Текст книги "Воровка"

Глава 3

Прошлое

Когда я впервые увидел ее – о боже, – то почувствовал себя так, будто в моей жизни никогда не было других женщин. Мое внимание привлекла ее походка – подобная воде, плавная и непреклонная. Мир вокруг будто рассеялся, и я мог видеть лишь ее, единственное настоящее существо среди вихря цвета. Я улыбнулся, когда она встала под отвратительным, кривым деревом и одарила его совершенно подозрительным взглядом. Раньше я никогда не замечал этого дерева, хотя оно определенно относилось к тем вещам, заметив которые удивляешься, как ты мог упускать их раньше. Кто-то из друзей пихнул меня в плечо, чтобы я перестал витать в облаках. Мы обсуждали баскетбол. Тренер отстранил лучших игроков за то, что те курили травку, и последние три игры проводились без основного состава, который теперь сидел на скамейке запасных. Но стоило мне увидеть ее, как разговор исчерпал себя. Друзья проследили за моим взглядом, обменявшись многозначительными усмешками. В делах любовных я имел определенную репутацию. Когда я пошел к дереву, из них тут же посыпались подначивания. Она стояла спиной ко мне. В ее волосах хотелось запутаться пальцами, настолько они были дикими и темными, струящимися до пояса. Следовало сразу же спросить ее: «Ты выйдешь за меня?» – но я выбрал что-то менее кардинальное:

– Чем это дерево так тебя разозлило?

Она обернулась так резко, что я отпрянул. Из-за нее что-то во мне перевернулось, и, колеблющийся и растерянный, я не знал, что делать с незнакомыми чувствами. То, что произошло дальше, ранило мое самолюбие.

– Просто вопрос, солнышко, не нападай на меня, – ради всего святого, какая же она неприветливая.

– Могу я чем-то помочь? – огрызнулась она.

– Мне стало интересно, почему это дерево заставляет тебя хмуриться.

Потрясающе глупо, но что еще можно сказать? Либо у нее крайне паршивый день, либо крайне паршивый характер – в любом случае я настроился постоять в тени и поговорить с ней.

В ее чертах вдруг проступила усталость:

– Ты пытаешься флиртовать со мной?

Проклятье. Это очень быстро становилось самым странным знакомством с девушкой на моей памяти. Поэтому я представился по имени.

– Прости, что?

– Мое имя. – Я протянул ей руку для рукопожатия. До нее просто хотелось дотронуться. Она оказалась ледяной, будто сквозь ее кожу просачивался ее характер. Она поспешно отдернула руку.

– Да, я пытался флиртовать с тобой, пока ты не растоптала мои надежды.

Ни в один из дней, прожитых мною под солнцем и луной, я не пожимал руку девушке, которую хотел. Получилось неловко. Для нее тоже. Она свела брови, озираясь, будто отчаянно нуждалась в ком-то, кто спас бы ее и увел с этой несчастной парковки.

– Слушай, я бы рада остаться и покормить твое эго бессмысленной болтовней, но мне пора.

Бессмысленной болтовней. Она только что использовала столь вульгарное выражение, чтобы задеть меня. Боже. Что за женщина. Если бы я мог пробиться сквозь всю эту враждебность, какой она оказалась бы на вкус? Но она уже направлялась прочь. Нужно было срочно сказать что-то, что оставило бы неизгладимое впечатление. Так что я решил задеть ее в ответ:

– Если бы ты была животным, то явно ламой.

Я смеюсь ей в спину. Это правда. Ламы мне весьма симпатичны: отстраненные, с испепеляющим взглядом. Плюются, когда раздражены. Однажды в контактном зоопарке одна из них плюнула в моего брата, тут же завоевав титул моего любимого животного. Не то чтобы незнакомка об этом знала – я просто сравнил ее с животным, выводя ее из себя.

– Увидимся, – сказал я, уже разворачиваясь обратно к друзьям. И да, я собирался обязательно удостовериться в том, что мы увидимся. Мне нужно было добиться этой холодной, ядовитой девушки. Добиться аудиенции в ледяном замке и растопить его, если понадобится. Я привык к тому, что женщины желали меня, а она не желала ничего больше, чем не иметь ко мне отношения, – даже не назвала своего имени. Наблюдая за тем, как она исчезает вдали, я уже понимал: первое – я хочу ее. Второе – ради взаимности придется потрудиться.

