Текст книги "Два шага до любви"

– Сергей Константинович, а зачем понадобились на металлургическом комбинате эти «маски-шоу», больше напоминающие банальный рейдерский захват? – спросил наш корреспондент.

– Как правило, прежнее руководство, которое и довело своей экономической политикой предприятие до края, не желает признавать ошибки, недальновидность и провальность своих решений, обвиняя кого угодно – хозяев предприятия, страну, правительство. И не желает мириться с вынужденным увольнением, ну а поскольку коллективы таких производств складывались годами, десятилетиями, то и управленческий аппарат всегда на стороне бывшего начальника и боится перемен и вполне реально грозящего им увольнения. При таком раскладе желание во что бы то ни стало доказать, что бывшее руководство гораздо лучше нового, навязанного хозяевами и властью, выливается в откровенный саботаж, сокрытие важных финансовых документов, вплоть до выведения оборудования из строя. Мне приходилось сталкиваться с такими явлениями. А когда дело касается столь крупных стратегически важных объектов, то потеря даже, казалось бы, незначительного документа может повлечь за собой тяжелейшие последствия. Вот и приходится иногда прибегать к столь жестким мерам. Но крайне редко.

После такого объяснения, неправда ли, уже не кажется ужасным и вопиюще несправедливым захват административного здания ОМОНом. И, отвечая таким образом на вопросы, господин Берестов развенчал все мифы о ненормально жестких методах работы своей команды. Бывшие директора и управленцы, которых пришлось уволить Берестову, называли его по-разному: и Черный Монах – за неожиданное появление, подобно привидению, из ниоткуда, за провалившиеся попытки соблазнить его взятками или хоть чем-то, и Черным Волком со своей стаей, но прижилось и закрепилось только одно – Торквемада. Его удостоили именем Первого Великого Инквизитора.

– Вы знаете, как вас называют за глаза? – спросил корреспондент.

– Знаю, – усмехнулся Берестов. – Если вспомнить, что Себастьян де Альмего, известный испанский хронист, называет Торквемаду «молотом еретиков, спасителем своей страны», то, согласитесь, в чем-то это перекликается с направленностью моей работы, к тому же не нужно забывать, что главной своей задачей Торквемада считал религиозное и политическое объединение Испании. Я, разумеется, на костер никого не посылаю, но увольнять людей и отнимать у них должности мне приходится постоянно. Так что меня такое сравнение не обижает.

Его боятся, его ненавидят, против него и его команды устраивают пикеты и митинги у стен предприятий, несколько раз на его жизнь откровенно покушались, а некоторые олигархи, отзываясь о нем как о своем личном враге, не скрывают при этом и уважения к нему. В кругах высшего эшелона власти нашей страны Берестова считают единственным, кто может вытащить любое безнадежно убыточное предприятие из самой распоследней сами понимаете чего, да так, что оно, как новехонькая конфетка, еще и выстрелит на мировом рынке. Чтобы заполучить согласие Берестова на работу, стоят в очереди и соревнуются между собой руководители, чьи имена знает почти каждый гражданин в нашей стране.

Так кто же он – жестокий и циничный разрушитель старых традиций и устоев или управленец новой формации, который видит и чувствует будущие вызовы к переменам, требующие уже сегодня совершенно новых подходов и технологий?

Давайте обратимся к цифрам, которые, как известно, не врут…»

Далее шел долгий и нудный перечень сравнительных показателей, подсчет КПД, графики с кривыми, ну, понятное дело, это же экономический журнал. Но меня это уже мало интересует. Мне бы что-нибудь живенькое и желательно из первых рук.

Так, и что там у нас еще?

Статья самого Берестова: …на-на-на…ну это неинтересно тоже, сплошной экономический анализ, что-то вроде научного реферата.

