Текст книги "Арабская сага"

Хамид вспоминает, что из Афганистана сбежал в последнюю минуту. Он не мог простить отцу, что тот подверг его такому экстремальному приключению.

После возвращения в Эр-Рияд он сразу же, не прощаясь, уехал учиться в Америку. Редко звонил домой, так как чувствовал обиду. А когда произошла атака на ВТЦ в Нью-Йорке, почувствовал вину за трагедию. С этой минуты он решил бороться с исламским терроризмом и всевозможными фундаменталистами, которые становились у него на пути или выступали против мирового сообщества. В то же время произошла трагедия в его личной жизни. Началась она с несчастий, которые вдруг обрушились на молодого человека. Неожиданно от инфаркта умер его отец. Он был здоровым человеком в самом расцвете сил – и вдруг умер. Хуже всего для Хамида было то, что он не успел спросить у отца, с какой целью тот отослал его на поле битвы на стороне зла, террора и уничтожения.

Вскоре после этого в автомобильной катастрофе погибла его любимая младшая сестра и сразу же за ней мать, которая совершила самоубийство: не вынесла потери дочери. В течение пары лет Хамид потерял всех, кого любил, и остался один. Пару сотен родственников он не мог назвать близкими его сердцу людьми.

Поэтому он уехал в Йемен, о котором слышал не только плохое, но и много хорошего. Все-таки оттуда происходила его семья. Там изменилась его жизнь, он снова почувствовал, что живет, когда встретил Марысю. Какая же она тогда была молодая, глупая и смешная! Маленькая скандалистка, но совершенно другого склада, чем европейка Дарья.

Ее отличие состояло в эмансипации, решительности, неуступчивости и отваге, которой не хватает арабским женщинам. Потому что его Мириам не наполовину арабка, наполовину полька. Это не смесь – она телом и душой чистокровная арабка.

Саудовский строительный конгломерат бен Ладенов Марыся нашла в Сане без проблем. В конце концов, это одна из самых больших фирм на Ближнем Востоке. Вместе с двоюродной сестрой Лейлой они хотели поставить их старый дом-башню, находящийся на территории медины,[9]9
  Старый город (араб.).


[Закрыть] на консервацию и узнать, стоит ли он в плане. Шутили, что фирма принадлежит тому самому бен Ладену, который 11 сентября взорвал Всемирный торговый центр. Смеялись, что тот приехал из Саудовской Аравии в Йемен на общественные работы. Думали – может, это он так наказан? А может, он специализируется на быстром демонтаже с помощью взрывных устройств, так как первая работа в Нью-Йорке прошла с успехом? Обе помнили, что две башни осели, как если бы кто срезал их у фундамента, а не врезался в них самолетом. Спорили о том достаточно долго, как для их возраста, шутя и смеясь до упаду.

Марыся, которая пыталась добиться своего, сразу же начала пререкаться со служащим бюро.

– А что значат проекты? Какие письма? Что за заявления? У вас есть план сохранения зданий? – Марыся, несмотря на свой молодой возраст, была боевая, ее не переспоришь. – Разве существует постановление? Если же нет, то каждый хозяин приходит в частном порядке и приносит бумагу? Может, еще и сам должен платить за вашу работу? А что вы делаете с деньгами ЮНЕСКО? – повышала голос девушка.

– Ты тут, гражданка, не выступай!

Большой как шкаф молодой мужчина встал из-за бюро с намерением немедленно выставить девушку за дверь.

– Чего ты вообще ищешь, а? Это не может быть твоим домом, так как ты, я вижу, носишь юбку! Где потеряла махрама и чего ж ты такая говорливая?!

Он напирал брюхом, и девушки скукожились.

– Я хочу только узнать, кто утверждает план работ и оценивает дома, – не отступала Марыся. – Потом придет в ваше бюро хозяин дома. У него нет времени с вами препираться, а дом валится. Будете объясняться со спонсором, почему наш дом пропустили.

– Выметайтесь отсюда, засранки! А то вызову полицию! – громко орал мужчина, выталкивая девушек за дверь.

– Что за хам! – кричала Марыся, сбегая по ступенькам.