Никто понятия не имел, кто она. Это сбивало с толку. Она так отличалась от остальных, что я полагал, каждый парень в кампусе поймет, кого я имею в виду: непокорные темные локоны, глаза, пылающие внутренним огнем, талия настолько тонкая, что вокруг нее можно сомкнуть ладони. Пришлось даже воспользоваться связями в приемном отделении, где работала девушка, с которой мы встречались в старшей школе и которая по-прежнему неровно ко мне дышала.

– Калеб, так нельзя, это против правил, – наклонилась над стойкой она, исполняя дешевый трюк с глубоким вырезом.

– Только в этот раз, Рэй.

Большего было и не нужно.

– Ладно, какой корпус?

Она поднималась к зданию Коннора.

– В Конноре проживают пять сотен девушек, нужно что-то более конкретное.

– Второй курс, – наугад предположил я.

Она принялась что-то печатать на клавиатуре.

– Отлично, мы сузили выборку до двухсот.

Я задумался. Синие джинсы, белая рубашка, черный лак на ногтях. Достаточно, чтобы прикинуть, на каком курсе она может учиться.

– Попробуй юридический или философский.

Она явно обладала тем особым воинственным характером, что обычно воспитывали в себе юристы. Но она так внимательно рассматривала то дерево, затерявшись в собственных мыслях…

Рэй стрельнула взглядом по сторонам и торопливо повернула ко мне экран монитора. Я так же оперативно пролистал колонну фотографий – примерно по тридцать на страницу. Рэй проматывала их, пока я искал нужную.

– Давай поторапливайся, Казанова. У меня могут быть серьезные проблемы, ты в курсе?

Спустя несколько минут я сказал, стараясь казаться беззаботным:

– Ее тут нет. Что ж, видимо, на этот раз удача мне не улыбнулась. Но все равно спасибо.

Рэй хотела сказать что-то, но я махнул ей рукой и выбежал во двор. Конечно, нужная фотография была там, третья сверху. Просто мне не хотелось, чтобы незнакомка попала в поле зрения Рэй – та имела дурную привычку распространять дурные слухи о девушках, которые мне нравились.

Оливия Каспен. Яивило. Произнесенное наоборот, ее имя могло означать силу, волю и чистоту. Идеальное имя для маленького сноба. По дороге в общежитие я не мог перестать улыбаться.

Я искал ее всюду. Она не ходила ни в спортзал, ни в кафетерий при кампусе, ни на баскетбольные игры. Я даже вернулся к тому месту, где мы встретились, и ошивался возле ее корпуса. Бесполезно. Либо она была первоклассной отшельницей, либо та встреча мне померещилась. Оливия Каспен. Белоснежка и Злая Королева в едином облике. Я просто должен был найти ее.

На следующей неделе было не до улыбок. Я заметил ее среди трибун на одном из финальных матчей этого сезона. Мы вышли в плей-офф и вели счет с отрывом в десять очков. И с того момента, как увидел ее, я потерял концентрацию. То и дело оглядывался туда, где сидела она, сжимая в ладонях пластиковый стаканчик. На меня она не смотрела. Не знаю, какой порыв овладел мной и заставил надеяться, будто ее можно было бы впечатлить игрой, но именно это я и попытался сделать. Команда гостей рванула вперед, и установилась ничья. Я стоял на линии штрафного броска, и по сей день я не в состоянии объяснить, какой приступ безумия подтолкнул меня провернуть трюк, стоивший нам победы. Я подбежал к тренеру. В обычных обстоятельствах подобный проступок обеспечил бы мне исключение из команды, но, к счастью, я был лидером, а тренер – другом семьи.

– Не могу сосредоточиться, – сказал я. – Мне нужно сделать кое-что.

– Мать твою, Калеб, ты издеваешься?

– Тренер, – надавил я, – дайте мне две минуты.

Он прищурился, глядя из-под линз очков:

– Это из-за той девчонки, да?

Кровь застыла у меня в жилах. Тренер всегда отличался проницательностью, но…

– Которая пропала без вести.

