Текст книги "Вальс до востребования"

Татьяна Алюшина
Вальс до востребования

© Алюшина Т., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Свечение заполонило собой все вокруг и было столь интенсивным, столь ослепительно ярким, что, казалось, поглотило, растворило в своем сиянии пространство, время, запахи, звуки, саму материальность как таковую, оставив Яну лишь способность ясно, четко мыслить и испытывать-переживать в разы усилившиеся, мощные эмоции и чувства.

Это чудесное, нереальное сияние не слепило, не вызывало страха или болезненных, неприятных ощущений своей небывалой, какой-то неземной насыщенностью – нет, наоборот, от него исходило и накрывало, обволакивая, ощущение чего-то бесконечно теплого, успокаивающего, искристо-радостного, сродни переполняющему чувству восторженного абсолютного счастья, которое своим еще незамутненным сознанием могут испытывать только дети. И что-то еще, что-то еще… давно позабытое, утраченное, но такое родное, такое потрясающе правильное, истинное изливалось на него от этого удивительного свечения.

Вдруг в самом центре светового потока, словно из какого-то дрожащего зыбкого марева, стали проявляться неясные очертания некой смутной фигуры, будто от чего-то огромного, непостижимого и всеобъемлющего отделилась малая толика, обозначившись чуть более плотным, размытым контуром. Фигура не стояла на месте, а плавно приближалась, и чем ближе придвигалась она к Яну, тем отчетливей проявлялись детали ее облика, и он смог рассмотреть, что это зрелый, благообразный, скорее даже величественный мужчина в свободном светлом одеянии до пят с длинными рукавами.

Но, даже оказавшись рядом, он все так же оставался словно в тени – нечеткая, чуть подрагивающая контурами в мареве сияния фигура и неуловимые, размытые черты лица. И лишь удивительные пронзительно-голубые, глубокие, непостижимо мудрые глаза и столь же мудрая, немного печальная улыбка мужчины были видны настолько четко и ясно, что, казалось, этот взгляд и эта улыбка проникают в само сознание…

– Не меняют жизнь наполовину, Ян, – раздался у него в голове тихий, наполненный легкой иронией, светлым сопереживанием и великой мудростью голос. – Ты же не лечишь половину болезни или полраны только потому, что всю сразу исцелять страшно.

– У меня нет страха, – возразил Ян.

– Да, – согласился наставник, улыбаясь бесконечно доброй, понимающей и чуть ироничной улыбкой, – теперь в тебе нет страха смерти, страха боли, страха потери материального. Ты преодолел эти страхи, принял и постиг конечность всего земного и сумел подняться над болью. Осталось преодолеть страх перед жизнью.

И внезапно он приблизился, в один миг, неуловимым рывком. Заглянул в глаза – казалось, в само сознание, в память, в разум, в самую глубину истинной сущности Яна, – и все тем же нечеловечески мудрым, печально-ироничным голосом произнес:

– Жить страшней, чем не жить. Ты принял смерть, прими и жизнь. Пора, Ян. Пора начинать жить.

– Но я же живу, – напомнил Ян, поразившись нелогичности утверждения.

– Да? – усмехнулся наставник.

И все, что являлось в этот момент, в этом странном пространстве, Яном, – его личность, его разум, сознание, его сущность – вдруг затопило ярко-голубым светом, струившимся из глаз высшей сущности учителя…

– А-ах-х-х-х… – выдохнул непроизвольное восклицание, выскочив из сна, Ян, как хрипит тонущий, на пределе последних сил, вырывающийся на поверхность воды из морских пучин.

Резко, рывком сел на постели, втянул с шипением воздух, выдохнул и поделился с миром яркими впечатлениями, все еще находясь в быстро тускнеющем, понемногу отпускающем голубом свечении:

– Охренеть!

Покрутил головой, стараясь отделаться от странного сновидения, передернул плечами, с силой потер ладонями лицо, прогоняя остатки морока, прижал пальцами веки и повторил, подрастеряв первичную экспрессию:

– Охренеть.

