя по едва освещенному коридору и открывает большую деревянную дверь. Они входят в огромную комнату с массивными традиционными арабскими предметами интерьера, согнувшимися под тяжестью золотых украшений. На вышитых вручную наволочках, надетых на большие подушки, видна бахрома. Столы, столики и этажерки уставлены старинным серебром. Стены увешаны персидскими или афганскими коврами и ковриками без ворса.

– Разводов в нашей стране все больше, вот и с тобой случилось… – понижает голос Фатима. – Но расстаются главным образом молодые люди, которых связали супружескими узами насильно, люди, которые женились, потому что хотели друг с другом просто какое-то время пожить, и супруги в период кризиса среднего возраста. Мы относимся, пожалуй, к последним… Но развода не было. Мы даже не живем раздельно.

– Так почему же Фахд живет сейчас в Мекке?

– У него другая жена, – отвечает Фатима, а по ее искаженному горем лицу и глазам, полным отчаяния, видно, что она об этом очень переживает.

Хамиду жаль женщину, жизнь которой не сложилась.

– Почему ты на это согласилась?! Ведь могла и отказать! Это позор! Цивилизованные люди так не поступают!

– Но наше исламское право дает такую возможность. А хитрожопые его используют, – говорит ему собеседница. – Коран это разрешает – и точка.

– Почему ты не захотела развода, женщина?! Он должен был бы тебе заплатить. Была бы свободна и обеспечена до конца жизни.

– Да, если бы жила в Австралии или Америке, мне было бы неплохо, но не в Саудовской Аравии. Иногда думаю, что ты с луны свалился! Я ведь не могла бы жить одна, да? Даже когда ты, член семьи, захотел нас навестить, сразу спросил, дома ли мой муж.

– Действительно, – признает Хамид. – Но ведь всегда можно найти себе фиктивного опекуна. Тысячи женщин так делают. Платят какому-нибудь убогому родственнику зарплату и живут спокойно.

– Мой отец умер, у меня нет двоюродных братьев, только единственный несчастный родной брат. Один махрам на всех баб. С ним живет его жена, моя мама и две сестры, которые были пошустрее и развелись до меня. Бедолага работает женским портным, к тому же у него пять дочерей.

Фатима истерично хохочет, не в силах остановиться. Со слезами изливается вся печаль, так долго заполнявшая ее сердце.

Хамид чувствует себя глупо, но в то же время ему становится немного легче, когда он видит, что несчастья случаются не только с ним.

– Мне жаль…

– В общем, я спокойна, потому что он там, а я тут… Не вмешивается в мою жизнь, у меня чудесная резиденция, неплохой доход. Так и существую, ожидая смерти. Ничего мне уже не хочется, Хамид.

Женщина громко сморкается и смотрит перед собой невидящим взглядом.

– У нас не было детей, а для вас, арабских мужчин, это важнее всего на свете. Вот причина нашего расставания.

– Не преувеличивай, – возражает собеседник, но не обижается на такое обобщение.

Фатима кривит пухлые губы.

– Такова грустная правда. Со мной живет моя самая младшая сестра и брат Фахда – Омар, махрам. Эдакий фиктивный опекун, о котором я уже упоминала. Значит, можем выйти в город, бесцельно побродить по торговым центрам или пойти на обед в ресторан. Но, скажу тебе, что это не то общество, о котором я мечтала.

– Я по-прежнему считаю, что ты должна развестись и наладить нормальную жизнь, – настаивает Хамид. – Такое существование никого не устраивает.

– В прошлом году я даже об этом подумывала, потому что Сальма уехала на учебу в Лондон, а поскольку она не могла отправиться одна, я отдала ей Омара, – рассказывает быстро Фатима, забывая на минуту об отчаянии, которое точит ее сердце.

– Он ведь не приходится ей кровным родственником. Даже дальним, – удивляется собеседник.

Фатима беззаботно смеется, почти как раньше.

– Подделали бумаги, дали кому следует бакшиш[53]53
  Взятка (араб.).


[Закрыть] – и готово. Ты же, конечно, не думаешь, что к ней присоединился наш брат с девятью своими подопечными, – хихикает она.

– И что случилось? Вернулась?

– Именно! Не успела я встать на ноги, принять решение и реализовать его, как она была уже дома.

Мужчина делает предположения по поводу причины возвращения молодой девушки:

– Ей не понравилось учиться на этом факультете? Не знала английского? Не смогла жить одна далеко от дома и семьи? А может, почувствовала себя чужой в далекой стране, среди незнакомых людей, которые иногда на нас, арабов, смотрят с подозрением и недоброжелательностью, а иногда и со страхом?

