Текст книги "Актриса на главную роль"

– Что-то серьезное у Андрея Артемовича случилось на работе, он сильно расстроился и собрался в момент, а Ольга с ним увязалась. И вот уехали, толком даже не позавтракав. Сказали только, чтобы вы с детьми днем к друзьям приезжали, как и договаривались.

Почему Андрей поехал, забыв вчерашний разговор и свое решение?

И почему никто из них не услышал предупреждения синоптиков, хоть его повторяли по разным телевизионным каналам, да и на смартфоны предупреждение от МЧС пришло всем троим. Как, почему пропустили, не обратили внимание, проигнорировали СМС?!

Но вот так: не услышали, не прочли, не вспомнили. Провидение.

– Да какого хрена?! – взорвалась Глафира. Сердце бешено заколотилось. Ее словно кипятком изнутри обдало, и, выхватив из кармана телефон, торопливо, дрожащими, неуклюжими пальцами она набирала и набирала номер брата…

Через десять километров от поселка Андрея с Ольгой догнал и накрыл обрушившийся снежный буран, как часто бывает в Сибири, налетевший внезапно. У них и летом снег запросто может выпасть, бывало и такое, а уж весной только и жди всякого рода погодных катаклизмов.

…Практически в полной нулевой видимости, словно рухнувшей на мир в одночасье, Андрей начал тормозить, осторожно смещаясь к обочине и отдавая себе отчет, что ехать дальше нельзя, и в этот самый момент в их джип врезался несущийся на приличной скорости внедорожник «Мицубиси», от удара которого машину Андрея раскрутило и выбросило на середину дороги, где им в правый бок тут же врезался грузовик, в зад которого в свою очередь въехала легковушка, а в ту следующая…

Двадцать машин. Из-за того козла на «Мицубиси», лихо рассекавшего по непроглядной от снежного бурана трассе, в аварии разбилось двадцать машин, одна из которых загорелась.

…Равнодушные, равномерные длинные гудки повторялись и повторялись, голову вдруг обдало жаром, а перед глазами встала нечеткая, размытая картина каких-то непонятных резких, сумбурных рывков, движений, словно кого-то нещадно швыряло из стороны в сторону, и внезапно Глафира увидела, в буквальном смысле почувствовала всем своим нутром дикую необратимость беды и как рвет, ломает и калечит тело брата корежащийся металл машины…

Ноги подкосились, кровь ударила в голову, и Глаша обессиленно опустилась на пол, прислонившись спиной о стенку. Она не слышала, что говорила перепуганная Кира Пална, опустившаяся возле нее на колени и трясшая ее с перепугу, не видела ничего вокруг; преодолевая парализующую слабость, она подняла руку с зажатым в ней смартфоном, и, заставляя себя двигаться, набрала номер среднего брата.

– Игорь… – выговорила она с трудом сухим, осипшим горлом, сглотнула, вдохнула-выдохнула и повторила попытку: – Игорь…

Он понял, он сразу понял, что происходит с ней и почему.

– Глаша, Глашуня, – сдерживая напор, произнес он ровным голосом, – что случилось? С кем?

– Андрей…

– Жив? – торопливо-напряженно спросил Игорь.

– Жив, – выдохнула Глаша.

– Ты видела, – понял он и постарался хоть как-то ее поддержать: – Ничего, Глаш, ничего, главное, жив. Сможешь рассказать, что случилось?

И она рассказала. И от собственного голоса ее потихоньку отпустило, и первое, что увидела и осознала Глаша, это расширившиеся от ужаса глаза Киры Палны, которыми та смотрела на нее, прижав пальцы к губам.

– Ехать нельзя, ты же понимаешь, Глаш, – твердым начальственным тоном говорил Игорь. – Дороги все закрыты. Метет. Оставайся с детьми. Я позвоню в МЧС, своему хорошем знакомому, все узнаю. Сам поеду и буду звонить тебе.

Ольгу с Андреем доставили в экстренную хирургию. Живых. Без сознания, в критическом состоянии. Переломы, ушибы, внутренние кровотечения, повреждение внутренних органов – жесть полная!

