Текст книги "Прощальный поцелуй"

– А где это было снято, Розамунда? Если, конечно, позволительно задать вам такой вопрос, – сказал Эллиот.

Она ответила не сразу, как будто воспоминания причиняли ей боль.

– Дом направлялся в самое сердце Амазонки, – наконец сказала она. – Он планировал одиночное путешествие, но для его подготовки ему нужна была команда. Это было в деревне Кутуба, последнем населенном пункте на его пути.

– Я не знал, что это было одиночное путешествие.

Розамунда печально кивнула.

– Возможно, если бы с ним был кто-нибудь еще, нам хоть что-то было бы известно о его судьбе.

– Что вы ощущаете, глядя на это фото?

Пожилая женщина повернулась к Эллиоту так резко, что это удивило Эбби.

– Даже не надейтесь на то, что вам удастся взять эксклюзивное интервью у рыдающей безутешной невесты, мистер Холл.

– Я и не думал об этом, – быстро ответил он.

– Я проработала на Флит-стрит более пятидесяти лет. И мне известно, зачем вы здесь и чего хотите. Я, конечно же, имею в виду не бесплатное вино и общество привлекательных дам.

Она бросила взгляд на Эбби; эта ворчливая тирада была произнесена с добродушием человека старшего и более мудрого.

– Я знаю, как легко рассматривать все на свете просто как сюжет для репортажа, но не забывайте, что за каждым заголовком или фотографией скрываются жизни живых людей.

– Я не знал, что он был вашим женихом.

Розамунда кивнула:

– Да, был. Все это происходило невероятно давно, но сейчас, в этом зале, мне кажется, будто все было только вчера.

Она внимательно посмотрела на ярлык со стоимостью снимка.

– Ничего себе! – тихо произнесла она, как будто сумма испугала ее. – Полагаю, тиражи этих снимков ограничены.

– Да.

– Тогда, думаю, мне стоит подсуетиться и заказать себе один.

– В этом нет необходимости. Я позабочусь о том, чтобы вам прислали один экземпляр, – сказала Эбби, понимая, что Стивен одобрит такой жест.

– Очень мило с вашей стороны, – улыбнулась Розамунда, заметно смягчившись.

– А как насчет вашего комментария? – спросил Эллиот, не желая упустить свой шанс.

– Думаю, эта фотография красноречиво говорит сама за себя, – сказала она, перед уходом снимая очки и пряча их в карман. – Она рассказывает о силе и бессилии любви.

Глава 6

Февраль 1961 года

– Это просто возмутительно! – воскликнула Розамунда, швыряя журнал на заваленный бумагами рабочий стол.

Хорошенькая девушка поправила очки в роговой оправе на своем несколько длинноватом носу и из другого конца комнаты бросила взгляд на обложку.

– «Капитал»? Я вообще не понимаю, почему ты читаешь эту дешевку. Этот рупор истеблишмента.

– Вот именно – истеблишмента! – сказала Розамунда. – Именно поэтому я его читаю, Сэм, читаю каждую неделю, с завидной регулярностью. А как еще мы можем узнать, о чем думает враг?

У нее за спиной кто-то фыркнул. Это был Брайан – высокий и худой молодой человек в «униформе» битника – джинсы-дудочки и мешковатый потрепанный джемпер серовато-желтого цвета.

– Враг? – насмешливо бросил он и, обведя циничным взглядом офис, убрал длинные волосы, упавшие на лоб. – Если это война, то, должен заметить, мы ее проигрываем.

Розамунда хотела было что-то возразить, но, подумав, решила, что он прав. Их Группа прямого действия, ГПД, обосновалась на Брюер-стрит, в лондонском районе Сохо, в маленькой комнатке на втором этаже, за дверью с облупившейся краской. В зависимости от настроения обстановку здесь можно было бы назвать интимной или угнетающей: четыре заваленных бумагами стола, единственное окошко с желтоватыми грязными стеклами и лампочка без абажура, болтавшаяся под потолком на частично оголенном проводе. Шкаф с картотекой нельзя было открыть, потому что весь пол был заставлен стопками книг и газет, коробками с плакатами и листовками с протестами, описанием выгод перемен или призывами к сбору средств для тех или иных целей. Но еще больше угнетало то, что любые претензии ГПД на респектабельность и профессионализм оказывались несостоятельными из-за того, что парадный вход офиса им приходилось делить с уличными «моделями», которые расположились на первом этаже.

Брайан вывесил на лестничной клетке плакат, гласивший, что ГПД поддерживает «работников эротических услуг», а молчание девушек воспринял как ироничное подтверждение его теории насчет того, что «всех нас в итоге имеют – в том или ином смысле».

