Текст книги "Далекий мой, единственный..."

– Но за ними следить нужно, я не знаю, уход какой-то! – растерялся Илья.

– Наухаживаетесь еще! – махнул врач рукой. – Несколько суток им будут вводить обезболивающее постоянно. Операция-то прошла успешно, но самое трудное впереди: как справятся их организмы с травмами в послеоперационный период. Идите домой и обязательно отдохните, выспитесь, вам нужны будут силы. Приходите завтра, после двенадцати, раньше все равно к ним не пустят. Если состояние ухудшится, вам позвонят.

– Как ухудшится?! – ахнула Юлька.

– Все может быть. Оба не молодые, а возраст…. Будем надеяться на лучшее. Оставьте свой телефон у дежурной медсестры, она вам расскажет, что надо приносить.

Юлька настаивала, чтобы они ехали к ним домой, и дважды повторила медсестре свой номер телефона.

– Я записала, девушка, – сказала медсестра. – Я записала оба номера, не волнуйтесь! Идите с мужем домой и постарайтесь выспаться. Вы знаете, сколько времени?

– Сколько?

– Полтретьего ночи, или утра уже.

– Он мне не муж, – невпопад произнесла Юлька.

– Да какая разница, – устало ответила медсестра, отмахнувшись.

Расковы не спали, ждали. Насильно усадили Илью за стол и уговорили поесть, а Юлька рассказывала, как дела, Адорин говорить не мог.

Его уложили в Юлькиной комнате, на ее кровати, а Юлька спала в гостиной на разложенном диване, в обнимку с Тимошкой.

Илья боялся, что Юлька может расплакаться, увидев его родителей. Конечно же, она поехала с ним на следующий день, остановить ее он не смог, да особо и не сопротивлялся. Но Юлька не расплакалась, наоборот, улыбалась, держала их за руки. И бодрым, очень убедительным голосом объясняла, что доктор рассказал, какие сложные у них были операции, но хвалил обоих, говорил, какие они молодцы и что у них прекрасное здоровье, поэтому они быстро пойдут на поправку! И самое главное, никаких страшных и опасных для жизни повреждений у них нет, просто их много, этих повреждений, но все они не опасные.

Ура!

Она оказалась так убедительна, что даже Илья был готов поверить во все, что она говорила. За одно то, что его мама улыбалась, слушая Юльку, и сделала попытку кивнуть, соглашаясь, он с благодарностью мог встать перед Рыжиком на колени.

Оставив Тимошку у Расковых, благо было воскресенье, Илья приехал домой, позвонил в Ленино агентство и узнал, как с ней связаться.

– Лен, привет, это я.

– Что-то с Тимошкой? – перепугалась жена, услышав его голос.

– Нет, с ним все в порядке, мои родители попали в автокатастрофу.

Илья рассказал ей подробности, что и как произошло и в каком они сейчас состоянии, и спросил:

– Ты можешь приехать?

– Нет, Ильюшка! Это так ужасно! Но я никак не могу бросить группу, меня заменить некем! Самое ужасное, что я остаюсь на следующую группу, на две недели – эту отправляю, а другую встречаю!

– Лен, я не смогу разорваться между работой, родителями и Тимошкой! Тебе надо возвращаться срочно. Поговори с руководством, если надо, то я подъеду и объясню ситуацию!

– Ильюшечка, милый, это невозможно! Меня попросили остаться на вторую группу, платят двойную ставку, у нас две сопровождающие заболели! Это просто невозможно! Я вернусь через двадцать пять дней!

– А твои родители? Они смогут приехать, взять на себя Темку?

– Ну что ты! Я с таким трудом им путевки достала! Они только три дня как приехали, не срывать же их! Родители сто лет никуда не ездили, а тем более так – «Жемчужина», полный пансион, пляж! Ну, извини, Илья, но мне кажется, им и сообщать не надо, зачем людям отдых портить?

– Лен, ты что, не понимаешь! – взревел Адорин. – Мои родители в реанимации, еще неизвестно, выкарабкаются ли они! За ними уход нужен, а у меня работа и Тимка на руках! Лен, ты хоть догнала вообще, о чем я говорю?!

– Что ты кричишь?! Я все поняла! – резко ответила она. – Но ты тоже пойми, я не могу сейчас приехать и мои родители тоже! Ну не ходи на свою работу!