Нервничая, она ничего не замечала вокруг, поэтому наткнулась на молодого араба в элегантном костюме. Лейла же, поправляя никаб,[10]10
  Традиционная мусульманская накидка, закрывающая лицо женщины и оставляющая открытыми только глаза, иногда часть лба; используется главным образом в Саудовской Аравии и Йемене (араб.).


[Закрыть] упала на них обоих. В эту минуту Марыся утратила равновесие, и плохо закрепленный платок упал с ее головы, открыв локоны длинных, до середины спины, вьющихся волос цвета баклажана с золотистым отливом. Хамид бен Ладен оцепенел и смотрел на нее с изумлением. Узнав, с чем они пришли, он долго извинялся за своего сотрудника, а потом пригласил девушек в бюро. Так все это и началось.

Мужчина с висками, припорошенными сединой, украдкой поглядывает из-под длинных черных ресниц на ту Мириам, которую много лет тому назад полюбил. Он видит ее красивые миндалевидные пылающие глаза цвета темного янтаря. Она также всматривается в него.

– Что-то хорошее тебе снилось? Ты улыбался, – шепчет женщина, чтобы не разбудить их сына, спящего на мамочкином животе.

– Да, мне снился Йемен… – понижает голос мужчина. – Наш Йемен прошлых лет.

– Наша Аравия Феликс,[11]11
  Благословенная Аравия, латинское название южной части Аравийского полуострова. (Примеч. ред.)


[Закрыть] – вздыхает она, выразительно глядя на него.

До того как встретила Хамида бен Ладена, Марыся не знала такого состояния души. Она не имела понятия, что такое любовь с большой буквы «Л» – настоящая, а не придуманная, из фильмов, книжек или не дай бог по расчету.

Теперь же она не знала, что с собой делать. Целыми днями она бродила как тень, не спала, не ела, не могла ни на чем сосредоточиться. Она думала только об одном: позвонит ли Хамид, приедет ли Хамид, любит ли ее Хамид хоть немного.

Они встречались тайно, без ведома и согласия кого бы то ни было из опекунов девушки. Во все тайны была посвящена только Лейла, которая им потакала. Такая ситуация в традиционалистской арабской стране немыслима. Сама Марыся чувствовала в этом что-то плохое: она совершает грех, общаясь с чужим мужчиной, пусть даже совсем невинно.

Когда она во всем призналась своей бабушке Наде, та одобрила связь с милым, хорошо воспитанным и красивым парнем. С тех пор они встречались у нее на глазах, проводя время в безопасном месте – на крыше дома-башни, откуда открывался ошеломительный вид на старую Сану.

Однажды Хамид вручил девушке саудовскую газету.

– Чтобы повеселиться, прочитай интересную статью в саудовской газете, которую я принес специально для тебя. – Он улыбнулся себе под нос. – Если ты так изучила ислам, как говоришь, то должна это все знать.

– «Пятьдесят семь способов завоевать любовь своего мужа», – прочитала Марыся вслух. – Что это? Какая-то шутка? Почему именно пятьдесят семь, а не семьдесят три?

– Все эти методы редактор собрала в блоге исламских женщин. Это опыт саудовских дамочек. Очень поучительно, – говоря это, Хамид состроил забавное таинственное выражение лица.

– Ничего подобного еще не видела! – заинтересовалась Марыся. – «Веди себя как девушка… одевайся притягательно и обольстительно, а если сидишь дома, то не ходи весь день в ночной рубашке»… Сейчас, сейчас, для чего им супермодные шмотки, если поверх них они надевают чадру или абаю?[12]12
  Чадра (перс.) – одежда, которую носят мусульманские женщины (Иран, Пакистан) – легкое покрывало, закрывающее голову и лицо (кроме глаз) и спускающееся по плечам вниз; абая (араб.) – традиционная верхняя одежда в мусульманских странах – широкий, свободный плащ, который носят женщины и мужчины.


[Закрыть]

– Ну конечно. – Хамид складывает губы бантиком. – Наверное, речь идет о том, чтобы они дома для мужа так одевались. Это рассуждения шопоголиков из Саудовской Аравии.

– «Издавай хороший запах»! – Молодые вместе хохочут. – «Не пили мужа, не отчитывай его, не расспрашивай, о чем он думает…» Да ни о чем! – смеется Марыся. – Упс! Извини, это не для тебя.

