Текст книги "Оппортунистка"

– Он все равно узнает правду, ты ведь понимаешь это?

– Мне пора, – говорю я.

Я не хочу об этом говорить. По щекам у меня текут слезы.

– Я люблю тебя, Оливия. Будь осторожна.

Я вешаю трубку. Мой живот как будто набит камнями. Он забыл меня. Я могу помочь ему вспомнить – не о том, что я с ним сделала, но о том, что он ко мне чувствовал.

Я иду к шкафу, тянусь к верхней полке и вынимаю оттуда пыльную коробку. Поставив ее на ковер, убираю крышку и разглядываю содержимое. Пара конвертов с письмами, фотографии и деревянная шкатулка с нарисованным на крышке цветком. Я открываю ее. Перебираю воспоминания: брелок для ключей, музыкальный диск, потрепанная коробка из-под спичек. Моя рука замирает, натыкаясь на самый важный сувенир. Вытряхнув из шкатулки все остальное, я нахожу сплюснутый блестящий пенни.

– Ты, – говорю я обвиняюще, подбирая его и перекатывая между пальцев. – Это все ты виноват.

Глава 6

Прошлое

– Я не собираюсь плавать! Тут дубак!

– Сейчас ноябрь, конечно, но мы во Флориде, Оливия. Двадцать градусов тепла. Кроме того, это бассейн с подогревом. Давай, собери яйца в кулак.

Калеб плавал в своих боксерах в студенческом бассейне. Я пыталась не смотреть на его мышцы.

– Ты не можешь манипулировать мной, чтобы я зашла в бассейн, делая при этом сексистский комментарий, – сказала я, наклоняясь, чтобы побрызгать ему в лицо.

Он схватил меня за запястье. Наши взгляды схлестнулись.

– Не смей, – предупредила я.

Мне казалось, ему не хватит наглости. Но в следующий момент я уже падала прямо в ледяную воду.

Я всплыла на поверхность, хватая ртом воздух, – волосы по-дурацки облепили лицо. Калеб убрал их назад, смеясь.

– Поверить не могу, что ты это сделал! – ахнула я, толкая его в грудь.

Ощущение было такое, как будто я толкала горячие камни.

– Тебе идет быть мокрой, – сказал он. – Будет легче плавать, если ты снимешь одежду.

Испепелив его взглядом, я поплыла к бортику.

– Эх, зануда.

Он сказал это непринужденно, но в голосе определенно слышался вызов.

– К черту все, – пробормотала я, останавливаясь в футе от лестницы.

Я была из тех, кто «прыгнул бы с моста» просто назло друзьям.

На мне в любом случае было неплохое белье. Я нырнула в воду и скинула свою синтетическую кожу, как змея. Вынырнула через несколько секунд в одном белье.

Калеб невольно произнес одними губами короткое «ого».

– За веселье, – я подняла тост в виде моей мокрой одежды и бросила ему в голову.

Он уклонился и подплыл ко мне поближе.

– Отличное кружево, – он ухмыльнулся, бесстыдно меня разглядывая.

– Ты можешь хотя бы не пялиться так явно?

Я вдруг почувствовала себя уязвимой. Опустилась в воду глубже, пока на поверхности не осталась только голова.

– Я думал, наши отношения построены на честности, – улыбнулся он.

– Пф-ф! – фыркнула я. – Наши «отношения» построены на спорах и шантаже.

Его глаза сияли. У него они были очень выразительные. Мне хотелось раздавить эту искру веселья и ударить его по больному.

– «Шантаж» – слишком громко сказано, – заметил он, подплывая ко мне.

– Ты угрожал сообщить в студенческую газету, что именно из-за меня провалил тот бросок, Дрейк.

Он был слишком близко. Я отплыла от него спиной вперед. В уголке правого глаза у него был шрам, который я не замечала раньше. Давно заживший тонкий полумесяц – но почему-то этот шрам придавал его внешности какой-то сексуальной опасности. Я встряхнула головой. Это были не мои мысли, а Кэмми, будь она проклята.

– Откуда у тебя этот шрам? – спросила я.

