Текст книги "Этнические конфликты"

3. Об эволюционных корнях конфликтов

В настоящем исследовании я сосредоточиваю внимание на этнических конфликтах, но они не являются единственным видом конфликтов в человеческих обществах. Существуют конфликты многих иных типов от индивидуального уровня до уровней национальных и интернациональных систем. Поэтому резонно задаться вопросом, существует ли какое-либо общее теоретическое объяснение возникновения бесчисленных и разнообразных конфликтов в человеческих обществах. По моему убеждению, дарвиновская теория эволюции путем естественного отбора дает нам конечное теоретическое объяснение возникновения и сохранения всех видов конфликтов интересов в человеческих обществах. Согласно эволюционной теории, все организмы вынуждены бороться за выживание потому, что мы живем в мире дефицитов, где все биологические виды способны производить гораздо больше потомства, чем может быть обеспечено имеющимися ресурсами. Постоянное несоответствие между числом индивидов и объемом средств к существованию делает борьбу за выживание неизбежной и повсеместной (см. Darwin, 1981 (1859); Dobzhansky et al., 1977, pр. 96-99; Mayr, 1982, pр. 479-480). Согласно первому выводу Эрнста Майра, «поскольку индивидов рождается больше, чем могут поддержать имеющиеся ресурсы, а размер популяции остается стабильным, между индивидами популяции должна происходить жестокая борьба за существование. В результате выживает лишь часть, часто очень малая часть потомства каждого поколения» (Mayr, 1982, р. 480). Теория Дарвина объясняет неизбежность борьбы за существование во всех уголках природы, и это применимо также к человеческим обществам и конфликтам. Нам следует понять, что неизбежная и постоянная борьба за ограниченные ресурсы приводит в человеческих обществах к многочисленным конфликтам разного рода, включая этнические. Этнический фаворитизм не объясняет происхождения конфликтов, но объясняет, почему так много конфликтов интересов в человеческих обществах происходит между этническими группами. Если вкратце, все конфликты интересов коренятся в неизбежной борьбе за ограниченные ресурсы, но этнический фаворитизм объясняет, почему в этнически неоднородных обществах многие конфликты такого рода канализируются по этническим линиям.

Ранее я опубликовал две книги на тему этнических конфликтов, где исследовал, в какой мере возможно объяснить их возникновение с помощью теории этнического фаворитизма (Vanhanen, 1991, 1999a, 1999b). Я утверждаю, что возможно вывести кросс-культурное объяснение конечных эволюционных причин этнического конфликта из эволюционной интерпретации политики и из теории родственного отбора. Моя теоретическая аргументация исходит из идеи о том, что политика везде связана с борьбой за ограниченные ресурсы. Этот центральный и универсальный предмет политики вытекает из неодарвинистской теории эволюции посредством естественного отбора. Я считаю, что политика является одной из форм такой борьбы. Эволюционные корни политики лежат в необходимости теми или иными средствами разрешать конфликты за ограниченные ресурсы.

Мы должны попытаться понять, что вездесущее соперничество в человеческих обществах является неизбежным следствием того факта, что мы живем в мире ограниченных ресурсов и запрограммированы на выживание всеми доступными средствами. Теория Дарвина объясняет, почему это так, и это представляет нам раскрытие конечных эволюционных причин конкуренции и конфликтов интересов в человеческих обществах (см. Vanhanen, 1991, pр. 24-27; 1999a, р. 12; 2004, pр. 88-90).