– На какую именно, у меня их несколько?

– На все не ходи, или найди няню, или друзей попроси помочь.

Она продолжала что-то говорить, давать ему советы, но Илья положил трубку. Он посидел, посмотрел на телефон, не понимая, как столько времени прожил с чужим человеком, и решил позвонить тестю с тещей. Илья вдруг подумал: может, отвезти Тимку к ним в Сочи, раз такое дело, а что?

Они выслушали его, посочувствовали, теща немного всплакнула, поохала, но от встречи с внуком отказалась под благовидным предлогом.

– Что ты, Илья, тут ужасная жара, ему нельзя на такое солнце, Тимошка может заболеть.

– Понятно, – сказал Илья и вежливо попрощался.

А чего возмущаться, обижаться или негодовать – чужие люди, что от них ожидать? Он приехал к Расковым и попал на обед, его сын восседал за общим столом на высоком детском стульчике.

– Откуда трон? – спросил Илья.

– Взяли у соседей, у них девочке четыре года, и стульчиком они уже не пользуются, – объяснила Марина, – а нам пригодился. Да, Тимошка?

– Да! – согласился он и стукнул ложкой по деревянной планке стула.

– Давай мой руки и садись, Юлька тут всяких вкусностей наготовила, – пригласил Игорь и, дождавшись, когда Илья сядет за стол, открыл собрание: – Рассказывай, что у тебя!

Илья рассказал без эмоций, на которые никаких сил уже не осталось.

– Так, давайте подумаем, что делать, – выслушав его, предложил Игорь Дмитриевич.

– Я знаю! – заявила Юлька.

Сидевшие за столом, в том числе и Тимошка, посмотрели на нее в ожидании суперидеи, которую она и выложила, выдержав небольшую театральную паузу.

– Сейчас позвоним Ярцевым. И узнаем, могут ли они сдать нам дачу по старой памяти. Если нет, идем в ближайший киоск, покупаем газеты по недвижимости и обзваниваем людей, сдающих дачи, а также друзей и знакомых, на тот же предмет. Я беру Тимошку и уезжаю с ним на месяц, потому что только я среди вас свободна, у меня каникулы начались. Мы прекрасно проведем время за городом. А вы будете к нам приезжать, когда сможете.

После ее тирады повисло минутное молчание, прерванное Игорем Дмитриевичем:

– Юлька, ты гений!

– Я знаю, – согласилась она.

– Но у тебя же есть, наверное, планы? – смутился Илья.

– Планы есть, но этот план ничуть не хуже. – И, чтобы не передумать, она быстро распорядилась: – Пап, давай, звони Ярцевым.

– Звоню! – поднялся со стула Игорь. – А мы с Мариной поможем тебе ухаживать за родителями. Сейчас сядем и составим график наших дежурств в больнице. Втроем управимся.

Им очень, очень повезло! Во-первых, Павел Игнатьевич, хозяин дачи, оказался дома, в Москве, приехал за какими-то вещами, а во-вторых, Ярцевы все еще были хозяевами их любимой дачи, никому ее не сдавали и с удовольствием согласились принять постояльцев.

Вот ведь есть везение на свете! Хоть в чем-то!

На следующее утро, в понедельник, Илья отвез Юльку с Тимохой на дачу, перед тем выдержав целую битву с Расковыми, споря об оплате. Он настаивал, что заплатит сам, это же естественно, – из-за его трудностей и Тимошки им придется снимать дачу. Расковы в три голоса спорили, и громче всех Юлька, выдвигая аргументом то, что там места красивейшие, а художнице надо этюды писать, и отдыхать она тоже будет, а не только Тимка. Но если Илья что-то решил, то ни Рыжик, ни кто другой не мог его переубедить, и Адорин закончил прения:

– Я решил, и все! Никаких дебатов! – сказано это было таким тоном, что спорить далее стало бесполезно.

– Вот упертый! – сдалась Юлька.

– Какой есть! – тем же тоном ответил он.

Юлька с Тимкой жили на даче, и у Ильи душа успокоилась за сына, а вот с родителями дело обстояло плохо. Они трудно восстанавливались, обоим сделали еще несколько операций. Ухудшений не возникло, но до полного выздоровления – и говорить нечего, как до неизвестности!