Ступая на цыпочках по дну бассейна, я отошла от него. Он рассеянно коснулся шрама пальцем.

– Я украл фунт из бумажника деда, и когда он поймал меня, решил наказать своей тростью.

Я решила, что настал момент «вот-почему-он-такой», и приготовилась его понять.

– Серьезно?

– Нет.

Почувствовав, что краснею, я ударила его по руке со всей силы.

– Я упал с велосипеда, когда мне было двенадцать. – Он рассмеялся, потирая место удара. – Очень скучная история.

– По крайней мере, это правда, – сказала я с досадой. – Кому-то вроде тебя не нужно лгать, чтобы вызывать интерес.

– Кому-то вроде меня? – спросил он. – Ты находишь меня интересным, Либби?

– Нет, не нахожу, и не зови меня так. Знаешь, ты и правда очень простой и скучный. – Я фыркнула.

Он смотрел куда-то в воду.

– Ты не уронила какое-то украшение?

– Что?

Я даже возмутилась: он слишком быстро сменил тему.

– Там что-то блестит на дне.

Он показывал куда-то вниз. Я прищурилась, пытаясь разглядеть, что он там увидел.

– На мне не было никаких украшений, – сказала я нетерпеливо. – Наверное, монетку кто-то уронил или вроде того.

Я коснулась предмета на дне пальцем ноги. Он был больше, чем обычная монетка. Пока Калеб не успел сказать что-нибудь еще, я нырнула, чтобы поднять найденное. Когда я вынырнула, Калеб бессознательно подплыл ближе.

– Что там? – Он смотрел на мой сжатый кулак.

– Давай посмотрим, – сказала я театрально, медленно разжимая пальцы.

Это было не украшение. Это был старый расплющенный пенни, сообщение на котором гласило, что владелец может обменять его на бесплатное проявление привязанности – например, на поцелуй.

Не успев подумать, я быстро вручила сувенир Калебу.

– Ты сегодня полон сюрпризов, да?

Он рассмеялся… как всегда.

– Понятия не имею, о чем ты.

Я не успела ввернуть что-нибудь остроумное в ответ – Калеб обнял меня за талию. Даже в холодной воде его прикосновения обжигали. Он притянул меня к себе, и наши тела оказались прижаты друг к другу, животом к животу, грудью к груди. Я была так потрясена, что даже не протестовала: в последний раз я находилась к кому-то так близко только в детстве. Он ухмыльнулся – взгляд заволокло пеленой желания.

Я перестала сопротивляться и позволила нашим губам соприкоснуться. «Это для Кэмми», – сказала я себе. С этим парнем всегда все было непросто. Он скользнул языком вдоль моей нижней губы. Сперва он действовал мягко, пытаясь убедить мои упрямые губы сотрудничать. Я отвечала единственным известным мне способом: застыла, делая вид, что это ниже моего достоинства. Калеб, раздосадованный моей реакцией, отстранился. Его руки обвивали меня за талию, пальцы располагались точно над кромкой трусов. Наши лбы соприкасались, дыхание было прерывистым и частым. Все это было слишком интимно.

– Ответь на поцелуй, Оливия, – велел он.

На мгновение мне захотелось взбунтоваться, как в тот раз, когда он велел мне пристегнуться в машине. Тяжело сглотнув, я закрыла глаза. Я не победила в той битве. И в этой, вероятно, тоже проиграю. Пожалуй, на этот раз я даже не желала победы.

Я смогу. Целоваться легко – как есть или ходить. Его губы вернулись, и я наклонила голову, как в кино. На этот раз я была готова – и даже хотела этого. И все равно я чуть не дернулась, когда наши губы соединились: я почувствовала, как он улыбается, позабавленный моей реакцией. Он рассмеялся мне в рот – раздражающе и невероятно сексуально. Я попыталась отстраниться, но он притянул меня обратно. Поцелуй. Поцелуй. Поцелуй. Как шоколадный торт, и шипучая страсть, и мурашки по коже. Никто и никогда не целовал меня так раньше.