– Какое же у тебя чистое и доброе сердце, Хамид! – растроганно говорит Фатима. – Почему я не встретила на своем пути такого мужчину, как и никто из моих бедных брошенных сестер? Знаешь, у всех нас исковеркана жизнь.

– Спасибо, но в таком случае ты должна мне сказать, что же сотворила твоя самая младшая сестра. – Польщенный, Хамид готов выслушать до конца интересную историю, надеясь, что она будет пикантной.

– Все, что от меня сейчас услышишь, конечно, должно остаться между нами, – предостерегает его женщина, и Хамид молча кивает. – Говорю это только потому, что испытываю к тебе полное доверие. Разглашение такой тайны в нашей стране может иметь последствия.

– Теперь ты и впрямь меня заинтриговала. Ну, рассказывай же! – подгоняет Хамид.

– Моя глупая, но красивая как картинка девятнадцатилетняя сестричка совершила ошибку и…

Фатима замолкает, потому что ей тяжело открыть такой компрометирующий и страшный секрет.

– Сальма беременна, – быстро произносит она.

Хамид мрачнеет, поскольку отдает себе отчет, что в ваххабитской стране беременная женщина может попасть в отчаянное положение.

– Хорошенькое дело… И что теперь?

– Не имею понятия. Можно было бы организовать свадьбу, заплатить даже много денег, но ни один верующий мусульманин не пойдет на такое. Можно было бы удружить какому-нибудь парню без его ведома, но Сальма этого категорически не хочет делать. Девушка обрекает себя на верную смерть! Ты не знаешь Фахда, не знаешь, как он изменился! Он первый с большой охотой согласился бы наказать ее за преступление чести. Хамид! Посоветуй что-нибудь! Помоги! – умоляет отчаявшаяся женщина.

– Почему я? – удивляется Хамид, догадываясь о самом худшем.

– Потому что ты добрый и порядочный парень и сам прошел через подобное. Ты никогда не обидишь женщину.

– Не знаю, о чем ты говоришь… – тихо произносит он и поджимает губы. Он не думал, что семья может знать секрет его и Марыси.

– Твоя дочь Надя тоже была какая-то другая…

– И что это значит?

– Не арабка. Рыжие волосы, голубые глаза…

– Ее мать арабка лишь наполовину, и малышка – копия своей польской бабушки. А чем старше она становится, тем больше в ней проявляются арабские черты.

– В любом случае, если бы ты мог решать вопрос жизни и смерти, если бы держал нить судьбы оступившейся девушки в собственных руках, неужели не протянул бы ей руку помощи?

Женщина смотрит на Хамида с надеждой.

– К чему ты клонишь?

– Не хотел бы ты жениться на моей Сальме? – спрашивает она уже открыто, и у мужчины отваливается челюсть.

– А что, я похож на такого?! – повышает он голос и думает: «Хорошо, что еще не распаковался. Нужно сразу же перебираться в отель».

– Хамид! Прошу тебя только как порядочного человека, который может спасти молодую, глупую и безрассудную душу. Если не захочешь с ней быть, разведетесь, как только родится ребенок.

Хамид видит, что у ловкой Фатимы уже готов план, но, с другой стороны, не может винить несчастную женщину, которая старается спасти свою родственницу: «Это система виновата, а не она. Виноват закон, дискриминирующий женщин и вынуждающий их к обману и мошенничеству».

– Подумаешь над этим? Дай шанс не столько моей сестре, сколько маленькому ребенку, который в ней растет. Душа за душу. Одна чистая как слеза душа от тебя ушла, но ты можешь позволить жить новой, – уговаривает женщина Хамида, а у того сжимается горло. – Когда Фахд узнает обо всем, он или утопит ребенка в бассейне, или бросит в море, или обольет соляной кислотой. Не знаю, какой вид позорного преступления, якобы сохраняющего честь, он выдумает, но наверняка не оставит его жить. Для такого традиционалиста ее грех недопустим, нет для него прощения и милости.

В эту самую минуту хлопает входная дверь – и в длинном коридоре слышатся шаги. В гостиную входит мужчина в полном расцвете сил, улыбающийся и довольный. Он протягивает руку двоюродному брату.

– Привет, век не виделись! – обнимает Фахд родственника, целуя его в обе щеки. – Извини, что должен был меня ждать. Наверное, Фатима утомила тебя разговорами о своих женских делах.

– Нет, очень интересно было с ней поговорить.

Хамид бросает быстрый взгляд на женщину, а та тут же опускает глаза. Лицо у нее краснеет, она выходит в кухню.

