Текст книги "Руки моей не отпускай"

– Может, – согласилась она. – Но страсти, выяснения-разборки – это не моя история, ты же знаешь.

– А вот про это ты никому не говори, а то турнут с работы, – весело посоветовал Галантов. – Миром правят страсти. Все мировое искусство основано на страсти. И суть твоей профессии – это не поиск свежих новостей, это эмоции, накал чувств: они костяк, основа, так сказать. Задача любого репортера – розыск и достойная подача страстей. А если их нет, значит, вложи в эту новость свою страсть, упакуй в страсть и преподнеси со страстью. Это то, чего хотят люди, чего они жаждут и потребляют. Вечную формулу управления народом никто не отменял с римских времен: «хлеба и зрелищ» – накорми и развлеки. А страсти – это механизм подачи развлечения, способ направлять людей, это всегда надрыв чувств, любовь-ненависть, когда-то я все это тебе подробно объяснял. А что касается тебя, Ася, то ты просто еще не испытала сильных, глубоких, по-настоящему сжигающих чувств, поэтому и берешься рассуждать о драмах так пренебрежительно. – И неожиданно спросил: – Ты почему решила именно сейчас разводиться?

– Ты прекрасно сам все знаешь и понимаешь. – Она как-то в один момент устала от этого разговора. – У нас нет уже давно никакой совместной жизни, и сексуальной тоже, еще до того, как ты ушел с телевидения. Я понимаю, что ты ничего не делаешь просто так, и уверена, что твоя отставка – это некий шаг в какой-то большой игре. Это же твоя жизнь, твоя стихия, ты это обожаешь: интриги, планы, стратегия, игры с людьми и обстоятельствами. Я не спрашиваю, что у тебя за проект такой, и не стараюсь домысливать, но последние несколько лет ты слишком погрузился в эти свои игры и в эту насыщенную рокировками и интригами жизнь. Я понимаю, что этот упрек из моих уст звучит несколько лицемерно, поскольку меня дома практически не бывает, но когда я бываю, я с тобой. А ты не со мной, – она пристально посмотрела ему в глаза и повторила: – Не со мной. И все эти твои доставалова меня, провокации на разборки, капризы в стиле анфан террибль, все это только оттого, что тебе нестерпимо ждать развязки закрученной вами интриги, и от скуки и затянувшегося ожидания ты развлекаешься как можешь, то есть достаешь меня. Но ты стал слишком переигрывать и слишком давить. И мы перестали быть мужем и женой не только в сексе, а как-то незаметно и в жизни. И я бы хотела, чтобы мы разошлись до того, как перестанем быть еще и друзьями. Я все же очень тебя ценю.

– Нет, Аська, тут что-то другое, – выслушав ее отповедь, сказал Семен, присматриваясь к ней. – Тебе же все это время все мои экзерсисы были по барабану, как ты любишь говорить, тульскому. Ты даже не терпела мои скандалы, ты пропускала все выпады и мое нытье мимо, находя в этом повод для легкой иронии и не более. И не высказывала желание расстаться, потому что нам всегда было интересно вместе. До последнего времени. Так что случилось? – спросил он.

– Ничего, – пожала плечами Ася.

– Нет, девочка, – Семен внимательно всмотрелся в выражение ее лица и вдруг протянул руку и погладил по голове каким-то совершенно отеческим жестом, грустно улыбнувшись, и озвучил свою догадку: – Ты влюбилась. Вот в чем дело.

Погладил еще раз по волосам, все так же внимательно всматриваясь в выражение ее лица, как отец, вдруг неожиданно обнаруживший, что дочь, оказывается, выросла, а он и не заметил, и спросил:

– Кто он?

– Нет, Семен, – Ася отрицательно покачала головой. – Нет никакого «его», и я не влюбилась.

– Может, и нет, но точно случилось что-то такое, что сильно повлияло на тебя, что-то очень важное и непростое. Может, не любовь, а любовник? Ухарь какой-нибудь с голливудскими зубами и бицепсами?