Но вдруг он почему-то отстранился, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. Чары разрушились.

– Оливия… – голос у него был сиплым.

Я покачала головой. Я не хотела слышать того, что он собирался сказать.

– Мне пора, – сказала я быстро.

Вода, только что неподвижная, пошла кругами. Одним плавным движением я подтянулась на бортик, выбираясь из воды, и оглядела свое дрожащее тело. Я целовалась в бассейне в одном белье с местным Казановой. Какая же я распутная! Подхватив свои вещи, я с тревогой огляделась. Кто-то обязательно увидит меня по пути в общежитие в мокрой одежде.

– Оливия, – сказал он снова.

Я избегала смотреть на него.

– Вот, держи.

Он вручил мне свой сухой свитер, который я с благодарностью приняла и тут же натянула через голову. Калеб открыл рот.

– Слушай, что бы ты ни собирался сказать – просто не надо!

Он кивнул. Мы вышли через ворота на парковку. Калеб взял из машины полотенце и вручил его мне. Я промокнула лицо и волосы и отдала его обратно, по-прежнему глядя себе под ноги. Мне было слишком стыдно что-либо говорить. Я вела себя ужасно. Я не хотела, чтобы у него возникло обо мне неправильное впечатление. Я сжала зубы и закрыла глаза.

– Спокойной ночи, Калеб, – сказала я быстро, почти задыхаясь.

Уходя, я чувствовала спиной его взгляд. Почему он отстранился вот так? Я впервые позволила себе потерять контроль – и получила пощечину.

– К завтрашнему дню он тебя забудет, – прошипела я себе под нос. – И тогда ты сможешь вернуться к своей жизни и забыть о том, каково это – целоваться с ним.

На следующее утро я проснулась с ощущением, что проглотила целую горсть гравия. Горло горело, все тело ныло. Зарывшись под одеяло, я попыталась избавиться от непрошеных воспоминаний о предыдущем вечере, но они всплывали перед глазами снова и снова, пока мне не захотелось кричать. В моей жизни не было места для ошибок. У меня не было семьи или денежных накоплений. У меня был всего один шанс добиться чего-то – и Калеб отвлекал меня от цели, из-за чего все могло пойти под откос.

Он звонил дважды – днем и после ужина. Я включила беззвучный режим на телефоне и запретила Кэмми отвечать на звонки. В понедельник утром я оделась, все еще немного бледная, и решила притвориться, что ничего не случилось. У нас с ним было совместное занятие по социологии – вероятно, он об этом даже догадывался, поскольку это была потоковая лекция, а я сидела на первых рядах, в то время как он – на последних.

Когда я прибыла, аудитория уже заполнялась студентами. У меня кружилась голова, перед глазами все плыло, так что я направилась к местам слева на дальнем ряду: там было пять сидений в небольшой укромной нише. Я хотела там спрятаться. Обычно там сидели те, кто спал на занятиях, и парень, который выглядел как смесь Фреда Флинстоуна с Теодором Качинским. Сегодня мне повезло: два места еще оставались свободны. Я начала протискиваться по рядам, мертвой хваткой вцепившись в сумку. Я уже была на полпути, когда услышала свое имя с профессорской кафедры:

– Мисс Каспен?

Я застыла. Профессор Граббс обращался ко мне по микрофону, и люди начали на меня оборачиваться. Я попыталась продолжить путь, как будто не слышала его.

– Мисс Каспен? – протянул профессор снова. – Куда это вы?

Я медленно повернулась, натянув на лицо улыбку. Этот невыносимый, раздражающий…

– Доброе утро, профессор, – сказала я мило.

Его три подбородка покачивались под широко улыбающимся ртом, как маятник. Калеб, до того склонившийся над учебником, тут же развернулся на сиденье. Ну вот, я обнаружена. Я оглянулась через плечо с тоской: те места, куда я направлялась, уже заняли другие студенты.

– Что не так с вашим обычным местом? – спросил профессор Граббс, показывая на первый ряд. – Может, у меня пахнет изо рта? – Он подул себе на ладонь и притворился, что нюхает ее.