– Как ты? Слышал, что в последнее время полюбил Мекку. Как можно уехать из Джидды? Ведь это самый красивый и самый удобный город во всей Саудовской Аравии.

– Мекка – это святой и необычный город. Единственный недостаток – паломники, – искренне смеется Фахд. – Но с этим ничего не поделаешь.

Ужинают все домашние, к семье присоединяются Сальма и Омар.

Сальма ошеломляет красотой. Хамид, увидев ее, не удивляется, что та пользовалась огромным успехом за границей. Она просто не могла дать отпор поклонникам, это естественно. Он с интересом приглядывается к девушке, которая одета в традиционную галабию,[54]54
  Или джалабия – мужская или женская одежда в виде длинного платья/плаща с разрезом у шеи (араб.).


[Закрыть] но при этом все равно очень привлекательна. Ее лицо так чудесно – классические арабские черты. У него просто спирает дыхание в груди. Густые волнистые черные волосы, собранные у шеи, обрамляют ее нежное личико, подчеркивая правильные черты. Глаза большие и черные как уголь, нос классический – семитский, но не чересчур большой, с резко очерченными ноздрями. Губы страстные, кроваво-красные, хотя девушка не пользуется ни помадой, ни блеском. Она скромно сидит у стола, грациозно держит нож и вилку, не чавкает и не прихлебывает, что, к сожалению, еще достаточно часто встречается в этой части мира. Видно, что она хорошо воспитана и бывала на высоких приемах. Сальма не говорит, не участвует в разговоре ни жестом, ни мимикой. Кажется потусторонним духом.

Омар же – типичный потомок ближневосточных бедуинов: чересчур худой, среднего роста, с темной кожей. Лицо его отмечено следами от оспы или прыщей. В нем нет ничего привлекательного, но черты лица у него мелкие и приятные, без агрессии в глазах или нервозности в лице. Он также не принимает участия в разговоре.

– В Азии все совершенно иначе, правда? – вежливо спрашивает гостя хозяин.

– Вроде да, но, как тебе известно, фундаменталистские группировки сейчас везде, от чего страдают невинные люди, как правоверные, так и неверные, то есть представители других религий.

– Да, это уже никакой не джихад,[55]55
  Борьба во имя пропаганды ислама, также вооруженная акция, обращение неверных, мирная пропаганда ислама; часто на Западе понимается только как священная война (араб.).


[Закрыть] которым они якобы руководствуются, – нервничает Фахд. – Если убивают мусульман, детей и женщин, то они обычные убийцы, а не воины во имя Аллаха. Мне странно, что они прикрываются нашей святой книгой, творя такие бесчеловечные поступки.

– Под покровом веры они сеют опустошение по всему миру, – подтверждает Хамид. – Не знаю, хотели они достать меня на Бали или я попался им случайно, но основной целью их были иностранцы со всего мира, отдыхающие в красивом месте. Атаковать беззащитных людей – это страшно, ужасно. Пожалуй, никогда не перестану порицать подобных преступников. Я должен немного отдохнуть: последние события сильно ослабили меня и на какое-то время отбили желание работать.

– Нечего удивительного, – грустно бросает Фатима, – Зайнаб была такой скромной, правоверной мусульманкой, просто добрым человеком.

– Наверняка она уже в раю, стране вечного счастья, – утешает Фахд.

– Это не очень большая компенсация взамен за жизнь, семью и возможность воспитывать любимого сыночка, – иронизирует Хамид, а хозяева замирают и только таращат на него глаза. – Что ее там утешит? Гурии? Она никогда не была лесбиянкой!

Фахд откладывает вилку и почти давится едой.

– Даст ли ей радость вино, которое там можно пить? Не думаю, что оно ей понравится.

Сальма тихонько хихикает. Если исключить это, воцаряется такая тишина, что слышно, как пролетает под потолком муха.

К Фахду возвращается голос:

– Вижу, родственник… что в твоем случае умры недостаточно. Ты нуждаешься в более глубоком очищении мыслей и сердца, что может дать только хадж и празднование Курбан-байрама в священном городе, таком как Мекка. До него осталось две недели. Нет смысла проводить их в этом доме, заблуждаясь и выдумывая еще худшие вещи, за которые можно наверняка лишиться головы. Кроме того, что ты родственник, ты всегда был моим другом, и прошу тебя, чтобы таких шуток больше в моем присутствии ты не произносил. Я забуду, конечно, то, что уже произнесено, но, если ты повторишь что-нибудь такое публично, тебе неминуемо грозит смерть.