Приснится же такое! Впрочем…

Он не столько удивлялся яркому, мощному по ощущениям, необычному сну, сколько поразился тому, с чего бы ему вообще привиделось и приснилось нечто подобное? Да еще настолько явственно, с невероятно четким ощущением полного присутствия и погружения в ту сновидческую реальность. Нет, бывали у него, конечно, разные сны, как и у каждого человека, но таких вот видений он как-то не наблюдал и не переживал ранее, если не считать…

Но то самое мы как раз считать не будем. Это история отдельная.

Хрен его знает, что такое, может, к перемене погоды? Сделав это успокаивающе-простое предположение, Ян посмотрел в окно. За окном, ничем не удивив и не порадовав, наблюдался все тот же тоскливый, безрадостный пейзаж поздней осени, навевающий ассоциации о бесприютной, стылой жизни, о холодеющих пальцах и насморочном ознобе, о собаках, которых добрый хозяин в эту промозглость ни в жизнь не выгонит на улицу.

Депрессивное межсезонье, которое, как говорится, ни два ни полтора: яркая осень отшумела, отблистав рыжей гривой, малиновыми губами, багряными нарядами в рябиновых бусах, а дивная зима со снегами и морозами подзадержалась. Время, в которое русскому человеку по чести пристало бы сидеть у камина или печки и предаваться философским размышлениям о смысле жизни и бытия, в частности бытия российского народа, его вкладе в историю человечества и истинном пути развития, и о том, каково это – телепаться-то народу по тому самому пути, когда такая вот погода превалирует во всей его жизни.

– М-м-м-да, – с тем самым философским сарказмом прокомментировал свои настроения Ян, поделившись с пространством недоумением: – Приснится же…

Ладно. Что приснилось, то приснилось, к перемене ли погоды, или еще неизвестно к чему, или вообще ни к чему – бог с ним. Он отодвинул от себя утихающие эмоции, окончательно освобождаясь от сонных переживаний.

– М-м-м, – промурлыкал заспанный голосок рядом. – Ты чего подскочил? – не очень-то нуждаясь в ответе, просто так, спросонок ленясь, спросила ночная подруга.

– Хм, – хмыкнул довольно Ян.

Откинул край одеяла, с удовольствием обозрел аппетитную, кругленькую девичью попку.

«Значит, говоришь, пора жить? – продолжил он мысленно диалог со светящимся фантомом из своего сна, оппонируя тому: – А я что, по-твоему, делаю? Живу, да по полной!»

И, в подтверждение своему заявлению, от ощущения той самой наполненности и правильности жизни с удовольствием, но легонько хлопнул по упругим ягодицам подружки.

– Ой, ты чего? – делано игриво возмутилась та.

И, повернувшись на бочок, подперев голову рукой, посмотрела со значением и явным приглашением, предоставляя его взору прекрасную грудь, гладенький животик и маленький темный треугольничек фигурно выбритых волос на лобке, «в прическе», как, посмеиваясь, называл этот парикмахерский изыск Ян.

– Пора вставать, – усмехнулся Стаховский.

С особым эстетским чувством окинул взглядом сию красоту, размышляя, не воспользоваться ли откровенным предложением-призывом дамы, но вспомнил о недоделанной срочной работе, от которой, кстати сказать, она его вчера оторвала своим внезапным появлением. Заснули они только под утро, отчего, видимо, и привиделся ему этот странный сон. И, не удержавшись от разочарованного вздоха, Ян подавил желание в зародыше, не поддавшись искушению, лишь наклонился и поцеловал коротко в капризно надутые губки подружки, по выражению его лица уже понявшей, что утренних любовных утех не предвидится. И повторил распоряжение:

– Подъем. Позавтракай сама, а потом Михаил тебя отвезет.

– Как обычно, – вздохнула девушка, преувеличенно наигранно изображая недовольство.

– Как обычно, – подтвердил Ян.

И, ухватившись за металлический стержень турника над кроватью, «потарзанил» в сторону ванной комнаты, ловко цепляясь за перекладины, устроенные по этому маршруту, по ходу подтягиваясь по нескольку раз и делая легкие упражнения на некоторых из снарядов.

