Текст книги "Прощальный поцелуй"

Тасмина Пэрри
Прощальный поцелуй

Выражаем особую благодарность литературному агентству «Andrew Nurnberg Literary Agency» за помощь в приобретении прав на публикацию этой книги

Переведено по изданию:

Perry T. The Last Kiss Goodbye: A Novel / Tasmina Perry. – London: Headline Review, 2015. – 384 р.

© Tasmina Perry, 2015

© DepositРhotos.com / ryanking999, обложка, 2016

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2016

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2016

* * *

Посвящается моей маме

Пролог

Бакингемшир, начало 1961 года

Разумеется, он опоздал. Доминик Блейк всегда опаздывал, он этим славился. Можно было с уверенностью сказать, что Доминик явится последним на любое мероприятие, будь то званый обед, карточная игра или даже венчание, а потом будет глуповато улыбаться, стараясь выпутаться из неловкого положения за счет своего обаяния. Это было наигранно, и тем не менее он постоянно так делал. Ему очень не хотелось расстраивать Ви, но сегодня вечером этого было не избежать.

– Проклятье! – буркнул он себе под нос, когда, резко поворачивая, наехал колесом на бордюр. – Этого еще не хватало! – проворчал он, выскакивая из своего «Стэга»[1]1
  «Стэг» – модель спортивного автомобиля британской автомобилестроительной компании «Триумф». (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)


[Закрыть] и бегом устремляясь по ступенькам крыльца Бэткомб-хауса.

– Добрый вечер, Коннорс, – сказал он пожилому мужчине, открывшему ему дверь. – Они еще за столом?

– Леди Виктория в столовой, сэр, – ответил дворецкий. – Хотя, думаю, с пудингом уже покончено.

– Чудесно, – бросил Доминик и, прежде чем толкнуть двойные двери в столовую, поправил свою бабочку.

Встретили его ироничными аплодисментами и присвистом.

– Ладно, я знаю, – сказал он, поднимая вверх руки. – Согласен: я, как всегда, в своем репертуаре, черт меня побери.

Он сразу направился через всю комнату к женщине, сидевшей во главе стола слева, и, наклонившись к ней, быстро поцеловал ее в щеку.

– Прости меня, Ви, – сказал он. – Даже не знаю, что ты обо мне думаешь.

– Тебе как раз прекрасно известно, что я о тебе думаю, Доминик Блейк, – сказала она, но ее строгий тон был смягчен неким намеком на улыбку, тронувшую ее алые губы. – Поскольку из-за тебя мой цивилизованный званый ужин получился каким-то скомканным, я рассчитываю на компенсацию в виде каких-нибудь скандальных сплетен.

– Я постараюсь загладить свою вину.

– Кофе подадут в гостиную, – вставая и обращаясь ко всем присутствующим, сказала она. – Во искупление своей провинности мистер Блейк будет танцевать фанданго.

Под одобрительные возгласы Доминик театрально поклонился, и все поднялись из-за стола. «Вот они, сливки общества», – разглядывая гостей, подумал он. Раскрасневшиеся от кларета мужчины в костюмах, сшитых на заказ портными, доставшимися им от отцов, и женщины с вечно бегающими глазами, все в шелках и жемчугах. Их манера двигаться, их смех, непоколебимая уверенность в том, что никакие невзгоды не могут коснуться их в принципе, – от всего этого просто разило деньгами.

– Ну ладно, можно приступать, – шепнула Виктория, вплотную подходя к нему.

– Приступать к чему?

– К твоим оправданиям, разумеется. Я знаю, у тебя наверняка что-то припасено. Что задержало тебя на этот раз? Скучнейшее заседание в адмиралтействе? Побег от мальтийских гангстеров? Внезапная болезнь бабушки?

Доминик рассмеялся:

– Нет, Виктория. Все намного проще – я проспал.

– Проспал? – Она усмехнулась и бросила взгляд на стоявшие на камине золотые часы тонкой работы. – Доминик, сейчас поздний вечер, без четверти десять. Ты что, вампир?

– Ладно, – шепнул он, склоняясь к ней. – В «Клариджес»[2]2
  «Клариджес» – один из самых известных лондонских отелей высшего класса в районе Мейфэр.