Я полистала еще всякие выкладки, ознакомилась с сайтом господина Берестова и его команды – также сплошное производство…

Значит, живенько и из первых рук, призадумалась я. А знаем мы, где эти первые руки найти! И пошла я за своим телефоном – звонить заместителю Игоря госпоже Невельской, она мне теперь по гроб жизни обязана за сегодняшний инцидент, случившийся по вине ее подчиненной.

– Мария Васильевна, – нежненько так, без нажима, начала я, – я бы хотела просмотреть дело Берестова. – И пошутила: – А то он обещался кляузу на меня начальству накатать, и мне не помешало бы точно знать, что мы там имеем по его искам.

– Уже накатал, – вздохнула Невельская. – Прислал полчаса назад с курьером.

– Тем более, – строже подчеркнула я.

– Игорь Романович сказал, что вы сегодня дома работаете, Мирослава Витальевна, я тут недалеко от вас была на встрече, могу подъехать минут через десять – дело у меня с собой.

– Приезжайте, – распорядилась я.

Совсем хорошо и очень удачно! Побеседуем в неформальной обстановке. Мнению Невельской я доверяю, она специалист очень высокого уровня и всегда внимательна к любым мелочам, не пропускает даже сплетни о клиентах. Вы удивитесь, но и это в нашей работе играет не последнюю роль.

И я пошла переодеваться, чтобы встретиться с подчиненной в более достойном виде. Затем успела сервировать стол для кофе, разложить на тарелках легкую закусочку и вскипятить чайник, когда раздался звонок домофона.

– Проходите, Мария Васильевна, – встречая коллегу у двери, пригласила я. Подождала, пока она, скинув пальто, пристроит его на вешалке, и повторила приглашение жестом руки: – Кофе будете или чай?

– Кофе, с удовольствием, Мирослава Витальевна, день сегодня просто сумасшедший, измоталась вся, – говорила она по дороге в гостиную, устраиваясь затем на диване за столиком.

Я отправилась варить кофе, а так как между гостиной и кухней в моей квартире не было стены, лишь барная стойка делила эти два помещения на зоны, я кивком головы показала, что внимательно слушаю.

– Игорь Романович устроил такой разнос всему отделу! – жаловалась Невельская. – Грозился уволить половину сотрудников и меня в первую очередь. Ну, вы знаете, какой он бывает, когда гневается.

Да, знаю. Он не кричит, не машет руками и не топает ногами, Игорь в гневе говорит тихо, четко, но так неотвратимо страшно, что лучше бы кричал! И, как правило, не дает пустых обещаний, и если чем-то пригрозил, то исполняет сказанное. Я понимаю, почему Невельская всерьез испугалась.

– Вас Игорь не тронет, вы же знаете, Мария Васильевна, – вернувшись из кухни с полным кофейником, успокоила я ее, разлила напиток по чашкам, сев напротив гостьи в кресло, подвинула к ней тарелки с закусками: – Угощайтесь, пожалуйста. Да, так вот, вас он не тронет, а вот отдел сильно перетрясет, сами понимаете, такой ляп непростительный получился.

– Да уж, – совсем загрустила она, – Леночку он уволил, мало того, предупредил, что собирается подавать на лишение ее адвокатских прав. Даже жалко девчонку. Не слишком ли жестко, как вы думаете, Мирослава Витальевна? Ну, дурочка молодая, решила, что если начальник на нее глаз положил, то и работать можно спустя рукава.

– Ничего, – подбодрила я, – мы обязательно разберемся и что-нибудь придумаем. С Игорем я поговорю. Вы ешьте, не стесняйтесь, вы с работы, устали. И параллельно расскажите мне, для начала в общих чертах, что там за дело у Берестова, а документы я потом посмотрю.

Дело господина Берестова оказалось, в общем-то, самым банальным, как у большинства простых смертных, разве что за исключением сумм, фигурировавших в нем.