– И что же, Роз, заставило твою кровь вскипеть на этот раз? – спросила Сэм, протянув руку за журналом.

Ее подчеркнуто высокопарная речь выдавала в ней воспитанницу Челтнемского женского колледжа, но при этом она была искренне преданна делу, за что бы их группа ни сражалась, преданна настолько, что оплачивала аренду этого помещения из наследства, полученного по достижении совершеннолетия.

– Авторская статья на пятнадцатой странице, – ответила Розамунда. – Под заголовком «Конец здравого смысла».

– О чем там написано? – спросил Брайан.

– О, ничего нового. Очередная снисходительно-высокомерная болтовня про то, что расовый вопрос можно решить, выслав всех иммигрантов на их родину.

Брайан прищелкнул языком:

– Чушь, типичная для всех правых! Почему никто из них не видит, что империя умерла вместе с королевой Викторией?

– Вот именно! – воскликнула Роз – это была ее излюбленная тема. – А этот тип имеет смелость утверждать, что индусам лучше у них дома. Но почему бы не позволить им самим решать, что для них лучше? Если они хотят в поисках лучшей судьбы приехать в Соединенное королевство, кто мы такие, чтобы отказывать им в достойных условиях жизни?

– Согласна, согласна, – сказала Сэм.

– Кто написал эту статью? – спросил Брайан.

Сэм поправила очки на носу.

– Доминик Блейк, – сообщила она, пробежав текст до конца.

– Ничего о нем не слыхал.

– Очевидно, это их редактор.

– Издает журнал, имея взгляды привилегированного буржуа, – кисло заметил Брайан.

– Что ж, кем бы он ни был, мы не должны спускать ему этого, – решительно заявила Сэм. – Давайте немедленно им напишем!

– Можно подумать, что они напечатают наше послание.

– Ты права, – сказала Роз, забирая у Сэм номер журнала. – Мы ведь Группа прямого действия. Так и давайте действовать прямо.

– Каким это образом?

– А таким. Пойдем в офис этого «Капитала» в… – она быстро посмотрела на адрес редакции, – в Холборне, пристыдим их и заставим отказаться от своих слов.

Брайан горько усмехнулся:

– Ты действительно думаешь, что они изменят свое мнение после того, как мы откроем им глаза?

Возмущенная Розамунда резко повернулась к нему. Иногда она задавалась вопросом, за что ему платит, но тут же вспоминала, что на самом деле не платит, и уже давно. Бюджета ГПД хватало только на оплату телефона, а жалованье казалось несбыточной мечтой. Поэтому персонал состоял из таких людей, как Сэм, имеющей связи и деньги на офис, и таких, как Брайан, который настолько проникся чувством долга перед историей, что отсутствие средств считал одним из стимулов продолжать борьбу.

– Возможно, ты окажешься прав, Брайан, – сказала она, стараясь говорить как можно более бесстрастно. – Все мы знаем, что эти люди предвзяты и имеют массу предрассудков. Но если мы не будем бросать им вызов, разве мы можем надеяться что-то изменить в их умах?

Брайана это, похоже, не убедило.

– Ну хорошо. – Он вздохнул и взглянул на висящие над дверью часы. – Но кого ты сможешь найти на акцию протеста в обеденный перерыв в пятницу?

Розамунда ненадолго задумалась. Он ее раздражал, однако в словах его был резон.

– Найдем кого-нибудь, – буркнула она и ушла думать на улицу.

Их не слишком сплоченная группа собралась перед входом в здание, у вращающихся дверей. Розамунда смотрела на свое отражение в отполированной бронзе таблички «Брук Паблишинг: Лондон, Нью-Йорк» и старалась не думать о том, что их всего пятеро.

– Но зато у нас есть плакаты, по крайней мере, – сказала Сэм, словно прочитав ее мысли.

Роз кивнула. Найти людей, видящих смысл в таких протестах, за каких-то пару часов было непросто. По дороге к редакции «Капитала» ей удалось уговорить пойти с ними двух ее друзей, Алекса и Джорджа, но при условии, что после работы она пойдет с Джорджем куда-нибудь выпить. Оба молодых человека были высокими и импозантными – в особенности Джордж, у которого было телосложение борца, – но гораздо более важным было то, что оба они работали в типографии Дженнингса в одном из закоулков за Пиккадилли и, соответственно, имели доступ к картону и краскам. Плакаты ГПД «Покончить с Капиталом!» и «Прислушайтесь к людям!» были весьма впечатляющими, но Брайан притащил еще два – с лозунгом «Права черным!», жирно написанным красной краской, и предположительно обидный «Убирайся обратно в свой Итон!».