[Закрыть] я познакомился в баре с одной молодой леди, и она была так настойчива, что я…

Виктория остановила его, положив руку ему на плечо:

– Нет-нет. Подумав немного, я решила, что ничего не хочу об этом знать. Просто буду довольствоваться тем, что сейчас ты здесь. К тому же, надеюсь, у тебя с той юной леди из «Клариджес» ничего серьезного. Сегодня я пригласила сюда парочку совершенно очаровательных женщин. Очень красивых и со связями… – драматическим тоном прошептала она.

– Любая женщина по сравнению с тобой – одно разочарование, и ты это прекрасно знаешь, – усмехнулся он, нежно приобняв ее за плечи.

В ответ Ви бросила ироничное «ха!», но Доминик видел, что его комплимент был ей приятен. Самое смешное, что с его стороны это не было пустой лестью: леди Виктория Харборд соединяла в себе практически все, что он искал в женщинах. Она была красива, элегантна и поразительно умна, и вдобавок была щедрой и обладала вкусом ко всему необычному, что проявлялось как в декоре ее комнат, так и том факте, что Доминик Блейк – редактор-шалопай-авантюрист – получал приглашения на ее вечера.

«Возможно, если бы все было по-другому…» – начал размышлять он, но в этот момент к ним подошел невысокий полный мужчина в смокинге и обнял Ви за талию.

– Доминик, ты все-таки успел, – пророкотал Тони Харборд со своим выраженным американским акцентом. – О чем ты сплетничаешь с моей женой на этот раз?

– Она пытается сосватать меня, – ухмыльнулся тот, подмигивая Виктории.

Она улыбнулась ему в ответ, а он уже не в первый раз задался вопросом, действительно ли его подруга любит этого богатого ньюйоркца. Конечно, женщины с безупречной родословной и титулами и раньше выходили замуж за деньги, но хотя Виктория и Тони, который был намного старше ее, со стороны казались довольно странной парой, их взаимные чувства часто трогали Доминика и вызывали в нем зависть.

– Это хорошо, – рассмеялся Тони, обрезая золотым резаком кончик сигары. – Чем быстрее ты найдешь кого-то, Блейк, тем лучше. Тебе необходимо остепениться, хотя бы для того, чтобы вы с моей женой сами не стали предметом сплетен.

* * *

Доминик должен был признать, что званый ужин удался на славу. Иногда шумные вечеринки, устраиваемые леди Викторией для высшего общества, несмотря на ее сверхъестественный талант собирать вместе интересных людей, получались невыносимо унылыми и предсказуемыми. Мужчины обсуждали одно и то же: политику и шансы удачно поохотиться в уик-энд, а женщины делились всякими забавными историями про своих детей, каждый из которых был или будущим Рахманиновым, или Пикассо, или Цицероном.

Однако сегодня он беседовал с одним поэтом, который верил, что растения могут разговаривать друг с другом, и известным представителем партии тори, намекнувшим о своем тайном пристрастии к натуризму[3]3
  Натуризм – течение, в основе которого лежит максимальное приближение человека к природе для оздоровления тела и духа, характеризующееся практикой социальной наготы. Цель этого движения – развивать уважение к себе, людям и природе. Натуристы не отождествляют себя с нудистами, полагая, что действия последних не основываются на каких-либо философских принципах. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

– Вы не находите, что эти чопорные накрахмаленные сорочки очень стесняют движения? – сказал тот Доминику.

Потом он пригубил бренди с другом Тони, Джимом Френчем, промышленником из Техаса, которого до этого знал только как человека с репутацией безжалостного торговца оружием. Френч сразу же ему не понравился, но он вынужден был признать, что для журнала «Капитал», редактором которого он был, эта фигура – настоящая находка. Он намекнул на это Виктории, надеясь, что она могла бы устроить им еще одну встречу, но она сразу же предупредила его, что крайне неразумно заводить себе врагов из среды богатых и влиятельных людей.

Однако самый полезный разговор у него состоялся с одним библиотекарем из Оксфорда, который после минимальных побуждений с его стороны с радостью – и даже с облегчением, как показалось Доминику, – признался ему, что всю войну занимался разработкой химического оружия в каких-то конюшнях в Уилтшире.