Сергей Константинович не просто один из самых известных и востребованных Антикризисных управляющих в нашей стране, но и самый высокооплачиваемый. И приводились в его декларациях о доходах суммы весьма серьезные, с длинным рядом нулей после столь же уважительных цифр. К тому же он имеет достойный портфель акций нескольких промышленных объединений, а также нехилый процент с прибылей, получаемых различными предприятиями, где он работал в качестве генерального директора.

То есть является человеком обеспеченным и гораздо более свободным и независимым, чем любой хозяин фирмы, и сам выбирает, с кем и как работать, и сам диктует свои условия и правила, прежде чем соглашаться на трудовую деятельность.

И его действительно боялись, и слава о нем бежала впереди него, и за то, чтобы его заполучить, действительно боролись весьма известные личности. Хотя сам себя в своей статье он называет простым наемным управленцем, которому дается чуть больше власти и намного больше ответственности, чем остальным. Скромняга.

Так вот. Пять лет назад этот «скромник» изволил жениться в первый раз, в свои тридцать пять лет, и привез жену аж из города Красноярска.

– При его-то возможностях, – не скрывала удивления Невельская, – он же находился в списке самых завидных холостяков страны, за ним девушки охотились, как за Неуловимым Джо апачи.

– Правда, у него свой имидж, – перейдя к основному блюду под названием «сплетни», рассказывала она. – Никаких светских тусовок он не посещает вообще, принципиально, кроме благотворительных концертов. Как-то в одном интервью объяснил свою позицию, удовлетворяя любопытство журналистов по этому поводу: «Это неэтично – выпивать и дружески общаться с людьми, которые, быть может, завтра наймут меня на работу, а вместе со мной получат и огромную кучу тяжелых, неприятных решений, которые им придется принимать. А исключений и послаблений я не делаю никому, даже своим нанимателям». Вот такой. Не зря его зовут Торквемада. Но не суть. Вы же понимаете, что наши девицы-охотницы любого интересующего их мужика везде найдут и достанут. И Берестова доставали. Светская хроника и «желтая» пресса то с балериной известной его снимет и статейку про любовь тиснет, то с певицей известной, то со светской львицей. Да на ком только его не женили! Он, разумеется, не олигарх, миллиардов не имеет, зато имеет такой вес и влияние, какие не у каждого олигарха и есть, да к тому же очень интересный мужчина, и камеры его любят, да и вообще, с моей точки зрения, красавец.

Так вот, наш красавец почему-то отверг всех известных и малоизвестных столичных красоток и привез себе совершенно никому не ведомую жену из города Красноярска. И у барышни снесло крышу от такой везухи! И как понеслась она тратить его денежки и отрываться не по-детски в московских тусовках, что господин Берестов ради спасения собственного имиджа схватил ее под мышку и уволок на полтора года в Казахстан, где по «просьбе» президента этой страны выводил из кризиса огромное известное предприятие. Вернулись супруги в Москву, а девонька к любимым занятиям – тратить его деньги и отрываться на ВИП-мероприятиях. Через полгода Берестов уехал во Владивосток, не забыв прихватить с собой жену, где проработал еще два года.

А когда они вернулись назад, месяца через четыре подал на развод, и их быстренько и без шумихи развели. Мадам Берестова пожила месячишка три в новом качестве, поняла, что ее перестали приглашать и пускать на любые светские мероприятия, потому как теперь она никто и звать ее никак, и подала иск о своих материальных требованиях к мужу.

Смешно.

– Это и делом-то не назовешь, – усмехнулась Мария Васильевна. – Берестов настолько тертый и грамотный мужик, что в суде ничего доказывать не придется, только вердикт выслушать.

У него зафиксированы все траты, делавшиеся с его счетов, все суммы, чеки и накладные, все проходило по его бухгалтерии специального личного отдела. К тому же его бывшая жена нигде не работала за время их совместного проживания и никаких доходов не имела. А из нажитого ею за жизнь «имущества», кроме мамы-продавщицы да папы-работяги с завода, живущих в панельной двушке в городе Красноярске, и брата алкоголика, ничего более не числилось. Правда, в арсенале у дамы имелось высшее гуманитарное образование и два года работы корреспондентом в местной газете. Но это на «совместный доход» никак не тянуло.