По аудитории пронеслись смешки.

Я злобно уставилась на него и молча направилась к своему обычному месту.

Профессор Граббс был трехсотфунтовым быком со склонностью к противоречиям. Студентов пугал его громкий голос и давящее присутствие. Я находила его милым. Но не сегодня: сегодня я его ненавидела.

– Похоже, вы прячетесь от кого-то конкретного. – Он склонился над кафедрой, угрожавшей рухнуть под его весом.

Я бросила быстрый взгляд на Калеба. Он улыбался. Черт!

– Прячусь? – вздохнула я, садясь на свое место. – С чего бы мне прятаться от кого-то? И я буду признательна, если вы перестанете анализировать каждое мое движение, особенно перед всей аудиторией, спасибо, – прошипела я.

Профессор Граббс лукаво посмотрел на меня, а потом прочистил горло, наклоняясь к микрофону. Глядя прямо на меня, он спросил:

– Кто-нибудь в этой аудитории подозревает, что Оливия Каспен их избегает?

Калеб поднял руку.

Я низко опустила голову.

– Мистер Дрейк? – Профессор Граббс был явно удивлен. – Прошу, пройдите поближе и займите место рядом с Оливией, чтобы я посмотрел, как ей неловко.

Я услышала его шаги. Ощутила его присутствие рядом, когда он опустился на соседнее место. Моя голова все еще была опущена.

– А вы, оказывается, довольно симпатичный юноша, – сказал профессор Граббс. – Кажется, я никогда прежде не видел вас так близко.

Подняв голову, я хмыкнула. Профессор Граббс смотрел на нас, переводя взгляд с Калеба на меня с неприкрытым любопытством.

– Я вдруг открыл в себе жажду знаний, сэр. Думаю, отныне я буду сидеть здесь.

– Что ж, теперь я знаю, что слухи о вас правдивы, мистер Дрейк.

– Какие слухи, профессор? – голос Калеба был полон веселья, даже вызова.

– О том, что вы врете, как дышите.

В аудитории снова раздался смех. Калеб улыбнулся, ничуть не смущенный. Он купался в лучах чужого внимания.

– Тебе уже лучше? – спросил он у меня, когда лекция началась.

– Да. Все хорошо. – Я смотрела прямо перед собой и пыталась не вдыхать его парфюм.

Когда он потянулся достать что-то из сумки, то коснулся меня ногой. Я отпрянула – но слишком поздно: в животе уже порхали бабочки.

– Прости, – прошептал он, ухмыляясь.

Я нахмурилась и хлопнула по столу учебником так громко, что профессор Граббс приостановил лекцию, чтобы взглянуть на меня.

– Тише, Терминатор, – пробормотал Калеб. – Если ты будешь вести себя так каждый раз, когда я рядом, люди заподозрят, что я тебе нравлюсь.

Я уставилась на него, открыв рот.

Я пыталась слушать лекцию, правда. Но к концу пятидесятиминутного занятия я не могла вспомнить ни одного слова, сказанного профессором. Зато я запомнила наизусть запах одеколона Калеба и могла в подробностях рассказать о каждом его движении и жесте: о том, как он стучал карандашом по книге, как двигал ногами под столом, то сгибая их, то лениво вытягивая перед собой.

Когда профессор отпустил нас, я вскочила с места, как живое пушечное ядро, и направилась к двери. Калеб меня не преследовал. Я даже не увидела его, оглянувшись напоследок. И сперва испытала облегчение, а затем – разочарование. Возможно, он наконец-то понял мои намеки и решил больше со мной не связываться.

Он ждал меня перед общежитием позже тем же днем. Я выпрямила спину и взяла свои эмоции под контроль. «Дыши, Оливия, – говорила я себе. – Это просто очередной парень, и все они слеплены из одного теста». Я остановилась в паре метров от него, зная: если я почувствую его запах, то потеряю решимость. Картина получилась живописная – мы стояли под светом фонаря, готовые столкнуться в метафорическом сражении.

– Калеб, – сказала я слишком высоким голосом. – Я буду с тобой честной.