– Знаете, – сказал этот старик, – а ведь то были лучшие пять лет моей жизни. Да, гибли люди – у меня самого брат подорвался под Арнемом, – но зато во всем этом был смысл, ты испытывал ощущение, что делаешь что-то важное, являешься частью чего-то намного большего, чем ты сам, если вы понимаете, о чем я говорю. Буду с вами откровенен, молодой человек: вся моя жизнь после этого воспринималась как спад и разочарование.

В конце концов Доминик извинился и отошел в сторонку, чтобы немного отвлечься. Обернувшись и глядя на толпу гостей, он улыбнулся, пряча улыбку за поднятым к губам бокалом с бренди. Забавно: о каждом из них он что-то знал. Необязательно скандальное, иногда просто нечто сокровенное. Но почему они рассказывали ему все это? Теоретически они должны были бы шарахаться от него как от прокаженного. Все знали, что он редактор «Капитала» – одного из не всегда серьезных, но при этом весьма влиятельных журналов, который был в широкой продаже. К тому же он слыл одним из главных сплетников и плейбоев в городе и с удовольствием поддерживал такую репутацию. Тем не менее люди неизменно открывались ему. «Возможно, это объясняется честным выражением моего лица», – снова улыбнувшись, подумал он.

На самом же деле все было намного проще: он просто получал ответы на задаваемые им вопросы. Англичане слишком тактичны, чтобы интересоваться чьими-то делами, и поэтому, когда ими все же интересуются, они обычно идут навстречу и все выкладывают сами.

Доминик заметил это в далекой юности, когда в их скромный домик в деревне приезжали друзья его родителей. Богатые люди любили поговорить. В их мире заправляли не деньги, а сплетни и слухи. И больше всего люди зажиточные любили поговорить о самих себе. Какой смысл сорвать большой куш на золотых крюгеррандах[4]4
  Крюгерранд – золотая монета ЮАР.


[Закрыть] или затащить в постель жену лучшего друга, если не перед кем будет этим похвастаться, верно?

Он прошел в библиотеку, где огромные французские окна выходили в благоухающий сад. Задержавшись у полки, он провел пальцами по корешкам принадлежащей Виктории прекрасной коллекции книг в кожаных переплетах. Услышав за спиной шорох, он обернулся. В дверях, картинно уперев руку в бедро, стояла красивая блондинка – настоящая роковая женщина из «черного фильма»[5]5
  «Черный фильм», или «фильм-нуар» – жанр киноискусства, возникший во время Второй мировой войны. Как правило, это криминальная драма или жесткий психологический детектив. Для «нуара» характерны мрачная атмосфера цинизма и пессимизма, стирание грани между героем и антигероем и т. п.


[Закрыть].

– Снова прячешься от меня, Домми? – мурлыкающим голосом произнесла Изабелла Гамильтон, жена Джеральда Гамильтона, члена кабинета министров. – Ты приехал так поздно, и я уже решила, что ты избегаешь меня.

Она неторопливо подошла к нему, цокая каблучками по паркету библиотеки.

– Я никогда от тебя не прятался, Иззи, – отозвался он, и губы его изогнулись в чарующей улыбке. – Просто нам не нужны всякие неловкие ситуации. Тем более у всех на глазах.

– Ты можешь поставить меня в любую неловкую ситуацию, и даже в любую позицию, Доминик Блейк, – с улыбкой сказала она и, подняв руку, нежно провела пальцем по его щеке. – Ты же знаешь, что ради тебя я готова на все. Только попроси.

– Иззи, мы не можем так… – говоря это, он слегка отступил назад.

– Но почему же? – прошептала она. – Раньше нас это не останавливало.

В памяти его промелькнули соблазнительные воспоминания.

– Я хочу тебя, – шепнула она ему прямо в ухо.

– Иззи, прошу тебя! – Он понимал, что, если так пойдет дальше, ему будет трудно контролировать себя.

– Я хочу тебя прямо сейчас, – тихо выдохнула она, легонько касаясь губами его лица.

Испытывая укоры совести и раскаяние, он взял ее за руку и медленно покачал головой.

– Мы не должны этого делать, – уже более решительно сказал он.

– Но почему? – Она недовольно надула губы, отстраняясь от него.

