Текст книги "Сласти и страсти, или Забавы новобрачных"

7. «Води за нос, пока сама не поведешься»

– Ты с ума спятил, пшеничные хлебцы! Ты чем ребенка кормишь? – спрашивает Джим, поднося ко мне Билли, которого он держит на вытянутой руке, скорчив брезгливую рожу. – От него воняет, будто он слопал дохлую собаку, покрытую блевотиной и йогуртом, а потом все это высрал.

Сажает Билли ко мне на колени, и стоит мне учуять запах, как тошнота застревает в горле и мне приходится сдержать дыхание.

– Дженни на прошлой неделе перестала грудью кормить и перевела его на молочную смесь и кашу. Может, от этого.

Картер трясет головой:

– Так ни от молочной смеси, ни от каши не воняет. Тут несет, как от прелых яиц, покрытых швейцарским сыром.

Ставлю Билли на пол у своих ног и отступаю от него, чтоб продохнуть.

– Иисусе, в натуре, погано. Как он лыбится-то? Что, свое не пахнет? Если б я обделался чем-то с таким же запахом, то уж не лыбился бы, – говорю.

– Ну да, по крайности, что бы то ни было, оно теперь не внутри у него. Представьте, что за бардак у него в желудке был. Ему небось типа «Слава тебе, едрено боже, что это дерьмо из меня вышло». Буквально, – говорит Джим и отступает на несколько гигантских шагов.

Неожиданно пять маленьких девочек принимаются вопить, будто их убивают, и их вопли несутся из детской игровой комнаты в задней части дома, а в гостиную влетает ухмыляющийся Гэвин.

– Ты что наделал? – обращается к нему Картер, пока я роюсь в ящике для подгузников в поисках противогаза и резиновых перчаток.

– Ничего, – отвечает Гэвин и плюхается на диван. – Кто бзднул? Тут воняет.

Мы все указываем на младенца. Из игровой комнаты по-прежнему несутся крики и плач, только в данный момент нас больше занимает то, как бы от вони, распространяемой моим сыном, на стенах краска не стала лупиться.

Вероника врывается в гостиную, держа в руке обезглавленную голую Барби. За ней шестилетняя София, дочь Картера, и три дочки Джима: Шарлотт, которой тоже шесть, Эйва, пяти лет, и трехлетняя Молли. У всех заплаканные щеки и полны руки голых безголовых Барби.

– ГЭВИН СТАЩИЛ ОДЕЖДУ СО ВСЕХ НАШИХ КУКОЛ И ОТОРВАЛ ИМ ГОЛОВЫ! – визжит Шарлотт.

– Моя куколка без головки! – рыдает Эйва.

– Он на моей Барби сисечки нарисовал! – кричит София, размахивая торсом своей разрисованной Барби перед нашими лицами.

– Слышь, а эти смотрятся вполне-вполне. Отличное место для сосков выбрал, – говорю я Гэвину.

– А у этой почему большое красное пятно посреди груди и голова обрита? – спрашивает Джим, выхватывая единственную куклу с уцелевшей головой, которую баюкает трехлетняя Молли.

– У нее третий сосок, потому что ее похитили инопланетяне, которые проводили над ней опыты. Остальные Барби объявили ей бойкот и остригли у нее все волосы, когда она спала, – разъясняет Гэвин.

Вопли пяти девчонок становятся еще громче, все мы морщимся от силы издаваемого ими звука.

– О боже мой, пусть они замолкнут! – молит Картер.

– ДЕВЧОНКИ! Стихли! – кричит Джим в попытке быть услышанным. Он живет в доме с тремя девочками и женой, так что стал вполне специалистом по испытаниям и невзгодам от дамского пола. Но, похоже, даже он диву дается на поднятый девочками шум.

А те принимаются плакать еще сильнее, потому как решили, будто Джим на них кричит: распустили сопли, в корчах забились и ножками за милую душу затопали.

– Нет, нет, не надо! Пожалуйста, перестаньте плакать! – молит их Картер и становится на колени, чтоб быть с девчонками лицом к лицу.

– Я ХОЧУ К МАМОЧКЕ! – орет Вероника.

И тут начинается тягомотина на полчаса из всех пяти девчачьих горлышек: «Я ХОЧУ К МАМОЧКЕ».