Он кивнул.

– Я не заинтересована… в том, в чем ты… заинтересован. Ты мне нравишься, но только как друг, – я помедлила, изучая его лицо – такое же нечитаемое, как «Война и мир». И добавила, чтобы донести свою мысль наверняка: – Думаю, мы просто несовместимы.

– Мне так не кажется.

Он выглядел пугающе напряженным, и мне пришлось смотреть себе под ноги, чтобы меня не затянуло в омут его глаз.

– Ну, извини. Видимо, мы на разных волнах, – запнулась я.

– Нет, я не об этом. Я знаю, что нравлюсь тебе так же, как ты нравишься мне. Но это твой выбор, а я джентльмен. Хочешь, чтобы я отвалил? Ладно. Прощай, Оливия.

И он ушел.

Я растерянно смотрела ему вслед. Он правда просто взял и ушел? Мне хотелось догнать его, сказать, что я не всерьез, что рядом с ним я чувствую себя как пьяная, и, может, он согласился бы поцеловать меня еще разок, просто чтобы я убедилась, что поступаю правильно…

Но я осталась на месте.

Калеб, верный своему слову, не приближался ко мне следующие пять месяцев. Доходило до того, что, если мы встречались где-то на территории кампуса, он притворялся, будто я невидимка.

Я все думала о том, что бы сказала моя мать насчет всей этой ситуации.

«Такой мужчина, а ты все испортила, потому что боишься обжечься. Ты слишком похожа на своего отца, Оливия».

Я становилась умственно отсталой, когда дело касалось отношений. Я пиналась, брыкалась, отбивалась и отталкивала людей, чтобы у них не было возможности сделать мне больно.

Жизнь продолжалась – но почему-то она уже не была для меня прежней. Во мне что-то изменилось. Я не могла понять, что именно, но где-то в моем сознании появилась новая дверь: несмотря на все мои усилия держать ее закрытой, мысли продолжали туда ходить, бродить по пустой комнате и развешивать изображения Калеба на стенах. Иногда я хандрила днями напролет. Потом мое настроение резко менялось, и я приходила в ярость: как он посмел так промыть мне мозги? Примерно на второй месяц этой эмоциональной пытки я сдалась. Очевидно, я больше не хотела быть одинокой. Возможно, пришла пора открыться и поэкспериментировать с отношениями.

Я быстро стала интересоваться мальчиками. Мне сильно помогла Кэмми: научила укладывать феном волосы, делать макияж и, как любой настоящий друг, познакомила меня с пуш-апом. Этот новый чувственный образ – вместе с моими стараниями сохранять дружелюбный вид – обеспечил мне пару свиданий. К четвертому месяцу у меня уже появились электробигуди и небольшая группа преданных поклонников.

Я встречалась с Брайаном – он был очень умный и учился на медицинском; с Тоби, возившем меня на «Ламборджини» в роскошные рестораны; и, конечно, был еще Джим – поэт, слишком претенциозный на свою голову. Он выкуривал пачку «Мальборо» в день и мог цитировать целые отрывки из произведений Толстого. Он был моим любимчиком – все, что он говорил и делал, было так смело, что у меня мурашки бежали по коже. Но, конечно, у всех этих парней была одна общая проблема: они не заполняли «комнату Калеба» в моей голове. Он был как непроходящий зуд. Я думала о нем, когда смотрела на деревья и здания и когда я стояла в очереди в магазине, выбирая жвачку. Я думала о нем, когда чистила зубы и когда Кэмми болтала о цвете своих новых туфель (которые, как она утверждала, были лососевыми, но я считала их коралловыми).

Через пять месяцев я была сыта по горло мыслями о нем. Калеб пронизывал все мое существование. Я попала в капкан. Что еще хуже, он был буквально повсюду – участвовал во всех активностях, всем улыбался. Я не могла от него сбежать. Я перестала встречаться с Тоби и Брайаном и оставила Джима про запас, потому что он искренне нравился мне как человек. Я перестала ходить на свидания – это все равно была не я – и решила вместо этого заняться профессиональным сталкингом.