Она похлопывает любимого по колену, но тут же убирает руку.

– «Узнай все права и обязанности мусульманской жены. Ублажай мужа всегда, когда только он того пожелает…» Хо-хо-хо! Неплохо вам с этими женами, – она поворачивается лицом к Хамиду, краснея до ушей. – «Научись премудростям, чтобы удовлетворять своего мужа…» Хм-м… «Говори постоянно, что любишь его. Дари ему подарки…» Уф! Вот это жизнь! Зачем вам потом рай, господа саудовцы?! – Все больше конфузясь, Марыся старалась перевести все в шутку.

Под конец она уже читала избирательно:

– «Расчесывай волосы. Не забывай о стирке». «Не выходи из дома без согласия мужа и без опекуна. Хорошо себя веди; не смейся, не говори и не ходи громко»… Вот это круто! – вырывается у девушки. – И такую чушь публикуют в газете?

– Должны же они подбросить какую-нибудь тему обывателям, чтобы те не начали интересоваться чем-нибудь поважнее, – говорил Хамид, желая оправдать подобную глупость. – В конце концов, это ведь бульварная газета.

Произнося это, Хамид хотел забрать газету, но Марыся не дала.

– Подожди, подожди! – закричала она, живо заинтересовавшись тематикой. – Самое интересное я оставила напоследок. «Будь в форме и заботься о своем здоровье, так как ты должна быть хорошей матерью, женой, кухаркой и хозяюшкой». Ха!

Девушка громко смеялась и стучала при этом сложенной газетой по голове, отказываясь принимать всерьез прочитанные глупости.

– Сейчас, когда ты уже ознакомилась со всеми принципами хорошей мусульманской, а значит, саудовской жены, не захочешь ли ты выйти за меня замуж? – вдруг спросил Хамид.

Марыся, шокированная, замолкла, уставившись на него широко открытыми глазами.

– Hey, you![13]13
  Эй, ты! (англ.)


[Закрыть] Я тебе задал вопрос!

– Ты застал меня… Я только заканчиваю среднюю школу… Мы не знаем еще друг друга хорошо… Так вдруг… быстро… – совсем растерялась девушка.

– Ну, не завтра, не послезавтра, но в будущем. Я надеюсь, что все же в не очень далеком будущем. Потому что, знаешь, я уже жизни без тебя не представляю.

Хамид наклонился к девушке и впервые осторожно поцеловал ее в губы.

– Если не через минуту, а через какое-то время, то… – Марыся неосознанно забрасывает ему руки на шею. – Да, Хамид бен Ладен! Я выйду за тебя, стану твоей арабской женой с кучей верещащих ребятишек, вместе состаримся и будем поддерживать друг друга всегда и во всем!

Решение было принято, молодые обручены. Бабушка Надя, хоть и косилась на внучку, когда та сообщила, что сразу же после получения аттестата выходит замуж, не могла все же не согласиться, что кандидат – самый лучший под солнцем мужчина, умный, красивый, богатый и влюбленный по самые уши. Свадьба была похожа на сказку из «Тысячи и одной ночи», в соответствии с законом страны, религией и положением жениха. После подписания предварительного брачного контракта мужчины из обеих семей встретились в доме-башне в медине, чтобы окончательно определить условия. Дядя Хамида и сам жених предложили огромный махр.[14]14
  Приданое невесты, которое она получает от будущего мужа (араб.). Делится на две части: первая – мукаддима – выплачивается жене сразу же после подписания брачного контракта, перед первой супружеской ночью. Вторая часть называется муаххар, она является обеспечением женщины на случай, если ее бросит муж или если он умрет. Эта сумма значительно больше первой.


[Закрыть]

– Я не хочу этих денег! – бунтовала невеста. – Никто не будет меня покупать, черт возьми!

Она разозлилась не на шутку.

– Это гарантия для тебя и твоей бабушки на случай, если что-нибудь со мной случится. Разводиться я не собираюсь, – решительным и вместе с тем веселым голосом объявил тогда Хамид. Так он успокоил девушку и принудил к тому, чтобы она взяла по крайней мере половину предложенного приданого.