– Семен, ну какой любовник? – легко возмутилась Ася. – Можно, я даже комментировать эту ерунду не буду. Ты же знаешь, я не люблю дешевой пошлости, у меня на нее идиосинкразия. А герой-любовник это пошлость, и не герой тоже пошлость. Впрочем, тебе прекрасно известно, что нет никакого любовника.

Он знал. Она была права: он совершенно точно знал. И не потому, что следил за ней или проверял ее телефоны, звонки, знакомства и встречи – нет. Просто Галантов очень хорошо знал и понимал ее саму, ее сущность.

Ася никогда не станет утруждаться враньем и опускаться до того, чтобы скрывать что-то и обманывать, да еще так натужно – тайком встречаться-любиться, а потом бежать к мужу домой, делать вид, что все у них как обычно, при этом что-то там придумывать про то, где задержалась, и, сияя глазами после удачного свидания, уверять в какой-нибудь ерунде из разряда «у подруги засиделась». Да никогда. Зачем?

Для Аси «нет так нет». Если случились бы с ней в жизни такие страсти-мордасти и секс, и интерес к другому мужчине, то на хрена все усложнять и погружаться по горло в трудности, делая плохо всем троим? Надо расстаться с мужем и жить с тем, к кому испытываешь тягу и влюбленность. С ее точки зрения все просто.

Она всегда была легкой девочкой. Никаких драм.

– Ладно, Аська, – резко выдохнув, мгновенно переключился Семен на дружески-деловой тон. – И на самом деле, что-то я заигрался. Все от безделья – застоялся в стойле на передержке. Но ничего, скоро в бой, повоюем. – И повторил: – Ладно, Ась, ты права, давай разведемся. Как-то с семьей у нас уже не получается, что-то ушло, – и снова протянул руку и погладил ее по голове так поразившим Асю отеческим жестом. – Я позвоню сегодня Аркаше, он займется этим вопросом, скажет тебе, куда подойти, и поможет заявление о разводе составить. Вещи вывезу как-нибудь потихоньку или скопом, посмотрим. Что-нибудь поделить хочешь?

– Ну, какое делить, Семен, о чем ты? – попеняла ему Ася с легким недоумением. – Шкаф умершей бабушки, что ли?

– Хочу тебе напомнить, – усмехнулся Семен ее шутке, – что шкаф МОЕЙ бабушки, – с нажимом на слове «моей» произнес он, – стоит порядка нескольких десятков тысяч долларов.

– Ну, тогда моей, – улыбнулась теперь уже его шутке Ася.

– А может, тебе деньги нужны или что-то хочешь купить? Дом, например.

– И на кой мне дом? – улыбалась Ася.

– Ну как, будешь примулы сажать, самовар ставить и гонять чаи на веранде, как помещица в усадьбе.

– Клевая жизнь! – театрально-мечтательно вздохнула Ася.

– И не говори, – поддержал он ее, поднимаясь из-за стола, и предложил еще варианты приобретений: – Может, машину новую тебе возьмем?

– Да зачем, – махнула рукой Ася. – Ты же знаешь, я своего Верного люблю, и у нас с ним это взаимно. – И пообещала: – Но если мне что-то понадобится, я к тебе обращусь.

– Тогда я могу уже не дать, пользуйся широтой моего предложения, пока я тут расчувствовался, – усмехнулся Семен.

Это была почти шутка. Он подошел, обнял ее за плечи, наклонился и поцеловал в щеку, прижался своей щекой на короткое мгновение и отстранился, посмотрев ей в глаза:

– Я люблю тебя, Аська.

– И я люблю тебя, Семен, – отозвалась она. – Ты же знаешь.

– Я знаю, – кивнул он.

Конечно, он знал, как и то, что они говорят о совершенно разном и признаются совсем в разной любви.

Отъехав от дома, Галантов пересек бульвар, потом переулок и, приняв мгновенное решение, резко завернул на освобождающееся парковочное место у небольшого сквера, с которого прямо перед ним отъехала «Тойота». Остановился, выключил двигатель и, закрыв глаза, откинул голову на подголовник.