Да и будет ли оно, полное выздоровление? Илья постоянно задавал себе этот вопрос и отметал сомнения – нельзя! Если бы не помощь Игоря с Мариной, он бы, наверное, не справился. Нет, справился б, конечно, но, скорее всего, сам скопытился бы!

Помимо огромного количества лекарств, которые, как выяснилось, надо покупать и доставать в связи с их отсутствием в больнице или дефицитом, нужно было и постельное белье, требовалось убирать палату – а нет в больнице санитарок, нет, и все! Вернее, есть одна на несколько отделений. Да еще надо приносить еду диетическую, протертую, хотя бы раз в день.

Марина, объяснив сложившуюся ситуацию, договорилась со своими учениками и их родителями, в том случае, когда дело касалось детей, что временно они будут приезжать к ней домой на уроки, и взяла на себя ежедневное приготовление еды для больных. Ученики ее любили, родители уважали и втайне боялись, что она может отказаться от уроков, поэтому легко согласились на эти трудности.

Марина распределила уроки так, чтобы несколько часов в день у нее оставалось свободными. Раз в трое суток она дежурила. В свой день Илья заезжал к Расковым, забирал готовый обед и ехал в больницу, а Игорь в свое дежурство с утра брал еду, старательно закутанную в старую фуфайку для сохранения тепла, и в обеденный перерыв успевал покормить Адориных-старших.

Таким образом, постоянно у родителей кто-то был. Марина в свое дежурство меняла постельное белье и переодевала больных с помощью медсестры.

Илья ужасно скучал по Тимке… и по Юльке. Он рвался поехать к ним, но в жестком, расписанном по минутам графике жизни оказалось невозможно вырвать даже пару часов.

И опять его выручили Расковы.

– Езжай в воскресенье, – сказала Марина. – У нас выходной. Мы с Игорем поедем на целый день в больницу, вымоем твоих, сделаем, что надо, не беспокойся.

– Вам самим требуется отдых, – возразил Илья.

– Успеем! – поддержал жену Игорь. – Вот кому точно необходим отдых, так это тебе, ты совсем извелся! Так и загнуться недолго, а тебе сейчас никак нельзя заболеть. И не спорь! В следующее воскресенье мы поедем на дачу.

– У меня работа, – для очистки совести посопротивлялся Илья.

– Отпросишься! На один день тебя отпустят. Мотай на все воскресенье. Выспишься, в речке искупаешься, может, хозяева баньку затопили, они раньше в выходные всегда топили. С сыном побудешь. Все! Езжай! – твердо постановил Игорь.

На участке стояла тишина. Ни Юльки, ни Тимошки не было слышно. Хозяйка дачи собирала клубнику на грядке, заметив Илью, разулыбалась и пошла к нему навстречу, обняла, расцеловала по старой привычке.

– Здравствуй, дорогой! Сколько лет-то не виделись! Дай-ка я на тебя посмотрю!

Она отодвинулась, разглядывая его.

– Возмужал! Ильюша, ты стал такой… – она подбирала определение, – сильный, мужик прямо! Заматерел!

– Да ладно! Галина Ивановна, мешки ворочаю, вот и раздался в плечах.

– Не скажи, ты как-то внутри повзрослел, глаза замученные. Знаю про твою беду, как родители?

– Пока рано судить, но осложнений нет, а это уже большая удача.

– Даст Бог, поправятся, я уж и свечку в церкви за их здравие поставила.

– Спасибо, Галина Ивановна, – искренне поблагодарил он.

От этой дачи, спокойной жизни, от всего замечательного и беззаботного, что было здесь когда-то, он расчувствовался. Подъезжая к поселку, Илья сбавил скорость, смотрел вокруг на знакомые деревья, тропинки, домики и испытывал такую горчащую грусть, которая возникает, когда попадаешь в места, с которыми связаны самые лучшие, самые теплые и уютные воспоминания, и понимаешь, что ничего не вернуть из того прекрасного и дорогого, что ушло безвозвратно.

– Голодный? – отвлекла его от ностальгии по прошлому Галина Ивановна. – Давай я тебя накормлю, Юлечка такой плов чудесный приготовила.