Десять часов шла операция у Ольги и восемь у Андрея. Каким-то образом, чудом и уговорами Игорю с Вестой удалось-таки прорваться в больницу, где оперировали ребят, хотя в связи с карантином все стационары были закрыты для посещений, там они и прождали все эти бесконечные часы изматывающей неопределенности у дверей операционной, находясь на связи с Глашей. Первым вывезли Андрея. Живого. Но хирург сказал:

– Дышим все осторожно и молимся о чуде.

Потом из соседней операционной вывезли Ольгу.

Оперировавший ее доктор даже такой призрачной надежды не давал, посоветовав молиться.

Глаша не знала, как молиться по церковным канонам и правилам, запинаясь даже на «Отче наш», она умела только по-своему обращаться к Богу и его помощникам. Вот и обращалась. И не только к ним, со всей ясностью зная, что есть у их семьи еще защитники и помощники там, в тех эфирах. Вот и просила, как могла, как знала и умела.

Дома полный кошмар: дети в шоке, перепуганные, растерянные, Агаша плачет не переставая, мальчишки – те постарше, но тоже плачут, хоть и стараются сдерживаться. Кира Пална от детей не отстает, украдкой торопливо вытирая покрасневшие от слез глаза, растерянная, подавленная, не знает, за что хвататься, что делать – кастрюли падают, забытая на огне сковорода раскалилась и трещит.

Глафира дала разнервничавшейся женщине валериановых капель и каких-то успокоительных. Малыши жались к Глаше, словно боялись, что и тетка куда-нибудь вдруг денется, попадет в какую-нибудь страшную аварию и бросит их, исчезнет, даже до дверей туалета провожали. Агаша та и вовсе Глафиру от себя не отпускала, с рук не слезала, так что у Глаши к вечеру разболелась спина от бесконечного таскания малышки на руках. Пришлось укладывать ее спать с собой в кровать, а там и мальчишки прибежали.

Так теперь и спали вчетвером в огромной кровати Глафиры.

Андрей с Ольгой пока были живы, но все было очень зыбко, на грани. А перед Глафирой неожиданно встала еще одна задача – сообщить отцу Макара с Агашей о беде, случившейся с их матерью. Ольга сирота и никаких иных родственников, которым можно было бы обратиться и требовалось бы сообщить о несчастном случае, кроме бывшего мужа, не имела. К тому же он все-таки отец ее детей, и если случится… Но на вот на это самое «если случится» они с Кирой Палной наложили жесткое табу, такой исход не обсуждали даже намеком и обмена тревожными взглядами себе не позволяли.

Казалось бы, чего проще, надо тебе – звони и сообщай. Ну да. Только не в этом случае.

Отец Макара и Агаты, носивший хорошее имя Трофим, что в переводе с греческого значило многообещающее «кормилец», был военным летчиком и служил где-то в Подмосковье в особо засекреченной части.

И по понятным причинам современными гаджетами типа смартфона, айфона, ноутбука, планшета и всякого прочего добра, имеющего выход в Интернет, на службе не пользовался. А по номеру допотопного кнопочного сотового телефона, который все же имелся у Ольги и детей, не отвечал.

– Если папа на работе, он телефоном не пользуется. Не положено, – пояснил Макар Глаше после очередной ее бесполезной попытки дозвониться Трофиму Романовичу Разведову.

– И как тогда с ним связаться? – полюбопытствовала она.

– Ждать, – пожал плечиками Макар.

– Значит, будем ждать, – по-взрослому серьезно и весомо произнес Савва, обняв сводного братишку за плечи.

Вообще поразительно, как мальчишки сдружились. Почти год назад, когда Ольга с Андреем только встретились и познакомились, первое, что сделали Макар с Саввой, серьезно так, основательно подрались, надавав друг другу по сусалам. И тут же замирились, видимо, разрешив все свои сомнения, кто кого круче и главней, и сняв все иные претензии друг к другу. После того исторического побоища их уж было водой не разлить.