После развода Берестов купил ей однокомнатную квартиру в Москве, оставил машину, на которой она ездила, а также отдал все ее вещи, шубы, драгоценности, между прочим, на очень нехилую сумму тянувшие, пожалуй, еще на одну квартирку в Москве и побольше той, на которую он оформил ей дарственную. Да, и еще – положил ей на банковскую карточку сто тысяч долларов.

Все, целую, свободна! Так это называется.

Вот кем никогда Берестов не был, так это жлобом. За это уважаю.

Вы знаете, как разводятся олигархи и богатые люди нашей страны со своими женами? Я вам лучше даже рассказывать не стану! Это такой позор и дешевое жлобство самой низкой пробы, что теряешь всякое уважение к этим мужчинам! Так что девочке из Красноярска повезло необычайно, так повезло, что ей и не снилось, на ее месте другие в церковь бы каждый день ходили и свечки за здравие бывшего мужа ставили.

Но, по всей видимости, с головушкой она не дружит, и даме такой исход дела показался несправедливым, и она подала в суд иск о разделе всего совместно нажитого имущества за пять лет брака. Понятное дело, что он за эти пять лет нажил будоражащие ее воображение денежки, но всю недвижимость, которую имеет господин Берестов, он приобрел до женитьбы, строительство и отделку дома производили только с его счета так же, как ремонт и отделку квартиры в Москве.

Ее претензии были настолько смехотворны и необоснованны, что, пожалуй, ей могли присудить вернуть ему долги – при надлежащей подаче дела. Но Сергей Константинович от такого предложения адвоката отказался, желая только спокойствия душевного и никогда более не видеть свою бывшую жену.

– Да, и на старуху бывает… вернее, на Торквемаду, – заметила философски я. – Как же это он так прокололся с выбором жены?

– Сие никому, кроме него, не известно, – пожала плечами Невельская.

– Может, красавица такая необыкновенная или любовь большая? – предположила я.

– Ну, она хороша, это точно: холеная такая, изысканная, но красавицей, прямо такой, что невозможно глаз отвести, не назову. А насчет любви – сомневаюсь. Даже неожиданную беременность не заподозришь, потому что детей у них нет.

– Ну хорошо, – закруглила я беседу, вставая, – вы, Мария Васильевна, пейте кофе, ешьте, если хотите, можете телевизор посмотреть, а я в кабинете ознакомлюсь с документами дела.

Ничего нового, сверх того, что уже рассказала мне Невельская, я в деле не обнаружила, да в общем-то мне и не надо было так подробно в него вникать, основное я уже поняла и успела прикинуть, как нам с Игорем разбираться с жалобой Берестова без последствий для нашей конторы.

Проводив Марию Васильевну, я снова переоделась в домашние вещички, произвела изыскательские работы в недрах своего огромного холодильника, обнаружила котлетки, приготовленные нашей любимой домработницей Шурой Петровной, а также большие южные помидоры. Навалила себе на тарелку целую гору маленьких котлеток, порезала помидоры и отправилась дальше лежать на диване под девизом психологической борьбы с хандрой.

Посмотреть, что ли, фильмец какой? Отвлечься.

Включив телик, я пробежалась по каналам, задержалась на каком-то фильме, пытаясь уловить суть интриги, вроде актеры неплохие, может, и фильм ничего окажется.

Но день сегодня явно не мой! И везде поджидали засады!

В сюжет и интригу я так и не успела врубиться: на моменте, когда одну из героинь фильма мама спрашивает: «Как ты с ребенком учиться-то будешь?» – мое сознание зацепилось за эту фразу и потащило, потащило в прошлое, как в омут, глубоко наплевав на все мои попытки избежать этих воспоминаний и откровенно их проигнорировав ….