Нам западло позвонить женам и признаться им, что мы не представляем себе, как разрулить ситуацию. Вместо этого Картер звонит собственной маме. Та советует ему подкупить девочек конфетками. Ровно через шесть секунд после того, как он вешает трубку, у каждой из девочек в руке по сосунчику и улыбка на лице, а сами они отправляются обратно в детскую играть в «Принцесский парад безголовых Барби».

Покой и тишина длятся ровно пятнадцать минут.

Я исхитрился переодеть Билли всего с малостью тошноты в глотке, зато после меня и впрямь вырвало в кухонную раковину, когда я, глянув вниз, понял, что у меня палец в какашках. Тогда руководство берет на себя Картер: дает Билли бутылочку и баюкает его. Гэвин сидит рядом с Картером на диване и играет на электронной игровой приставке, когда громом среди ясного неба раздаются леденящие кровь вопли из игровой комнаты.

– Вы, должно быть, пошутить надо мной решили этой гадостью? – возмущается Джим.

Мы поднимаемся, чтобы понять, что еще за беда приключилась, как вдруг все пять девчонок гигантской кучей вваливаются в гостиную. При ближайшем рассмотрении (после того как нам наконец удалось прекратить крики и расспросить их, почему они каруселью крутятся, сойдясь головами посредине, никак не желая разделяться) мы выясняем, что для маленьких девочек оставленные без присмотра сосунчики это – «ни в коем случае».

– Богородица милостивая. Что случилось? – спрашивает их Джим.

Все они начинают говорить разом, причем у каждой своя (отличная от других) версия происшествия и кто в нем виноват. Одна говорит, что это как-то связано с жирафом и мобильным телефоном, другая утверждает, что это из-за птиц, которые вокруг летали, а принцесса вывалилась из своей башни, третья уверяет, что цветные карандаши заговорили и велели ей сделать это.

Я начинаю подумывать, а не обрызгали ли девчонки кислотой игровую комнату вместо того, чтобы тихо-спокойно играть, посасывая сладкие конфетки.

Думается, разговор жирафа по телефону с птицами, которые нападают на башню Золушки, пока красный карандаш пыряет народ, и есть причина, по которой в настоящее время пять сосунчиков торчат из пяти высоченных начесов, которые, в свою очередь, спутались в один жестко слипшийся шар волос. Девчонки похожи на выводок шестерняшек, сросшихся головами. Несколько минут это кажется забавным – пока до нас не доходит, что единственное средство извлечь сосунчики из их причесок – это стрижка. И нет никакого средства выстричь хоть малость девчачьих волосиков, чтобы мамы этого не заметили.

Стоим мы трое, в ужасе разглядывая девчонок, и гадаем, что делать.

– Клэр меня прибьет. Она Софии волосы отращивала с самого ее рождения. Ей их только подравнивали, – волнуясь, говорит Картер, подходя к нам сзади с Билли, все еще спящим у него на плече. – Может, стоит еще раз маме позвонить?

– НЕТ! Твоей маме звонить не будем. Мы козлы взрослые и сами способны сообразить, как это дерьмо уладить! – взрывается Джим.

– ДЕРЬМО УЛАДИТЬ! – вопит Молли.

– ДЕРЬМО УЛАДИТЬ, ДЕРЬМО УЛАДИТЬ, ДЕРЬМО УЛАДИТЬ! – разом скандируют все пятеро.

– Это нам не по плечу, чел. Мы никогда живыми из этого не выберемся! – ору я Джиму, перекрывая девчачий хор.

– Просто нам план нужен. Где ближайший магазин париков? – спрашивает Джим.

– Ты скажешь! В жизни не слышал ничего глупее! – подает голос Картер.

Я с завистью смотрю на Билли, который сладко спит на плече Картера, невзирая на этот бардак.

– У тебя есть идея получше, гений? – бросает вопросик Джим.

Тупо пялимся втроем друг на друга, в мозгах ни мыслишки, какая спасла бы нас и не позволила бы нашим женам выбить нам зенки ложками.

– Дайте мне ножницы, бритву, банку арахисового масла и какие-нибудь защитные очки, – произносит Гэвин, присоединяясь к нам. – Я справлюсь.

* * *

Несколько часов спустя Дженни заходит в спальню, где я раскинулся поверх постели, уставясь в потолок.