Самый верный способ справиться со странным настроением, навеянным непонятным сном, еще до конца не отпустившим, – заняться привычными делами. Утренние гигиенические процедуры, два часа спорта, силовых нагрузок и тренировок, контрастный душ, завтрак и работа.

Какие сны, я вас умоляю!

Живем! Даже если у кого-то на этот счет имеется и другое мнение.

Что-то отвлекло его внимание, какой-то непонятный не то звук, не то шорох за спиной. Недовольно нахмурившись, Ян тряхнул головой, постаравшись отделаться от этого мимолетного ощущения, и вернулся к вычитке документа на экране монитора.

Но назойливая, неугомонная мыслишка, зацепившая край сознания, навязчиво напоминала о непонятном, еле уловимом шорохе, как предательски вылезший из подошвы гвоздь в ботинке терзает несчастную пятку. Понимая, что хрен он отделается от глупого беспокойства, раз обратил внимание на необъяснимую странность, раздосадованный Ян резко развернул кресло и…

И откровенно офигел, увидев маленького человечка.

Совсем маленький человек, одетый в яркий спортивный теплый комбинезон и курточку, дутые короткие сапожки и рыжую шапку с помпоном, сильно съехавшую набок под таким критическим углом, что готова была вот-вот и вовсе свалиться с головы. Сложив ладони замочком у груди, он стоял метрах в трех от Яна и молча смотрел на него тревожным, напряженным взглядом.

– Ага… – от неожиданности произнес Ян.

И только сейчас сообразил, что это всего лишь ребенок. Мальчик. Незнакомый ему ребенок мужского пола, появившийся столь тихо и неожиданно, словно в его доме случился акт некой материализации, перенесший парнишку из какой-то иной реальности. Ну, не совсем тихо, какой-то звук он все-таки произвел, раз его уловило и отметило сознание Яна, отвлекаясь от работы. Но, видимо, совсем тихий звук.

– Ты кто? – спросил он у мальчика.

– Кирилл, – представился ребенок.

– И как ты здесь оказался, Кирилл? – спросил хозяин дома у нежданного гостя.

– Бармалея ловлю, – махнув неопределенно ручонкой в сторону, ответил тот с таким видом, словно объяснил нечто совершенно очевидное и понятное всем и каждому.

– У меня дома? – подивился Ян.

– Ага, – интенсивно кивнул парень, подтверждая догадку хозяина, – потому что он здесь.

– Угу, – принял информацию Стаховский, – бармалея, значит. А бабайку вместе с ним не ловишь?

– Не, – рассмеялся мальчуган, – бабаек не ловят, ими детей пугают. Но я не боюсь, потому что я уже большой ребенок, меня вообще никогда бабайкой не пугали. Это старая глупость.

– Понятно, – кивнул, соглашаясь, Ян, ничего не поняв из данного объяснения, – значит, бабайка – это у нас глупость не актуальная, устаревшая, а бармалей – это глупость современная. Молодая. Так, что ли?

Пацан звонко, заливисто и задорно расхохотался, откинув голову назад, отчего его накренившаяся шапка слетела окончательно, упав на пол.

– Нет, – покрутил мальчишка усердно-отрицательно головой, даже не подумав поднимать свой головной убор, – бабайка – это просто так говорят. А Бармалей – это наш кот. – И принялся объяснять, помогая себе активной жестикуляцией: – Калитка была совсем чуть-чуть открыта, и Бармалей в нее шастнул и убежал, а я побежал его догонять. Звал, звал, но он меня не слушал и бежал, бежал, улепетывал прямо по дороге. А тут ваши ворота открыты, и он в них раз – и юркнул. Я его почти схватил, – размахивая ручонками, присел он на корточки, изображая, как почти поймал кота-беглеца. – А он вырвался и в дом скакнул.

Мальчик взял шапку, типа: ну, раз уж я тут присел, то можно и шапку прихватить, поднялся с корточек и махнул рукой куда-то себе за спину.

– Там дверь тоже открыта. – И свел ладошки, помогая себе мимикой, показал, насколько была открыта дверь: – На маленькую щелочку, но Бармалей протиснулся, а я за ним.