– Институт бросать нельзя! – решительно заявила мне мама за месяц до рождения Максимки.

Отлично сдав сессию, я проводила лето дома с мамой, которая активно готовилась к рождению внука и втайне от меня закупала у своих товарок на рынке всяческие детские вещички и о чем-то постоянно с кем-то договаривалась, тщательно скрывая свои планы. И вот объявила о проведенной кампании.

– Если возьмешь академку, то твоя учеба растянется еще на сколько лет, а вытянем ли мы с тобой эти годы, неизвестно! – посадив меня напротив за стол, с видом полководца объясняла она свою тактику и стратегию. – В Москву поедем вместе, снимем жилье поближе к твоему институту, я найду какую-нибудь работу, так, чтобы днем оставаться с ребенком, пока ты учишься.

– Мам, это же дорого: снимать квартиру, да и какую работу ты там можешь найти? – засомневалась я.

– Ничего! – оптимистично уверила мама. – Я продала девочкам свой бизнес, все вещи и место на рынке, потеряла, конечно, немного в деньгах, но самую малость. И квартиру нашу уже договорилась, что сдам, с ними же. Вот родишь, потихоньку все ценные вещи к Валюше перевезем, с ней мы уже все обговорили: они с Вадимом будут за нашей квартирой присматривать и деньги с жильцов получать, и нам с тобой в Москву отправлять. Не такие уж, конечно, и деньги большие, а все ж подспорье. Ничего, дочь, все у нас получится.

Я не спорила. Да и о чем? С мамой-то вдвоем всегда лучше, чем одной! К тому же она уже все решила и запустила «механизм» исполнения в действие. Да и права она – учебу лучше не бросать.

Мы переехали в Москву в конце сентября, о чем я честно уведомила декана, пообещав, что наверстаю пропущенные занятия. Мама съездила сначала без меня, недели за три до нашего окончательного переезда, нашла и сняла нам комнату в большой коммунальной квартире, совсем рядом с моим институтом, очень удачно.

У нас вообще сначала все очень удачно сложилось.

Коммуналка, в которой мы жили, располагалась в старинном доме, с высокими потолками, огромными окнами, большущей кухней, даже туалета в ней было два на шесть комнат. Кстати, ни в одной из этих комнат не жили сами хозяева – все так же, как и наша, сдавались жильцам. И соседями по коммуналке оказались сплошь молодые россияне, одна пара тоже с ребенком, правда, постарше Максимки, годика на два.

Жили мы коммунальным коллективом дружно, очень редко возникали какие-то недоразумения и конфликты, в основном кухонные, но так, без особых страстей и ругани, все ведь работали, кроме Инги, матери двухлетнего Вовки, и днем еще оставалась дома моя мама, а так до позднего вечера никого больше не было.

Еще очень удачно получилось, что наша с мамой и Максимкой комната располагалась в самом конце длинного широкого коридора, напротив входной двери, и планировка квартиры была такой, что перед дверью нашей комнаты образовалось довольно большое пространство, метров девять квадратных, куда не выходили другие двери, что-то вроде открытой прихожей. Туда мы поставили коляску и большую сушилку для белья, не мешая соседям и не загромождая комнату. Можно сказать, просто повезло, иначе в комнатушке нашей было бы не развернуться совсем.

– Деньги, что от Сергея твоего, и те, что я собрала от бизнеса и квартиры, мы с тобой, Славка, будем экономить и придерживать на черный день, мало ли что, – делилась своими решениями мама. – Из них будем только за комнату платить, а на жизнь я заработаю.

И моя бедная мамочка нашла две работы! Первая, приносившая основной доход, – уборщицей в офисе, совсем рядом с нашим домом, а вторая, дополнительная, тоже уборщицей в небольшом магазинчике, расположенном в полуподвале нашего дома. Ужас! Моя мамочка, человек с высшим образованием, молодая и красивая, мыла полы в общественных местах…

Мы очень быстро втянулись в распорядок и режим нашей жизни.