– Почему головки их Барби висят с нашего потолка? – задает она вопрос, забираясь на кровать со мной рядом и поворачиваясь на спину.

– Понимаешь, Гэвин решил, что все остальные Барби нуждаются в назидании. Он вообразил, что если они увидят, что случается с непослушными Барби, то дважды подумают, прежде чем выставить Кена в розовой пачке с оборками и фиолетовых шпильках на парад Барби.

Мы молча любуемся двадцатью пластиковыми головками, прилепленными скотчем к потолку за волосы.

– Где дети? – спрашивает Дженни.

– Оба в постели. День был долгий.

Я еще фразу не закончил, как Дженни оказывается верхом на мне и рвет с меня одежду. Давненько не было, чтоб она так верховодила. Я тут же обалдел и не шевелился. Глазом не моргнул, как она с меня брюки с трусами стащила, Халка Хогана[13]13
  Известный американский борец (чемпион мира) и шоумен, чье изображение на футболке носит в США не один Дрю.


[Закрыть] за грудки хватила и рванула мне футболку до пупа.

– Боже мой! Моя любимая одежка! – воплю я, печально кося глаза на порванную надпись, когда-то гласившую: «Сучки не гадят, зато упрямятся и обманывают – Ганди».

Дженни отрывает губы от моей груди, откидывается назад и жжет меня взглядом:

– Ты это сейчас всерьез из-за одежки жаловался?

О Иисусе, да что, твою мать, со мной? Зачем я вообще болтаю???

– Нет, нет, нет, нет! Так держать. Боже, прошу: так держать.

Дженни возвращается к тому, чем занята была, обцеловывая мне грудь и елозя ягодицами по моему вставшему на боевой взвод отдралету.

Мои руки вцепляются ей в бедра и помогают ей еще быстрее двигаться поверх моего елдака.

– Ты все еще в одежде, – бормочу вперемежку со стонами, пока она язычком прокладывает дорожку по моей шее и прихватывает губами мочку уха. – О ШИПУЧКА СЛАДЕНЬКАЯ!

Моя задница заплясала под ее, когда она прошлась языком вокруг моего уха.

Вдруг она отстранилась, и я застонал, не чувствуя ее губ на своем ухе, пока не увидел, как она садится и через голову стягивает с себя блузку. Ее славные титьки рвутся вон из черного кружевного бюстгальтера, а мои руки тут же притягиваются к ним, мнут их ладонями и перекатывают в руках. Она меня к своим близняшкам и близко не подпускала с тех пор, как стала Билли грудью кормить, а я еще и ляпнул про печенюшки с молоком. Я чувствовал себя наркоманом, дорвавшимся до дозы после месяцев воздержания. Хотелось по-ребячески заплакать оттого, что руки мои заполняла чудесная полнота плоти. Чувствуется, как твердеют ее соски под кружевами, и меня уже не покидает мысль, продержусь ли я так долго, чтобы упиться этим ощущением.

Дженни склоняется ко мне, опять втягивает мочку моего уха в рот, и тепло ее дыхания заставляет меня забыть, что она все еще в юбке и нижнем белье, а я в нее еще не попал. Еще быстрее сучу бедрами у нее меж ног, и она произносит слова, под силой которых я через долю секунды кончу:

– Феликс хочет помурлыкать с Баком.

Да, называем наши интимные места по именам. Судите меня.

Бедра Дженни напирают все быстрее, мой елдак трется о ткань ее трусиков, и я, в натуре, хочу дотянуться и стянуть с нее нижнее белье, пробиться в нее, но уже чую, что мой оргазм на подходе, а руки мои слишком крепко вцепились в ее бедра, чтоб я мог двинуть ими.

Остановить этого не могу, дергаюсь, корчусь и испускаю свой заряд в белый хлопок ее трусов и на изнанку юбки.

– Едрена-вошь! Мандавошки печеные! – кричу я, когда словленный приход меня в узел вяжет, а пальцы на ногах сами собой скрючиваются.

– Ты уже кончаешь? – спрашивает Дженни.

– Прости! ДА! От едрена-вошь, ДА!

Она продолжает елозить по мне и неожиданно криком возвещает о собственной истоме.