– Тоже протиснулся? – спросил Стаховский.

– Не, – снова звонко рассмеялся пацан, – прошел, Бармалей, когда пролезал, дверь открыл.

Так. Ну теперь понятно, как ребенок проник в дом. Михаил повез Веронику в Москву, а в это время курьер доставил продукты, заказанные Стаховским. Он открыл калитку и дверь в дом с дистанционного пульта, принял заказ, а уходя, тот, по всей видимости, двери не захлопнул, а лишь прикрыл за собой.

Способ материализации ребенка в доме выяснили. Теперь бы выявить, стреножить и удалить причину этого самого появления. Не в конечном смысле «удалить», в более гуманном – всего лишь изловить котяру, вернуть хозяину и выдворить.

– Ну так позови своего Бармалея, – предложил самый логичный и простой вариант обнаружения животного Ян.

– Не-а, – покрутил головой мальчик, – он не придет. – И добавил после паузы, старательно выговаривая: – Проигнорирует.

– Непослушный? – уточнил Стаховский, начиная тихо посмеиваться.

– Свободолюбивый, – с небольшой запинкой, но достаточно твердо произнес еще одно непростое, явно специально заученное слово пацан и дополнил характеристику животного: – Мама говорит, что он слишком высокого о себе мнения, чтобы подчиняться кому-то. – И, тяжко вздохнув от безнадежности, оповестил: – Придется ловить.

– Ну, охотник из меня нынче неважный, – предупредил Ян, – разве только комара сытого прибить.

– Потому что у вас нет ног? – спросил ребенок, указав ручонкой на пустую подножку инвалидного кресла-каталки, в котором сидел хозяин дома.

– Точно. Это ты верно заметил, – подтвердил Стаховский.

– А куда они делись? – с большим интересом расспрашивал мальчик.

– Сломались, – попытался обойтись простым, коротким объяснением Ян.

– Надо было их починить, – порекомендовал ребенок, сочувственно вздохнув.

– Ты когда-нибудь ломал игрушки так, что их потом никак нельзя было выправить и починить? – спросил Ян.

– Случалось, – не очень охотно, но честно признался мальчонка. – Тогда игрушки приходилось выбрасывать.

– Вот и мои ноги сломались так, что их невозможно было починить.

– И вы их выбросили? – уставившись на мужчину расширившимися от потрясения глазешками, перепуганным шепотом спросил пацан, видимо красочно представив себе момент утилизации испорченных конечностей.

– Не то чтобы выбросил, но отрезать их пришлось, – поспешил Стаховский хоть как-то нивелировать произведенное несколько жесткими жизненными откровениями негативное впечатление на ребенка.

– Хорошо, что не выбросили, – подумав, поделился размышлениями на эту тему мальчонка, – потом, может, и починят.

– Может, и починят, – согласился Ян и быстренько сменил тему беседы: – Так. Давай по делу, Кирилл. Если ваш Бармалей на зов приходить не торопится и вообще не чешется слушать чьи бы то ни было приказы и команды, а поймать его непросто, тогда, может, стоит попробовать его приманить? – И поинтересовался: – Что он у вас любит?

– Корм для котов и консерву Шеву, – старательно вспоминая, принялся перечислять пацан, загибая пальчики, мгновенно позабыв о безнадежно сломанных и выброшенных куда-то ногах соседа, – докторскую колбаску из «хозяйства Власова», свежую говяжью печенку… – Задумался на пару мгновений и, явно вспомнив еще нечто важное из жизни кота Бармалея, обрадованно добавил пункт четвертый: – И соседскую кошку Клеопатру.

– Гурман, эстет и охочий до женского полу котяра, значит. Ну что, все знакомо, – хмыкнул Стаховский и предложил: – Что ж, за неимением соблазнительной Клеопатры и кошачьей консервы премиум-класса, прибегнем к тому, что имеем в наличии. Так что, Кирилл, двигаем в кухню, посмотрим, что у нас есть на предмет приманивания кошачьих.

– Двигаем, – с энтузиазмом согласился мальчик.