Вставали обе в пять утра, мама шла на работу, а я сцеживала молоко, кормила Максимку, готовила еду для нас на весь день, стирала пеленки до того, как соседи, часам к восьми, расходились на работу. Возвращалась мама, я передавала ей «вахту» и бежала в институт, до которого было двенадцать минут пешком. Мамуля кормила внука, а потом они вместе спали, а в мою большую перемену она приносила его мне на кормление, после чего они гуляли по институтскому парку. Я возвращалась с учебы, мы вместе ужинали, и мама отправлялась на свою вторую работу.

В десять часов вечера мы просто вырубались обе.

В выходные высыпались целую субботу, а в воскресенье обязательно куда-нибудь ездили гулять, в парк или просто по центру города, если не было больших морозов или сильных дождей. Недели летели от выходных до выходных настолько стремительно, что только щелкали календарные даты, мы и не заметили, как наступило лето, и я сдала с отличием сессию, в основном досрочно, и нашла себе подработку в одной нотариальной конторе на весь сезон.

И лето как прошло, не заметили. Старались только в выходные дни уехать куда-нибудь за город, к водоему, чтобы ребенок дышал свежим воздухом.

А ребенок у нас был такой молодчина! Просто золотце!

Он никогда не орал истошно, лишь хныкал, когда резались зубки и случались младенческие колики, развивался быстрее своих сверстников, рано начал держать головку и пошел в девять месяцев, поразив и нас, и врачей. Максимушка рос спокойным мальчишкой, был сосредоточен на познании мира и самого себя, мог долго, внимательно рассматривать игрушку, после чего принимался, сопя от усердия, обязательно ее раскурочивать, периодически пожевывая, пробуя на язык, и делал это до того умильно, что мы умирали со смеху от его гримасок и ужимок. Молока у меня было много, и он хорошо и много ел, спокойно спал ночами и давал спать нам; Инга, соседка, все вздыхала завистливо:

– Какой у вас пацан спокойный! А мой орал первый год, не переставая, думала, с ума сойду.

Само собой, не обошлось без легких простуд, но мы их как-то ровно перенесли: без ужасов всяческих и без запредельных температур с вызовом «Скорой помощи».

Мне казалось, что мы справляемся, и так у нас дружно и здорово все получается, что вот еще немного потерпеть, пару лет, а там я закончу институт, найду себе хорошую работу, мы снимем отдельную квартиру, и еще много о чем мечталось, немало что планировалось и ожидалось мной от жизни….

Но если в дурной деревне постоянно кричат: «Волки! волки!», пугаясь каждого шелудивого пса, то рано или поздно накличут эту беду: волки явятся и перережут всю скотину! Так случилось и с нами. Мама так часто повторяла про «черный» день: на мое предложение купить ей классный пуховик, который я присмотрела в магазине, отвечала:

– Незачем тратиться, придержим деньги на «черный» день.

Когда я просила ее взять отпуск и съездить к морю отдохнуть, тоже категорически отказывалась, выдвигая прежний аргумент; в общем, по поводу любой моей «рацухи» по улучшению нашей жизни вспоминала про этот самый треклятый день.

И он не преминул прийти – не заставив себя долго ждать!

Мама потеряла сознание на работе. Ее коллега, тетя Ксения, с которой они вместе убирали офис, позвонила мне домой и сообщила, что маму увезла «Скорая».

Она надорвалась, став челночницей, таская неподъемные тюки с вещами, и жесткий, тяжелый режим нашей жизни в Москве усугубил ее состояние, обострив все заболевания. Врачи обнаружили у нее целый букет болезней: острый панкреатит, грыжу и гинекологические проблемы, и нелады с сердцем…

Мы перевозили маму из больницы в больницу, переводили из одного отделения в другое; она совершенно ослабла так, что почти не могла двигаться, не улучшало мамино состояние и то, что она постоянно порывалась встать, помочь мне и изводила себя чувством вины; и не наступало никакого улучшения – одно лечили, другое всплывало. И эти больницы, войдя в нашу жизнь, задержались в ней на долгие месяцы.