– Ой, ну дела – и я тоже! Ой, да, да, да! – кричит она, сидя на мне верхом и вертя головой изо всех сил.

– ОХХХХХХХХХХ, ОООООООООЙ!

Лежу совершенно неподвижно, все еще не сообразив, что за чертовщина происходит, а она шлепает ладонями по моей голой груди и продолжает головой вертеть, нахлестывая меня по мордасам своими длинными волосами, ловя при этом самый долгий приход в истории оргазмов.

– ДА! ДА! ДА! ДА! ОХХХХХХХХ ДА ДА ДА!

Я в полном отпаде от ее избытка сил. Мой отдралет уже на посадку идет, вянет, а ее влагалище даже не тронуто. Она попросту с воздухом трахается.

– ДА! ДА! ЕЩЕ, ЕЩЕ! ОХХХХХХХХ ДА!

Еще, собственно, что? Еще лежи и гадай, что сейчас творится?

Наконец, она прекратила всякое движение и рухнула на меня, тяжело дыша и удовлетворенно вздыхая.

Секунды – и она с меня долой, встает возле кровати. Склоняется и чмокает меня в щеку:

– Это было изумительно. Я пойду, ребят проверю.

Она выходит из спальни, а я остаюсь в постели с порванной футболкой, голым от пояса и ниже, со своим увядшим отдралетом, привалившимся к бедру, и двадцатью головками Барби, молчаливо укоряющими меня. И тут слышу долетевший через коридор крик:

– Что, черт побери, случилось с волосами Вероники?!

8. Великий Свами

Две недели минуло с моей попытки испробовать на Дрю «води за нос, пока не поведешься», закончившейся, по-моему, полным успехом. Он знает, что я по-прежнему хочу его, и это ненадолго сняло меня с крючка, дав время постараться вернуть моему либидо форму. Было у меня сомненьице, что сыграла я не ахти и Дрю заподозрил, что я в тот день притворялась, но в ходе зажигательной беседы с самой собой я уяснила, что была золотым дождем[14]14
  Намек на песню группы Тилля Линдеманна «Золотой дождь», довольно откровенно прославляющую физиологию плотских утех.


[Закрыть].

Я тогда заставила Лиз семь раз прокрутить мне ту сцену из «Когда Гарри встретил Салли», а Клэр потом заставила меня саму эту сцену проиграть, чтоб убедиться, что я поняла ее правильно.

– Не держи глаза открытыми. Это выдает тебя с потрохами: пялишься прямо перед собой, сразу видно, что скучаешь, – наставляла Клэр.

Я откинула голову, закрыла глаза и принялась громко стонать.

– А теперь как?

– У тебя выходит как у умирающей кошки. Умирающей кошки, старающейся снежинки словить. Убери язык и закрой рот, – бранила Лиз.

– Проникнись этим по-настоящему. Представь, кто-то обещает, что нынче ночью ты проспишь двенадцать часов без просыпа, – давала наставления Клэр.

Я орала в экстазе и выкрикивала слова, которые не знала даже, как произносить.

– Ого, вот это ты схватила, – уважительно сказала Лиз.

– Ага, думается, мы отыскали твою лакомую точку. Просто представляй, что ты спишь, когда трахаешься с Дрю, – со смехом сказала Клэр.

– Эй, до Билли от нашей половой близости дух захватывало, и мне никогда не понадобилось бы думать про сон. Мы даже стали финалистами киноконкурса домашнего порно. На конкурсе требовалось использовать четыре реквизита: две живности, один электроинструмент на горючем и соединительные кабели, – рассказала я им.

– Тебе в самом деле нужно перестать делиться подобными вещами с нами, – укорила Лиз. – Однако серьезно. Делай в точности так, как ты только что проделала, – и выйдет идеально.

Оно и вышло идеально, коли я сама так говорю. В толк не возьму, отчего Дрю до сих пор ведет себя странно. Так, если подумать, настроение у него получше должно бы быть, коль скоро он пары спустил. То есть он кончил безо всякого секса. Это ж благодатью должно быть. И раз уж он считает, что и я пары спустила, то должен бы быть вполне хорошего мнения о себе. А он какой-то недовольный и грустный, даже ни словечком не обмолвился про то, что в ближайшее время отдерет меня прямо на столе. Как-то он явно не в себе.