Я следила за тем, с кем Калеб встречается, через цепочку сплетен Кэмми – классическую группу любопытных первокурсников, которые болтали без умолку и имели слишком много свободного времени. Я знала, что он встречался с Сюзанной, потому что у нее были ноги от ушей, и с Мариной, потому что она любила баскетбол и у нее были ноги от ушей. Я знала, что он возил Эмили в Диснейленд, чтобы отпраздновать месяц отношений, и что Даниэль получила от него сумочку от «Барберри» на свой двадцать второй день рождения. Я знала все эти вещи – и все же не могла заставить себя заговорить с ним.

– Ты похожа на того уродливого гнома из «Властелина колец», – заметила однажды Кэмми.

Я только что закончила расспрашивать ее о свидании Калеба с новой девушкой в клубе «Ночные страсти».

– Голлум – хоббит.

– Ага. «Моя прелесть», да?

Я показала ей средний палец.

В начале марта, когда перелетные птицы возвращались домой, Калеб начал встречаться с куклой Барби. Ее звали Джессика Александер. Она перевелась к нам из Лас-Вегаса, где работала профессиональной танцовщицей в шоу Тони Брэкстон. У нее были бесконечно длинные ноги, невозможно блондинистые волосы, и ходили слухи, что ее родители – наследники сделанного на хот-догах состояния Оскара Майера. Я перестала есть хот-доги и убедила себя, что рано или поздно она ему наскучит, как и все прочие. У блондинок все равно мало что происходило в голове. Это был только вопрос времени, так что я просто старалась выглядеть горячо и готовилась не упустить момент.

Моя теория развалилась, когда я увидела первую полосу февральского выпуска студенческой газеты. Джим читал эту газету в кафе, где я встретилась с ним на кофе. С первой страницы мне улыбалось лицо Джессики с заголовком: «Красавица и книги». Я выхватила у него газету и уставилась на статью, ревниво скривив рот.

– У нее высший балл по профильному предмету на курсе? – В животе у меня что-то прокисло. – Какой у нее может быть профильный предмет, «платья в горошек»?

Джим рассмеялся, достав сигарету из пачки, и зажег спичку одним крутым движением.

– На самом деле она учится на юридическом. Как ты – и, очевидно, учится при этом лучше тебя.

Во рту у меня пересохло.

– Почему тогда я не видела ее на занятиях? – возразила я, изучая статью, чтобы узнать, правда ли это.

– Может, она уже проходила этот курс лекций. А может, она пропустила их, потому что и без того умная.

Ворча, я глотнула его кофе.

Это был удар ниже пояса. То есть – разве мало было того, что она получит свои сосисочные деньги? Ей достанутся и Калеб, и богатство, и лучшие оценки? Если уж он хотел встречаться с умной девушкой, то это должна быть я. Это должна быть я!

Он хотел меня, а я отвергла его, потому что ханжество у меня в крови.

Я решила подружиться с врагом. Прорваться в ряды друзей Джессики было единственным способом создавать ей проблемы. Я должна ей понравиться. Я начала наблюдать за группой подружек Джессики, которые липли к ней, как клей для зубных протезов. Они были невыносимо дружелюбными, но не обладали настоящей верностью, как Кэмми. Я называла их «прузья» (притворные друзья). Они проводили все свободное время в походах по магазинам и вставляли «типа» в каждое предложение. «С тобой, типа, так круто шопиться! Ты, типа, так хорошо знаешь мой стиль». Или: «У тебя, типа, лучшие волосы в мире». Или: «Когда Брэд порвал со мной, ты, типа, та-а-ак меня поддержала».

Джессика жила всего через несколько комнат от меня, и я начала улыбаться ей, когда мы виделись в коридоре. Постепенно я перешла к вежливому «Привет». Поскольку она была популярна, то отвечала стеклянным взглядом и вежливой улыбкой, которая автоматически приподнимала уголки ее рта. Через несколько недель она начала замечать меня – сначала махала рукой, а затем однажды сказала, что ей нравятся мои туфли. Я узнала, что симпатичные девушки чаще замечают других симпатичных девушек – пусть и только для того, чтобы оценить конкурентку. Я даже немного гордилась тем, что привлекла внимание такой красотки. Если она меня замечала, то, может, и ее парень тоже.