В данном аспекте я хочу подчеркнуть, что этнический конфликт представляет собой древний феномен в человеческих обществах. Это не недавний и временный феномен, ограниченный современным миром. Кирнан (Kiernan, 2007) в своем обширном историческом исследовании ссылается на некоторых археологов, полагающих, что предки современных людей истребили европейскую популяцию архаичных неандертальцев. Иными словами, этническое насилие, по-видимому, использовалось на всем протяжении истории современного человечества, хотя эмпирические данные о ранних периодах истории скудны. Кирнан лишь кратко касается истории геноцида и массового уничтожения людей в Античности, главным образом в Спарте и Древнем Риме, и сосредоточивается на некоторых примерах из XV века. Он начинает с Конкисты, испанского завоевания Нового Света 1492-1600 годов. Конкиста сопровождалась обширным геноцидом и массовым истреблением коренного населения на островах Карибского бассейна, в Центральной и Южной Америке, хотя массовая гибель индейского населения была обусловлена в первую очередь привнесенными европейцами болезнями. Геноцидные массовые убийства были обычным явлением также в Восточной Азии в 1400-1600 годах и в Юго-Восточной Азии между 1590 и 1800 годами. Колониальные завоевания сопровождалось геноцидом в разных частях света. Автор ссылается на завоевание Ирландии англичанами в 1565-1603 годах и на колонизацию Северной Америки в 1600-1776 годах, где колонисты постепенно захватывали территории коренного населения и истребляли его, не только мужчин, но также женщин и детей. Та же политика геноцидных массовых убийств продолжалась и в Соединенных Штатах Америки. Другие примеры Кирнана – это геноцидное насилие ХIХ века в Австралии и колониальный геноцид в Африке в период 1830-1910 годов. Массовые убийства подобного рода продолжались и в ХХ веке. Автор упоминает геноцид армян, организованный режимом младотурков в Турции, государственный геноцид евреев и массовые убийства миллионов поляков и русских в ходе Второй мировой войны, геноцид в Восточной Азии со стороны японской армии, террор и массовое истребление населения в Советском Союзе и маоистском Китае и, наконец, недавние случаи геноцида в Бангладеш, Гватемале, Кампучии, Руанде, Индонезии, Ираке, Боснии и Дарфуре, а также массовые убийства в разных странах, осуществленные Аль-Каидой.

История геноцида дает понять, что при соответствующих обстоятельствах все народы в более или менее равной степени оказывались способны осуществлять этнические чистки. Кирнан отмечает, что это явление выходит за пределы политических ярлыков: «Геноцид был связан с распространением колониализма, распадом империй, религиозной общинной рознью, атеистической диктатурой, неограниченным капитализмом, национал-социализмом, коммунистическими революциями, посткоммунистическим национализмом, национальным охранительным милитаризмом и исламистским террором» (р. 37). Примечательно, что почти всегда геноцид был направлен против иных расовых или этнических групп. Тот факт, что этническое насилие прослеживается повсеместно на протяжении всей известной нам истории, подразумевает, что корни такой модели поведения могут лежать в общей для всех нас человеческой природе. Кирнан не говорит об этом. Он пытается объяснить действия виновников геноцида, истребления и массовых убийств их одержимостью идеями расизма, экспансионизма, аграрианизма и средневековыми нравами (pр. 38, 605). Мне же представляется, что конечное объяснение можно проследить в непрекращающейся борьбе за существование и в нашей эволюционной предрасположенности к этническому фаворитизму. Борьба за контроль над землей и территориями вытекает из неизбежной борьбы за существование и ограниченные ресурсы, а этнический фаворитизм объясняет, почему соперниками так часто становятся отличные друг от друга этнические группы.

Стивен Пинкер (Pinker, 2011) в своем обширном историческом исследовании отмечает, что жестокое насилие, исчисляемое 100 000 убитых в год, резко сократилось в результате цивилизационных процессов. ХХ век не был самым кровавым в истории человечества. Автор не упоминает этническое насилие, но вполне вероятно, что относительная его распространенность также существенно снизилась, хотя мы и не имеем точных статистических данных за последние столетия. Вероятно, цивилизационные процессы снизили уровень этнического насилия и заменили насильственные конфликты более или менее мирными формами конфликтов интересов. Эдвард О. Уилсон (Wilson, 2012) отмечает, что война и геноцид были всеобщими и извечными, однако «с конца Второй мировой число насильственных конфликтов между государствами резко сократилось… Но гражданские войны, мятежи и государственный терроризм по-прежнему не утихают» (рр. 65-66).

Таким образом, мое теоретическое объяснение значимости этничности и этнических групп основывается на эволюционной аргументации. Поскольку мы вовлечены в беспрерывное соперничество и борьбу за ограниченные ресурсы в политике и во многих других проявлениях нашей жизни и поскольку нам присуща эволюционная склонность к кумовству и этническому фаворитизму, многие конфликты интересов в этнически разделенных обществах канализируются по этническим линиям. Для членов таких обществ естественно поддерживать друг друга в политических конфликтах интересов. Таким образом, этнический фаворитизм дает нам конечное теоретическое объяснение значимости этничности и этнического конфликта. В силу своих эволюционных корней наша поведенческая предрасположенность к этническому фаворитизму распространена во всех человеческих популяциях, хотя способна играть значительную роль лишь в этнически разделенных обществах и в отношениях между этнически различными политическими нациями. Таким образом, моя базовая гипотеза заключается в следующем: чем глубже популяция разделена в этническом отношении, тем больше конфликтов интересов в ней канализируется по этническим линиям.