Обследовав содержимое холодильника и посовещавшись, они пришли к единому мнению, что кусок парной телятины, которую вот только что доставил вместе с остальными продуктами курьер, позабывший закрыть за собой дверь в дом и калитку, будет прекрасным соблазнением-приманкой для кота Бармалея.

Отрезать большой шмат мяса, как предлагал щедрый мальчик Кирилл, Стаховский не согласился, резонно рассудив, что для охотничьей приманки вполне хватит и небольшого кусочка. Ну, ладно, пары-тройки небольших кусочков.

Телятину нарезали, выложили на одноразовую тарелку, нашедшуюся в хозяйстве Стаховского, категорически отказавшегося потчевать вломившегося в его дом соседского кота со своей фарфоровой посуды.

Тарелку с приманкой поставили на пол в кухне, и мальчик Кирилл приступил к зазыванию животного:

– Кис-кис-кис… – звал он, опустившись рядом с кошачьим лакомством на коленки. – Бармалейчик, иди сюда скорей, посмотри, какое тут мясо вкусное! Кис-кис-кис…

Кот появился минут через пять.

Да какой там кот! Здоровенный, килограммов на семь, не меньше, толстый, пушистый серый, с крайне наглой, высокомерной мордой, котяра не прибежал на зов и запах – не-а. Он появился из-за угла коридора, неспешно, величественно выступая, неся себя прекрасного, и к мясу бросаться не спешил, как оголодавший помоечный собрат. Неторопливо – вот ей-богу: совершенно надменно осмотрелся, принюхался… лениво проделал еще несколько шагов и, так уж и быть, снизошел до предложенного мяса, предварительно старательно обнюхав угощение и только после этого ухватив один из кусков с тарелки.

– Это не Бармалей, это какое-то полное королевское хамло, – возмутился Стаховский кошачьему поведению и осведомился: – Мне одному кажется, что он нас откровенно поставил в полный игнор, или ты тоже такого мнения?

– Ага, – рассмеялся довольный Кирилл. – Мама говорит, Бармалей считает, что это мы живем у него дома, а не он у нас. А раз так, то и кормить его, заботиться и баловать мы обязаны, раз он пустил нас на свою территорию.

– Слушай, а как ты его ловить-то собирался и тащить? – заинтересовался Ян, наблюдая за котярой. – Он же здоровый как конь какой-то и, наверное, весит как ты сам.

– Не знаю, – беспечно пожал плечиками мальчишка, – уговорил бы, за шкуру потянул.

– Кстати, – вспомнил о более важном моменте Стаховский, – а твои родители знают, что ты отправился из дома на сафари и куда ты вообще пошел?

– Сафари – это охота такая, в Африке, я знаю, – похвалился пацан.

– Этот момент прояснили, – кивнул ему Ян и напомнил о своем вопросе: – Так что у нас про родителей?

– Папа далеко и не знает, что я убежал, – ответил мальчишка и вдруг, видимо сообразив что-то важное, поднялся с корточек, на которых так и сидел, наблюдая за неспешной трапезой кота Бармалея, и посмотрел на Стаховского с совершенно расстроенным видом: – Мама меня, наверное, потеряла и ищет. И расстраивается.

– Так, – отчеканил Ян. – Понятно.

И, резко наклонившись, молниеносным, неуловимо ловким движением ухватил возмущенно вякнувшего от неожиданности Бармалея за загривок и, мало обращая внимание на шипение, сопротивление и протест котяры, уложил того к себе на бедра, жестко придерживая за шиворот рукой, и распорядился:

– Идем, Кирилл, я тебя провожу.

И, нажав на рычаг управления коляской, поехал вперед, но сразу же остановился, захваченный одной актуальной мыслью:

– А как далеко вы с котом убежали? Ты помнишь, где вы живете, адрес знаешь или нам придется обшаривать окрестности в поисках вашего дома?

– Не, мы недалеко, – уверил мальчик Кирилл. – На этой улице, – и махнул непонятно в каком направлении ручонкой: – Там.

– Ну, там так там, – согласился с указанным маршрутом Стаховский, перехватил поудобней напряженного, настороженного, но примолкшего котяру, видимо напрочь шокированного столь непочтительным обращением с его величественной персоной, и повторил указание: – Поехали.