– А где они?

– Твои-то? – уточнила Галина Ивановна и заулыбалась. – Спят оба, в большой комнате на диване. Иди, посмотри, а я пока стол накрою.

Из-за жары все двери в большом доме были распахнуты, и по комнатам свободно гулял легкий ветерок. Увидев Юлю с Тимошкой, спящих на диване, Илья остановился на пороге, облокотился плечом о дверной косяк, стоял, смотрел на них, первый раз в жизни понимая, что значит «плакать внутри».

Адорин быстро поднялся, захватил пустой бокал, прошел в кухню и налил порцию коньяка. Подумал и достал из холодильника лимон, сыр, нарезал, разложил на тарелки, выпив залпом коньяк, закусил лимоном.

Он чувствовал то же, что и тогда, когда смотрел на них, только сейчас это чувствовалось еще больнее. К тем переживаниям прибавилась новая боль из последующей жизни, ошибки, его предательство. Много чего прибавилось.

Он помассировал шею, покрутил головой, пытаясь отогнать боль.

Не помогло.

– Значит, день воспоминаний! – констатировал он. – Вот же ж, твою мать!

Не хотел он ничего вспоминать и переживать заново! Совсем не хотел! Мазохизм какой-то душевный! На фига?!

Слишком много всякого там было! Больного и радостного, обвиняющего, выворачивающего душу наизнанку! Но что-то, не подвластное его разуму и силе воли, заставляло Илью вспоминать, кадр за кадром прокручивая прошлое.

И он сдался.

Прихватив на сей раз всю бутылку, тарелку с сыром и лимоном, бокал, вернулся в комнату, сел на диван, поставил принесенное перед собой на столик, смирившись, пустил на волю божью и, наверное, свою погибель накатывающие, как волны, воспоминания.

Юлька и во сне оберегала его сына, поддерживая спинку малыша рукой. А Тимка спал на боку, закинув ручку и ножку на Юлю.

Илья смотрел на самых любимых, самых родных, необходимых ему в жизни людей, и горячая боль сжимала что-то внутри, не давая продохнуть. Тугой железный обруч сдавил грудь, а сердце, которое он теперь точно знал, где находится, ныло так, что Илья испугался – не помирает ли!

Наверное, оно плакало.

О несбыточном счастье, о невозможности соединения этих двух дорогих людей в его жизни, о тупой мерзкой безысходности и от полного, ясного понимания – ничего не будет в его жизни!

Может, просто не судьба какая-то? Бог его знает!

Он нашел в себе силы, отвел взгляд от спящих, еле отлепился от косяка, как старик, шаркая ногами, доплелся до веранды, где хлопотала у стола хозяйка, и рухнул всем весом на стул.

– Галина Ивановна, у вас водка есть?

Она внимательно на него посмотрела и спросила как-то совсем по-русски, открытым, понимающим и сострадающим сердцем, не словами, а сердцем:

– Совсем тебе плохо?

Илья кивнул, соглашаясь, говорить он не мог. Галина Ивановна погладила его по голове теплой ладонью.

– Есть, Ильюшенька, сейчас принесу. И с тобой рюмочку выпью за быстрейшее выздоровление твоих родителей.

Она наклонилась, заглянула ему в глаза и тихо, проникновенно произнесла:

– Ты не печалься так, потерпи. Все перемелется. В жизни всякое бывает, на то она и жизнь, да только люди сильнее невзгод – перетерпят, отстрадают и дальше живут. А как иначе?

Погладив его еще раз по голове, ушла на свою половину дома за бутылкой. А Илью странным образом отпустило от этих слов и чистого сердечного участия.

«Попустило», как говорят в народе, очень верное определение, емкое и точное.

– Да, – сказал он себе. – Будем жить дальше.

Они тогда посидели с Галиной Ивановной, выпили по рюмочке, поговорили, пришел Павел Игнатьевич, который растапливал баню, присоединился к ним, и Илье полегчало.

– Ничего, Андреевич! – подбодрил хозяин, чутко уловив его настроение. – Вот в баньке попаришься, отоспишься, мы тебе новый матрац из сена постелем, сено – оно успокаивает, оттягивает хвори. А поспать тебе надо, вон уж зеленый стал от недосыпу. А после баньки посидим, выпьем маленько, оно и полегчает!