Стремительно, как в омут, ухнули, ушли на мамино лечение все наши «заначенные» и оберегаемые от трат деньги. Платить требовалось за все! За койко-место в больнице, за медикаменты, за перевозку из одного стационара в другой, а также врачам, медсестрам, санитаркам, приглашенным консультантам, и кормить больную надо было тоже самим!

Чтобы не потерять мамину работу, я заняла ее место и ходила по утрам убирать офис вместе с тетей Ксенией. Вставать теперь приходилось на час раньше, в четыре, чтобы приготовить еду на весь день для нас с Максом и отдельно для мамы в больницу, а также успеть постирать, пока соседи спят и ванна свободна, погладить, переделать домашние дела, сложить с собой провизию и все необходимое в большие сумки.

Я купила «кенгурушку», в которую усаживала сына, устраивая у себя на груди, – мне не с кем было оставить Максимку, а место в яслях получить было так же реально, как слетать на Луну, вот и приходилось таскать его везде с собой.

Мы с тетей Ксенией придумали для него что-то вроде большого манежа: в ксероксной комнате, пустой, если не считать самих аппаратов, до основных кнопок которых он не мог пока дотянуться. Убирали ее в первую очередь, перегораживали распахнутую дверь картоном, даже музыку ему включали – там почему-то осталась радиоточка – и принимались за работу.

Там же, на работе, я кормила сына, завтракала сама, сажала его в постромки и бежала в институт. В первый раз, когда я явилась на занятия с Максимкой, меня тут же вызвали в деканат, растолковать, что это запрещено, но я объяснила свою ситуацию и пообещала клятвенно, что он не будет никому мешать. Поскольку я являлась одной из лучших учениц, деканат пошел мне навстречу и позволил приходить на занятия с ребенком.

Он действительно не мешал. В лекционных аудиториях я садилась на самый последний ряд, за которым имелась небольшая площадка, на ней и стелила теплое одеяльце, перегораживала проход к ступенькам рюкзаком и портфелями мальчишек, наваливала сыну кучу игрушек, и он преспокойненько занимался своими играми и там же засыпал, не мешая, давая маме возможность учиться. И в классных аудиториях повторяла этот трюк.

Мальчишки наши с энтузиазмом помогали мне его таскать из аудитории в аудиторию, парень у меня был тяжеленький, и к концу дня у меня просто руки отваливались и спину ломило невыносимо, и могли повозиться с ним, пока мне надо было сгонять в туалет.

После института я неслась в больницу к маме, кормила ее, меняла белье, успокаивала, как могла. Оттуда бегом домой – кормить Макса, делать домашние задания и уроки, укладывать его спать и, оставляя дверь в комнату открытой, чтобы за ним присматривали соседи, которые сами это и предложили в виде помощи, бежать в магазин мыть полы. В выходные мы с Максом гуляли на детской площадке и в парке, а остальное время проводили у мамы в больнице.

Мы совершенно обеднели.

Присылаемых за нашу квартиру денег хватало только на то, чтобы оплатить эту комнату, а на жизнь оставались только те копейки, которые я зарабатывала. Я научилась экономить на всем, в первую очередь на себе. Научилась готовить «кашу из топора», стирать только хозяйственным мылом и использовать самый дешевый отбеливатель, штопать носки и поднимать петли на колготках, перешивать вещи для себя и сына, я перестала покупать памперсы, заменив их простыми пеленками из ветоши, по ночам делала за деньги курсовые работы для нерадивых студентов. А в выходные ездила на оптовые овощные базы, разумеется, с Максом на пузе, где из куч гниющих, списанных овощей я и такие же малоимущие выбирали целое и пригодное в пищу. Я таскала на себе сына впереди, сзади тяжелый рюкзак с его одеяльцем, одежками, игрушками, контейнерами с едой, в руке портфель с учебными причиндалами.