Наше первое официальное общение состоялось однажды днем в студенческой прачечной. Я только что взяла из сушилки свою чистую одежду, когда она пришла с корзиной для стирки. Видя в этом знак судьбы, я бросила свою аккуратно сложенную одежду обратно в стиральную машину и завела разговор:

– Осторожно, эта машина порвала в тряпки мою пижаму от «Шанель» на прошлой неделе.

Она подняла взгляд – ее рука зависла над открытой машиной. Естественно, у меня не было никакой пижамы от «Шанель», я даже не знала, существуют ли такие, но если да, то у этой девицы она точно имелась.

– Это была пижама из новой коллекции? С серебряной вышивкой на манжетах?

Бинго. Я кивнула.

– Ужасно. Клянусь, в этом колледже совсем не думают о, типа, нормальных удобствах.

Я залила в машину синее моющее средство и закрыла дверцу.

– А ты, типа, из Лас-Вегаса вроде переехала, да? – спросила я, непринужденно подходя к автомату с газировкой и бросая туда монеты.

Джессика кивнула.

– Ага, мне, типа, захотелось сменить обстановку. Я приехала сюда на семестр, чтобы попробовать, но потом встретила своего нынешнего парня и решила остаться.

– А кто твой парень?

Я нажала на кнопку на автомате. Наклонилась за банкой колы.

Когда она произнесла его имя, ее лицо просияло. Я ненавидела ее за это.

– Калеб Дрейк. Из баскетбольной команды. Он очень крутой – такой джентльмен.

Ее голос невероятно меня раздражал.

– Да? Это редкость. Парни нынче такие… – я пыталась подобрать правильное слово, которое она могла бы использовать, – придурки.

Я улыбнулась.

Джессика кивнула мне, нахмурив свои изящные брови. Я чувствовала, как тоже становлюсь клеем для зубного протеза. Она принимала меня в свой круг «прузей».

– Я буквально никогда его не отпущу. Я выйду за него замуж.

Я ненавидела, когда люди использовали слово «буквально» для совершенно не буквальных вещей. Открыв свою банку с колой, я улыбнулась ей в ответ.

Только через мой труп… буквально.

Во Флориде было мокро. Обычно синее небо обвесилось плотными серыми облаками, как безвкусными аксессуарами. Такая погода стояла уже неделю, и меня тошнило от вида зонтиков по всему кампусу. Я решила взять учебники в общую гостиную, чтобы позаниматься там. Прихватив пару шоколадок и материалы для чтения, я написала Кэмми записку о том, чтобы она принесла мне ужин из столовой, и вышла из комнаты. Спустилась на лифте и направилась к самой тихой из двух гостиных. Помещение было грязным и пахло носками, но сюда почти никто не ходил, и мне даже вроде как нравилась местная атмосфера. Завернув за угол, я увидела знакомую блондинистую голову на фоне окна. Джессика. Я уже хотела предложить свое самое радостное «типа, привет», когда заметила, что она обнимает себя за плечи. Она явно плакала. Это выглядело знакомо. Я осторожно огляделась. Блондинки в беде никогда не бывают одни. Они всегда окружены друзьями и утешителями…

Коридор был пуст. Я шагнула вперед – и остановилась. Может, они расстались? В груди вспыхнула надежда, но я с досадой от нее отмахнулась. Нет смысла заранее радоваться тому, что может оказаться неправдой.

– Джессика? Ты в порядке?

Я положила руку ей на плечо – она обернулась, глядя на меня большими влажными глазами.

На подоконнике лежали смятые и мокрые бумажные салфетки. Интересно, как долго она уже здесь сидит?

– Привет, – сказала она слабо. Голос у нее осип.

– Что случилось? Почему ты плачешь?