– Разводиться не собираюсь… – шепчет себе под нос Хамид, вспоминая во время долгого полета далекие счастливые дни.

«Все же это я не смог преодолеть высокомерия и гордыни. Узнав, что Надя не моя биологическая дочь, я ушел, – размышляет он горько. – Это я был инициатором этого развода! Не смог простить, потому что неисправимый негодяй! Вечно из каждой ситуации, касающейся лично меня, которая становилась сложной, тяжелой и неприятной, я выпутываюсь странным способом. Никогда искренне не поговорил с отцом, убитую горем мать оставил одну, не подумав о том, что она в отчаянии и депрессии. У меня нет ни одного близкого родственника среди более двухсот связанных со мной по крови людей. У меня нет среди них ни одного друга! Я эмоционально стерилен, живу в пустыне, которой сам себя окружил. Единственное, что у меня хорошо получается, так это моя работа разведчика. Там мое ледяное сердце и невозмутимый характер кстати. Теперь я могу плакать над пролитым молоком, но правда такова, что самые близкие моему сердцу женщины только на минуту подпускали меня к себе. Потом я снова скрывал свои чувства».

Его черные глаза застилают слезы, поэтому он закрывает их и погружается в объятия Морфея. Но сон не приносит ему отдыха, не восстанавливает сил. Хамид все время видит призрачные образы из прошлого, тех, что ушли, или погибли, или же по-прежнему около него, но их как бы и нет. А в каждом видении – лицо его любимой бывшей жены. Лицо Мириам.

Вечные вызовы

«Когда-то мы так сильно любили друг друга», – вспоминает Марыся. И это все испортила она. Она изменила! «Никогда себе этого не прощу! – говорит она себе мысленно, бросая взгляды на спящего Хамида. – Как же я могла так поступить? Ничто не может меня оправдать: ни молодость, ни экстремальные обстоятельства, ни одиночество и страх! Моя безответственность породила ситуацию, в которой я сейчас нахожусь».

Она тяжело вздыхает, ей хочется плакать.

«Это карма, – произносит она типично по-азиатски, в духе индуизма, как молитву. – Плохие поступки возвращаются к нам сторицей, и судьба платит нам той же монетой. Все из-за моей арабской, фатальной, спесивой, упрямой, злобной и злопамятной натуры!» Она злится, с бьющимся сердцем освежает в памяти образы прошлого, и ей кажется, словно все это случилось вчера.

«Если не хочешь сюда возвращаться, я тебя не заставляю. Ты свободна», – прочитала она письмо Хамида, написанное узким каллиграфическим почерком. Ничего больше не добавил он к этим холодным словам. Марыся так хотела получить свободу и возможность выбора, но позже ее это как-то не слишком радовало: кроме грусти и сожаления, она не чувствовала ничего. Ведь она полюбила этого мужчину всем своим молодым сердцем, хотела с ним быть до конца жизни, иметь детей и счастье в доме. Она восхищалась его опасной работой, решительностью, современностью и толерантностью. Куда это все подевалось, куда исчезло? После переезда из Йемена в Эр-Рияд он стал вести себя как типичный арабский самец, который не разговаривает с женой, не обсуждает принятие решений, не ценит ее ум. «Он просто обычный мужчина-шовинист, и нечего сюда впутывать арабов. Во всем мире полно таких парней», – думала она, летя с матерью на отдых в Ливию в начале 2011 года.

– Может, нужно было отложить нашу поездку? – как всегда беспокоилась Дорота. – У вас с Хамидом небольшой супружеский кризис, в такой ситуации не лучшее дело бежать и ждать, что все как-то само утрясется.

– Мамочка! Ты снова что-то придумываешь?! Снова беспокоишься! – насупила брови Марыся и посмотрела на мать исподлобья.

– Кроме того, сейчас везде в арабских странах какие-то бесчинства, беспорядки, волнения… Безопаснее всего сейчас в ортодоксальной Саудовской Аравии, – сообщила та, которая каждый день критиковала страну, где жила много лет.