Рассудительность и деловитость Саввы хорошо уравновешивали фантазию и чрезмерное, неугомонное любопытство Макара. Слившись воедино, их способности дали неожиданный результат – бесконечные истории, в которые влипали пацаны, экспериментируя, познавая мир, какие-то невероятные задумки и безудержный азарт все попробовать и понять. Что взрослые только приветствовали и никогда не останавливали мальчишек, не дергали и тишины-спокойствия не требовали, радуясь столь живому общению и тяге к познанию пацанов. За компом не зависают часами – уже большой прогресс, а кричать, бегать, прыгать, лазать, носиться и громогласно радоваться жизни мальчишкам очень даже полезно и, более того, положено природой.

В те первые дни беды оба – и Макар, и Савва – словно притихли, держались друг за друга, стараясь не выпускать Глашу из поля своего зрения и не отходить от нее далеко.

На вторую ночь после аварии Глафира проснулась от непонятного легонького звука, прислушалась – плакал Саввушка. Тихонько так, чтобы никто не услышал: лег на бочок, отвернувшись ото всех, и плакал в подушку.

– Саввушка, иди ко мне, – позвала она его шепотом.

Он замолчал, судорожно всхлипывая, шмыгнул носом, повернулся, перебрался через спящих Агату с Макаром, и Глаша подхватила его, прижала маленькое тельце к себе. Он крепенько обхватил тетю за шею, уткнулся мокрым носом в ключицу и снова заплакал. А она гладила по голове, по плечикам, покачивала тихонечко, ничего не говоря – какие уж тут слова. Какие?

И вдруг услышала в сознании, поняла…

– Они обязательно поправятся. Оба. Все будет хорошо, – сказала она ему на ушко шепотом.

– Правда? – Он отстранился от нее, пытаясь увидеть в темноте выражение лица, не увидел и переспросил: – Ты точно знаешь?

– Теперь точно, – уверенно подтвердила Глафира.

Снова обняв ее ручонками и устроив голову на ее плече, он прошептал:

– Тогда хорошо.

И почти сразу же заснул.

После этой ночи что-то незримо изменилось в атмосфере их жизни, словно они перешли некий невидимый перевал, оставив позади страх, отчаяние, тревожное ожидание, и начали двигаться вперед к уверенной надежде – так, что ли? Наверное так. Наверное.

Ладно. Так все же где наш папаня героический-то, а?

Два дня Глафира безрезультатно звонила и посылала СМС – ни ответа, ни привета. Но телефон работал, гудки шли, эсэмэски отсылались, значит, не все так безнадежно. К тому же Макар сказал, что у папы есть-таки компьютер и с ним можно связаться по электронной почте, вот только адрес той почты он не знал, а знала мама Оля и где-то он у нее был записан.

Понятно – этот путь связи со служивым отцом нам пока не доступен.

На третий день утром «кормилец» позвонил сам. На Ольгин телефон, с которого Глафира, собственно, и пыталась ему безрезультатно дозвониться.

– Оль, что-то случилось? – встревоженным голосом спросил мужчина.

– Это не Оля, Трофим Романович, – ответила Глаша. – Я сестра Андрея, Глафира.

Пару секунд никто не отвечал, непонятно, может, произошла какая-то заминка. Может, со слышимостью беда? Ан нет – все слышно.

– Здравствуйте, Глафира. – Глаше послышалось, что мужчина поздоровался каким-то особенным тоном.

– Здравствуйте, – торопливо поздоровалась и она. – Трофим, дело в том, что Ольга с Андреем попали в аварию. В страшную аварию.

И четко, подробно, без сантиментов и ненужных эмоций, в деталях она рассказала про саму аварию, про состояние брата с женой и про прогнозы врачей. Совсем нерадостные прогнозы, надо сказать.

– Глафира… – Выслушав ее и помолчав какое-то время, видимо, обдумывая услышанное, Разведов констатировал: – Вам нужна помощь с детьми, да и больницы, лечение – это все непросто, я понимаю. В данный момент я никак не могу вырваться к вам, да и детей забрать к себе не могу, так вот неудачно совпало. Служба. – Он не стал объяснять подробности. – Я вышлю деньги.