– Не должны, и все.

Изабелла быстро взяла себя в руки, понимая, что настаивать на своем не стоит. В данной ситуации, по крайней мере.

– Ты в этом уверен? – спросила она.

– Уверен, – кивнул он.

– Тогда я лучше пойду, – обиженно поджав свои очаровательные губки, сказала она. – Ты же знаешь, Джеральд всегда очень скучает по мне.

– Меня это не удивляет, – совершенно искренне произнес он.

Выражение ее лица смягчилось, и она, поцеловав свой палец, нежно прикоснулась им к губам Доминика.

– Прощай, Доминик, – сказала она, а он закрыл глаза, наслаждаясь этим теплым и чувственным прикосновением и понимая, что это было в последний раз.

Он смотрел, как ее стройный силуэт скрывается в толпе шумных гостей, а потом закурил сигарету.

Отодвинув тяжелую штору из зеленого бархата, он открыл французское окно и, с удовольствием подставив лицо порывам холодного ветра, выпустил на улицу большое извивающееся кольцо сизого дыма.

Он был здесь, на одном из самых престижных приемов года, в окружении всего местного бомонда, но в душе чувствовал пустоту и неустроенность.

Наверное, Тони прав. Наверное, ему необходимо остепениться. Он уже предостаточно вкусил красот прекрасных молодых женщин вроде Изабеллы, а также множества блондинок, брюнеток и рыженьких, менявшихся, как в калейдоскопе. Вероятно, ему действительно нужно изменить свою жизнь, хотя это всегда было очень непросто. Нахмурившись, он смотрел, как дым сигареты растворяется в темноте ночи.

– Доминик!

Голос этот он не сразу узнал. В первый момент он даже подумал, что это Джеральд Гамильтон захотел с ним пообщаться, но затем уловил акцент и понял, кто это.

– Евгений! – Он улыбнулся, испытав облегчение, и погасил окурок о подошву своей туфли.

Он познакомился с этим русским военным атташе на Рождество, когда тот появился в посольстве своей страны в Кенсингтоне, и он очень понравился Доминику. Сначала его удивляло, что Евгения приглашали на приемы и званые обеды вроде этого, так как люди относились к Советам с подозрением – холодная война была в разгаре. Однако на самом деле все загадочное и запрещенное – в том числе и этот красивый советский военный атташе – вызывало интерес в салонах высшего общества по тем же самым причинам, по которым в них был вхож и сам Доминик.

– Как поживаешь, дружище? – сказал он, кладя руку русскому на плечо.

Евгений просто кивнул в ответ.

– Мы можем поговорить? – спросил он.

Слушать Доминик был готов всегда. Он вынул из кармана портсигар, открыл его и предложил приятелю темно-коричневую сигарету «Собрание».

– Конечно можем, – сказал он, и они вышли в сад.

Воздух был насыщен сладковатым ароматом нарциссов и влажной травы, и все вокруг заливала мягким кремовым светом лениво взирающая с неба полная луна.

Они присели на каменную скамью, и, когда Евгений начал говорить, Доминик, скрестив ноги, закурил, выпустил очередное кольцо дыма и приготовился слушать, даже не догадываясь, что этому разговору суждено полностью изменить ход его жизни.

Глава 1

Лондон, наши дни

Эбби Гордон с горестным видом взглянула на красновато-коричневую карту с заворачивающимися краями, которая была расстелена перед ней на дубовом столе, и вздохнула. В голове мелькнула мятежная мысль: действительно, ну кому какое дело, где находится этот самый Самарканд? На миг она ощутила острое желание скомкать эту карту и швырнуть в огонь. Она даже представила себе, как старую бумагу лижут языки пламени и она начинает обугливаться. Впрочем, она тут же замотала головой и быстро оглянулась: не видел ли кто-нибудь, что она покраснела? Но, к счастью, поблизости не было никого, кроме мистера Брамли, пожилого профессора, склонившегося над материалами исследований по другую сторону стеклянной двери.

Мистер Брамли, определенно, очень дорожил этой картой. Пожалуй, он даже полез бы в огонь, чтобы спасти ее.

«Держи себя в руках, Эбби», – сказала она себе, представив бедного мистера Брамли, сующего руки в огонь.