Позвонили наши соседи и пригласили нас сегодня поужинать на свежем воздухе, и я подловила их на этом предложении. За все годы, что живем тут, мы никогда не имели с соседями ничего общего. Они – очень строгая, религиозная пара, мы же – явно нет.

Еще до того как я Билли забеременела, Лиз устроила свой бабешник с секс-игрушками у нас на задней веранде. Жена соседа копалась у себя в садике и видела, как три десятка баб размахивали вибраторами и старались бабахнуть надутым кондомом, зажав его между собой и какой-нибудь из притянутых к себе участниц вечеринки. Сжимали друг друга в объятиях до того, что кондом лопался. Кондомы заполнялись лосьоном, и при хлопке все вопили и бросались вибраторами друг в друга.

Вполне уверена, что именно поэтому соседка всякий раз, когда я видела ее во дворе, спешила обратно к себе в дом.

Получение от нее приглашения на пикничок ошарашило, но, на мой взгляд, вреда в том быть не могло. Во всяком случае, может, эта пара поучила бы нас с Дрю умению получше общаться. Они же, я хочу сказать, люди религиозные. Должны знать, как нужно разговаривать друг с другом и как сделать брак удачным. Уверена, от них можно получить и впрямь добрый совет.

– Чокнутые пригласили нас к себе домой?

– Может, перестанешь их так называть? – сержусь я, закалывая волосы Вероники розовой заколкой.

– Щекнутые это кто? – спрашивает Вероника.

– Трехнутые, что живут по соседству, – отвечает Дрю, вынимая из комода ползунки для Билли с надписью: «К чертям титечки с молоком. Дайте пива».

– Нет, ни в коем случае. В это ты его не оденешь.

Подхожу и вырываю у него из рук ползунки, кладу их обратно в комод и просматриваю одежду Билли в поиске чего-либо подходящего.

– Как получилось, что у нашего сына нет ничего пристойного из одежды?

– О чем ты говоришь? ВСЯ эта одежда пристойная, – убеждает Дрю, доставая красный подгузник с надписью: «Я кладу в штанишки, когда меня держат уроды».

– Приличные люди пригласили нас на приличный ужин. Надо, чтобы и он был одет во что-то приличное, – заявляю я, продолжая рыться в комоде.

– Фуууу. Приличное – это отстой, – морщится Дрю.

– Щекнутые – это отстой, – выпаливает Вероника.

– Они такие! Дай пятюню, сестренка! – восклицает Дрю, вздымая ладонь, чтоб Вероника шлепнула по ней своей ладошкой.

На самом дне комода нахожу рубашечку с надписью: «Какашки продвигаются на выход», – а под ней изображение шкалы в процентах с указателем на 45 %.

– Придется в этом вести. Ты можешь одеть Билли, пока я причешусь? – спрашиваю, откладывая рубашку и пару крохотных джинсов к ней. – И еще: тебе тоже нужно переодеться. Не пойдешь же ты в рубахе с изображением Иисуса и Девы Марии, на которой выписано: «Бабы перегибают палку».

– Желаю довести до всеобщего сведения, что не считаю это здравой мыслью! – вопит мне в спину Дрю, когда я выхожу из комнаты.

– Петушиный крик принят к сведению! – кричу я в ответ.

* * *

– Внимание всем! Время игр.

Уже через семь секунд после того, как, перейдя наш двор, мы ступили ногой на соседскую заднюю веранду, я поняла, что совершила ошибку. Это не веселый междусобойчик с теми, кто живет по соседству, и не способ обрести новых друзей да еще и в надежде поучиться у них, как сделать брак удачным. Это «Сумеречная зона»[15]15
  Художественный мистико-фантастический фильм, одним из режиссеров которого был С. Спилберг (1983).


[Закрыть], из которой нам нет исхода. Нас окружали женщины в джинсовых юбках до лодыжек, с волосами, заплетенными в косы, свисавшими до задниц. Они молятся перед ужином, молятся посреди ужина и молятся после ужина. Молятся до того много, что я почти представляю себе самого Иисуса, сидящего где-то на белом пушистом облаке, который говорит: «О, во имя любви к отцу моему, пора бы вам заткнуться, мать вашу. Я услышал вас в первые одиннадцать раз».