Они не заметили, как и куда исчез Кирилл.

Вот только что был здесь, на глазах – носился с восторженно тявкающей Боней по всему участку, выискивая в кустах и садовых закутках прятавшегося от них Бармалея, и Марьяна все поглядывала за этими дикими скачками и гонками в окно кухни.

Она отвлеклась-то всего на пару минут, доставая из духовки запеканку, когда всегда настроенным на ребенка внутренним материнским радаром уловила, что не слышит счастливого собачьего тявканья и веселого голоска сына, слегка насторожилась. Скорее на рефлексе, диктующем каждой матери одно из основных правил: если в доме неожиданно стало тихо, значит это неспроста и происходит какая-то детская каверза, и жди любой неприятности.

Ну так, по привычке напряглась.

Накрыв запеканку кухонным полотенцем, оставив доходить и остывать, она прошла в прихожую, сунула ноги в теплые «дутики», накинула пуховик и вышла во двор. В обозримом пространстве сына не наблюдалось, только опечаленная нескладная Бонька – отпрыск согрешивших от великой собачьей любви и непокорности породистых родителей: мамы болонки и папы карликового терьера – сидела у ворот и тихо поскуливала, обиженно поглядывая на калитку.

– Бонь, ты чего? – спросила, заволновавшись, Марьяна. – Где Кирилл? – И, повернувшись к участку, громко позвала: – Кирюша!! Сынок! Кирилл!!

Хлопнув дверью, на крыльцо выскочила Елена Александровна в наброшенной наспех на плечи тонкой дубленочке и окликнула обеспокоенным голосом дочь:

– Марьян, что стряслось?

– Кирилл куда-то подевался, – развела недоуменно руками Марианна, еще не сильно-то испугавшись, так, в первичной стадии волнения. И попросила: – Мам, ты посмотри в доме, может, прячется где-то, играет, а я участок обойду.

– Хорошо, – кивнула Елена Александровна и поспешила вернуться обратно в дом.

Участок был хоть и не гигантских приусадебных размеров, гораздо скромнее, но и не шесть пресловутых соток, к тому же достаточно плотно засаженный деревьями, как фруктовыми, так и хвойными. Да и кустов ягодных хватало и закоулков всяких за отдельно стоящими хозяйскими постройками и баней, куда любят забираться мальчишки, так что было где проводить поиски. И Марьяна довольно долго провозилась, инспектируя каждый закуток и заросли растений, обойдя весь участок по периметру.

Кирилла нигде не было.

– Ну что? – встретила ее у лестницы в дом растревожившаяся окончательно и всерьез мама.

– Нет, – покрутила головой Марьяна.

– И в доме нет, мы с отцом все проверили, под каждую кровать заглянули и в шкафы, – выдохнула потрясенно Елена Александровна.

И вдруг всхлипнула, прижала ладонь к губам и посмотрела на дочь повлажневшими от мгновенно подступивших слез глазами, полными трагической безысходности.

– Неужели он его увез, Марьяша? – произнесла она перепуганным шепотом.

– Да подожди ты, мам, не паникуй раньше времени, – одернула ее дочь. – Может, с мальчишками на улице заигрался.

– С какими мальчишками, мы тут пока никого из соседей толком не знаем, и нет здесь никаких мальчишек! – окончательно распереживалась Елена Александровна и повторила: – Это точно он, Марьяш, больше некому. И вот так, по-предательски… – покачала она скорбно головой.

– Давай надеяться, что это действительно он, мам. Потому что это самый лучший вариант из всех возможных, о которых я даже думать сейчас не хочу, – резонно заметила ей дочь.

– Да, да, – взяла себя в руки женщина, торопливо смахнув не удержавшуюся-таки слезу. – Ты права. Права. По крайней мере, с ним ребенок в полной безопасности.

– Пойду на улице поищу, соседей поспрашиваю, а вы с папой подвал проверьте, мы ж его толком так и не обследовали, и чердак на всякий случай. Может, и в самом деле заигрался с кем-то, – предположила Марьяна, направляясь к калитке.