Аська так и не поняла самого главного – для нее это была влюбленность, искристая, легкая, совпавшая с ее увлеченностью новым делом, которым она занялась, погружение в совершенно новую для нее сферу. А он был ее любовник-друг, наставник, помощник и партнер, человек, чей профессионализм она почитала очень высоко и восхищалась им и многому училась у него.

Семен обратил внимание на эту девочку сразу же после того ее шокового репортажа, наделавшего столько шуму не только на канале, где она работала, а во всех СМИ и перекупленного другими каналами и известными европейскими информационными агентствами. Репортажа, после которого Ася Волховская проснулась знаменитой.

Галантова тогда поразил не сам репортаж, хотя и он был без сомнения бомбой, явлением на телевидении, – у многих корреспондентов бывают «звездные» часы, когда вдруг удается снять нечто сенсационное, но его поразила сама девочка.

Она была привлекательной, симпатичной, но не блистала никакой изысканной красотой или яркостью облика и даже могла показаться несколько тусклой с точки зрения профессионального телевизионного применения, но она обладала поразительным, необыкновенным свойством – когда она говорила, двигалась, действовала, то есть была не статична, она преображалась невероятно.

Ее жесты, мимика лица, голос и врожденная грация создавали некий завораживающий, притягательный, загадочный женский образ, обладавший каким-то фантастическим магнетизмом. И камера эту ее особенность, эту загадочную ауру, энергию образа считывала и передавала необычайно тонко и верно, усиливая и подчеркивая ее эффект, что называется, камера ее любила. Да не просто любила – боготворила, обожала.

Семен, пересмотрев все три на тот момент работы Аси, две робкие и проходные, так, ни о чем, и третий, тот самый выстреливший репортаж, сразу же понял, что возьмет эту девочку под крыло и сделает из нее классного корреспондента. Вот по-настоящему классного. Зачем это ему было нужно на тот момент, он не знал до конца, но доверял своей интуиции, настойчиво требовавшей сделать именно так.

Поэтому, не откладывая решение ни в какой ящик: ни в долгий, ни в короткий, как делал всегда, уже через пятнадцать минут после принятого решения разговаривал в девушкой на нейтральной останкинской территории – в кафе.

И поразился! Ася оказалась не по годам умной тем особым умом, который называют спокойной мудростью, очень ироничной, с замечательным чувством юмора. Выяснилось, что девушка учится на режиссерском факультете института телевидения и радиовещания, но совершенно случайно оказалась в роли репортера, и, похоже, теперь ей придется работать именно в этом качестве, а она не очень-то и в теме и понятия не имеет, как тут существовать и работать.

Они еще долго разговаривали, засидевшись в кафе, он отключил оба свои телефона и с головой погрузился в общение с начинающим корреспондентом.

Разумеется, он не мог взять и сделать ее своим проектом, поскольку занимался совершенно иными делами, далекими от выращивания молодых репортеров, но ему было необычайно интересно сделать из нее профи, интересно, ну скажем так: как творцу, как Пигмалиону, создать свою Галатею.

Да просто интересно, к тому же он на нее мгновенно откровенно запал. И чем больше с ней общался, тем больше его поражала ее личность, ее характер, ее дарования, с каждым днем раскрывавшиеся все больше, ярче и объемнее.

Она обладала даром разговорить любого человека, даже самого зажатого и закомплексованного. Когда Ася брала интервью, у нее становился каким-то удивительным тембр голоса, которым она словно обволакивала собеседника, создавая между ними атмосферу особого расположения, доверия, проникновенности, полного понимания и сопереживания респонденту. И люди раскрывались поразительно, забывая про камеры и операторов, и рассказывали ей такое, что вряд ли бы рассказали кому-то, кроме самых близких людей, а порой и вообще никому, вот кроме этой, так понимающей их девушки.

У нее был несомненный талант репортера, тем же своим необыкновенным шармом и потрясающим голосом она умудрялась создавать у зрителей эффект присутствия, что большая редкость, но было еще и совершенно фантастическое телевизионное везение. Просто редкостный дар. Впрочем, для нее самой далеко не безопасный.