Проснулись Юлька с Тимошкой, обрадовались несказанно его приезду, улыбались Илье, как два солнышка. Тимка верещал от радости, прыгая у отца на коленях, а Юлька обняла его и поцеловала в щеку.

И попустило, и поехало дальше, пережив эту колдобину.

Юлька отдала ему Тимку и ушла на весь вечер на речку, на этюды. Илья с Тимошкой гуляли и дважды навещали художницу. Адорин смотрел через ее плечо на то, что она рисует, восхищаясь ее дарованием. Он всегда, с Юлькиного детства, гордился ею и удивлялся силе ее таланта.

И была банька, в которую Илья взял с собой Тимошку, громко хохочущего и хлопающего в ладошки от восторга, а после, уложив сына спать, он сидел с Юлькой и хозяевами на веранде за столом, не зажигая света. В сумерках они тихо разговаривали, выпили немного. И так ему стало спокойно, умиротворенно на душе, словно он получил отсрочку приговора или кто-то свыше сжалился над ним и дал небольшую передышку. Илья позволил себе выспаться на колючем, но удобном, пахнущем травами матраце, и улыбался, когда засыпал.

После рождения Тимошки это оказался самый лучший и спокойный день в его тогдашней жизни!

ЮЛЯ

Попав на дачу, Юля с Тимошкой жили, не соблюдая никаких режимов, чувствуя друг друга так, что Юлька не уставала поражаться тому каждое мгновение.

Галина Ивановна с первой же минуты взяла их под свое заботливое крыло. Рано утром, пока Юля с Тимкой спали, она ходила на другой конец поселка за парным молоком, творогом, сметаной, и когда дачники соизволяли проснуться, их ждал потрясающе вкусный завтрак.

Юлька со спокойной душой могла оставить малыша на Галину Ивановну и уйти в лес или на речку рисовать, но старалась делать это не часто и только тогда, когда хозяйка сама предлагала посидеть с мальчиком, которого полюбила как родного внука.

На третий день пребывания у них сложился сам собой распорядок дня. Они просыпались утром, завтракали, Юлька выпускала Тимошку на траву, так, чтобы ребенок находился в поле ее зрения, мыла посуду, убирала, и они шли гулять по поселку, к речке, через мостик на другую сторону, иногда по краю леса, через поле.

Коляской, которую привез Илья с другими вещами, не пользовались – ну вот еще! Простор вокруг какой, а тут коляска! Юля водила Тимошку за ручку, а когда он уставал, брала на руки.

Тимошке было все очень интересно! Он хлопал в ладошки от радости, когда смотрел, как ребята играют в футбол, хохотал, когда те же ребята резвились в речке. Юлька с ним разговаривала, не сюсюкая, а как взрослому объясняла, что и как называется:

– Мальчики играют в футбол, бабочка полетела, в речке течет вода, это дерево, сосна, это куст, называется смородина, видишь ягоды? Это Юля рисует, это краски…

И так бесконечно. Тимка тыкал пальчиком в заинтересовавший его предмет, а Юля подробно рассказывала, что это. К вечеру, когда уставший от впечатлений малыш засыпал, Юльке чудилось, что у нее от бесконечных слов болит язык.

В первую же ночь Тимка наотрез отказался спать один в специально сооруженном для него подобии детской кроватки – пространстве на кровати, обложенном со всех сторон подушками.

Он хныкал, капризничал, а потом вылез оттуда, забрался к Юльке на диван, устроился у нее под боком и, тяжело вздохнув, сразу уснул.

– И какого черта мучила ребенка? – спросила у себя она, глядя на сопящего Тимку. – Копия папаши, такой же упертый!

После этой демонстрации характера Тимошка спал всегда вместе с Юлей: и днем, когда она иногда ложилась вместе с ним передохнуть, и ночью, и больше ни разу не капризничал.

Приехал Илья, но Юлька, боясь самой себя, быстренько передала ему Тимика и ушла на весь день рисовать этюды. У нее сердце разрывалось от любви и сочувствия.

Она смотрела на осунувшееся лицо Ильи, темные круги под глазами, заострившиеся скулы, замедленные от накопившейся усталости движения, и внутри что-то замирало и рвалось ему навстречу.