Хамид чувствует, что был чересчур откровенен и дал волю эмоциям. В ваххабитской стране таких слов произносить нельзя. Он может быть обвинен в оскорблении Аллаха и религии без права на апелляцию, и ему могут присудить высшую меру наказания. Такое уже случалось.

Ужин подходит к концу в полнейшей тишине, потому что каждый боится нарушить молчание. Женщины после окончания ужина сразу же уходят в свои спальни на первом этаже, Омар, не сказав ни слова, едет в город. Фахд с Хамидом садятся, чтобы выпить чая и вместе выкурить арабский кальян.

– Ты был так возмущен моими словами и сомнениями, но сам ты, двоюродный брат, насколько мне известно, тоже поступаешь не лучшим образом. Не лучше ли грешить словом, а не делом? – поднимает тему Хамид, потому что никогда не любил недосказанности.

– Вижу, что моя жена уже представила тебе свою версию событий, – презрительно изгибает губы Фахд и смотрит исподлобья на родственника.

– Ты взял себе вторую жену, что не очень хорошо по отношению к первой. Ты так не считаешь?

Когда Фахд открывает рот, обвиняющий поднимает руку, останавливая его.

– Хочу также отметить, что иметь нескольких жен или наложниц во всем мире считается двоеженством. Даже в арабских странах все реже это случается, а в более прогрессивных – и подавно.

– Очерняешь меня за мой поступок, говоришь, что я отсталый традиционалист и извращенный многоженец?! – говорит со злостью Фахд. – Кроме того, конечно, угнетатель слабого пола. Прекрасно!

Мужчины выпрямляются в креслах, как будто через минуту вцепятся друг другу в горло.

– Не мог развестись, как порядочный человек? – осуждающе спрашивает Хамид.

– Я своей жене оказал любезность. Может, ты не знаешь, но если бы я с ней развелся, у нее не было бы такой комфортной жизни, как сейчас.

– Я слышал, что у нее в семье одни женщины, но ведь что-то можно было придумать, организовать какого-нибудь фиктивного махрама. Фатима всегда была такой активной женщиной, мечтала сделать карьеру, она очень способная, – вспоминает Хамид, который видел ее в последний раз каких-то четыре года назад, тогда она излучала энергию и энтузиазм, поражала красотой и провоцировала свободным поведением, таким нетипичным в их стране.

– У тебя старые сведения, – иронично улыбается Фахд. – Когда-то она была чрезвычайно честолюбива, любой ценой хотела сделать карьеру, и все остальное для нее было не важно. У нее по-прежнему неплохая стоматологическая клиника, она получает благодаря ей хороший доход, но сама уже не практикует. Ей не хочется. Она вроде бы ездила на учебу, семинары, симпозиумы – и для чего? Все сошло на нет. Она просто была сибариткой и искала отговорки, чтобы не иметь детей, вот что! – Нервничая, он повышает голос.

– Теперь женщины не хотят посвящать себя только детям в возрасте двадцати лет, – заметил Хамид. – Прежде карьера, потом малыши. Особенно если она закончила хороший университет в Америке. Мог бы дать ей больше времени.

– Говорю тебе, тут речь шла не о времени! Фатима, которую я на самом деле очень любил, оказалась подлой. Считаю, что всегда можно совместить работу, науку и семью, особенно в нашей ситуации. Ведь мы, черт возьми, богачи! Единственное, что женщина должна сделать, – это выносить и родить ребенка. Потом она вообще может его не касаться.

– Ну и что же это за мать?!

– А что же это за женщина, которая сама, по собственной воле, избавляется от своего нерожденного ребенка? – задает Фахд вопрос, на который двоюродный брат не находит ответа. – Даже та, которая оступилась, которую совратили или изнасиловали, должна родить на свет малыша. Он ни в чем не виноват! Он беззащитен! – кричит Фахд, не владея собой.

Хамид знает, что зачастую существует два взгляда на проблему. Но у него нет желания вникать, ему не хочется копаться в их дерьме, потому что у него достаточно своего. Знает одно: нельзя убивать, и не только потому, что так написано в священных книгах – Коране или Библии. Этому учит каждая религия! А человек, если он действительно человек, никогда не должен опускаться до таких позорных поступков. Никого нельзя лишать жизни!

Между мужчинами повисает неловкое молчание. Каждый предается собственным размышлениям, они только передают из рук в руки трубку кальяна, из которой доносится тихое бульканье.

– Чтобы ты не сомневался в том, что моя первая жена говорит неправду, – нарушает тишину через минуту Фахд, – расскажу тебе еще, что, когда у несчастной был выкидыш, случайно, ища ее мобильный телефон, я нашел в боковом кармане ее сумочки таблетки-минутки.