Немудрено, что при всех этих составляющих и серьезной, но тайной помощи Семена Галантова, о которой она не знала, Ася вскорости оказалась на одном из федеральных каналов в качестве самого востребованного и ведущего репортера.

И тут открылась еще одна поразительная грань характера Аси Волховской – у нее практически напрочь отсутствовали какие бы то ни было амбиции. Нет, они имелись, но лишь в том аспекте, что ей хотелось освоить свое дело на самом, какой только возможен, высочайшем уровне, владеть профессией, что называется, на кончиках пальцев, стать виртуозом. Просто потому, что ей было невероятно увлекательно и интересно этим заниматься, расти и развиваться как специалисту.

И, извините, как бы все.

Там, где большинство людей жизни клали за возможность пробиться в элиту, в избранные единицы на телевизионном олимпе, заполучить свою авторскую программу в прайм-тайм, стать самым узнаваемым лицом страны, Асю вся эта суета абсолютно не интересовала.

Люди рвали жилы, предавали и сдавали друзей, жен и мужей, интриговали, продавались и покупались, пропадали на работе сутками, не вылезая из «Останкино», были в курсе всех новостей и сплетен, дружили с нужными людьми и унижались только с одной-единственной целью – чтобы повезло, чтобы занять место в той самой обойме избранных. И редко кто достигал этой цели, как правило, все решал случай, ну и иногда сказанное вовремя нужным человеком нужное слово.

Семена поражало Асино пренебрежение ко всем этим делам и карьерным забегам, у нее напрочь отсутствовала зависимость от работы, от того дела, которым она занималась. Она не боялась ее потерять.

Нет? Подсидели, сместили, задвинули? Ну, значит, нет, будем искать что-то другое – никакой трагедии. Интересно, конечно, было и увлекательно, жаль, что так случилось и не дали поработать в полную силу, ну что ж, пойдем дальше.

Галантова просто сносило от этой ее простоты восприятия, порой ему казалось, что это граничит с какой-то дебиловатостью, в чем уж точно никак невозможно было бы заподозрить Асю Волховскую, но это ее отношение к жизни поражало, мягко говоря, а не мягко, он просто иногда охреневал.

– Ну, как так, Ася? – возмущался и отчитывал он ее. – Это же твоя профессия, и ты в ней далеко не последний человек, надо не останавливаться и стремиться к развитию, к чему-то большему.

– Я и стремлюсь, – пожимала она плечами. – Но если для этого надо принимать участие в каких-то подковерных интригах, подставлять людей и лебезить перед нужными крутыми перцами, мне это неинтересно и скучно.

Вот именно: ей все, что вне самой профессии, было неинтересно. Она словно играла в некую увлекательную игру, но если бы у нее отобрали эту игру, она бы вздохнула с сожалением и нашла бы себе новую, в которую принялась бы играть с тем же азартным увлечением. А играла она легко, без натуги и надрыва. В ней была некая поразительная неоскверненность современным цинизмом и прагматизмом, что ли.

И это бесконечно ставило Семена в тупик и невероятно удивляло в ней. Эта ее уникальная особенность, легкость характера, которую он никому бы не рекомендовал путать со слабостью. Вот уж точно – путать Аськину доброту и легкость со слабостью и бесхребетностью было бы роковой ошибкой.

Эта девочка умела работать, и воли и бойцовского характера в ней было с большим избытком. А еще ума и умения разбираться в людях.

Например, то, что Семен со скандалом ушел с телевидения, публично разругавшись со своим руководством, несколько завуалированно и туманно обвинив то самое руководство в коррупции, было не стечением обстоятельств, а стратегическим ходом в сложном плане, придуманным не только им и одним из многоходовой комбинации по смене дирекции канала, Ася прекрасно понимала.