Я растерялся. Лора? Мы встречались, но не то чтобы серьезно. Должно быть, мои родители что-то ему рассказали – наши матери близко общались. Когда мы объявили о наших отношениях, мама была в восторге, но, как оказалось, за блестящей оберткой Лориной внешности не скрывалось ни грамма индивидуальности. Искра между нами погасла почти сразу. Но прежде чем я мог бы возразить, он сказал:

– Иди, но чтобы одной ногой здесь, другой там.

И созвал команду, объявив тайм-аут.

Я поднимался к ней, перешагивая через две ступени зараз, и чем ближе я становился, тем сильнее она бледнела. Когда я опустился на корточки возле нее, она уже готовилась сорваться с места.

– Оливия, – сказал я. – Оливия Каспен.

Она потеряла внутреннее равновесие, но тут же его восстановила. Прежде чем наклониться ко мне, вгляделась в мое лицо:

– Браво, ты узнал мое имя. – А затем, понижая голос: – Какого черта ты делаешь?

– О тебе в кампусе почти никто ничего не знает, – сказал я, не в силах отвести взгляд от ее губ. Никогда не видел таких чувственных губ. Как я только мог потерять их в толпе?

– Ты собираешься переходить к делу или задерживаешь игру просто для того, чтобы похвастаться своими детективными навыками?

Господи. Как над этим можно не засмеяться? Я бы сказал ей прямо здесь, прямо сейчас, что собираюсь жениться на ней, но она наверняка влепила бы мне пощечину. Поэтому я использовал свое природное очарование. На любой другой девчонке оно бы сработало. Но, проклятье, она сбивала меня с толку.

– Если я попаду, ты пойдешь со мной на свидание?

Она чуть ли не закатила глаза, скривив в отвращении миловидное личико. А затем вывернула наизнанку мое предложение и обозвала павлином.

– Ты над этим всю неделю думала, да? – усмехнулся я. С почти стопроцентной уверенностью, что она не хотела казаться слишком доступной и потому изображала недотрогу.

– Ага, конечно, – пожала плечом она.

– Значит, можно сказать, что ты всю неделю думала обо мне?

Мальчишкой я до дыр засматривал передачи «Луни Тьюнс», и там, когда персонажи злились, из их носа вечно валил пар. Обычно из-за этого они отрывались от земли. Выражение лица Оливии точно повторяло персонажей «Луни Тьюнс».

– Нет… и… нет, я не пойду с тобой на свидание.

Она отвернулась. Мне мучительно захотелось взять ее за подбородок и заставить снова посмотреть на меня.

– Почему нет?

Хотя сиюминутным порывом было спросить: «Какого дьявола – нет?»

– Потому что я – лама, а ты – птица, и мы несовместимы.

– Ладно, – выдохнул я. – Тогда что мне нужно сделать, чтобы ты согласилась?

Я ощущал себя не в своей тарелке – умолять девчонку о свидании не в моих правилах. До чего же с ней все неправильно.

– Брось мимо.

Она обратила на меня свои холодные голубые глаза, и я понял, что встретил одну из тех девушек, о которых пишут книги. Единственную в своем роде.

– Брось мимо кольца, – отчеканила она, – и я схожу с тобой на свидание.

Добавить было больше нечего. Она оглушила меня. Я побежал обратно на поле; голова раскалывалась от противоречивых мыслей и запросто взорвалась бы прежде, чем я совершил бы бросок. А я намеревался промахнуться. Сумасшествие. Она сумасшедшая. К черту. Это. Все.

Однако на линии броска, с мячом в ладони, у меня оставалась секунда, чтобы все взвесить. Я злился. Нужно было следовать своей природе, сделать то, что естественно для меня, – заработать победу для команды, но передо мной вставало ее лицо. То, как пренебрежительно она сказала: «Брось мимо». В ее глазах было что-то такое, от чего я никак не мог избавиться. Она потребовала от меня невозможного. Выставила высокие стандарты и ожидала, что я не оправдаю их.