– Мы не нуждаемся в деньгах, – спокойно-нейтральным тоном отказалась Глафира, почувствовав неприятный холодок в душе.

Это странно, что он про деньги, удивилась Глафира. Ольга как-то в минуту откровения призналась Глаше:

– Трофим замечательный человек. Настоящий мужчина. И муж хороший, и отец прекрасный, детей очень любит. Он для меня близкий, родной, друг. И всегда таким будет. Но вот жизнь: встретила я Андрея – и все. Полюбила сразу, как никогда. – И покаянно вздыхала: – Что ж теперь сделаешь.

Да и Андрей отзывался о бывшем муже Ольги исключительно в уважительном тоне.

А тут: «Я не могу приехать, возьмите деньгами».

– Глафира, – с нажимом произнес Разведов, – денег в трудных ситуациях всегда не хватает. Вы продиктуйте мне реквизиты вашей банковской карты. – Он замолчал на несколько секунд и произнес особым тоном, вроде как бы это была и просьба, и в тоже время распоряжение: – К вам приедет мой отец, Роман Матвеевич, поможет, пока я не смогу взять отпуск. Он хороший человек, – и коротко усмехнулся, – очень энергичный. Он инженер и может наладить оборудование любой сложности и помочь в хозяйстве по всем мужским делам и вопросам. И с детьми поможет. Лучше, чтобы с вами там был мужчина. Дом большой, поселок все-таки, не город.

– Вы меня убедили, – улыбнулась Глафира и честно призналась: – Помощь нам на самом деле не помешала бы.

– Тогда мы сейчас с ним все обговорим, и я перезвоню.

На том и порешили. Глафира собралась ждать звонка Трофима Романовича только к вечеру, но он перезвонил буквально через час, четко отрапортовав, каким рейсом прилетает Разведов-старший, и продиктовал номер отцовского телефона.

– Так быстро? – удивилась Глафира. – Сразу же и прилетает?

– Вам же нужна помощь, Глаша. – Он первый раз обратился к ней так по-простому.

Ну да, да, нужна. Она продиктовала ему реквизиты своей банковской карты, обговорили какие-то детали, организационные вопросы, после чего Трофим Романович пообщался с детьми и, попрощавшись, пропал со связи на несколько дней.

Им необычайно повезло, что старший Разведов успел прилететь буквально накануне перед тем, как на следующий день объявили ужесточение карантинных мер и отмену большей части рейсов, введя обязательную изоляцию для всех прилетевших. Прямо чудом проскочили, хорошо у них тут в крае все с запозданием от Москвы на пару недель происходило.

Роман Матвеевич стал для Глафиры и для всех них подарком судьбы, спасителем, надежным другом, тем самым плечом и незаменимым помощником и практически сразу родным человеком, членом семьи. Так вот получилось само собой.

Подтянутый, спортивный, невероятно энергичный и позитивный шестидесятипятилетний Роман Матвеевич узнал ее первым, когда Глафира встречала его у выхода из зоны прилета, и сразу же предложил помощь, когда они погрузили его чемодан в багажник машины:

– Давайте, Глафира, я поведу, а вы отдохнете. У вас утомленный вид.

– Давайте, – сразу же согласилась Глаша, почувствовав к мужчине безотчетное, инстинктивное, искреннее расположение.

Он очень хорошо вел машину – ровно, спокойно, уверенно, Глафира и не заметила, как задремала, привалившись виском к боковому окну, и проснулась только, когда они свернули к их поселку и машину чуть подкинуло на «лежачем полицейском» при подъезде к шлагбауму.

Макар с Агатой кинулись к деду, как только тот вышел из машины.

– Дедушка! Деда! – кричали оба от радости. Обнимались, целовались и плакали одновременно, когда Агаша доложила деду, что мама болеет.

Савва стоял особняком и наблюдал эту встречу родни, пока Роман Матвеевич его не позвал:

– Саввушка, а ты что в сторонке стоишь? Иди к нам, я же теперь и твой дедушка. Давай обнимемся.