Как и то, что его восьмимесячное сидение «без работы» было одним из этапов этого плана, разработанного на очень высоком уровне, потому что там по ряду причин перестал кого-то устраивать нынешний директор. И в ближайшее время события начнут развиваться стремительно, в результате чего кресло директора займет нужный человек, а он, Семен Галантов, оттяпает себе новый, еще более высокий статус, новые нехилые преференции и возможности.

Ася все это понимала, но никогда не страдала ненужным, пустым любопытством, и если сам Семен не рассказывал ей что-то про свои дела и проекты, не спрашивал ее мнения, которое, между прочим, очень ценил, то она ничего и не выясняла.

Его же личная трагедия и драма состояла в том, что он любил эту девочку. Любил глубоко и истинно, первый и единственный раз за всю свою жизнь.

И она совершенно права про его нарочитые капризы, про то, что он доставал ее все больше и больше, потому что чувствовал, что она ускользает от него, отдаляется, душевно отгораживается, и понимал, что сам виноват в этом. Сам виноват.

Он слишком заигрался в этот раз в «дворцовые интриги», слишком сильно погрузился в них, слишком увлекся открывающимися перспективами и новыми возможностями, забыв обо всем на свете, отодвинув на потом жизнь и первый раз за все то время, что они были вместе, отодвинув даже ее.

А когда почувствовал, что он ее практически потерял, стараясь вернуть чувства, вернуть ее интерес и напомнить о себе, стал донимать и изводить Аську скандалами и капризами, чтобы вызвать хоть какую-то, хоть негативную реакцию, из которой можно будет развить что-то другое.

Он даже завел любовницу по стандартной тюнингованной формуле – губы-ноги-грудь, но довольно умненькую, к тому же и практически не скрывал этой связи, надеясь, что известие о ней дойдет до Аськи и она…

Что? Взорвется, обвинит его, устроит скандал, начнет выяснять? Ну, хоть как-то сильно отреагирует, и тогда он сможет все переиграть, докажет ей, как ее любит и что она единственная женщина в его жизни – главное, вызвать в ней сильную эмоцию, а это значит, он ей небезразличен и она все еще влюблена в него…

Но Ася… Когда она узнала, только посмотрела на него долгим и каким-то сочувствующим взглядом, словно жалела его ужасно и уже ничем не могла помочь. И вообще не стала обсуждать эту проблему.

И тогда он понял, что опоздал. Все. Она пошла дальше…

А он? Он, старый дурак, остался теперь без своей Аськи. Один на один с этой своей беспощадной любовью к ней.

Семен с силой прижал пальцами веки, пытаясь остановить вдруг предательски навернувшиеся слезы…

Хорошо, что это Аська. Хорошо, что это чувство он испытывает именно к ней. Другой бы женщине он никогда не простил этой своей слабости, этой боли и того, как она отошла от него.

Эта женщина стоила любых воспоминаний, даже очень болезненных. Эта женщина стоила любви. И Семен точно знал, что в его расчетливой, циничной и прагматичной жизни это чувство к ней останется навсегда тем единственным светлым и чистым источником, что сохранится в его душе.

И он ее отпустит. Именно поэтому. Отпустит.

Галантов с силой выдохнул, потер ладонью глаза с так и не пролившимися слезами и подумал вслух:

– Но что-то с ней все-таки случилось тогда, в тот буран. Что-то очень важное.

И, медленно вырулив с парковочного места, вливаясь в поток машин, размышлял вдогонку: «Раскопать? Узнать? Сказать Аркадию, чтобы выяснил?»

И остановил себя – нет! Пусть идет и живет своей жизнью, он не станет мешать и лезть, и поможет всегда, если ей понадобится его помощь. К тому же он ей вообще-то должен в жизни кое-что важное, из разряда тех долгов, которые не отдашь ничем материальным.

И он переключился на мысли о делах.

Все! Эта страница перевернута.

Ася смотрела в окно, как отъезжает от подъезда его машина, и испытывала смешанные чувства – глубокой грусти о том, что бесповоротно кончился этот этап в ее жизни, грусти от того, что пришлось расстаться с Семеном, с которым ей, как ни с кем другим, было удивительно весело, легко и невероятно интересно.