А ведь еще совсем недавно она любила свою работу архивариуса в Королевском картографическом институте, ККИ. Ну да, это, конечно, не галерея Тейт и не Институт искусства Курто. И она целыми днями не занималась каталогизацией бесценных шедевров, как кое-кто из ее друзей, с которыми она вместе училась на факультете истории искусств. Она не работала в модной галерее или престижном аукционном доме, не ассистировала знаменитому фотохудожнику. Правда, про архив ККИ с благоговейным придыханием говорили разные фанаты старинных карт и энтузиасты географии по всему миру. Хотя сама Эбби к их числу не относилась, все же она не могла не приходить в восторг при виде тех сокровищ, которые ей удавалось находить среди архивного хаоса. Конечно, там были карты, тысячи карт, которые хранились в специальных помещениях с климат-контролем (и это означало, что без колготок там реально холодно). Там были атласы, как общедоступные, так и очень редкие и ценные, включая атлас, принадлежавший самой Марии-Антуанетте, – тяжеленный том в кожаном переплете, к которому было запрещено прикасаться всем, включая и начальника Эбби, Стивена. Были тут и другие артефакты – старинный сапог, кислородный баллон, потускневший бронзовый компас и т. п., – которые в основном были беспорядочно рассованы по картонным ящикам, стоявшим рядом с рабочим столом Эбби. С виду все это была просто всякая всячина, оставшаяся после давно забытых экспедиций. Но у каждого из этих предметов была своя история – компас капитана Скотта[6]6
  Скотт, Роберт Фолкон – полярный исследователь, один из первооткрывателей Южного полюса, возглавивший две экспедиции в Антарктику.


[Закрыть], тропический пробковый шлем Стенли[7]7
  Стэнли, Генри Мортон – знаменитый путешественник, исследователь Африки.


[Закрыть], ледоруб, которым пользовались при первом восхождении на Эверест.

Но самым удивительным для организации, специализирующейся на картах, была громадная подборка снимков. Это были сотни тысяч негативов и слайдов, остававшихся после каждой экспедиции, начиная с момента изобретения фотоаппарата. Проблема заключалась в том, что большинство этих пленок никогда не покидали своих футляров; Эбби поэтому и взяли сюда на работу восемнадцать месяцев назад – чтобы каталогизировать их и наконец-то понять, что они собой представляют. Работа эта, казалось, не имела ни конца ни края.

Сделав глубокий вдох, она свернула карту в трубочку и аккуратно уложила обратно в тубус, довольная тем, что выполнила хотя бы один пункт из списка намеченного на сегодня.

Русская степь, отпечатано и раскрашено от руки Морганом Джонсоном примерно в 1789 г. Эбби понимала, что, попади эта карта на аукцион, за нее предлагали бы тысячи фунтов. Только этого никогда не случится, потому что она застряла здесь, в пыльном цокольном этаже Королевского картографического института, терпеливо дожидаясь на полке, когда кто-нибудь заинтересуется ею и позаботится о ней.

Что ж, это чувство было хорошо знакомо Эбби.

Зазвонил телефон.

– Архив, слушаю вас, – сказала она своим самым подходящим для телефонных разговоров голосом. – Алло?

В трубке было слышно чье-то тяжелое дыхание, приглушенная болтовня и смех. Она догадалась, что звонит ее босс, который, понимая, что ланч затянулся, хочет проявить заинтересованность делами на работе.

– Эбигейл, это Стивен. Ты меня слышишь?

Эбби удалось улыбнуться. Стивен Картер, директор архива ККИ, в телефонных разговорах был безнадежен и всегда вел себя как джентльмен викторианской эпохи, впервые пользующийся этим диковинным аппаратом.

– У нас там все в порядке?

Эбби оглянулась на шаткую гору картонных ящиков.

– Ничего такого, с чем бы я не справилась самостоятельно.

– Это хорошо, хорошо, – торопливо сказал Стивен. – Я просто хотел тебе сказать, что вряд ли появлюсь сегодня, – сама знаешь, как проходят эти совещания.

Да, это она знала хорошо. Язык у него уже немного заплетался.

– Впрочем, у нас тут отличные новости, – продолжал он. – У Кристины есть потрясающая информация насчет выставки, и мне уже не терпится тебе об этом рассказать.