И Савка, подивив Глафиру и Киру Павловну, кинулся к ним и настолько искренне, открыто и радостно обнял новоявленного дедушку, что женщины удивленно переглянулись меж собой. Ну надо же. Он у них вообще-то парень в проявлении чувств осторожный, а тут и впрямь словно деда родного увидел. Вот ведь жизнь какие чудеса показывает порой.

Глафира предложила мужчине занять любую понравившуюся ему гостевую комнату, но тот сразу же отказался:

– Нет-нет. Что я буду ваш женский уклад жизни стеснять. Если вы не против, Глашенька, я бы расположился в гостевом доме. – И улыбнулся. – Очень уж он мне понравился. Симпатичный, добротный такой.

Ну, в домике так в домике. Имелась такая роскошь на их большом ухоженном участке. Глафира любила иногда туда сбегать, чтобы уединиться от шумной родни и поработать в тишине или просто побыть одной, когда этого просило ее внутреннее состояние.

Вот так и появился у них Роман Матвеевич и как-то сразу легко и ненавязчиво сумел упорядочить их жизнь.

Андрей с Ольгой лежали вдвоем в отдельной реанимационной палате и все еще находились в коме, на все вопросы о состоянии их здоровья врачи разводили руками, торопливо отводя взгляд. И если первую неделю Глафира с Игорем и Вестой еще как-то умудрялись договариваться с врачами на посещение своих родных и, сменяя друг друга, приходили, и Глаша упорно разговаривала с каждым, рассказывая все подряд, то через неделю все посещения были строжайше запрещены и в больницах введен жесткий карантинный режим. Теперь все новости о родных они получали по телефону от лечащих врачей.

У мальчишек начался непонятный, новый и странный для всех процесс учебы на самоудаленке. Так-то, если честно, начался этот процесс не столько для них, сколько для головной боли взрослых, которым теперь требовалось организовать детей для удаленной учебы. Ну, подлаживались к новым условиям, приспосабливались.

А на выходные Игорь с Вестой и детьми приезжали на три дня в поселок – с вечера пятницы до утра понедельника – отдохнуть на природе, побыть вместе, сплачиваясь вокруг их беды. Слава богу, у них с ограничениями по передвижению было попроще, чем в столице.

Вот так и наладили режим и быт. Держались вместе.

Андрей с Ольгой все еще не пришли в сознание…

Прилаживались к непростым реалиям жизни, усваивая вошедшие в обиход неизвестные ранее слова и понятия: коронавирус, самоизоляция, социальная дистанция, инфопаника, маски-перчатки, санитайзер, работа на удаленке, гражданская ответственность… И каждое утро напряженное ожидание новостей, как сводок с фронтов, о количестве заразившихся и умерших. Как в каком-нибудь америкосном фильме про апокалипсис, где все пропало и жалкие кучки людей героически выживают среди руин. Мрак какой-то.

Ну этим в основном грешила Кира Павловна – жадно слушая все новости и пояснения всяческих специалистов, с предположениями о том, что хрень-то крепчала. Глафира к статистике была равнодушна, а Роман Матвеевич ровно-спокоен, аргументируя свое спокойствие тем, что Россия чего только не прошла за свою историю, а поди ж ты, и поныне стоит и стоять будет.

– Цивилизация пришла в дом колхозника! – посмеивалась Глафира, когда первый раз налаживала с помощью онлайн-платформы приложения Zoom коллективную репетицию с актерами на той самой пресловутой удаленке.

Да уж, только попадая в определенные обстоятельства, человек начинает по-настоящему ценить и понимать то, что не замечал раньше, принимая как должное и обыденное.

Например, свободу. А в их частном случае – то, что в распоряжении у них имелся большой, удобный дом с огромным участком, за забором которого поднималась рощица, тянувшаяся на полкилометра к северу, где постепенно переходила в небольшой лесок. И во всей этой красоте можно было свободно гулять, соблюдая «социальную дистанцию» хоть вдоль, хоть поперек, хоть наискосок с вывертом, что, как ни крути, а в карантинных реалиях чистый рай.