Я поднял мяч, сжимая его так плотно, что он практически слился с моим телом, становясь продолжением руки. Сколько часов в неделю я уделял тренировкам? Двадцать… тридцать? Попасть в корзину – сущий пустяк, у меня бы получилось даже в непроницаемой черной повязке. Но что-то – то самое, в ее глазах, – вынудило меня стиснуть мяч крепче, чем следовало. Она уже мнила себя победительницей, в ее чертах – смирение с тем, что мужчины всегда разочаровывают. Что ж, она ошибалась, если думала, будто может предугадать меня. Если я хотел ее…

А я хотел ее.

Я промахнулся.

И я был по уши в дерьме.

Глава 4

Прошлое

Я промахнулся. Зрители таращились на меня, будто я только что расстрелял людей в спортивном зале, а не бросил мяч. Мама постоянно поддевала меня за то, что я ничто не воспринимал серьезно. То, что у меня нет устремлений по жизни, стало семейной шуткой. Почти все, чем я занимался, давалось мне без усилий, но ничто из этого я не любил по-настоящему. Ни баскетбол, ни финансы, ни гребля, ни даже деньги, что текли в нашу семью так легко. Поэтому во мне разверзалась пустота. Мои друзья – те, с которыми мы выросли вместе, – тратили время и деньги, покупая билеты на бейсбол, футбол или баскетбол, билеты на места в ложе или на полу. И я ходил с ними на гребаные игры и даже получал от них какое-то удовольствие, но, в конце концов, ничто не заполняло пустоту внутри меня. Я начал читать книги по философии и даже посетил несколько занятий на втором курсе. Философия мне понравилась: она давала опору, веру во что-то. Однако затем в моей жизни появилась Оливия Каспен, и я потянулся к ней. К ее философии, к маске ее эмоций. Ее я воспринимал серьезно. Всю ее, все сто пятьдесят сантиметров ее роста. Ее острый язык, ее пренебрежение, то, что она никогда не улыбалась, – все это пленяло меня. Мне хотелось отдать ей что-то взамен. И я бросил мяч мимо.

– Это правда?

Я оторвался от тарелки с панкейками. Дезире, одна из чирлидеров, плавно опустилась на противоположное сиденье. На ней был вчерашний макияж и бейсбольная футболка моего приятеля Киля. Почему девчонки постоянно носят футболки своих парней? Еризед.

– Что – правда?

– Ты промахнулся из-за девушки?

– С чего ты взяла?

Я отодвинул тарелку и сделал глоток чая.

– Все только об этом и говорят, – усмехнулась она, отщипывая кусочек моего панкейка. Тот тут же оказался между ее зубов.

Я посмотрел на нее, прищурившись. Притворяться очаровательным становилось все сложнее, учитывая, как потели мои ладони.

– И кого же они считают виновницей?

Если бы кто-то выяснил, что я провалил решающий бросок из-за Оливии, ее поставили бы в крайне неудобное положение.

Дезире слизнула сироп с пальцев:

– О, кое-какие слухи ходят. Но где ложь, где истина? Ты в курсе, как бывает.

Я пожал плечами, стараясь казаться равнодушным, но в лопатках скапливалось напряжение.

– Давай же, Дез, просвети меня.

Она сжала губы и наклонилась вперед:

– Кто-то с юридического. Никто не знает, кто она, но некоторые видели, как вы разговаривали перед тем, как ты промахнулся.

– Может, мне просто не повезло, – сказал я, отставляя кружку и поднимаясь, чтобы уйти.

Дезире улыбнулась:

– Может быть. Но раньше тебе всегда везло. По-моему, это даже романтично.

– Романтично? – повторил я.

Я склонился так низко, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, что пришлось опереться руками о стол.

– Разве я похож на того, кто выкинул бы что-то подобное, Дез?

Она действительно долго вглядывалась в меня, прежде чем покачать головой:

– Если честно, нет.

– Вот тебе и правда.

И я направился прочь, отирая мокрые ладони о штанины брюк. Сколько людей видело, как мы разговаривали с Оливией? Так глупо… беспечно, но я не мог предугадать брошенный ею вызов.

Если бы все пошло по моему плану, она согласилась бы на свидание, если бы я попал в корзину. Тогда в выигрыше остались бы все, а я особенно.

И все же, я не мог перестать улыбаться, пока спускался по лестнице перед обеденным залом. Ну и пусть. Девушки редко меня удивляли. Ради свидания с ней я бросил бы мимо еще пятьсот раз.