Сегодня Стивен отправился на свою ежемесячную встречу за ланчем с директором коллекций Кристиной Вей – напыщенной дамой, которую ККИ не интересовал совершенно, зато очень интересовало собственное продвижение по карьерной лестнице. Грандиозные планы Кристины всегда вызывали у Эбби чувство неловкости и никогда не сулили ничего хорошего сотрудникам института.

– Меня это как-то касается? – спросила она.

– Поговорим об этом завтра, – ушел от прямого ответа Стивен. – Мы должны знать, каково положение дел на сегодня. Кристина хочет получить полный обновленный отчет в письменном виде. Она действительно очень рисковала, соглашаясь на эту выставку, так что мы не должны ее подвести. Мы с тобой поняли друг друга?

– Конечно, – пробормотала Эбби, одновременно быстро печатая общий имейл трем своим лучшим подругам – Анне, Джинни и Сьюз, чтобы они были готовы вечером отправиться куда-нибудь выпить.

– Завтра утром мы первым делом пройдемся по окончательной подборке картинок, а затем ты сможешь отнести слайды и негативы в лабораторию, – продолжал тараторить Стивен, явно торопясь побыстрее закончить разговор. – Все, я должен лететь. Ох, а можешь подготовить того Джонсона 1789 года для мистера Брамли? Ты же знаешь, как он по-особому к этому относится.

– Уже подготовила, – сказала она, читая мгновенно пришедший ответный имейл от Сьюз.

Увидимся в баре. Очень рада, что у тебя наконец появилось настроение для этого.

– Замечательно, ты просто сокровище!

И в трубке раздались короткие гудки.

Эбби положила трубку на аппарат и взглянула на часы. Не было еще и половины пятого – целая вечность до того момента, когда она сможет безболезненно уйти с работы, даже если Стивен до конца дня так и не появится.

Кроме того, нужно было подготовиться к отчету. Стивен Картер был неплохим начальником, но большим педантом в отношении всяких мелочей и очень любил угодить сильным мира сего, и Эбби понимала: несмотря на то, что она была временным работником, за любые просчеты, ошибки или несоответствия в архиве козлом отпущения сделают именно ее.

Теперь, когда она была одна, без поддержки родственников или любимого человека, она могла рассчитывать только на себя; в этой ситуации даже думать не хотелось о том, что будет, если она потеряет работу.

Почувствовав, что на глаза наворачиваются слезы, Эбби быстро заморгала, чтобы прогнать их, и прошла в фотокомнату, к длинным рядам синевато-серых металлических полок, на которых стояли десятки картотечных ящиков с негативами, слайдами и оттисками.

Она двинулась вдоль ряда, проводя пальцами по торцам деревянных ящиков. Собственно говоря, эту часть своей работы она любила больше всего. Карты особых чувств в ней не вызывали: ну кого может завести, скажем, плохо выполненное схематичное изображение Ланкашира? Но с фотографиями все было по-другому. В них ощущалась какая-то особая магия. Это были сокровенные свидетельства тех давних времен, когда о мире было известно не так много, но находились люди, которые отваживались отправляться в неизведанные уголки дикой природы. Она села в офисное кресло и выдвинула ящик. Если в общих чертах, в ее обязанности входила каталогизация всего архива. Она должна была описать, что находится в каждом ящике: экспедиция, год, часть света, имена участников и достижения – такие вещи, которые потом можно было внести в компьютер, а впоследствии находить по ссылкам.

Но была у нее и другая задача: ей предстояло заставить эти призраки прошлого заговорить. Ее пригласили и для того, чтобы она курировала выставки экспонатов из хранилищ и представляла эти давно забытые снимки публике.

Первая такая выставка, посвященная двухсотлетию института, должна была состояться через три недели, и у Эбби не было полной уверенности, что они к ней готовы. Выбрать снимки для показа было легко. Называлась экспозиция «Великие британские путешественники», и выбирать можно было из весьма впечатляющих экспедиций: покорение Эвереста и К2[8]8
  К2 – одно из названий Чогори́, второй по высоте после Джомолунгмы горной вершины в мире. Самый северный восьмитысячник. Гора обозначена К2 как вторая вершина горного массива Каракорум. (Примеч. ред.)