Довод, что наша эволюционная предрасположенность к этническому фаворитизму присуща всем человеческим популяциям, подвел меня к гипотезе о том, что мы можем ожидать возникновения этнических конфликтов интересов во всех этнически разделенных обществах, хотя характер и интенсивность таких конфликтов могут сильно различаться. Интенсивность конфликтов может простираться от мирного соревнования законными средствами до предельного насилия. Она зависит не только от значимости конфликта интересов, но и от имеющихся средств его разрешения. Существуют факторы вмешательства, способные увеличивать или уменьшать интенсивность конфликтов. Это различные культурные и ситуационные факторы, в том числе политические институты и политическое руководство. Роль политических институтов особенно интересна по причине того, что, в принципе, их легче изменить, чем многие другие факторы вмешательства. В зависимости от своей природы политические институты способны помогать урегулировать этнические конфликты интересов или углублять их. Тут мы подходим к роли демократии в этнических конфликтах интересов и к влиянию других средовых факторов.

4. Аргументы в поддержку новой книги об этнических конфликтах

Представленный выше обзор теоретических положений и исследований указывает на то, что этничность и этнические конфликты уже обстоятельно изучались с различных точек зрения. Я и сам ранее уже опубликовал две монографии и несколько статей на эту тему. Моя последняя статья «Этнический конфликт и насилие в неоднородных обществах» (Ethnic Conflict and Violence in Heterogeneous Societies) вышла весной 2012 года (Vanhanen, 2012). Следовательно, резонно задаться вопросом: зачем писать новую книгу на эту тему? Смогу ли я сказать что-то новое и важное? Да, я имею несколько веских аргументов, обосновывающих написание такой новой книги.

Первый из моих аргументов теоретический. Предшествующие попытки объяснить этнические конфликты только лишь факторами культуры и среды до сих пор не выработали какого-либо верифицируемого теоретического объяснения. Я полагаю, что такое объяснение должно быть выведено из неких общих характеристик человеческой природы, главным образом из нашей склонности благоволить родственникам перед не-родственниками. Это теоретическое объяснение доступно с 1981 года, когда ван ден Берге опубликовал свою книгу «Этнический феномен» (The Ethnic Phenomenon), где кратко коснулся темы этнического фаворитизма. По ряду причин исследователи не приняли ее во внимание. Как мне кажется, они хотели избежать любого генетического объяснения. Я стал изучать этнические конфликты, когда понял, что коренящийся в человеческой природе этнический фаворитизм может быть общим фактором, стоящим за всеми этническими конфликтами. Мне захотелось исследовать, в какой степени этнический фаворитизм, измеряемый неоднородностью общества, связан с масштабами и напряженностью этнических конфликтов во всем мире. Таким образом, мой центральный аргумент состоит в том, что концепция этнического фаворитизма дает нам общее теоретическое объяснение всеобщности и устойчивости этнических конфликтов в мире. Это правда, что я уже высказывал данный аргумент в моих прежних работах, но так как большинство исследователей все еще незнакомы с идеей о решающей роли этнического фаворитизма либо пока что не прониклись ею, оправданно повторить его и проверить на новых данных.

Во-вторых, я использую ту же теорию этнического фаворитизма, что и в моих предыдущих исследованиях, но эмпирические переменные были основательно переформулированы. Для оценки потенциальной значимости этнического фаворитизма будет использоваться уровень этнической неоднородности (ЭН), а для оценки выраженности этнического конфликта от мелких инцидентов до широкомасштабного этнического насилия будет использоваться шкала оценок уровня этнического конфликта (УЭК). Обе переменные основаны на новых и более обширных эмпирических данных, чем переменные моих прежних исследований.

В-третьих, все данные объясняющих и зависимых переменных были обновлены. В моем предыдущем исследовании (Vanhanen, 1999a, 1999b) эмпирические данные и оценки этнических конфликтов основывались на событиях периода 1990-1996 годов. Теперь они основываются на событиях периода 2003-2011 годов. Сведения об этнической неоднородности базируются на последних доступных данных.

В-четвертых, в дополнение к уровню этнической неоднородности, некоторое внимание будет уделено альтернативным средовым факторам, могущим объяснить часть вариации оценок уровня этнического конфликта независимо от уровня этнической неоднородности. Влияние некоторых альтернативных объясняющих переменных оценивается посредством статистического анализа. Цель состоит в проверке того, в какой мере с их помощью возможно объяснить некоторую часть этнических конфликтов независимо от моей основной объясняющей переменной (ЭН).

В-пятых, моим намерением является на основании эмпирических наблюдений представить некоторые предложения относительно институциональных и других стратегий, посредством которых можно было бы смягчать этнические конфликты интересов и предотвращать их эскалацию в насильственные конфликты. Как представляется, устранить этнические конфликты из нашего мира нельзя, но в ряде случаев возможно предотвратить их перерастание в насилие с помощью соответствующих институциональных или иных реформ.