Поразительно эрудированный человек, профессионал высочайшего уровня, он умел ее рассмешить с лету, с одного слова, как никто другой, и постоянно учил чему-то новому, захватывающему. У них совпадал юмор, и с первой же их встречи они сразу и как-то очень гармонично общались в иронично-юморном ключе и оба получали от этого истинное удовольствие.

И, провожая взглядом его машину, выезжавшую со двора, Ася чувствовала такую щемящую печаль по этой их совместной жизни, которая закончилась, потому что уже не будет того подтрунивания друг над другом, того обмена ироничными фразами, той их легкости и искристого юмора.

Это исчезло уже давно, еще до того, как Семен ушел с телевидения. Он перестал замечать все вокруг и ее в том числе, перестал жить нормальной жизнью, весь погрузившись и отдавшись тому грандиозному проекту по смене руководства канала, в котором он принимал участие.

Но, собственно, не в этом дело, случалось, и не один раз, когда он увлекался новым проектом, забывая все на свете – тут было что-то другое, другая интрига. А Ася… с Асей происходили свои глобальные изменения, свое переосмысление жизни и дела, которым она занималась, и это был довольно болезненный процесс, а Семен этого не заметил и не мог уже ничем ей помочь. Вот они и остались – каждый при своих переживаниях и изменениях в жизни. И с этого началось ее отдаление от мужа.

«Вот такая печалька», – вздохнула Ася и уперлась лбом в холодное стекло окна. Машина Семена давно уже уехала, а она все стояла и смотрела во двор.

Ася не могла бы точно назвать день и час, когда разрушилось их единение, развалилась их семья, но точно помнила, как однажды, придя поздно вечером домой, застала Семена, расхаживающего по гостиной и возбужденно что-то обсуждавшего по телефону. Он настолько был погружен в разговор, что не заметил и не услышал ее прихода, и Ася стояла на пороге комнаты, смотрела на него и вдруг поймала себя на мысли, что он перестал быть ей близким человеком. Все закончилось. Они закончились как пара, как семья.

Тогда она одернула себя и отогнала это ощущение, но где-то глубоко, в отдаленном, потаенном уголке сознания уже жила, крепла и развивалась мысль и знание о том, что их союз умер.

И, как часто бывает, первое время вроде бы все остается как и прежде – срабатывает закон инерции, но в какой-то момент все начинает сыпаться безвозвратно, неотвратимо и очень быстро.

Вот оно и рассыпалось.

Но, стоя у холодного окна, глядя на заснеженный двор, Ася помимо глубокой грусти испытывала чувство настоящего освобождения.

Она и сама не отдавала себе отчет, как давила на нее последний год сложившаяся ситуация, как все трудней ей было общаться с Семеном, капризничавшим, что-то хотевшим от нее (что это должно быть – скорее всего, не понимал и он сам), старавшимся вывести ее на сильные эмоции. Давило и вызывало душевный дискомфорт то, что он перестал быть для нее близким другом, перестал ее слышать, перестал с ней шутить, общаться, как прежде, с легкостью и светлой радостью. И давило растущее и крепнущее понимание того, что она не любит его и уже не хочет с ним жить.

И сейчас, после его отъезда, поставившего конечную точку их совместной жизни, Ася вдруг почувствовала, что вздохнула легко полной грудью, словно долго сдерживала дыхание.

Она четко знала, что это окончательный и бесповоротный разрыв и не стоит ждать от Семена каких-то попыток возобновить их отношения или предлагать пробовать еще раз, разговаривать, обсуждать и возвращаться к этой теме.

Нет. Это совершенно не его история.

Он всегда был таким – если что-то решил, то сразу же воплощал, реализовал и делал то, что задумал, и его ничто не могло остановить на пути к конечной поставленной цели.

Она отлепилась от окна – лоб замерз, да и нечего там высматривать. Вернулась за стол, налила себе уже остывший кофе, сделала глоток и, скривившись от его холодной горечи, поднялась и пошла к плите – сварить свежего.