[Закрыть], освоение обоих полюсов, даже путешествие Левенгука вверх по Нилу. Но чего-то все-таки не хватало, так что в центре экспозиции, образно говоря, оставалась дыра. Эбби до сих пор плохо себе представляла, что бы это могло быть, и только надеялась, что поймет это, если оно попадется ей на глаза.

Набрав побольше воздуха в легкие, она потянула на себя узкий ящик и открыла его. Внутри лежала подборка слайдов. Она взяла первый и посмотрела его на свет. Несколько маленьких фигурок на фоне снежных вершин. Взяла следующий: снятая с небольшого расстояния группа носильщиков, улыбающихся невидимому фотографу. Она взглянула на надпись на боковой стенке ящика. Там значилось: Экспедиция Мортимера, Непал, 1948. Эбби подъехала на своем кресле к специальному столу для просмотра слайдов, включила подсветку и взяла лупу – это хваленое увеличительное стекло, позволяющее разглядеть кадр, не печатая фотографию.

Монохромное изображение зазубренных пиков Гималаев производило сильное впечатление, но не слишком отличалось от десятков других подобных снимков снежных вершин, которые Эбби уже отобрала. В этом и была проблема: экспозиция выглядела очень уж снежной, очень горной и очень белой. Все в одном ключе.

Она надула щеки и подумала, что хорошо бы сейчас выпить чашку чаю. Но брать чай в это вызывающее клаустрофобию помещение, чем-то напоминающее внутренности подводной лодки из старого кинофильма, запрещалось.

«Похоже, только без неунывающих морских волков», – угрюмо подумала Эбби.

Она пожалела, что работает в таком мрачном и уединенном месте. Когда она ушла из Музея Виктории и Альберта, где работала полный день, ее друзья наверняка решили, что она сошла с ума. Но никто не знал истинных причин ее ухода и даже не догадывался, почему она предпочла должность внештатного сотрудника в ККИ.

Эбби и Ник Гордон никогда не афишировали свое стремление иметь ребенка. Несмотря на то, что из их компании они поженились первыми, никто у них не спрашивал, почему в их доме все еще не слышен топот детских ножек. Им обоим было за тридцать, жили они в Лондоне, развлекались и все силы отдавали карьере. Для них это стало запретной темой. И даже, пожалуй, их интимной тайной. Если ты подозреваешь, что у друга проблемы с потомством, ты же не спрашиваешь его об этом! Разве что он сам решит с тобой поделиться наболевшим.

Эбби и Ника предупредили, что ЭКО – экстракорпоральное оплодотворение – дело непростое. Но она не подозревала, сколько эмоциональных и физических сил для этого потребуется. Именно поэтому она устроилась в институт на должность с гибким графиком работы. Но ребенка все не было. А потом не стало и мужа.

Она вытащила следующий ящик, на этот раз с черно-белыми фотографиями. Надпись на нем гласила: Перу, Амазонка, 1961.

Она попыталась сосредоточиться и отогнать образ Ника, время от времени возникавший в ее сознании.

Сев, она поставила ящик на колени и начала осторожно перебирать фотографии.

На первой был изображен мужчина, присматривающий за несколькими мулами, на фоне длинной долины, покрытой буйными зарослями влажного тропического леса. Вторым оказался прекрасный снимок колибри крупным планом; на третьем была запечатлена группа носильщиков с усталыми обветренными лицами, которые тащили на себе громадные корзины.

«По крайней мере тут хоть снега нет», – подумала она, чувствуя, что может найти здесь что-нибудь подходящее.

Она стала быстро просматривать старые снимки, пока один из них не привлек ее внимание. На нем были запечатлены мужчина и женщина, стоявшие вплотную друг к другу. Он касался пальцами ее щеки, она положила ладонь на его руку, и со стороны это выглядело как сцена нежного прощания. У Эбби перехватило дыхание, и она от неожиданности прижала пальцы к губам. Все это было так красиво и трогательно, хотя она не смогла бы толком объяснить, почему именно. Вроде бы ничего такого уж необычного, нечто подобное каждый день можно увидеть на вокзалах и в аэропортах.