– Что же ты! – Дочь старалась развеять опасения матери и, конечно, оставалась при своем мнении. – Мы так долго планировали поездку и ждали этого момента. Посмотри сама. Жасминовая революция в Тунисе прошла вполне безболезненно, и даже в Египте было очень спокойно, хотя предполагали резню и убийства. Это социальные перемены, а не религиозные революции, как пугали некоторые. В конце концов, ты же знаешь, что в Ливии ничего не происходит: все любят Муаммара как отца, брата, любовника. И не только такие женщины, как тетка Малика, но каждый ливиец. Из молодых мало кто помнит давние времена, до революции 1969 года. Ливийцы воспитывались во времена этого режима, им это подходит.

Решение наконец было принято. Напор Марыси победил, и женщины улетели в страну, с которой были связаны их хорошие и плохие воспоминания. Марыся жаждала приключений и встречи с семьей и была счастлива, что вырвалась из своего супружества, которое ее душило. Дорота же хотела сделать все, чтобы угодить своей с трудом найденной дочери. Они встретились после стольких лет, и мать считала это чудом, но, чтобы ближе узнать друг друга и найти общий язык, требовалось время, и лучше всего проведенное вместе. Они решили отправиться в Ливию, потому что именно там женщины некоторое время жили вместе.

Когда по прибытии туда в первую ночь Дорота поехала к своей подруге Баське в Айнзару, Марыся осталась одна в большом семейном доме Салими в центре Триполи. Дом принадлежит дяде Муаиду, у которого в клинике, к сожалению, были дела, не терпящие отлагательств. Еще немного она кружит по залу, вороша обломки прошлого, потом на минутку выходит в сад. Он как будто стал меньше, чем казался ей в детстве, и еще более зарос. Она находит в конце двора остатки песочницы, в которой когда-то играла с детьми тетки Мириам. Сердце сжимается от тоски при мысли о том, что так сложились судьбы некоторых членов их семьи, но остались и те, кто до сих пор живет счастливо.

Она входит в апартаменты на втором этаже, в которых когда-то жила с родителями. Из всей комнаты она помнит только большой шкаф с огромным зеркалом. Поздно ночью, уже измученная, она принимает душ, садится на кровать, и ее дрожь берет. «Мать была права, что не захотела здесь оставаться на ночь, – думает она. – Этот дом похож на склеп. Чувствуется присутствие тетки Мириам, которая погибла в автокатастрофе, слышится смех всегда веселой Самиры, уже столько лет лежащей в коме в клинике Муаида, и властный голос любимой Малики, которая всем заправляла. Моя любимая бабушка Надя, погибшая в теракте в Йемене, наверняка посидела бы со мной и развлекла беседой. Она всегда допытывалась, что меня гнетет, давала хорошие советы и поднимала дух». Глаза Марыси наполнились слезами. Она так нуждалась сейчас в разговоре с кем-нибудь близким, чувствовала себя подавленной, но в ее жизни всегда случалось так, что со всеми мучениями и невысказанными вопросами она оставалась один на один.

Следующий день был уже лучше первого, потому что утром, как обычно в этой части мира, солнце залило весь Триполи и окрестности. Все благодаря этому проснулись в радостном настроении, с новыми надеждами на будущее. Мать и дочь решили посетить свои любимые в прошлом места, чтобы освежить воспоминания: Зеленую площадь, улицу Омар Мухтара, куда Дорота ходила на фитнес, под Розовой мечетью купить шаурму, к Джанзуру – на пиццу и, несомненно, на Регату – посмотреть на море!

На Зеленой площади всегда толкотня и шум. Проезжающие машины сигналили, чадя выхлопными газами, и, как всегда, поминутно перегораживали дорогу, мешая друг другу. Это вело к многочисленным столкновениям и пробкам. Марыся с интересом оглядывалась вокруг. Солнышко припекало, воздух был наполнен ароматом земли, расцветающих растений, жасмина и теплой хобзы.[15]15
  Хлеб (араб.).


[Закрыть] Мама пошла посплетничать к своей давней подруге, которая жила недалеко от центра, поэтому девушка некоторое время была предоставлена сама себе.

– Ахлян ва сахлян![16]16
  Здорово (араб.).


[Закрыть] – услыхала она над ухом и вздрогнула от неожиданности.

– Валлахи![17]17
  Ради Бога, ради Аллаха! (араб.)