Когда-то – продолжили сами собой течь ее мысли – Семен Галантов вот так же в один момент решил взять под свое крыло и покровительство молодого, начинающего репортера Асю Волховскую. Хотя официально сделать этого он не мог, поскольку она служила на другом канале. Но он, познакомившись с ней, начал очень плотно общаться, обучая премудростям и ремеслу профессии, сводя с нужными людьми, которые могли научить ее необходимым навыкам и вещам.

Незаметно, не афишируя, как ему казалось, проталкивал и рекомендовал Асю нужным людям, хотя всем было понятно, что в таком муравейнике, как телевидение, что-то утаить практически невозможно, и, разумеется, она знала, что он протежирует ее у нее за спиной. И благодаря его усилиям Асю вскорости переманили на один из федеральных каналов, но снова не на тот, где работал Галантов.

Точно так же в какой-то момент Семен решил, что хочет на ней жениться, и тут же сделал предложение без каких-либо лишних затей: вытащил ее из монтажной, где она с редактором отсматривала материал, всучил букет огромных алых роз – около пятидесяти штук, который совершенно невозможно было поднять и держать, надел ей обручальное кольцо на палец и уведомил:

– Ты выходишь за меня замуж.

– Да я не очень хочу, – засомневалась Ася.

– А ты захоти, – порекомендовал он, наклонился, поцеловал ее в лоб братско-отцовским поцелуем и прошептал на ухо: – Нам будет здорово и весело вдвоем.

И она захотела, потому что он был прав – им будет интересно и весело вдвоем. Им сейчас уже было весело и здорово, ну и чего тогда это не продлить.

Он был старше ее на четырнадцать лет, но порой казался Асе то мудрым стариком, то совершеннейшим мальчишкой, увлеченным какой-то фееричной идеей, но она прекрасно понимала, что за этим обманчивым и обворожительным фасадом скрывается расчетливый циник, прагматик до мозга костей.

В чем она вскорости и убедилась.

Ася не хотела пышную церемонию с кучей гостей за сотню человек, а то и больше, не хотела освещения их свадьбы в СМИ и на телевидении, хотя и понимала все про его и свой статусы, про скрытую и явную рекламу, про полезность для имиджа, но все это было ей по барабану.

Она настаивала на скромной церемонии.

И Семен согласился с ее просьбой и уважительно отнесся к ее желанию… И повез на недельку в поездку в Швейцарию на Женевское озеро.

– Просто так, – сказал он ей, когда сообщал, что завтра они вылетают, – я взял недельку и договорился с твоим руководством, что тебя отпустят. Там очень романтично, тебе понравится.

Конечно, ей понравилось, особенно если учесть, что остановились они в самом шикарном отеле с потрясающим видом на озеро и окружающие его горы. Прилетели поздно вечером и сразу завалились спать. А утром ее разбудил Галантов, уже собранный, одетый и до невозможности деловой:

– Вставай, красавица, у нас много дел.

– Каких дел? – сладко потянулась она.

– Важных, – улыбался он ей и поторапливал: – Вставай, вставай, у нас сегодня свадьба.

– Какая свадьба? – не поняла Ася.

– Наша, – ответил Семен и уточнил: – Все скромно и без шумихи, как ты и просила.

Ася была в потрясающем шелковом платье от известного модельера, облегающем ее фигуру, словно обтекающая вода, расшитом жемчугом и камнями Сваровски, с великолепной прической, с одного бока украшенной крупным жемчугом и теми же камнями Сваровски.

Она напоминала сказочную фею и элегантнейшую светскую даму одновременно. И была совершенно потрясена и растерянна, когда шла к месту росписи между рядами стульев, на которых сидели гости, держа в руке премиленький букет в тон платью, потому что все это – и ресторан, и ее родные и близкие друзья, и Женевское озеро, и платье с жемчугом, и даже женщина из загса, которую специально привезли сюда для проведения церемонии из Москвы, – были совершеннейшим сюрпризом для нее, еще пару часов назад ничего не знавшей об этом мероприятии.