И все же здесь было что-то другое, чувствовались напряжение и душевная боль. Женщина, казалось, потеряла голову от горя. Но почему? Кто был этот мужчина и кем была его возлюбленная?

Она быстро перевернула фото. На обратной стороне было написано: Экспедиция Блейка, Перу, август 1961.

Судя по остальным фотографиям, мужчина собирался отправиться в джунгли. Может быть, она умоляла его остаться, но он все равно туда пошел? «Интересно, – подумала Эбби, – сколько лет этим влюбленным сегодня, живы ли они и не расстались ли?»

Она снова посмотрела на снимок. Господи, он был действительно хорошим! Эбби была уверена, что он будет прекрасно смотреться в экспозиции. У нее было достаточно впечатляющих, ударных снимков, от которых у зрителя отвисала челюсть, – крошечные фигурки, карабкающиеся по высоченной отвесной стене, или увешанные сосульками корабли, зажатые льдами посреди бескрайних белых полей. Но этот был совсем другим. В нем чувствовались эмоции, он наводил на мысль, что отправиться в опасное путешествие – это не просто встать и пойти. В реальном мире это граничило с геройским поступком, что заставляло задуматься: «А что, если бы идти нужно было мне? Что бы я чувствовал при этом? И что чувствовал бы тот, кто оставался ждать?» Эта фотография красноречивее любых слов говорила о силе любви и страхе потери.

То, что она плачет, Эбби сообразила, только когда на стекло проектора упала крупная слеза.

«Недопустимо заливать своими слезами бесценные артефакты!» – отчитала она себя, выскакивая из фотокомнаты за салфеткой.

– Эбигейл, с вами все в порядке?

Обернувшись, она увидела, что на нее пристально смотрит мистер Брамли. Кристофер Брамли был одним из их постоянных клиентов, и он часто спускался в архив за дополнительными материалами для своих исследований. Седовласый и сгорбленный, он редко заговаривал с ней, разве что просил найти какой-нибудь документ или карту.

– Да, спасибо, все в порядке, – быстро ответила Эбби, вытирая мокрые щеки.

Старик поднял брови.

– Надеюсь, что это действительно так, – мягким тоном произнес он.

Она подумала, что он знает о ее жизни. Может быть, что-то слышал о ней.

– Вам сюда. Карты, за которыми вы пришли, здесь, – уже более бодро сказала она.

– Думаю, на сегодня я ваш последний посетитель. В институте уже давно пусто, – улыбнулся мистер Брамли; порывшись в кармане, он вытащил салфетку и протянул ей. – Я уверен, что мистер Картер не имел бы ничего против того, чтобы вы сегодня заперли тут все пораньше и пошли домой.

Она кивнула, подумав, что именно так она и поступит, после чего вернулась в фотокомнату, чтобы закончить начатое.

Фотографию Блейка она сунула в конверт из плотной бумаги, решив, что завтра спросит насчет нее у Стивена. В конце концов, он проработал в хранилище более десяти лет и обладает энциклопедическими знаниями обо всех путешественниках и составителях карт за последние три сотни лет.

Она выключила свет и, убедившись, что все заперто, надела жакет и набросила ремешок сумочки на плечо.

– Увидимся завтра, мистер Брамли, – сказала она, проходя через комнату, где он работал.

– О, я этому не удивлюсь, – отозвался старик. – Собираетесь куда-то сегодня?

– Собственно, да. Хотим с подругами немного выпить где-нибудь.

Он улыбнулся:

– Желаю вам хорошо провести время, Эбигейл. Вы это заслужили.

Она усмехнулась в ответ. До сих пор она не особенно ждала вечера, который намеревалась провести с подругами, но теперь поняла, что это как раз то, что ей сейчас необходимо. Она взбежала по ступенькам из полуподвала на первый этаж, в залитый светом атриум института. «Назад, в цивилизацию!» – подумала она и, взглянув на экран своего мобильного, обнаружила, что пропустила один звонок – в цокольном этаже сигнал был слабым.

Она набрала номер голосовой почты, чтобы прослушать сообщение, и почувствовала, как у нее тоскливо засосало под ложечкой, когда услышала знакомый голос:

– Эбс, это я, Ник. Перезвони мне. Нужно поговорить.