Роз в спешном порядке набросала на пишущей машинке в их офисе полемическую листовку под заголовком «Капитал: неприкрытая ложь», которую им удалось размножить на ротаторе, и теперь эти листовки они пытались всучивать вместе с информационным листком о деятельности ГПД отмахивавшимся от них прохожим.

Выбор времени для протеста – в обеденный перерыв в пятницу – оказался на удивление удачным, поскольку это означало, что всем, работающим в здании «Капитала», нужно будет пройти через строй их плакатов, когда они отправятся за своими бутербродами.

– Отзовите свою статью! – кричал Алекс.

– Уволить Доминика Блейка! – вторила ему Роз под ошеломленными взглядами секретарш и курьеров, торопливо проскакивавших через блестевшие медью и стеклом двери парадного входа в обе стороны.

– Я не уверена, что до них доходит смысл наших требований, – не раскрывая рта, произнесла Сэм.

– Не это главное, – ответила Розамунда. – Главное то, что мы озвучиваем свою точку зрения и реализуем демократическое конституционное право на протест. И даже не важно, изменит ли это что-нибудь; значение имеет сам факт, что мы это делаем.

Она заметила, что Сэм удивленно подняла брови. Роз была не вполне уверена, что эти аргументы убеждают даже ее подругу. Группа прямого действия приближалась к двухлетнему юбилею своего существования, и в моменты самых мрачных раздумий Роз спрашивала себя, чего они за это время достигли, не считая сделанного полицией предупреждения шесть месяцев назад, когда она приковала себя наручниками перед зданием парламента.

– Мисс?

Кто-то осторожно дотронулся до ее плеча, и она, вздрогнув от неожиданности, обернулась. Перед ней стоял юноша лет шестнадцати, не больше, в ужасно сидевшем на нем костюме – должно быть, он был вручную перешит из отцовского, подумалось ей, но она тут же устыдилась этой мысли. Как бы то ни было, выглядел парнишка перепуганным.

– Да? – сказала она, старясь, чтобы это прозвучало как можно мягче.

– Вы… вы не могли бы пройти внутрь? – запинаясь, произнес парень.

– Что? Куда это?

– Наверх. – Он указал на здание. – Мой босс хотел бы с вами переговорить.

Она слегка встревожилась, но Сэм и Брайан ободряюще закивали ей.

Сунув свой плакат Сэм, она вошла в здание, мельком взглянув на свое отражение в зеркальной стене возле ресепшен. Она была довольно бледной и мысленно посетовала на то, что лицу не хватает красок, чтобы сбалансировать темный цвет волос. У Роз были сложные отношения с макияжем. Она была против тирании, предполагавшей «полную боевую раскраску», но признавала, что мазок красной помады может мгновенно добавить девушке или женщине уверенности.

Напомнив себе, что у нее есть диплом магистра Лондонской школы экономики, она прошла вслед за посыльным наверх, в дымный просторный зал со множеством рабочих столов и пишущих машинок. В дальнем его конце за стеклянной перегородкой находился кабинет, внутри которого она заметила мужчину – он стоял у письменного стола и разговаривал по телефону.

Юноша постучал в застекленную дверь, и мужчина, тут же положив трубку, жестом пригласил Розамунду войти.

«Вот на ком костюм сидит идеально!» – подумала Роз, неторопливо рассматривая его. С первого взгляда было понятно, что этот человек немало времени проводит у своего портного. На нем был довольно короткий пиджак с по-модному узкими лацканами, а цвет его, светло-серый, прекрасно гармонировал с цветом глаз мужчины. Держа в руках их отпечатанную на ротаторе листовку, он поднял брови, как бы говоря: «Ну и?..» Розамунда почувствовала, как сердце у нее екнуло: враг был рядом, в пределах досягаемости.

– Вы ознакомились с нашей точкой зрения? – спросила она как можно более спокойно.

– Я Доминик. Доминик Блейк, редактор «Капитала», – довольно бесцеремонно представился он. – И да, я прочел это… Мисс?..

– Бейли. Розамунда Бейли. Руководитель Группы прямого действия.

Она продолжала смотреть на него. Его внешность приводила ее в замешательство. Когда она представляла себе автора этой спорной статьи, воображение рисовало ей надутого джентльмена в жилетке и, возможно, с моноклем в глазу, этакого ретрограда, проникшегося идеей Империи, с узким кругозором и взглядами колониального толка. А перед ней стоял молодой человек лет тридцати, худощавый, но мускулистый, с зачесанными назад в щегольской манере густыми каштановыми волосами.