– Да отец уже на чердак полез, – отмахнулась мама и напутствовала ее с робкой надеждой в голосе: – Иди, поищи. Может, мы зря паникуем и ребенок на самом деле играет с кем-то.

– Кири-и-и-илл!! – звала Марьяна, двигаясь по улице вдоль домов. – Кирюша-а-а!!

Методом простым, но всегда безошибочно действующим – проверкой теории на практике – выяснилось, что мальчик Кирилл несколько ошибся в своих расчетах на местности, и его дом находится не совсем чтобы по соседству, а в самом конце улицы, аж через четыре участка от дома Яна. Приличного, надо сказать, дал стрекача кот Бармалей, не ожидаемого при таких габаритах и величии, с которым тот себя носил по жизни. Не то охотничий инстинкт взбрыкнул, не то задурил от чего иного котяра, пустившись в бега.

Не суть.

Стаховский ехал в коляске, все прижимая к бедрам дальновидно притихшего котяру, безошибочно определившего ту самую сильную руку, которая в случае чего и придушить может. Решил, видимо, не испытывать судьбу, рискуя проверить степень терпения стреножившего его человека.

А мальчонка, припрыгивая рядом, болтал без умолку. Уверял, что Бармалей не такой уж и вредный – честно. Заносчивый, это да, большую часть времени он спит, когда не ест, не проявляя характера, и даже гулять не очень-то и любит. Но иногда с ним случаются истории всякие, когда внезапно что-то взбредет в его кошачью голову, как сегодня, например. Но это случается редко.

– Бабушка говорит, что это в нем зов диких предков пошаливает, – рассказывал мальчонка, – а дедушка говорит, что природа его закидонов совсем иная, что у настоящего кота всегда март. – И признался честно: – Про всегдашний март я не очень понимаю.

– Какие твои годы, – уверил, посмеиваясь, Ян и пообещал: – Поймешь обязательно.

Он слушал мальчика Кирилла, поймав себя на том, что непроизвольно улыбается всю дорогу, настолько ему нравился этот непосредственный, открытый пацан. И с удивлением отметил по ходу разговора, какой, однако, у ребенка богатый словарный запас и правильная, грамотная речь, да и слова тот знает достаточно сложные для его возраста. Кстати, а какой у него возраст? Ян что-то не спросил, а определять визуально возраст детей был не особый мастак.

– А еще у нас есть собака Боня, – продолжил повествование о любимых домашних питомцах мальчонка. – Она очень хорошая, добрая и смешная. Я ее люблю. – Подумал и добавил: – Маленькая. Беспородная. У нее родители породные, а она нет, потому что у ее родителей породы разные. Хорошие, но разные. – И вдруг спросил: – А разве так бывает?

– Что бывает? – не сразу понял, о чем тот спрашивает, Ян.

– Ну, если у папы хорошая порода и у мамы хорошая, а у ребенка вдруг почему-то плохая? – уточнил мальчик Кирилл свой вопрос.

– У людей не бывает, – подумав, ответил Стаховский, – а у животных случается.

– Как-то неправильно это случается, – не удовлетворился таким жизненным раскладом пацан. И собрался было высказать свое мнение по этому поводу, как вдруг замолчал, остановился и прислушался.

– Кири-и-и-и-илл… – донеслось оттуда, куда они направлялись.

Мужчина с мальчиком посмотрели вперед, заметив дальше по улице женскую фигуру.

– Это мама меня зовет! – крикнул ребенок, подпрыгнув на месте от радости. – Она же меня ищет!!

И рванул вперед, туда, к маме, тут же совершенно позабыв обо всем остальном: о своем Бармалее, которому взбрело что-то в голову, сподвигнув на несанкционированный побег, и о новом знакомом, в чей дом забрался задуривший котяра, и уж тем паче о несправедливом породистом разделении животных.

А и вправду, зачем обо всем этом помнить и думать, когда тебя же мама зовет!

Мальчик Кирилл, звеня переполненным радостью и счастьем голоском, стремительно несся навстречу потерявшей его маме.

– Мама, я здесь!!! Мамочка!! – кричал и смеялся одновременно ребенок.