Я никогда не ощущал ничего похожего на то, что меня заставляла ощущать Оливия.

Она обжигала. Пылала, словно костер, когда входила в комнату, и волнами распространяла жар вокруг себя. Она была обозленной, страстной и бесстрашной. И горела так ярко и больно, что люди не приближались к ней. Отличный трюк, только вот я обожал играть с огнем.

Бах, бах, бах, ее пули пронзают меня.

– Думаю, мы просто несовместимы.

Она боялась меня. Я понял это в тот же момент, когда наши взгляды пересеклись под уродливым деревом. Она могла не знать, какой у нее типаж, зато знал я.

И почти рассмеялся. Она произнесла те слова в своей лаконичной манере, как нечто само собой разумеющееся, цепляясь взглядом за что угодно, кроме моего лица. Неделей раньше мы сходили на свидание. Я втянул ее в него чуть ли не обманом, послав ей письмо с тем самым баскетбольным мячом, заслужившим мне его, и запиской с указанием места встречи, в библиотеке. Библиотека прошла отлично. На Оливии была рубашка с длинными рукавами и черной тесьмой, настолько облегающая, что подчеркивала каждый изгиб ее тела, не говоря уже о коже цвета слоновой кости, проглядывающей сквозь кружево. Мне хотелось поцеловать ее прямо там, среди стеллажей. Я бы подтолкнул ее к секции Диккенса, если бы это ее не спугнуло. На встречу она согласилась неохотно. Я отвел ее к «Джексону», в свое любимое кафе-мороженое. В начале вечера она держалась официально, но затем открылась и даже рассказала кое-что о своем прошлом. Мне показалось, все складывалось лучшим образом. Пока…

Думаю, мы просто несовместимы.

– Мне так не кажется, – сказал я.

Напряжение между нами можно было резать ножом. Либо она застряла в стадии отрицания, либо лгала самой себе, и я руку бы дал на отсечение, что суть именно во втором.

Она моргнула – несколько раз, быстро, будто колибри своими крыльями:

– Ну, извини. Видимо, мы на разных волнах.

«На волнах» она протянула, будто не уверенная, подходящее ли использует слово. На самом деле мы были на одной волне – я хотел ее, а она хотела меня. Но я не собирался быть тем, кто укажет ей на это. Оливия еще не подозревала, чего желает.

– Нет, я не об этом. Я знаю, что нравлюсь тебе так же, как ты нравишься мне. Но это твой выбор, а я джентльмен. Хочешь, чтобы я отвалил? Ладно. Прощай, Оливия.

И я ушел – прежде, чем схватил бы ее, прежде, чем встряхнул бы, взывая к ее здравому смыслу.

Не уходи! Борись с ней – борись с ней за нее!

Вот о чем я думал. Но меньше всего меня прельщало гнаться за кем-то, кому я безразличен. Или за кем-то, кто считает, будто я ей безразличен.

Вернувшись в общежитие, я распаковал теплое пиво. Отвергали меня впервые… крайне неприятно. Крайне ненормально, вообще-то. По крайней мере, так мне казалось. Я выполнил все, о чем она просила. Товарищи по команде не общались со мной, тренер отстранил меня, и мое сердце ныло. Ныло. Как я мог чувствовать что-то настолько всепоглощающее к кому-то, с кем едва успел познакомиться?

Я глотнул пиво, достал учебник по статистике и тридцать минут зависал на одной странице, не видя ничего, ни единой строчки. Хотя нет, это ложь, конечно. Я видел Оливию Каспен.

Я видел ее везде. Притворялся, что это не так. Притворялся, будто она была просто одной из девчонок, а не той самой девчонкой, которую я хотел. Друзья опасались, что у меня поехала крыша. Они сошлись в едином мнении – я хотел ее потому, что она не могла быть моей. Они хлопали меня по плечу и указывали на случайных девушек из кампуса, которые точно переспали бы со мной. Секс-терапия, как они это называли. Я попробовал, дважды или трижды – безрезультатно. Я оказался на скамейке запасных не только в игре – меня отвергли, и я сходил с ума по девушке, которую поцеловал лишь один раз. Когда кто-то предположил, что она могла быть лесбиянкой, я ухватился за эту идею. Однако всего лишь через пару месяцев после того, как она сказала, что мы несовместимы, она начала встречаться с целым парадом отбитых тупиц. Я их всех ненавидел. И поэтому решил забыть о ней. Она была не той, кем казалась.