– Прошу вас, присаживайтесь, – предложил он.

– Я предпочла бы постоять, – упрямо заявила она, разглаживая складки своего пальто, словно готовилась к тому, что ее будут рассматривать.

– Как знаете, – сказал Блейк и сел; вынув из пачки сигарету, он прикурил ее от золотой зажигалки, а пачку бросил перед собой на стол. – Итак. Вы в обиде на журнал «Капитал».

Роз ощетинилась. В его манере разговаривать чувствовалось высокомерие. Она полезла в свою сумку, достала оттуда журнал и открыла его на возмутившей ее статье.

– Вот, – сказала она, протягивая ему журнал и чувствуя, как у нее вдруг начинают гореть щеки. – Эта статья – просто позор.

– Эта? – переспросил явно опешивший Блейк. – Что же могло вас так задеть в моей колонке, черт возьми?

– И вы еще спрашиваете? – скептически усмехнулась Роз. – Да все! Вы расист, капиталистическая свинья! Как у вас еще язык поворачивается спрашивать такое?! Как вам не стыдно?!

Блейк нахмурился и взял у нее журнал.

– А вы, собственно, ее читали?

– Разумеется! – резко бросила она. – И должна сказать, что еще никогда в жизни не читала ничего более высокомерного и оскорбительного по отношению к людям другой расы.

– Так что же вас задело? – снова спросил он, явно недоумевая.

Роз замотала головой. Она ожидала, что Доминик Блейк окажется толстокожим и самоуверенным, но такая его реакция просто не укладывалась у нее в голове.

– Ваше отношение к другим расам, – сказала она. – В тот момент, когда идея репатриации иммигрантов практически стала причиной массовых беспорядков на улицах, вы считаете разумным вот так легкомысленно раздувать это пламя?

Внезапно она запнулась, так как заметила, что Блейк улыбается. А еще она заметила, что улыбка делает его совершенно неотразимым.

– Так вы ее вообще не читали, верно? – спросил он, обрывая поток неизвестно куда уносивших ее мыслей.

– Да как вы смеете?! – возмутилась она. – Я читала ее сегодня утром. Вы там заявляете, что индусов нужно выслать на родину, и пусть они лучше голодают в своей Индии.

– Ничего подобного! – заявил Блейк, и улыбка на его губах растаяла. – Если бы вы удосужились внимательно прочесть мой материал, а не срывались бы с катушек после первого же неверно понятого слова, вы бы знали, что об Индии там вообще не говорится.

– Я вас не понимаю. – Теперь пришла пора удивляться Розамунде.

Блейк набрал в легкие воздуха и шумно выдохнул; он явно был раздражен.

– Не так давно я вернулся из путешествия по бассейну Амазонки – это в Южной Америке, мисс Бейли. – Он помахал журналом. – И в этой статье я заявляю, что нам следует индейцев – индейцев Амазонии! – оставить в покое. Я написал, что, по моим личным наблюдениям, этот народ у себя в джунглях, в привычном для них окружении, способен идеально справляться и без нашей помощи.

– Да, но… – начала было Роз, пытаясь перехватить инициативу, но он небрежно взмахнул журналом, отметая все ее возражения.

– Более того, я утверждаю, что, если мы будем продолжать вмешиваться, ведя нечестную торговлю и отправляя туда миссионеров, это приведет к тому, что индейцы будут надеяться на нас, и тогда мы, отняв у них веру в собственные силы, превратим их из гордого и самодостаточного народа в сборище батраков, переезжающих с места на место в поисках случайного заработка.

Он буквально сверлил Розамунду взглядом.

– Если вы заметили, это суждение можно применить шире в рамках расового вопроса, как вы выразились, имея в виду недавно прибывших иммигрантов из Индии. На всякий случай хочу напомнить, что Индия находится в Азии.

– А почему вы так переживаете за этих индейцев? – пробормотала она, чувствуя себя загнанной в угол.

– Сострадание присуще не только социалистам, Розамунда, – все еще раздраженно заметил он. – Более того, как раз они во многих случаях этого качества лишены напрочь.

– Возможно, это так и есть, мистер Блейк, но я тем не менее прекрасно понимаю, что представляет собой ваш журнал. И что вы за человек.

– И как же это, по-вашему, выглядит? – с едва заметной улыбкой спросил он, выпуская к потолку тоненькую струйку дыма.

– Вы из семьи землевладельцев. Привилегированная частная школа для мальчиков. Дилетант правого толка, решивший издавать собственный журнал с единственной целью – иметь возможность распространять взгляды правящей верхушки. И то, что вы съездили в отпуск в амазонские джунгли, никак не может изменить те идеи, которые насаждались людям вашего типа в течение многих поколений.