Только вот как сказал Савва: «Природа распсиховалась что-то». Очень точное замечание – у природы, видимо, какой-то свой вирусный карантин образовался, поскольку кидало ту природу с погодой как на качелях – то потеплело, все растаяло и потекло, то мороз припечатал не слабо так, то вроде выправился привычный температурный режим. Так нет, реальная жара, не положенная ни по каким календарям, накрыла на несколько дней.

И хоть им повезло куда больше, чем москвичам, и карантин в их крае объявили позже, да и сами карантинные меры были не столь жесткие, например разрешалось посещать парки, но все же, все же. Театр-то закрыли на неопределенный срок.

Решив, что детям по-любому лучше в такое время находиться на природе, Игорь перевез к ним на время карантина Лику с Потапом, чтобы не сидели в городе, а они с Вестой остались дома, поскольку Игорь работал, его фирма не закрывалась, да и за их совместными делами с Андреем надо было присматривать, производство налаживать, а Веста, заботливая жена, мужа не оставляла.

Вообще-то они весело жили в том карантине. Распорядок такой: утром до обеда все работают – мальчики и Лика делают школьные задания, которых, к слову, было до крыши и выше, будто все учителя одновременно перепугались, что, не дай бог, детям мало поназадают и, не дай бог, у учеников образуется свободное время, которое те не будут знать, чем заполнить. Ну очень как-то перестарались с этими заданиями, ей-богу.

Хорошо, у них ровно, стабильно и достаточно мощно работал Интернет. Деваться некуда – выполняли школьную программу. Причем все. В том смысле, что одних мальчишек и Анжелику на эти «шахты» по добыче знаний не бросали, и взрослые по очереди, а порой и все втроем, скопом, сидели и корпели над уроками, будь они неладны, вместе с детьми. Ну и малышню надо было чем-то занять. А у Глафиры еще и репетиции, читки с актерами в режиме конференции-онлайн.

Но свободного времени тоже хватало. И вот тогда-то они вытворяли что хотели, придумывая захватывающие развлечения. Можете не сомневаться – ставили спектакли по детским коротеньким пьескам и отрывкам из сказок. Костюмированные, как положено, с декорациями. Участвовали все, кроме «оператора», записывавшего эту историю на видео. Или придумывали поиск «сокровищ», которые прятал кто-нибудь один, по жребию, а все остальные, переворачивая дом, искали с повышенным энтузиазмом, устраивая настоящий квест. Очень шумно и эмоционально играли в настольные игры. Присоединялись к мальчишкам, когда те занимались своей борьбой с учителем по онлайн-трансляции, это вообще отдельный цирк – когда Агашка с Потапом, старательно отклячивая попки, повторяли за братьями упражнения и выделывая кренделя ногами. Записывали, конечно, на смартфоны и угорали потом от смеха, пересматривая.

Танцевали все вместе, дурачились, книжки читали с выражением, учили и пели песни, играли в футбол, ходили в рощу. А также бегали, прыгали, верещали-орали, «помогали» деду Роману чинить-пилить по хозяйству и перекапывать землю в теплицах, выращивали рассаду на окнах под руководством Киры Палны. И бесконечно готовили что-то эдакое, насмотревшись кулинарных уроков в Инстаграме.

Дел невпроворот. Еле успевали. Весело, дружно, хохоча.

«Мир уцелел, потому что смеялся» – как утверждает девиз габровского фестиваля. Вот это абсолютно точно. Особенно когда ты заперт на неопределенный срок в небольшой квартирке, столицей которой стала кухня.

Одно плохо – в больницу, где лежали Андрей и Ольга, так пробиться и не удалось через строжайший запрет, как Игорь ни пытался договориться, даже тогда, когда Андрей пришел в себя, а за ним через два дня и Ольга. Врачи разводили руками от удивления, в один голос дружно утверждая, что это просто чудо, потому что не могло быть такого. Не могло, и все. Слишком тяжелое состояние у обоих, да и кома затянулась.

А у нас вот чудо.

Устроили красивый, торжественный праздник по этому поводу – накрыли роскошный стол, откупорили бутылочку вина, детям налили компота, чокались, кричали «ура!», праздновали.