А затем мы встретились с Джессикой. Первое, что она сказала мне:

– Черт возьми, даже не знаю, чего хочу больше – облизать тебя всего или выйти за тебя замуж.

Я сказал:

– Как насчет и того, и другого? – и так все и случилось. Мы с Джессикой сошлись. Джессика Александер была сексуальна, добра и легкомысленна – совершенно мой типаж. А еще она была умна, хотя это едва угадывалась за тем, как она щебетала о всяких пустяках вроде шмоток и кинофильмов. Мне нравилось быть с ней. Нравилось заниматься сексом с ней. Она словно смягчала меня, и я не чувствовал себя столь на взводе. Постепенно Оливия отошла на второй план, и спустя некоторое время я даже смог шутить о ней. Оглядываясь назад, казалось смешным, как я мог настолько помешаться на девушке, которую едва знал. Но потом, когда начало вериться, что все складывается так, как мне бы того хотелось, я обнаружил, что Джессика забеременела и сделала аборт втайне от меня. И сообщила мне об этом не она. Вот что меня убивало: она приняла решение за меня. Это был мой ребенок… мой. Я хотел его. Я бы забрал ребенка к себе, если бы Джессика отказалась от него. Я ударил кулаком по дереву, сломал запястье, и моя любовная жизнь впала в анабиоз.

После развода моя мама изъявила желание вернуться в Америку – она родилась в штате Мичиган. Ее отец, мой дедушка, познакомился с моей бабушкой в Кембридже, где учился по обмену. Поженившись, они осели в Америке, где и родилась мама. Однако бабушка тосковала по родине, и ради нее дедушка продал землю и дом, и они переехали обратно в Англию. Мои родители вращались в одних социальных кругах, и в своем роде просто случились друг с другом. Выбирая нам имена, мама жестко отклонила варианты вроде Сэмов, Альфредов и Чарльзов в пользу того, что звучало бы по-американски. Поймав отца за изменой в третий раз, она собрала вещи и улетела в Америку. На мне это отразилось куда сильнее, чем на брате. Какое-то время я винил в разрыве родителей мать – до тех пор, пока не приехал на очередную свадьбу отца. Когда я увидел, как он дает клятвы в четвертый раз, до меня дошло. Я даже толком не понял, как звали его новую жену. Элизабет? Виктория? Точно что-то с флером британской короны. Но тогда же я окончательно решил, что не принимаю развод как концепт. Нельзя приносить клятвы и нарушать их. Если бы я женился, то на всю жизнь. И никогда не относился бы к браку как к краткосрочной аренде. Никогда.

Я хотел жениться на Джессике. То есть не то чтобы я успел купить кольцо, но я представлял ее в своем мире. Она нравилась моей матери и любила меня. Все было очень просто. Но, узнав, что она сделала аборт и не сочла нужным рассказать мне о беременности, я потерял контроль. Разве мое слово не должно было что-то значить, когда речь шла о моем ребенке?

А затем Оливия вернулась. Вернулась, танцуя, будто сирена. Я точно знал, что у нее на уме, когда она явилась в мое общежитие и поманила меня пальцем с танцпола. Если бы она не вернулась ко мне, я нашел бы ее сам. Забудь все, что знаешь, сказал я себе. Ты принадлежишь только ей. Не берусь гадать, откуда я знал об этом. Возможно, наши души соприкоснулись под тем деревом. Возможно, я просто решил любить ее. А возможно, любовь вообще не могла быть чьим-то решением. Но когда я смотрел на эту девушку, то и себя видел иначе, и вовсе не в выгодном свете. Ничто не удержало бы меня от нее, а подобное толкает человека на вещи, на которые он и не предполагал, что способен. То, что я чувствовал к ней, ужасало меня. Это было пожирающей одержимостью.

По правде, тогда я коснулся лишь поверхности одержимости. Настоящая одержимость ждала впереди.