Доминик сделал глубокую затяжку.

– До своей смерти шесть лет тому назад мой отец был управляющим продуктовым магазином в Оксфорде. Мне посчастливилось получить образование в приличной школе-пансионе в графстве Кент, но от Итона это так же далеко, как от земли до неба, вы уж мне поверьте. Мои политические взгляды менялись, но большинство окружающих считало их вполне центристскими, и «Капитал» я начал издавать потому, что понимал: мы живем во времена перемен, и мне хотелось иметь место для дискуссий, где можно было бы обсуждать волнующие события, которые происходят в Лондоне.

В открытое окно доносились слабеющие возгласы топчущихся на улице членов Группы прямого действия, и Роз поняла, что задерживаться дольше нельзя.

– Хмм, – произнесла она, пытаясь сохранить достоинство.

– Можно задать вам один вопрос?

Она не ответила.

– Вам ведь плевать на журнал «Капитал». Но что же для вас важно, Розамунда Бейли?

Он посмотрел ей прямо в глаза, и это застало ее врасплох. Проклиная себя за то, что отвлекается на его красивые ресницы, она быстро взяла себя в руки.

– Для меня важно равенство, справедливость. Я считаю, что у каждого должен быть шанс, независимо от того, кто он такой и где родился.

– Полагаю, что этого же хочет большинство людей по обе стороны политических баррикад. Консерватизм берет начало в меритократии[18]18
  Меритократия – принцип управления, согласно которому руководящие посты должны занимать наиболее способные люди, независимо от их социального происхождения и финансового положения. (Примеч. ред.)


[Закрыть], либерализм – в равенстве, но разве это просто не варианты понятия «справедливость»?

Роз фыркнула. Она не любила, когда ее на чем-то подлавливали. Ей нравилось гонять людей по кругу в процессе спора, но что-то удерживало ее от того, чтобы рассердиться на Доминика Блейка.

– Бросьте. Давайте более конкретно, – не унимался Блейк. – Какие проблемы вас волнуют на самом деле? Что заставляет вас кипеть от злости, когда вы читаете прессу?

– Меня волнует то, что разработка ядерного оружия ведется бесконтрольно. Меня волнует то, что права женщин до сих пор и близко не соответствуют правам мужчин…

– Так напишите об этом! Для меня. Для «Капитала». Объясните, что вокруг не так и почему.

– Писать для вас? Для «Капитала»? Да вы смеетесь надо мной!

– Я никогда не смеюсь над теми, с кем хотел бы сотрудничать.

– Я не хочу писать для «Капитала», – пролепетала она, до сих пор не веря, что он ей это предложил.

– Но почему же?

– Вы, может быть, и не считаете его рупором правых идей, но я другого мнения.

– Мисс Бейли, митинги на улицах – и даже в Гайд-парке – это замечательно, но я все больше склоняюсь к тому, что политическую борьбу следует вести в прессе, во время радиодебатов и телевизионных передач. Я не сомневаюсь, что вам хотелось бы быть услышанной, но что может быть лучше для этого, чем печататься в серьезном издании, имеющем влияние на людей, которые действительно могут что-то изменить?

– Если только вашим читателям понравятся мои взгляды, – насмешливо бросила она.

– Вот именно! – невозмутимо произнес Доминик. – Половина из них, скорее всего, ни о чем подобном не слышала. Они общаются с друзьями, такими же, как они, которые думают так же, как они. Как можно заставить изменить образ мышления, если не подбрасывать им что-то, над чем нужно было бы думать? Чтобы по воде пошли круги, мисс Бейли, нужно бросить в воду камень.

Розамунда посмотрела на него с возмущением, но уже по другому поводу. Внутренний голос подсказывал ей, что он говорит толковые вещи, но она ни за что не призналась бы в этом даже себе самой, а не то что ему.

– Мне пора идти, – наконец сказала она, отводя глаза в сторону.

– Жаль. – Он снова взял в спешке распечатанный информационный листок и пожал плечами. – Кто-то дал мне это в руки незадолго до вашего прихода. Я прочел и подумал, что написано хорошо. Для пылкого одностороннего взгляда, по крайней мере. У вас есть талант. Убрать этот задиристый и оскорбительный тон – и я уверен, что люди будут с удовольствием читать ваши материалы.

Он погасил окурок в хрустальной пепельнице и открыл ящик стола.

– Мое предложение тем не менее остается в силе, – сказал он, протягивая ей свою визитку. – Возможно, в следующий раз вы мне просто позвоните, вместо того чтобы кричать под окнами.