Короче говоря, центральная задача настоящего исследования состоит в дальнейшем научном исследовании этнического конфликта посредством оценки того, в какой степени корни этнических конфликтов могут быть прослежены в эволюционных характеристиках человеческой природы. Мы должны научиться понимать, что все человеческие популяции поверх всех культурных и цивилизационных границ разделяют одну и ту же поведенческую предрасположенность к этническому фаворитизму, объединяющую их по этническому признаку во многих конфликтных ситуациях. Многим ученым может оказаться сложным принять этот посыл о генетических корнях этнических конфликтов, но в настоящем исследовании я пытаюсь показать, что его стоит принимать во внимание.

Настоящее исследование охватывает 176 независимых государств с населением в 2010 году более 200 000 человек. Гипотезы о влиянии объясняющих переменных на оценку уровня этнических конфликтов проверяются с помощью статистических методов, в основном посредством корреляционного и регрессионного анализа. Результаты регрессионного анализа обсуждаются отдельно по каждой стране для того, чтобы определить, насколько хорошо этнический фаворитизм, измеряемый этнической неоднородностью общества, объясняет оценку уровня этнических конфликтов в каждой из стран, а какие государства противоречат основной гипотезе исследования, серьезно отклоняясь от линии регрессии. Изучение больших положительных и отрицательных отклонений может раскрыть, какие виды особых местных факторов заставляют некоторые страны отклоняться от средней зависимости между этнической неоднородностью и оценкой уровня этнического конфликта.

Глава 2
Переменные и рабочие гипотезы

1. Шкала оценок уровня этнических конфликтов (УЭК)

2. Этническая неоднородность (ЭН)

3. Альтернативные объясняющие факторы

4. Рабочие гипотезы

5. Единицы анализа

Согласно обсуждавшейся в главе 1 теории этнического фаворитизма, этнический конфликт возникает вследствие постоянной необходимости бороться за ограниченные ресурсы и нашей врожденной склонности к этническому фаворитизму. В этнически разделенных обществах борьба за ограниченные ресурсы очень часто канализируется по этническим линиям. Вследствие этнического фаворитизма люди в конфликтных ситуациях легче объединяются со своими этническими сородичами, чем с чужаками. Чем сильнее популяция разделена в этническом отношении, тем сильнее тенденция к объединению людей в такой борьбе по этническому признаку. Иными словами, чем больше генетическое расстояние между соперничающими этническими группами, тем сильнее конфликт стремится к канализации по этническим линиям (см. Salter, 2003, 2004). Следовательно, резонно предположить, что должна существовать положительная корреляция между степенью этнического разнообразия общества и масштабом и напряженностью этнического конфликта. Чем глубже население страны разделено в этническом отношении, тем сильнее конфликты интересов становятся канализированными по этническим линиям.

Центральная гипотеза исследования, выведенная из теории этнического фаворитизма, может быть протестирована на эмпирических данных путем замены гипотетических концептов переменными операционной среды. Мы должны иметь возможность измерять уровень этнического фаворитизма и относительную значимость этнических конфликтов. В своем предыдущем исследовании (Vanhanen, 1999a) я сформировал индекс этнической неоднородности для оценки силы этнического фаворитизма и шкалы оценок институализированных и насильственных этнических конфликтов для оценки масштаба и интенсивности таких конфликтов. Последние две переменные были объединены в индекс этнического конфликта. Анализ эмпирических данных в группе из 148 стран в период 1990-1996 годов показал, что индекс этнической неоднородности коррелирует в высокой степени (0,857) с оценкой по шкале институализированных этнических конфликтов, в умеренной степени (0,467) с оценкой по шкале насильственных этнических конфликтов и в высокой степени (0,726) с объединенным индексом этнического конфликта (Vanhanen, 1999a, стр. 55; Vanhanen, 1999b, 2012). Для целей настоящего исследования я реструктуризировал как меру этнической неоднородности (ЭН), которая будет использоваться в качестве основной объясняющей переменной, так и меру этнического конфликта для улучшения этих показателей. Были собраны новые данные о величинах зависимой и объясняющей переменных.