[Закрыть] Не делай так больше! Хочешь довести меня до инфаркта?! Я знаю тебя… будто, но не уверена… – призналась она, глядя на стоящую против солнца фигуру перед ней.

– Я Рашид, сын твоей тетки, Хадиджи, – кавалер широко улыбнулся.

– Точно! Ахлян! – наконец ответила она на приветствие.

– Что ты тут делаешь? Осматриваешь достопримечательности? Одна? – забросал он ее вопросами. – Нужно было сказать, что тебе не с кем выйти, мы бы с тобой договорились.

– Жду маму и так, болтаюсь без цели. Кроме того, не хотела мешать.

Марыся удивляется такому смелому предложению мужчины, которого она вчера увидела впервые со времен своего детства.

– Каждый занят, у всех свои обязанности. Нельзя вот так приехать и перевернуть жизнь всех вверх ногами.

– Как же это, о вас нужно заботиться, мы же семья! – восклицает он и снова улыбается, показывая ряд ровных белых зубов.

У Марыси дрожь прошла по спине, и она с трудом перевела дыхание. «Какой же он красивый», – сказала она себе и покраснела по самые уши. Она опустила взгляд, желая справиться с мыслями.

Рашид схватил ее за руку.

– Пойдем со мной! Я покажу тебе чудесные переулки в старом городе. Ты наверняка никогда там не была. У тебя есть фотоаппарат? Сделаешь прекрасные снимки.

Марыся не хотела отказываться и разочаровывать парня, сказав, что знает это место как свои пять пальцев. Впрочем, девушка любила там бывать и, кроме того, ей очень понравился этот молодой горячий парень, поэтому она радовалась приятной минуте.

– Здесь прекрасно, правда?

Рашид приблизился к Марысе и заботливо обнял ее рукой, а она просто застыла в нежном объятии.

– Так уединенно, безопасно и такой уютный сумрак… – весело смотрел он ей в глаза, а она чувствовала, как дрожь блаженства пробегает внизу живота.

Через минуту они вышли в маленький скверик перед белой мечетью и присели на скамейку в тени тутового дерева, в котором птицы с писком дрались за созревшие черные ягоды. Марыся смотрела на парня, на его красивое арабское лицо и сравнивала с Хамидом. Какой же Рашид беззаботный, забавный и улыбчивый! «Может, это судьба, а не семья и приятели формируют характер? – пришло ей в голову. – Мой понурый и принципиальный муж через многое прошел, в молодости трагически утратил близких, участвовал в страшных, ужасных акциях, борясь с терроризмом в Йемене. Это делает человека твердым и неуступчивым по отношению к окружающим, что становится все больше заметным в поведении Хамида», – думает она о борющемся с терроризмом и фундаменталистами муже.

«Если все же речь идет о внешности, то Рашид на порядок красивее», – пришла она к выводу типично арабским способом. Привлекательная внешность двоюродного брата окончательно покорила девушку. Рашид был не просто худым и высоким – у него было красивое лицо, обрамленное длинными, спадающими до плеч кудрявыми черными волосами, которые из-за ветра схвачены резинкой у шеи. У него был высокий лоб, черные как вороново крыло брови, миндалевидные глаза окружены таким густым веером длинных ресниц, что они даже путались. Нос, конечно, был семитский, но не мясистый и большой, как у жителей Ближнего Востока, а узкий, с горбинкой, с большими, сильно изогнутыми ноздрями. Он был типичным представителем арабов Северной Африки, предки которых происходят от берберов, населяющих пески Сахары, и поэтому у них острые, хищные черты лица. Самое большое впечатление произвели на Марысю губы Рашида – большие и широкие, но одновременно чувственные, с немного вздернутой верхней губой, над которой мужчина отращивает модные узкие усики. Самым удивительным девушке казался момент, когда он улыбался, потому что он делал это так искренне и естественно, что она просто теряла над собой контроль. «Рашид невероятно сексуальный. – Мысли Марыси были только об этом, так как она совершенно потеряла от него голову. – Самое важное, прекрасное – это то, – ошибочно думала влюбленная девушка, – что он со мной разговаривает и слушает меня, интересуется мной и заботится обо мне. Как же я была одинока в Саудовской Аравии!» – вздыхала она.