Игорь уговорил врачей передать Андрею с Ольгой по планшету для связи с семьей, понятное дело, после тщательной дезинфекции гаджетов медперсоналом. Вечером, когда «большая» семья собралась у огромной телевизионной плазмы, на которую Роман Матвеевич вывел картинку с компьютера Глаши, а «малая» семья – Игорь с Вестой в городе у монитора, они смогли связаться с Андреем и Ольгой и общаться все вместе, в уже лихо всеми освоенном режиме конференции.

Конечно, ребята были еще очень слабы и еле-еле разговаривали, скорее хрипели не всегда понятные и не совсем вразумительные слова, но они смогли увидеть их живых, в сознании, в разуме, и это было такой огромной радостью, таким чудом, что плакали и смеялись одновременно все, пока это слезливое безобразие не прекратила возмущенная медсестра в палате, отключив связь.

А семья, находясь под впечатлением от этого первого и столь важного для всех, даже знакового разговора с родными, устроила праздничное застолье, не выходя из режима конференции – они в доме, Игорь с Вестой у себя в квартире, и даже пускали на участке фейерверк, который обнаружил в хозяйственной пристройке Роман Матвеевич, когда искал там насос.

У каждого свой предел, лимит сил, воли, выживаемости и терпения. Но если брать «в общем по больнице», приходится отдать должное властям, которые чутко уловили момент, когда сидевший по домам народ определенно, что называется, созрел, но еще не начал «бродить», дав послабление режиму самоизоляции.

Да и всему когда-нибудь приходит конец. И карантину в том числе.

Теперь-то у них жизнь поменялась, мысленно рассуждала Глафира, сворачивая с трассы на дорогу, ведущую к поселку, – который уж раз поменялась. Андрей с Ольгой в процессе восстановления перенесли несколько операций, поправляются, их давно перевели из реанимации в другое отделение, но и там они лежат вдвоем в отдельной палате, не желая расставаться. Им гораздо лучше, но впереди предстоит долгий и очень непростой путь к выздоровлению, уже сейчас начались занятия лечебной физкультурой под руководством докторов и специалистов, физиотерапия.

Великое чудо, что ни у кого из них не пострадал позвоночник и не случилось каких-то ужасных, необратимых процессов. За эти месяцы в семье закрепился определенный распорядок дня, и каждый вечер они утраивали сеанс видеосвязи с ребятами, словно с космонавтами на орбите – «я – Земля, космос, как слышите нас, прием!» Слышат они их хорошо и даже здорово, принимают участие в решении всех семейных дел и хозяйственных вопросов, и уже больше месяца, как сняли карантин в больнице и стало возможным посещение. Так что жизнь налаживается.

Лика с Потапом давно вернулись в город к родителям; у Глаши – слава богу! – наконец-то началась плодотворная работа, репетиции; Роман Матвеевич и Кира Пална ведут хозяйство и занимаются детьми; у мальчиков давно закончились занятия в школе и условно начались каникулы, в которые, увы, никуда детей не вывезешь. Условно в том плане, что еще какое-то время оставались занятия в спортивной секции и у Саввушки уроки испанского, но вот уж три недели назад закончились и они.

Машина привычно подпрыгнула на «полицейском» перед автоматическим шлагбаумом – все, дома.

И, проехав под шлагбаумом, словно перейдя невидимую черту, Глафира ощутимо и неожиданно почувствовала, как наваливается на нее тягучая усталость. Надо же, она и не подозревала, что так вымоталась.

Всякий раз ее возвращение домой вызывало бурную восторженную реакцию детей и более сдержанную, но не менее радостную реакцию взрослых членов их нестандартной семейки. Первой, как правило, к заехавшей на площадку перед гаражом машине неслась, вереща от переполнявшей ее бурлящей радости, Агаша. За ней, побросав все свои важные дела или игры, поспевали мальчишки, а уж за ними подтягивались Роман Матвеевич и Кира Пална.

Сегодня выдался очень теплый денек, солнечный, ярко-прозрачный – красота.

Кира Пална огородничала в теплице, и Романа Матвеевича было не видно, а увлечённая какой-то ну очень увлекательной игрой в детском уголке участка ребятня даже не услышала шума подъезжающей машины.