Центральная гипотеза исследования базируется на предположении о неизменности других имеющих отношение к вопросу обстоятельств. Но в реальном мире это не обязательно так. Существуют значительные вариации местных условий, способные уменьшить корреляцию между мерами этнической неоднородности и этнического конфликта. Несомненно, на возникновение этнического конфликта влияют разнообразные факторы. Вопрос в том, что эта за факторы. Я не имею определенного представления о природе и значимости таких факторов, но собираюсь учесть влияние некоторых из них, использовав их в качестве альтернативных объясняющих переменных. Ранние исследования этнического конфликта содержат указания на различные факторы, которые могут быть причинно связаны с этническим конфликтом. К сожалению, многие из них невозможно операционализировать. Я сосредоточиваю внимание на некоторых факторах, которые возможно измерить посредством эмпирических переменных.

Во-первых, резонно предположить, что этнические конфликты легче перерастают в насилие в менее развитых в социально-экономическом отношении странах, где может оказаться сложнее удовлетворить потребности различных социальных групп. Следовательно, можно предположить, что уровень социально-экономического развития отрицательно коррелирует с масштабом этнического конфликта. Для измерения вариации социально-экономического развития могут быть использованы показатели наподобие дохода на душу населения и индекса развития человеческого потенциала (см. Thomay, 2011, pр. 23-24).

Во-вторых, исходя из теории демократического мира (см. Rus-sett, 1997; Gleditsch, Hegre, 1997; Gleditsch, 1999), разумно предположить, что уровень этнического конфликта в демократических странах должен быть ниже, чем в недемократических. Нильс Петер Гледич (Gleditsch, 1999) отмечает: «Поскольку гражданские войны и другие формы внутренних беспорядков являются в настоящее время преобладающей формой вооруженных конфликтов, мы должны задаться вопросом, существует ли демократический мир на внутригосударственном уровне» (р. 644). Он приводит два противоположных друг другу довода. С одной стороны, идея демократии как «метода ненасилия» заставляет нас ожидать, что чем демократичнее страна, тем ниже в ней уровень внутреннего насилия. С другой стороны, теория мобилизации ресурсов гласит, что чем демократичнее режим, тем большего числа конфликтов следует ожидать вследствие того, что открытость политической системы поощряет политическую активность самых разных видов. Согласно этой теории, «определенный уровень конфликтов может являться платой демократии за дозволяемый ею уровень политической свободы» (р. 650). Следовательно, это заставляет нас ожидать по мере возрастания демократии большего внутреннего насилия, включая этническое. Гледич расценивает эти две тенденции скорее как комплементарные, чем как конкурирующие. Он цитирует Эдварда Мюллера и Эриха Вееде (Muller, Weede, 1990), пришедших к выводу, что «внутреннее насилие, вероятно, будет низким при жестком авторитарном правлении, но также и в высоко демократичных странах (р. 650). Согласно их инверсной U-гипотезе, мы можем ожидать криволинейной зависимости между демократией и гражданской войной. Хевард Хегре и соавторы (Hegre et al., 2001) протестировали инверсную U-гипотезу и обнаружили, что инверсная U-образная кривая наилучшим образом описывает отношение демократии и гражданской войны. При режимах с промежуточными оценками по шкале «демократия – автократия» вероятность возникновения гражданской войны намного выше, чем при демократиях или автократиях. Авторы приходят к выводу: «Самым надежным путем к стабильному внутреннему миру в долгосрочной перспективе является демократизация, насколько это возможно» (р. 44; см. также Henderson, 1999b, pр. 282-283; Ellingsen, 2000; Mousseau, 2003; Rosato, 2003; Davenport, 2004; Walter, 2004; Rasler, Thompson, 2005; Beissinger, 2008). Исследование Хегре и соавторов (Hegre et al., 2001) посвящено гражданской войне, а не насильственному этническому конфликту, но ввиду вовлеченности этнических групп в большинство гражданских войн оправданно расширить их гипотезу также и на насильственный этнический конфликт. Следовательно, уровень демократизации предположительно имеет отрицательную корреляцию с уровнем этнического насилия. Эта гипотеза не предполагает криволинейной зависимости между демократией и этническим миром, но по корреляционной кривой было бы несложно определить, является ли зависимость криволинейной или нет. Иными словами, подкрепляют ли эмпирические данные настоящего исследования инверсную U-гипотезу или противоречат ей.

Все сформулированные выше гипотезы являются тестируемыми и фальсифицируемыми. Они могут быть проверены на основании эмпирических данных путем замены гипотетических концептов эмпирическими переменными. В рамках этих гипотез меры этнического конфликта являются зависимыми переменными, предположительно казуально связанными с объясняющими переменными: с уровнем этнической неоднородности (ЭН), а также с альтернативными и дополнительными объясняющими переменными. Проблема состоит в том, как определить переменные и как получить требующиеся для анализа эмпирические данные. В этой главе я определяю переменные, которые будут использованы при статистическом анализе.