Марысе кажется, что сквозь негромкий рев моторов большого комфортабельного самолета она слышит мелодичный призыв к молитве муэдзина, раздающийся с башен минаретов в Триполи, чувствует бриз, веющий от Средиземного моря, а фоном, как с того света, доносится до нее мягкий и страстный шепот любовника. Она массирует себе пульсирующие виски, потому что от этих навалившихся на нее мыслей у нее трещит голова. Оглядываясь назад, она теперь иначе думает о своей грешной любви, собственные поступки не кажутся ей невинной шалостью молодости, желанием романтики и тоской по необычным ощущениям. Теперь она знает, что, изменяя мужу, сделала неверный шаг, совершила страшный грех, который как проклятие повис над всей ее дальнейшей жизнью. «Никогда себе этого не прощу! Такие развратницы справедливо караются побитьем камнями! – сурово осуждает себя она после прошедших лет. – Меня должны были убить во время этой страшной братоубийственной ливийской войны, в которой я участвовала по собственному глупому выбору, приняв необдуманное решение. Я осталась там только и именно потому, что хотела быть рядом с Рашидом. Помешалась на нем! Потеряла голову! Законченная идиотка!»

Она стискивает зубы и опускает веки, ей так хочется плакать, что завыла бы сейчас, как дикий зверь.

«Как же я могла так поступить? Все поставить на одну позорную и бесчестную карту, отбросить прошлое, оттолкнуть от себя самых близких любящих людей? Ради чего? Что на меня нашло?! И для кого? Для малолетнего пижона?!»

Во время пребывания Марыси и Дороты в Ливии события происходили неожиданно, как если бы на головы приехавших женщин обрушилась лавина. Памятный день в старом городе в Триполи, который Марыся провела в приятном обществе красивого двоюродного брата Рашида, был последним днем спокойствия и беззаботности и вместе с тем началом конца ливийского народа и тысяч человеческих жизней. Началось все со Дня гнева, когда недовольные ливийцы – одни гражданские, в том числе женщины, дети и старики, – вышли на мирную демонстрацию на улицы города. Тысячи из них отдали в этот день свои жизни, и в другие дни было множество раненых, увезенных или тайно убитых в тюрьмах столицы. Каждую секунду, минуту, каждый час истекали кровью невинные жертвы, а те, кто находился в это время в Ливии, застряли в ней надолго. Жизнь неслась теперь с бешеной скоростью и была на вес золота, потому что немного было нужно, чтобы ее потерять. Как во время любой войны, люди сполна использовали каждый миг жизни. Нельзя было терять ни минуты и ничего не откладывать на завтра: завтра можно было не дождаться.

Дорота, специалистка по принятию необдуманных решений, снова была похищена бывшим мужем Ахмедом, который случайно наткнулся на нее в Триполи. По своей глупости она была разделена с дочерью и очутилась в сотнях километров от нее, в Налуте – городке в горах. Марыся же с головой погрузилась в работу: она стала медсестрой-волонтером вначале в больнице двоюродного брата Муаида, а потом в убежище – на их старой небольшой ферме в пригороде. Казалось, что война далеко, где-то в другом месте, и до них не доберется. Если бы не сотни раненых, за которыми они ухаживали, ничто не напоминало бы о том, что совсем рядом идут военные действия. Деревня казалась идиллическим местом и воскресила в памяти Марыси воспоминания детства. Тут уже она окончательно преступила границы дозволенного, так как забыла обо всем мире и о том, что она замужняя женщина. Если бы она не узнала этого красавца, то никогда не изменила бы мужу. Если бы не оказалась в экстремальных условиях и ей не пришлось убегать как затравленному, загнанному зверю вместе со своими близкими, она не стала бы наслаждаться каждой минутой, невзирая на последствия. В нормальных условиях она никогда бы не решилась на этот роман! В конце концов, она же была воспитана в порядочном доме доброй, образованной и толерантной бабушкой, которая привила ей лучшие заповеди как из Корана, так и из Библии. Но тогда, во время ливийской революции, она забыла обо всех правилах – и мусульманских, и христианских. Жаждала только этого мужчину, он был ей нужен, как воздух и вода, как биение сердца, она любила его больше жизни – страсть ослепила ее, и жизнь без него не имела для нее никакого смысла.