Загнав машину в гараж, Глаша закрыла с пульта ворота и, не окликая никого, тихонечко прошла в дом, откровенно хоть ненадолго сбегая ото всех. Тишины хотелось хоть на несколько минут. Тишины и покоя.

Налила себе воды, села на высокий стул, бросив на столешницу сумку, что сильно не одобряла Кира Пална, каждый раз неизменно негромко ворча на тему грязных сумок на кухонной поверхности, когда Глафира позволяла себе эдакое. Верно, в общем-то, ворчала, соглашалась про себя Глаша, но когда сил нет, то как-то и хрен бы с теми поверхностями. Вернутся силы – протрем, а не вернутся – так и все равно.

Устала. Отпила воды пару глотков и потерла лоб, удивляясь, что ж это ее так догнало-то. Хотя причины, понятное дело, имелись.

– Тетя Глаша! – неожиданно прокричала Агата, вдруг выскочив откуда-то посреди кухни и в полном изумлении уставившись на тетку. – Ты как здесь?! Мы же тебя ждем там! – махнула она ручонкой.

– А я раз – и здесь, – усмехнулась Глаша.

– А мы там! – сообщила Агаша и стала спешно рассказывать: – Построили дом, такой игрушечный. Красивый. Но мальчики говорят: он не для кукол. А для кого, хотелось бы мне знать. – И подбежав к Глаше, ухватила ее за ладошку и потянула за собой: – Идем смотреть!

– Ну идем. – Тяжко вздохнув, Глафира поднялась со стула.

Они вышли из дома через веранду, примыкавшую к кухне, и, уже спускаясь по лестнице, Глафира услышала приглушенную расстоянием трель калиточного домофона.

– Кто-то пришел, – сказала она, отпуская ручонку Агаши. – Беги к мальчикам, я посмотрю, кто там, и приду к вам.

Агата убежала, на ходу оповещая громким криком всех, что они пропустили тетю Глашу, которая уже здесь, а они и не знают! Глаша же пошла к калитке, улыбаясь и радуясь хорошим легким и крепким голосовым связкам ребенка.

Но, испытав нечто непонятное, она вдруг остановилась на пару мгновений, постояла, прислушиваясь к себе и не интересуясь, что за персона пожаловала. Это оказался улыбающийся легкой, обаятельной и располагающей улыбкой мужчина.

Какое-то растянувшееся во времени мгновение они стояли, молча разглядывая друг друга, потом Глафира, не отрывая изучающего взгляда от гостя, прокричала:

– Дети! Отец приехал!

– Какой отец?! – тут же раздался звонкий крик в ответ.

– На мой взгляд, вполне себе хороший! – продолжая изучать мужчину, громко ответила Глаша.

– Здравствуйте, Глафира, – усмехнувшись, заулыбался мужчина.

– Здравствуйте, Трофим Романович.

– Так уж и Романович, – все улыбался долгожданный отец Ольгиных детишек.

Ростом немного выше среднего, такой подтянутый, жилистый, с хорошей мужской фигурой, с коротко стриженными чуть волнистыми светло-русыми волосами, не сокрушительный красавец и совершенно определенно не пригоженький паренек. Он был по-мужски интересен, привлекателен, но некоторая резкость черт лица и непростой взгляд дымчато-серых глаз придали бы его внешности жесткости, определявшей волевого человека, если бы эти черты не смягчали чувственные губы и удивительно приятная улыбка, образовывавшая ямочку на правой щеке, когда он улыбался.

«Совершенно как у Агаты», – проскочило непроизвольное сравнение в голове у Глаши. Она его сразу узнала, да и трудно было бы не узнать: во-первых, потому что над кроватью Макара висел очень качественно сделанный профессиональным фотографом портрет отца, и в комнате у Агаши было несколько фотографий всей семьи и отдельно папы. Во-вторых, потому что отец частенько общался с детьми по видеосвязи, и Глафира пару раз мельком видела его лицо на планшете у Макара во время их беседы. И в-третьих, дети были поразительно на него похожи.