Она отвернулась обратно к окну и высморкалась. Молчала так долго, что я неловко переступила с ноги на ногу, гадая, не забыла ли она о моем присутствии. Я уже хотела сказать что-то, когда она вдруг разрыдалась.

– Я… – Всхлип. – Думаю… – Икание, всхлип. – Что я… – она набрала воздуха в грудь, – беременна…

Я попыталась переварить эту новость. Ее рыдания немного затихли, и теперь она просто тихо всхлипывала в салфетку. Я оценила свое положение, ее положение и его положение. Все выглядело плохо – для всех троих.

– Ладно, – выдохнула я. – Ты уже сказала ему?

– Нет.

– Кто-нибудь знает?

Она покачала головой.

– Мои… – она шмыгнула носом, – родители от меня… откажутся и… Я так боюсь… – она охнула, – его потерять.

– Понимаю.

Мой голос звучал сочувственно, и какая-то часть меня и правда ей сопереживала… часть такая микроскопическая, что атом по сравнению с ней показался бы размером с кулак.

– Что ты собираешься делать?

Я подобрала грязные салфетки с подоконника и выбросила их в мусорку.

– Я ничего не могу сделать. У меня… у меня назначен прием в субботу, но мне нужно, чтобы кто-нибудь меня отвез, а я не хочу говорить никому из друзей, понимаешь? Я тут все еще новенькая. Не хочу, чтобы их отношение изменилось.

Я очень сомневалась, что они стали бы относиться к ней по-другому. В прошлом семестре двое из ее ближайших «прузей», по слухам, прошли ту же самую процедуру.

– Почему бы тебе не сказать Калебу? Он поймет. То есть, бога ради, он же несет половину ответственности.

– Не-е-е-ет! – Она схватила меня за руку, умоляюще заглядывая в глаза. – Он думает, что я принимаю противозачаточные… и я хотела возобновить прием, честно. Просто я была так занята – учеба и он… Я никогда не думала, что это случится. Я была так осторожна. Мне некому довериться.

Она прицепилась ко мне – обвила руками за шею, уткнулась лицом мне в плечо. Я с досадой поняла: она обнимает меня, ища хоть какого-то утешения. Я похлопала ее по спине так осторожно, словно она воняла, и отстранилась.

– Я отвезу тебя.

– Правда? – Она вытерла слезы на щеках, оставляя полоски смазанной туши. – Ты правда это сделаешь?

– Конечно. Я человек со стороны. Тебе не придется втягивать друзей, а Калеб никогда не узнает.

– Тогда в субботу в семь, – ответила она, сгребая меня в объятия так отчаянно, что я вздрогнула. – Большое тебе спасибо, Оливия!

Это меня удивило. После того разговора в прачечной она так и не спросила мое имя, хотя я спрашивала, как зовут ее. Популярные девушки обычно думают, что все и так их знают. «Ну, это же Джессика Александер! Ты разве не читаешь студенческую газету?» Но у Джессики не было причин знать меня.

– Не помню, чтобы говорила тебе свое имя. – Я натянуто улыбнулась.

– Все знают, как тебя зовут. Ты та, ради кого Калеб провалил бросок, верно?

Я была шокирована до самых кончиков ногтей на ногах. Как я могла забыть свои пятнадцать минут славы? Я вся сжалась, внезапно устыдившись. Это было темное, темное время в моей жизни.

– Не волнуйся, он объяснил мне твою… ситуацию, – последнее слово скатилось у нее с языка, как конфета. Оно упало между нами, намекая о чем-то зловещем… – Что ты лесбиянка, – закончила она с улыбкой. – Если женщина отвергает Калеба, она или лесбиянка, или сумасшедшая. Увидимся в субботу.

Туше.

Я задумчиво вернулась к себе в комнату, размышляя, какой из двух вариантов вероятнее.

Первый: Калеб решил, что я могла отвергнуть его только по причине другой ориентации. Второй вариант: Калеб говорит всем, что я лесбиянка, просто чтобы отомстить мне за отказ. В любом случае мне стоило прояснить этот вопрос и продемонстрировать свою ориентацию ясно и четко в ближайшее время.