Юльке было так больно и плохо, что она сбежала рисовать. Илья с Тимочкой приходили несколько раз ее проведать, приносили бутерброды с чаем, стояли смотрели, еще раз приходили и помогли отнести домой все причиндалы, Тимик с серьезным личиком нес кисточки, зажав их в кулачок.

Тимка в мужской компании, с папой и Павлом Игнатьевичем, первый раз в своей жизни парился в бане. Илья рассказывал, как он визжал от восторга, когда его обливали водой, и рвался назад в парилку. Отец уложил его спать (обошлось без требований к Юльке под бок, так ребенок утомился). Они посидели за столом с хозяевами, никуда не торопясь, глядя на закат, тихо разговаривали.

Утром провожали Илью. Юлька стояла у калитки с Тимошкой на руках, малыш махал ладошкой папе, а она смотрела вслед удаляющейся машине и обвиняла все высшие силы: «Господи! Тебе что, нечем заняться?! Зачем же делать меня такой несчастной? Зачем снова, который раз, ты впускаешь его в мою жизнь, не забыв напомнить при этом, что все не-воз-мож-но?!»

Следующие два дня она ходила сама не своя, вспоминая его голос, лицо, движения, слова, руки, глаза – целый мир под названием «Илья Адорин».

Свалился же на ее голову!

Ни разу после того дня он так не приезжал, чтобы один и на весь день с ночевкой. Приезжали мама с папой по очереди, отдохнуть, загрузить Юльке холодильник продуктами и проверить, как тут поживает дочь.

Хорошо поживает. Нормально.

Если не считать постоянного страха и ожидания, что в любой момент появится Илья, а ее силы духа не безграничны, она может не выдержать и сотворить любую глупость. Например, признаться ему в любви или напиться втихаря от безнадежности и тоски, с тем же конечным итогом – признанием в любви, усугубленным требованием ответить взаимностью.

Но он так и не приехал. Наверное, слава богу!

Приехала Лена на двадцать шестой день их безмятежной жизни на даче.

У Юльки оборвалось сердце, предупредив: что-то будет, когда она увидела остановившееся у калитки такси.

– Ау! – весело позвала, входя на участок, Лена. – Хозяева, вы дома?

– Мы здесь! – неприветливо отозвалась Юлька.

– Юлечка! – обрадовалась Лена. – Здравствуй, дорогая! Забери, пожалуйста, из машины пакеты, там продукты для вас и что-то еще родители твои передали, я не знаю, не смотрела.

Юльке очень хотелось скорчить рожу и послать эту Леночку… но она сдержалась и одернула себя – не одиннадцать лет, и перед ней не девушка Инга.

Лена находилась в превосходном настроении. Не спуская с рук, целуя и тормоша Тимку, она сидела за столом на веранде и что-то увлеченно рассказывала, давала наставления и указания.

А Юлька медленно закипала.

На выручку поспешила Галина Ивановна, услышав голоса, она пришла к ним на веранду, мгновенно оценив обстановку.

– Вы Галина Ивановна, – улыбнулась ей гостья. – Здравствуйте, я Лена, жена Ильи.

– Добрый день! – радушно ответила хозяйка. – Юлечка, ну что, давай стол накроем, коли у нас гостья?

– А давайте, Галина Ивановна! – согласилась Юлька, контролируя шкалу своего раздражения.

«И чего взъелась? Чего ты, Юлечка, завелась-то? Чем тебе Лена не угодила? Ты посмотри, как Тимка рад, соскучился, обнимает маму, ребенок счастлив, папаша его доволен женой, а уж как они живут, это их личное дело. Ты чего, ревнуешь? – мысленно говорила себе Юлька, подхватившись с места, чтобы заняться делом и отвлечься от темных дум. – Конечно, ревную! Разумеется!»

– Замечательно! – обрадовалась Лена. – Я привезла бутылку хорошего испанского вина!

Лена с восторгом и благоговением, с придыханием каким-то рассказывала о Европе, странах, где она побывала. Галина Ивановна и Юлька слушали, кивали головами, поддакивали. Тимочка заснул у матери на коленях. Галина Ивановна, предложила, вставая:

– Давайте я малыша уложу, у него сон по расписанию.