«Теперь до конца моих дней буду стыдиться своего поступка». При воспоминании о минутах страсти Марыся не чувствует упоения, только стыд, сожаление и раскаяние. «Это я его соблазнила, я позволила ему сближение и как сумасшедшая этого желала. Я сама в этом виновата, потому что изменила и совершила грех. Один неверный шаг влечет за собой лавину несчастий, – подводит она итог своему необдуманному решению оставаться в объятой войной Ливии. – Какой же я тогда была неопытной, глупой, инфантильной… Я все принимала за чистую монету и считала, что все как-то само собой сложится. Забыла, что в моей жизни никогда ничего не складывается! Ничего! Я проклята, как и вся моя ливийская семья Салими!»

Ее любящий муж Хамид бен Ладен рискнул приплыть в Ливию – только ради одного: не мог себе простить охлаждения отношений с Марысей и того, что так легко предоставил ей свободу. Почему со времени приезда в Саудовскую Аравию он так на нее злился, почему отстранял, почему стал оценивать ее критически? Этого он и сам не знал. Одно для него стало совершенно ясно: без этой красивой женщины он не представлял себе дальнейшей жизни. Жаль, что понял это только после ее отъезда, но по мере сил он постарается это исправить.

Благодаря связям с американской разведкой он организовал поход на катарском судне, везшем благотворительную помощь в Ливию. На территории объятой войной страны Хамид должен был еще выполнить определенную миссию, не в первый и не в последний раз. Когда человек связывается с разведкой, из этого не так легко выпутаться. Хамид не имел понятия о том, как он отыщет жену, жива ли она еще вообще, но когда услышал, что самый ценный груз он должен доставить Муаиду Салими, сразу понял, что это перст Божий. «Мириам, я так по тебе тоскую, мне так тебя не хватает, моя прелестница, красавица моя, – мысленно разговаривал он с женой, обещая: – Если только ты жива, я найду тебя». Так и случилось, хотя его жена ему изменила и была беременна, о чем он не знал. Хамид не задавал ей никаких вопросов. «Не хочу ничего знать и чего-то ждать. Хочу только быть с ней и уже никогда не расставаться».

Марыся боролась с собой, пытаясь определить границы приличия и ответственности. И днем и ночью ее мучила мысль, как решить постыдную проблему. «Хамид не даст себя обмануть, он хорошо знает мое тело. И вообще, разве хотела бы я его обманывать в таком важном, основополагающем деле, последствия которого будут сказываться на нас до конца жизни? – размышляла она. – Но, с другой стороны, как ему рассказать правду?» Марыся была в полной растерянности: она знала, что если решится на искреннее признание, то раз и навсегда потеряет этого порядочного, любящего ее человека.

– Расскажи мне перед лицом смерти, друг, – склонился Хамид над бледным и мокрым от пота Муаидом Салими, двоюродным братом Марыси, который решился на самоубийство, желая погубить тирана ливийского народа и своего биологического отца Муаммара Каддафи. – Поклянешься ли ты перед лицом Аллаха, что моя жена Мириам вела себя в твоем доме достойно?

Он выжидающе смотрел Муаиду в глаза.

– Как Бог милостив… – Муаид говорил тихо. Он с трудом переводил дыхание, потому что в полном взрывчатки желудке он чувствовал жжение, а во рту горечь. – Может, воды?

Он старается оттянуть момент ответа, глубоко задумываясь над смыслом правды и вранья. «Я уже одной ногой на том свете. Если Аллах милостив, то он простит мне мою маленькую ложь. А у моей безрассудной двоюродной сестры вся жизнь впереди, и сейчас это все в моих руках. Пройдет она по ней счастливой, с добрым человеком рядом или будет отвергнута, как одинокая опозоренная женщина? Нечего и думать, шаа Аллах[18]18
  Как Бог даст! (араб.)


[Закрыть]», – решает он.

– Дорогой посланник мира… – начал он серьезно, – твоя жена, красивая женщина, во время пребывания в Ливии жила под моей крышей и была под моей опекой. Я в твое отсутствие был ее махрамом и гарантирую тебе, что ее поведение всегда было безупречно.