А после великолепной «медовой» недели на Женевском озере, по возвращении в Москву, Семен Галантов объявил Асе, что не хочет иметь детей. Категорически.

– Тебе не кажется, что это низко, – спросила у него потрясенная Ася, – сначала жениться, а потом поставить женщину перед фактом, что не хочешь детей? Ты лишил меня права выбора.

– Да, низковато, – согласился Семен, – и я не скрываю этого. Но я привык добиваться поставленной цели любыми методами. Я люблю тебя, я хотел на тебе жениться и не мог рисковать потерять тебя. И я женился.

Ася не устроила скандал, не стала обвинять его в эгоизме и цинизме, она лишь предупредила достаточно жестким тоном:

– Принимать таблетки не буду, они калечат женский организм, и ничего другого делать не буду, чтобы избежать беременности. Ты не хочешь детей, вот ты этим и озаботься.

– Ничего предпринимать и не надо, – тихо, с некой ноткой извинения в голосе сообщил ей Семен следующую ошеломляющую новость. – У меня есть сын и дочь от первых двух браков. Сын учится и живет в Англии, а дочь с матерью и ее родней живет в Израиле. Детей я никогда особо не хотел, но они случились. Никаких других детей я больше не хочу, поэтому я давно сделал вазэктомию и теперь не могу снова стать отцом.

Ася была в шоке. Не разговаривала с ним пару часов, обдумывая ситуацию, в которую попала, а потом поставила Галантова перед фактом своего решения:

– Я нормальная и адекватная женщина, мне двадцать семь лет, и детей я хочу. Поэтому оставляю за собой право уйти от тебя в любой момент, когда захочу иметь нормальную семью. – И повторила: – В любой момент. И никакого преследования, скандалов и упреков с твоей стороны не будет.

Он согласился с этим ее условием.

Ему нечем было ее прижать и надавить, отыгрывая свои преференции и интересы, что, мол, он здесь ставит условия по праву старшего и более значимого в социуме. Он не мог укорить ее, как сделал бы в случае с любой другой женщиной, напомнив, что нашел ее на «помойке» или где там еще находят девочек, которых двигают за постель куда-то наверх. Разумеется, он был богат и влиятелен, как и его родители и родственники, и имел весьма непростые связи и мог очень сильно при желании попортить ей жизнь.

Что касается Асиной семьи, то пусть у нее и не имелось влиятельных знакомств, но это была крепкая и дружная семья, и кое-какие связи у них все же были, особенно в научных кругах. Да и в деньгах Ася не нуждалась, будучи неплохо обеспеченной.

Он, конечно, мог бы при желании посодействовать ее увольнению с работы с волчьим билетом, так, чтобы ни один канал в стране не взял бы ее, и они оба это прекрасно понимали. Но вот в чем загвоздка: Ася не цеплялась за эту работу и не боялась ее потерять – развернулась бы и пошла дальше жить и заниматься чем-то другим, легко, без истерик и депрессий, не рефлексируя по этому поводу.

И он уважал эту ее свободу, бесстрашие к перемене жизни, за то, что она не нуждалась в его помощи и не ждала и не рассчитывала на нее, и за эту внутреннюю тихую и мудрую силу он уважал и любил ее еще больше.

Они договорились тогда, но, скорее всего, именно этот камешек, брошенный в ровные воды их отношений, и вызвал те самые круги на воде, которые развели их сегодня.

Галантов умел быть щедрым и любил делать достойные подарки и красивые жесты, но деньги считать умел и любил и никогда не упускал выгоды даже в малом. В чем Ася и убедилась довольно быстро. Через месяц после свадьбы они составили брачный контракт, по которому в случае развода каждый из супругов оставался, как говорится в карточной игре, «при своих». То есть ему оставалось все то, что он имел до свадьбы и заработал и приобрел на свои доходы, а в случае безвременной кончины все движимое и недвижимое имущество переходило ближайшим родственникам умершего, не доставаясь вдовствующей стороне.