Ян добавил скорости движения коляске, стараясь пусть не поспеть за мальчуганом, но и не сильно-то отставать, и стал невольным свидетелем сцены встречи мамы с сыном. Подбегая к ожидавшей его маме, Кирилл раскинул ручонки в стороны, а та, наклонившись, раскинула руки ему навстречу, ожидая сыночка, и подхватила с разбегу, прижала к себе, поцеловала в макушку и гладила по спинке, снова целовала и что-то говорила, говорила…

И такая эта была чистая любовь и бесконечная радость встречи, такая…

Ян смотрел на маму с сыном, позабывших обо всем мире вокруг них, сосредоточенных в этот момент только друг на друге, и чувствовал, как разрастается теплый, щемящий комок в горле, перехватывая дыхание.

Женщина подняла голову, посмотрела на него, улыбаясь удивительной, непостижимой, самой светлой из всех в мире, какие только могут быть, материнской улыбкой мадонны, и в этот момент Ян ее узнал.

Сразу. Не потратив ни мгновения на вылавливание из памяти информации: где, когда и при каких обстоятельствах мог видеть, встречать эту женщину – не понадобилось, – узнал с первого взгляда. Даже не так. Он узнал ее даже прежде, чем сама мысль-узнавание успела сформироваться в голове. И, не отдавая себе отчета, захваченный этим узнаванием, непроизвольно, сбросил скорость движения своего кресла, а потом и вовсе остановился, не доезжая до обнимавшихся мамы с сыном метров трех.

Стаховский смотрел на нее и переживал внезапно нахлынувшие на него странные эмоции: удивление и теплую, приятную радость от неожиданной встречи. Мимолетно отметил, что она изменилась с той их далекой встречи, не внешне, нет, а что-то неуловимое, внутреннее, внешне же женщина стала даже интересней и привлекательней – или просто ему так показалось.

Как и тогда, он не мог не восхититься грацией, и неброской красотой, и той особой поразительной изысканностью, присущей этой женщине. И от этого узнавания в нем всколыхнулось что-то такое странное… и светлое, и вполне реально мужское, и… И тут он вспомнил про статус этой дамы, про то, кто она есть и с кем идет по жизни, и про то, что, пока она красиво и гордо идет по той самой своей жизни, он сидит в коляске. Вот такая расстановка. М-м-м-да.

– Мама! – звенел восторженным голосочком Кирилл, повернул голову и посмотрел на Яна. – Мы поймали Бармалея! Он сбежал, я за ним погнался! И мы его поймали!

– То есть ты, – женщина выпустила сына из объятий, пережив первые сильные эмоции и чувства ошеломляющего облегчения и бесконечной радости, сделала полшага назад и строго посмотрела на мальчика, – никого не предупредив, убежал с участка за котом?

– Ну да, – кивнул пацан, которому явно что-то не понравилось в мамином тоне, и пояснил для надежности: – Надо же было Бармалея поймать, понимаешь, он же убежал на улицу, а он тут ни с кем не знаком. Юркнул в щелочку в калитке… – Извиваясь всем тельцем, мальчонка наглядно изобразил, как именно юркнул в щелочку взбрыкнувший дурью котяра, и закончил красочное повествование: – И убежал. А я за ним.

– Кирюша, ты же знаешь главное правило безопасности: без взрослых, одному, никогда не покидать участок? – напомнила назидательным тоном мама.

– Даже если надо было поймать Бармалея? – уточнил сынок, до которого понемногу начало доходить, что что-то он сделал не очень правильно.

– Даже тогда, – подтвердила его догадки мать. – Ты ребенок и пока не можешь самостоятельно гулять без взрослых и уж тем более убегать неизвестно куда, даже не предупредив родных. Ладно, – остановила она себя, но пообещала нерадостную перспективу сынку: – Мы обсудим это позже. – И спросила теперь уже у Яна: – И где вы его поймали?

– У меня дома, – ответил тот, приветливо улыбнувшись.

– Так, – растерялась вдруг женщина, неожиданно посмотрев на Стаховского настороженным, изучающим и немного испуганным взглядом.