Лена поцеловала спящего сына в щечку и передала хозяйке.

– Я очень по нему соскучилась, – вздохнула она, – это ужасно трудно, расставаться с ребенком так надолго.

«Вот и сидела бы дома!» – проворчала про себя Юлька, но привычно цыкнула на себя за плохие мысли.

– Юлечка, – обратилась к ней Лена, отпивая вино из бокала, – ты была за границей?

– Нет.

– Ты обязательно должна съездить! Там другая жизнь, другой мир, другая цивилизация! И это очень интересно!

– Когда-нибудь съезжу, – ответила Юлька.

Вернулась Галина Ивановна и села на свое место.

– Вы представляете, у меня изменилась жизнь! Я так много увидела, узнала, – делилась впечатлениями Лена. – Я влюбилась в Европу, во Францию, Италию и Испанию! Мне ужасно нравится моя работа. Устаю, конечно, работать с людьми сложно, да и люди у нас такие…

– Это очень важно, когда человеку нравится то, чем он занимается, – согласилась с ней Галина Ивановна.

– Я так рада, что вы меня понимаете! – вдохновилась Лена. – Я словно нашла новую жизнь! Интересную, наполненную! Меня ценят на работе, и это тоже важно, особенно для женщины. Вы согласны?

Галина Ивановна мудро держала свое мнение при себе, но с данным постулатом согласилась:

– Да.

Лена перестала улыбаться, загрустила.

– Вот, а Илья не понимает, он, как все мужчины, считает, что мне надо сидеть дома с ребенком и поставить крест на своей карьере. Нет, он не против, чтобы я работала, но не сейчас, а когда подрастет Тимочка.

Юлька сдерживалась, как могла, но, не подчиняясь приказам и мысленным окрикам, в ней нарастало с огромной силой желание навалять таких… люлей моральных этой Леночке!

«Держись, Юлька! – уговаривала она себя. – Это не твое дело, это чужая семья и жизнь. Держись! Пусть они сами разбираются!»

Но следующее высказывание Леночки смело все разом построенные Юлькой укрепления, и держаться оказалось не за что совсем.

– Я понимаю, у Ильи сейчас горе, сложная ситуация, ему хочется, чтобы я бросила работу и стала заниматься его родителями. – Она тяжело вздохнула. – А я не могу! Если я брошу свою работу, то больше никогда такого места не найду! Сейчас лето, у нас самый разгар сезона, заработок большой!

Она что-то говорила дальше, жаловалась, объясняла, но Юлька не слышала, задохнувшись от возмущения.

«Что значит «у него горе»?! А у тебя?! Вы же одна семья, муж и жена, или я чего-то не понимаю?! Если беда у одного, то беда и у другого! Ты же живешь с ними в одном доме, с его родителями, они сына твоего растили, вы ведь ели, пили вместе, делили жизнь и хозяйство пополам!»

Юлька растерялась от непонимания и искреннего негодования.

Как же так?!

Ей стало так обидно, так обидно за Илью, за его замечательных родителей. Юлька поняла, что способна сейчас врезать в морду этой идиотке!

Они же общались, разговаривали не один раз, отмечали иногда вместе праздники и дни рождения, и Лена казалась ей разумной, интересной. Юлька и злиться-то на нее не могла, как на женщину, забравшую у нее Илью, перенося все свои претензии на жизнь и судьбу, потому что жена Адорина вроде неглупая, и, главное, она мать Темочки.

Или Юлька чего-то не увидела?

Лена же, не прочувствовав и даже не заметив Юлькиного настроения, добавила масла в огонь:

– Я так благодарна вашей семье, Юлечка, за то, что вы нам помогаете!

Юлька подскочила с места, стул проскрежетал по половицам веранды, отодвинутый резким движением.

«Да пошла ты знаешь куда?! Коза драная! Кто тебе помогает?! Мы делаем все для Ильи!» – проорала мысленно Юлька, испытывая непреодолимое желание навалять этой сучке.

Она уже набрала воздуха в грудь, чтобы выпалить невысказанные слова Лене в лицо, но положение спасла Галина Ивановна. Мудрая, все видящая и понимающая женщина поспешила предотвратить взрыв:

– Правильно, Юлечка, пользуйся моментом, иди, порисуй. Раз Леночка приехала, она с сыном побудет.