Дрю то и дело толкал меня в бок и фыркал всякий раз, как только произносилось: «Склоним же головы и возблагодарим».

– Если нам предложат выпить шипучки, хватай детей и беги, – шепчет Дрю, глядя, как все ставят свои стулья в кружок посреди веранды.

– Но мне нравится шипучка. Виноградная моя любимая, – смущенно шепчу я в ответ.

– Мы сейчас станем по кругу рассказывать истории, как каждый попадал в неловкое положение, – возвещает хозяйка.

– А-а, это к хорошему не приведет, – тихонько говорит Дрю.

Я толкаю его локтем в бок, а одна из женщин в джинсовой юбке начинает свой рассказ, как ее разыграл муж. Когда она попросила его дать ей стакан виноградного сока, он подал ей вместо этого стакан черносливового сока.

– Во бздех – наповал, – громко произносит Дрю, когда все вокруг нас заходятся от смеха.

Не так-то легко нам было стараться весь вечер придерживать язык. Дрю, по крайности, удается спохватываться прежде, чем позволить чему-то ужасному вылететь изо рта.

– Это не неловко. Это просто грустно, – шепчет Дрю. – А ты сознаешь, что все до единой наши неловкие истории заканчиваются тем, что кто-то один остается голым, сечешь?

Хорошо еще, что уже на половине круга у людей обнаружилась нехватка таких рассказов и мне не пришлось подчищать свою историю, как мы ставили опыты с фруктовым мороженым и шоколадным соусом и как пришлось использовать фен, чтобы теплой струей вытопить из Дрюшкиного паха кусок мороженого.

– Так как вы двое познакомились? – спросил кто-то из мужчин, и всеобщее внимание обратилось на нас с Дрю.

В панике бросаю взгляд на Дрю и лихорадочно соображаю, как поведать этим богобоязненным людям, что мы познакомились после бабешника с секс-игрушками.

– Э-э, знаете… мы… э-э, есть у нас такие друзья. И у них есть такой магазин, где продаются… э-э, изделия «Тапперваре»[16]16
  Американская компания (действует и в России), продающая пластиковые изделия хозяйственного назначения.


[Закрыть], – сбивчиво поясняю я. – Мы познакомились после одной из рекламных вечеринок этих изделий.

Все улыбаются, головами кивают, а Дрю начинает хихикать.

– Ну да, – говорит он, фыркая, – у них БАЛДЕЖНЫЕ «Тапперваре». Всех мыслимых форм и размеров. Дженни нравится одно балдежное большое изделие «Тапперваре».

– Ооооо, я тоже обожаю «Тапперваре»! – восторженно восклицает одна из женщин. – Я пользуюсь ими каждый божий день. Это в полном смысле спасители жизни.

Я лишь улыбаюсь и киваю, пытаясь мысленно протелефонить Дрю, чтоб он заткнулся.

– Вам нравится пользоваться гигантором «Тапперваре» или крохотулей-крошкой «Тапперваре»? – задает Дрю вопрос на полном серьезе.

– Мне нравится пользоваться и тем и другим одновременно, – встревает в разговор еще одна женщина.

– Вы даете! – лыбится Дрю и склоняет голову, подмигивая ей.

– Мой муж берет «Тапперваре» на работу, и все всегда его расспрашивают, лучше ли «Тапперваре», чем «Глэдваре». Я говорю им, что «Тапперваре» вхожи во всякие места и их можно применять для домашних животных, – говорит кто-то еще.

– Ого, это тревожит. Но – успехов вам, – говорит Дрю.

– «Глэдваре» – это «Тапперваре» бедняка – вот что я не устаю утверждать, – выпаливает кто-то из мужчин.

– Аминь, брат мой! – кричит Дрю.

«Аминь», – хором пробегает по всему кругу, и мне приходится прикрыть лицо ладонями: я просто не знаю, смеяться мне или плакать.

– «Тапперваре», говоря правду, спасли наш брак, – говорит, смеясь, одна из женщин. – До того как я заполнила свою кладовку «Тапперваре», Стив пользовался мешочками на молнии и его содержимое разбрызгивалось повсюду. Он такую грязь разводил!

– Ха-ха. От Стив! Глянь, как грязь свою повсюду разбрызгал. Ну, ты и козел! – обращается Дрю к мужику, сидящему напротив него.