За полгода такой жизни я постарела на десять лет, спина от непрерывного ношения тяжестей болела постоянно, я похудела, ужасно осунулась и жила только ожиданием скорого лета, когда, сдав сессию, наконец смогу хоть немного отдохнуть и прийти в себя.

Но этой каторге не видно было конца, и я все отчетливей понимала, что не вытащу маму! Не справлюсь! Для этого нужны большие деньги, чтобы была возможность покупать дорогущие новые лекарства (которые к тому же требовалось доставать!) и лечиться у хороших врачей, что тоже немаловажно.

И я не знала, не знала, что делать!!! Мне ребенка не на что было кормить, порой на яблоко ему денег не хватало! От морального и физического истощения, когда я падала от усталости на кровать, чтобы поспать три-четыре часа, я каждый раз боялась, что не проснусь вообще. Больше всего я боялась за сына! Если я не справлюсь, если я сдохну тут вообще, что будет с ним?!

Я передумала и перебрала все, какие могла, варианты: взять, наконец, академку, забрать маму из больницы и вернуться домой. Найду там работу, да и тетя Валя с Вадимом помогут и остальные родственники. Но отвергала эту возможность – весна девяносто восьмого года, если где и есть хорошие врачи, то это в Москве, и как я маму в наш город перевезу вообще, если она еле передвигается?! Да и оттого, что мы вернемся домой, денег у нас не прибавится, а богатых родственников мы отродясь не имели.

Бросить институт и найти хорошую работу на целый день? А куда деть Макса? Да и где же найти такую распрекрасную работу, чтобы заработать необходимые деньги? Я пыталась и искала, но с маленьким ребенком на руках, учебой и больной мамой меня никуда не брали. А кому такое добро надо? Вот именно!

Однажды в пятницу, после последней пары, когда я уже мысленно представляла, как отработаю сегодня вечером, а завтра спать, спать, преподаватель, который вел у нас «Международное право», самый любимый мой предмет, обратился ко мне, когда все уже выходили из аудитории:

– Огнева, зайдите ко мне в кабинет, прямо сейчас.

У меня вспыхнула робкая надежда, а вдруг мне какую-нибудь материальную помощь предложат? Один раз деканат выделил мне небольшую сумму, и ребята моей группы скидывались пару раз, за что им великое спасибо.

Но преподаватель хотел поговорить о другом, хотя к материальной помощи предмет нашего разговора условно и можно было отнести. Он был профессор, и ему полагался отдельный кабинет. Я здесь бывала уже пару раз по учебным делам, и этот кабинет мне очень нравился, навевал ассоциации с английским клубом.

– Садитесь, Огнева, – указал он мне на посетительский стул с другой стороны своего стола и, дождавшись, когда я сяду, сложу возле ножки стула весь свой багаж и получше устрою в «кенгурятнике» заснувшего Макса, спросил: – Как вы это все на себе таскаете?

– Приходится, – пожала я плечами.

– М-да… – заметил неопределенно он. – Собственно, в какой-то степени именно об этом я и хотел с вами поговорить. Вы, надеюсь, понимаете, что кафедра сделала для вас исключение, разрешив посещать занятия с ребенком?

– Да, конечно, – заспешила уверить я, – но это временно, пока мама в больнице.

– И это длится уже полгода, – напомнил он мне и спросил: – Что с вашей мамой, какой у нее диагноз?

Я принялась перечислять ее диагнозы и прогнозы, которые давали врачи, и добавила к сказанному свою веру и надежду на ее скорейшее выздоровление.

– А если она так и не поправится, что вы намерены делать? – не впечатлился он моим необоснованным оптимизмом. – Ну, с горем пополам дотянете вы до конца этого учебного года и даже сдадите, как всегда, великолепно сессию, осталось-то всего два месяца, а что вы собираетесь делать на следующий год?