– Конечно, – подхватила Леночка, не знавшая, какой разборки полетов только что избежала. – Юлечка, я займусь Тимошкой, а ты отдыхай. Правда, я вечером уеду, мне завтра на работу.

«Да пошло оно все!» – подумала Юлька и, ничего не говоря, молча ушла с веранды.

Она устроилась в любимом месте, на изгибе реки.

Красота здесь потрясающая! Река поворачивала величаво и медлительно, от того берега простиралось, поднимаясь по холмам, поле, упиравшееся в величественно стоявший на пригорке сосновый лес.

Юлька рисовала. Но когда солнце стало закатываться за лес, замерла от красотищи, задумалась. Сердце тихо плакало от соприкосновения, проникновения в этот необыкновенный момент мимолетной и такой величественной в простоте красоты. Юльке показалось, что она растворяется, став на мгновенье частью заката, леса, поля и неторопливого бега реки.

Ей так захотелось плакать, не от боли и обиды, не от несправедливости мира, а от этого прорастания в тихую красоту заката.

– А ты поплачь, если хочется, чего сдерживаться, – услышала она голос за спиной.

Юлька повернулась. Галина Ивановна с Тимошкой на руках стояла позади нее.

– Лена уехала, мы за тобой, – улыбнулась мудрая женщина, – ужинать пора. Идем, красавица, что грустить попусту.

– Юля! – потянулся к ней Тимка.

Юля вздохнула.

Обед или ужин, это смотря во сколько придет Кирилл, был готов. Она домыла посуду, вздохнула еще раз, обвела взглядом кухню.

– Действительно, чего сдерживаться-то? – спросила Юля у чистой кухни и задала следующий вопрос себе: – Раз такое настроение, может, выпить чего?

Она посмотрела на полках и в шкафчиках, что у них есть на этот предмет. Крепкого ничего не хочется, шампанское не к месту, а вот вино в самый раз. Может, оно подсластит грустные мысли и добавит оптимизма в воспоминания? Ага, интересно, кому-нибудь хоть когда-то помогало?

Там, на даче, ей жилось так хорошо, уютно и спокойно вдвоем с Тимошкой. Временами Юле казалось, что она приняла в душе невозможность быть с Ильей, отметая глупость и несуразность своих мечтаний.

Красота природы вокруг, счастье общения с маленьким ребенком как-то примирили ее рвущуюся, темпераментную душу с реальностью жизни, в которой так много невозможного.

Как же она ревновала Тимофея к матери! Когда приехала Лена и малыш радостно потянулся к ней, у Юльки перехватило горло от ревности. В ее жизни ведь нет ни Ильи, ни его сына.

Нет и никогда не будет.

И заболевание, с которым, ей казалось, она уже научилась жить, напомнило о себе новым обострением.

«За что, Господи?! Ну не такая уж я плохая! Вот честно!»

Ну, были в ее жизни мелкие и покрупнее грешки. А у кого их нет?

В восемь лет она стащила у одноклассницы целую горсть мелочи.

Не совсем чтобы стащила. Но все же умыкнула.

Алла стояла в очереди за мороженым, а Юлька охраняла их «драгоценные» портфели. У подруги был портфель с большим внешним накладным карманом, в котором скопилась грязь, плотно спрессованная, никогда не вычищаемая. От нечего делать Юлька стала ковырять грязь пальцем и вдруг обнаружила железную денежку, она уж и не помнила какого достоинства, копеек десять. Заинтересованная девочка продолжила археологические раскопки спрессованных залежей. К моменту, когда вернулась Алла, Юлька полностью вычистила грязь из кармана, попутно наковыряв целую горсть мелочи.

Вдвоем с подружкой они ее и потратили – сходили на мультики и налопались мороженого до одури. Правда, Юлька никогда не призналась Алле, где взяла деньги на этот «банкет».

Еще в школе она оговорила двух девчонок. Юлька их не любила, впрочем, их никто не любил – настоящие стервы. А она добавила штрихи к портретам девчонок, навыдумывав всяких ужасных историй про них.

Но, не выдержав груза сотворенной пакости, прямолинейная и честная Юлька пришла к ним и честно рассказала о своих словах, за что получила «фонарь» под глазом.