– Я как-то пошла на вечеринку «Тапперваре», где все передавали по кругу изделия разных размеров, а потом в конце вечеринки их продавали. Мне показалось это полной антисанитарией. Все хватали и лапали «Тапперваре» руками, а потом тебе предлагалось забрать их домой и пользоваться ими, – возмущалась еще одна женщина с гримасой брезгливости на лице.

– А-а, для этого создано специальное чистящее средство, – объявил всем Дрю.

– Послушайте, у меня идея, – говорит Стив, «разбрызгиватель грязи». – Дрю, похоже, малый заводной. Уверен, он с удовольствием сыграет в игру Великого Свами[17]17
  Сва€ми Вивекана€нда (1863–1902) – индийский философ Веданты и йоги, общественный деятель, ученик Рамакришны и основатель Ордена и Миссии Рамакришны.


[Закрыть].

Круг взрывается смешками и кивками одобрения. Все принимаются переставлять стулья так, чтобы два из них, обращенные друг к другу сиденьями, оказались в центре.

– Игра Великого Свами, говорите? Никогда о такой не слышал, – признается Дрю.

– О, это большая забава! Надо постараться и проделать все, что делает Великий Свами, – восторженно сообщает Стив.

Один гость садится на стул в центре круга, а несколько других направляют Дрю к стулу напротив.

– Тащите сюда Великого Свами, – веселится Дрю. – Я ему разом надеру пижонскую его задницу!

– О’кей, итак, Эрик будет Великим Свами, – сообщает Стив Дрю. – Все, что от вас требуется, это следом за ним повторять в точности то же, что станет делать он.

Я понятия не имела, что происходит, но игра выглядела вполне безобидной, где язык Дрю не доставит ему никаких бед, к тому ж оставалась надежда, что она хоть как-то даст представление о добродетельном браке. Эрик возносит обе руки вверх, изображая римскую цифру «V», и Дрю делает то же самое. Затем Эрик касается пальцем своего носа, что тут же повторяет Дрю.

– Чел, это легко. Великий Свами идет ко дну! – восклицает Дрю, повторяя все до единого движения, которые делает руками Эрик. Во мне прибывает уверенности, что мы, по крайности, закончим этот вечер на благостной ноте, даже если не получим от этих людей никакого совета, как преуспеть в браке.

Дрю стоит ко мне спиной, а потому и не видит, как одна из женщин крадучись подбирается к его стулу, держа что-то в руках. Не вижу, что именно, потому как она прячет это перед собой, однако все в круге, увидев ее, принимаются хихикать.

Великий Свами Эрик делает еще несколько движений руками, которые Дрю повторяет, а потом вдруг встает со своего стула. Дрю сразу же повторяет это движение, и в этот миг та женщина сует на сиденье Дрюшкиного стула, как теперь я ясно вижу, громадное, насквозь мокрое полотенце.

Эрик быстро садится на собственный стул, Дрю – за ним и плюхается задницей на мокрое полотенце и лужу от него на сиденье. Быстренько подскакивает, крутится и вертится, стараясь разглядеть свой зад, а все вокруг покатываются со смеху.

– АХ ТЫ ИЕСУСИК ЧЕРТОВ СУЧИЙ ПОТРОХ! ТЫ ЧТО ЗА ПОЕБЕНЬ СОТВОРИЛ, СУЧОНОК?!

Я почти слышу, как Иисус на своем пушистом облаке укоризненно качает головой и вещает нам: «Надо бы получше знать мой народ и не тусоваться с ним. Они уделают вас за милую душу».

Мы скоренько забираем детей и благодарим всех за чудесно проведенное время. Дрю объясняет им, что мы вынуждены уйти, потому как у Билли самопроизвольный понос, а Вероника принимается распевать во всю силу легких: «ГОВНОМ КАКАШКИНЫМ ПОНОС. ГОВНОМ КАКАШКИНЫМ ПОНОС!» Всю дорогу до нашего дома Дрю негодует:

– От мерзавец сраный! Свами, едрена-вошь. В следующий раз, когда нас пригласят туда, я этому Свами устрою козью морду.

Вот уж не собираюсь, затаив дыхание, дожидаться следующего приглашения. Ни вскоре, ни позже.